Фандом 2.0

Анна Дэй, 2019

Хотели бы вы оказаться в своей любимой книге? Познакомиться с персонажами? Увидеть знакомые пейзажи? Главным героям книги «Фандом» выпал такой шанс! Вот только, прежде чем любоваться красотами, им предстоит выжить, ведь мир «Танца повешенных» далеко не так романтичен, каким казался на бумаге. Вернувшись в свой мир, Элис и Виола взялись за написание фанфика «Песнь повешенных» в попытке исправить то, что произошло, и спасти тех, кого они потеряли. У них есть всего одна попытка, чтобы вернуть всё на свои места.

Глава 5

— Виола —

Откуда-то сзади слышится голос Кейти:

— Пусть уходит.

Я молча провожаю Элис взглядом, а потом спрашиваю:

— Но ты-то мне веришь?

— Не знаю, Ви. Такое… нарочно не придумаешь.

Я резко оборачиваюсь к Кейти:

— Но ты же видела меня на эшафоте, сама видела, как меня повесили.

— Да, знаю, и даже вспоминается кое-что об Элис, как она запрыгнула на сцену и прокричала…

— «Я люблю тебя, Виола», — заканчиваю я за Кейти.

Она внимательно смотрит на меня, буквально пожирает глазами.

— Расскажу-ка я обо всём Кэрол, посмотрим, что она на это ответит.

— Кто такая Кэрол?

— Психолог.

— Она предложит тебе дать нам свой номер телефона.

— Возможно, это не худший выход.

Не сговариваясь, мы идём к больнице.

— На меня ничего такого не нашло, Кейти, честное слово. Мы действительно там были. Ты, я, Элис и Нейт. Все вместе… В «Танце повешенных». Пожалуйста, скажи, что веришь мне.

— Я не знаю, чему верить.

Дальше мы идём молча.

Каждый раз, открывая дверь в палату Нейта, я представляла себе, что сейчас увижу пустую кровать, туго обтянутый белой простынёй матрас, умолкшие вентиляторы и капельницы. А рядом с покинутыми приборами будет стоять Нейт. Высокий, глаза сияют, на лице улыбка. Ничего подобного, конечно, не происходило. Наверно, я сама мучила себя глупыми ожиданиями, но, когда я видела восковую кожу и безжизненное лицо брата, меня каждый раз захлёстывало разочарование.

Однако сегодня, впервые за весь год, я ничуть не разочарована. Я в ярости. Потому что теперь я знаю, почему Нейт не проснулся вместе с нами. Он погиб, умер, когда мы были заперты в мире «Танца повешенных». Конечно, научного объяснения этому факту я ни за что дать не смогу, да и мой «обезьяний мозг», если верить президенту Стоунбеку, этому зарвавшемуся мерзавцу, просто взорвётся от натуги. Но я чувствую, что с ним случилось. Когда Нейт умер в мире «Танца повешенных», его сердце остановилось и в реальном мире. Врачи вернули его к жизни, но не до конца.

Я усаживаюсь на край кровати Нейта, дрожа всем телом от сдерживаемых мыслей. Если в параллельной вселенной Нейт на самом деле жив и здоров, то как та, другая, жизнь отражается на теле мальчика, неподвижно лежащего передо мной? Связан ли этот Нейт как-нибудь с тем Нейтом, которого придумали мы с Элис? Я рассматриваю лицо брата, пытаясь представить, что сейчас творится у него в голове. Снятся ли ему разрушенные города, прекрасные лица или он витает в пустоте?

Подстроившись, я дышу в унисон с хрипом аппарата искусственной вентиляции лёгких — так мы с Нейтом будто связаны. Он выглядит старше, чем когда его ранили, хотя его мышцы уже почти год не работают. Мальчишеское лицо заострилось, резче выступили скулы. Когда всё случилось, Нейту было четырнадцать лет, а на вид ему давали не больше двенадцати. Помню его пятнадцатый день рождения, который наступил два месяца спустя после нашего пробуждения. В тот день я испекла шоколадный торт, как делала много лет каждый год в этот день, и подержала его у лица Нейта, у самого его носа. А вдруг он почувствует аромат? Потом мы с родителями, с Элис и Кейти спели «С днём рождения!», и в наших голосах звенели слёзы. Кто знает, может, Нейт нас слышал.

Скоро ему исполнится шестнадцать лет, и ничего удивительного, что мой младший братик превращается в юношу и всё меньше походит на ребёнка. Жаль, что он никак не проснётся и не увидит себя в зеркале. Ведь ему всегда хотелось выглядеть взрослее. В школе злые одноклассники дразнили Нейта «малявкой» и «вечным младенцем». Я касаюсь ладонью его щеки: «Пушок на лице стал жёстче, пора бы малышу и побриться. Спрошу медсестру, может, она разрешит мне пройтись бритвой по щекам брата».

Я надеялась, что, увидев сегодня Нейта, сразу пойму, как влияет на него параллельная вселенная. Однако ничего подобного. Разочарование и злость сплетаются в тяжёлое чувство, от которого немеет всё тело.

— Виола, ты как? Ничего? — спрашивает Кейти, положив руку мне на плечо и вырывая меня из совсем не радужных мыслей.

«Одной мне не справиться. Надо, чтобы Кейти тоже всё вспомнила».

Проверив, что медсестры за дверью нет, я откидываю одеяло Нейта и задираю его пижамную рубашку.

— Что ты делаешь? — изумляется Кейти.

— А самой догадаться — никак?

Красный след на коже потускнел до бледного шрама — на коже осталась неровность, слегка приподнятая и сморщенная.

— Это могло появиться от чего угодно, — пожимает плечами Кейти.

— Это след от пули. — Я опускаю пижаму и закутываю брата в одеяло. — Он умер в «Танце повешенных», потому и не проснулся здесь.

Кейти хмурится.

— Я много всякой всячины помню, но вот как умер Нейт — не помню.

— Тебя там не было, вот и не помнишь.

— Потому ты и написала о нём в «Песни повешенных»? — спрашивает Кейти. — Хотела дать ему жизнь в другой вселенной?

— Может быть… Хотя в то время я об этом ничего не знала.

Кейти убирает руку с моего плеча, и я вздрагиваю от неожиданно подступившего холода. Стараясь спастись от одиночества, я глажу руку Нейта.

— В том мире ему хотели отрубить руки, — говорю я, касаясь его пальцев, — только за то, что он не надел перчатки, нарушил правила.

— Ви, тебе и впрямь пора с кем-нибудь об этом поговорить. Обратиться к специалисту. Твои воспоминания кажутся такими реальными, но это невозможно.

Не удостоив измышления Кейти ответом, я поднимаю руку Нейта с кровати и показываю на его запястье.

— Вот здесь ему связали руки. Я помню, как он был перепуган, когда стоял там на коленях, вытянув руки вперёд.

Я будто снова вижу блестящее лезвие, и от этой картины сердце у меня на мгновение замирает. Я короткими движениями касаюсь запястья Нейта, будто вычерчивая невидимую линию, по которой пришёлся бы удар сабли, не появись так вовремя Элис. Медленно перевернув руку брата, я вглядываюсь в его бледную кожу, такую гладкую и тонкую, что из-под неё просвечивают вены, будто едва заметные реки на географической карте.

И тогда я вижу это.

В нескