Линия мороза

Анна Емец

Параноидальная мысль сидит в голове, равнодействующими силами смерть лепит череп из лица, здесь нет никаких «Почему», так как не убежать от неизбежного… Евклидовый мир засосёт в жёсткую реальность, не требующую симметрий и более элегантного понятия о справедливости. Жизнь – временный лабиринт, для каждого свой собственный…

Глава 3

Утро, кофе и сигареты, беглый взгляд в окно, деревья, словно невесты, укутаны в белые свадебные одеяния. Ещё вчера было темно и сыро, а сейчас красивая сказка морозного утра. Ночные разговоры самой с собой не проходят бесследно.

Осунувшееся лицо, мешки под глазами, уставший вид, будто ты не из постели, а с работы. Мятая голова с комом фантастических призраков, дегустировавших твою больную нервную систему на протяжении пятичасового беспокойного сна, которые на мгновение приводят к размытым очертаниям реалистичности, всё ещё держа тебя в лапах смутных шизоидных картин.

Они повсюду, они преследуют тебя. Улыбаются. Разговаривают. И ты ведёшь беседу, щекоча свои нервы, с вымышленными персонажами, уютно расположившимися в твоей голове. Третий день не покидаешь своего убежища. Забросив работу, дела, друзей, отключив телефон, не подходишь к дверям. Сигареты, кофе, вино, стены, что сводят с ума. Ты тонешь в своём отчаянно мёртвом болоте, не протягивая руки, не прося помощи, солдатиком уходишь в густую толщу засасывающей трясины. Всё потеряло смысл, от всего скучно, от всех тошно, тебе никто не нужен, даже он.

Ходишь бесконечное количество раз по квартире, из комнаты в комнату, на кухню, на балкон, и острой занозой мысли пульсируют в висках. Неправильные мысли, сложные, пустые. Налетающие одна за другой, следующая накрывает предыдущую неоспоримыми фактами, приводящими в расстройство рассудок, не давая растолковать, на неё накладывается другая… Теряя нить собственных рассуждений, пытаешься по крупицам восстановить предыдущую задумку своего воспалённого воображения, но ускользнувший хвостик сознания приводит к другой немаловажной мысли, уже никак не связанной с той. И так день за днём, ночь за ночью. Подыхающая плоть подводит тебя к рубежу суицида. Сложности есть всегда и везде, на то она и жизнь, кому-кому, а тебе это известно. Но почему тебя сломало именно сейчас, ответа нет.

Ты думаешь о том, как тебя найдут с перерезанными венами в луже крови, бледную, окоченевшую. «А кто найдёт? Может, Катя? Но у неё нет ключей, как она попадёт? Ой, ой, это надо будет резать мои стальные немецкие двери. Нет уж! Надо как-то ей передать ключи. А что если я отдам ключ соседке? Под предлогом полить цветы, типа, я уезжаю, вот она заходит, а я тут лежу, кровища, вонища, а она как заорёт! Да, смешно!.. Нет! Грязно как-то, кровь… Нет! Лучше повеситься. Вот она заходит, а я вишу синяя… или чёрная?! Нет! Некрасиво, а вдруг ещё глаза вылезут, ужас какой. В гробу с глазами навыкате. Нет уж! Может, утопиться? Залить соседей? Они прибегут, будут долбить в дверь, вызовут полицию, МЧС, шум, гам, неразбериха, а я такая голая, в ванне, ещё тёплая, ещё желанная, а они меня хватают, пытаются откачать, может, даже искусственное дыхание сделает какой-нибудь молоденький мальчик, а я стыну прям в руках… Нет! А если не придут сразу? То что, блин, я же распухну. Вот чёрт! Как себя убить? А похороны? Только бы не было воды в яме, не хочу лежать в сырости. А носки, надо оставить записку, вдруг забудут…»

………………………………………………………………………………………

В дверном замке зашевелился ключ, с лязганьем щёлкнул затвор. Дверь отворилась. Вошедшие быстрым шагом подбегают к тебе.

— Настя, господи!!! Скорую! Быстрее скорую, она ещё дышит!!!

Сильная слабость придавила грудой камней, не давая открыть глаза, но, чувствуя яркий свет по ту сторону глазных век, ты слышишь неопределённое количество голосов, какие-то близкие, какие-то чужие, но они эхом отдаются в твоих ушах.

— Она что, хотела покончить с собой? — женский голос.

— Может, нет. Но довела себя до этого состояния, — мужской, — истощение и психическое расстройство налицо. Ей нужны покой, тщательный уход, и психиатр не помешает.

— Когда её можно будет забрать?

— Думаю, через пару дней. Кто за ней будет приглядывать, вы?

— Да, я!

— Потом подойдите ко мне. Я вас проконсультирую, выпишу таблеточки, чаёк, да и доктор у меня есть отличный, как раз по этой части, — игривый мужской голос.

— Спасибо, доктор. Я подойду.

Тихо закрылась дверь, шорохи приближающихся шагов. Кто-то поправляет тебе подушку, кто-то держит тебя за руку, кто-то шепчет за тебя молитву, ты не видишь, но всё слышишь. Чувства переполняют твою истерзанную душу, по щекам текут слёзы, сами собой.

— Настенька. Не плачь, родная моя, — кто-то гладит тебя по голове, — всё у нас будет хорошо. Я тебя не оставлю, не брошу. Ты моя хорошая. Девочка моя.

Глаза предательски не хотят открываться. Ты узнаёшь этот голос. Эти духи. Тепло родных рук. Кто ты, фея? Под действием успокоительных препаратов проваливаешься в сон. Тебе снятся зелёные луга из твоего детства, ароматы цветов, верный друг Жучёк скачет возле тебя, прося конфетку, а ты дразнишь его, то уводя руку назад, то отбрасывая вперёд, а он, не понимая, бежать ли ему, и куда, водит своей мордочкой, принюхиваясь к твоим рукам. Потом тебе снится папа, такой молодой, такой красивый, и ты плачешь, видя его в гробу, слезами детскими, чистыми, слезами горя, а он подымается из гроба, смотрит на тебя и произносит: «Не плачь, Настенька, я же не навсегда ухожу, представь, что я просто уехал», — но слёзы текут, сами, и ты пытаешься представить, что он уехал, но куда? Куда? Куда?.. Нет, он не уехал! Он умер, совсем, навсегда, нет, нет…

Кто-то берёт твою руку, и ты чувствуешь иголку, ещё секунда — и твоё сознание расплылось. Всё стало хорошо. Тебя все покинули. Умиротворяющая волна нахлынула на перевозбуждённую, больную сущность, унося тебя на солнечных парусах в бесконечное спокойствие глубокого забвения.

……………………………………………………………………………………

Светлый кабинет. За столом врач. Мужчина с лишним весом и с красным лицом встречает тебя маленькими поросячьими глазками. Ты присаживаешься напротив:

— Так, Анастасия Александровна, тридцать четыре года, — перелистывает историю болезни, — что тут у нас… так, так, разберёмся. Поступила… ммм… истощение, отказ от пищи, подозрение… ммм… выраженное падение психической активности, утрата инициативы, апатия, меланхолия… ммм… посмотрим, так, так. Как спалось вам? — наконец-то оторвался от бумаг. — Что беспокоит?

— Всё хорошо, ничего не беспокоит.

— Угу, так и запишем, всё у нас хорошо, — пишет больше, чем положено, — что вам снится?

— Ничего.

— Совсем ничего? — спокойный пристальный взгляд.

— Ничего.

— Угу, так что ж вы, голубушка Анастасия Александровна, до истощения-то себя довели? Хотели умереть?

От таких вопросов у тебя потеют ладони, как у провинившейся школьницы перед директором в центре зала, ищущей оправдания.

— Нет, не хотела…

— Не хотели, но довели, — опять что-то пишет, — почему не принимали пищу?

— Не хотелось есть…

— Умирать не хотели, но и есть не хотели. Ага… — пишет, — как будем выходить из этой ситуации?

— Не знаю. Вы меня в дурку упечёте? — с дрожью в голосе произносишь ты.

— Ну, во-первых, у нас нет дурки, а есть больница для душевнобольных, между прочим, в наше учреждение попадают не последние люди, а достаточно известные, и потом возвращаются на свои места, так что зря вы так грешите и не уважительно отзываетесь, ведь всякое может быть, вот и вы одной ногой к нам, но не об этом сейчас. А во-вторых, нет, вас не закрою, назначим лечение, но для начала выявим степень заболевания. Походите к психиатру. Вот адресок и телефончик! — пишет на стикере, лепит на карточку, протягивает тебе.

— И всё, мне можно идти? — удивляешься ты, беря карточку.

— Да, можете. Через полгода жду вас, посмотрим на результат, — бубнит он снова и что-то пишет в толстом журнале желтоватого цвета.

Покидаешь кабинет, и тебя встречает твоя сестра. Это она той ночью вызвала скорую. Вы не общались три года. Ты сама так решила, что все родственники и старые друзья мешают жить новой жизнью. Мужчины, бизнес, авантюризм, большие деньги снесли тебе в некотором роде крышу, ты стёрла прошлую жизнь, записывая новую. Но всё заканчивается. Бросив Андрея и не найдя замену, ты утратила лживые очки. И вот она, обнажённая жалкая реальность.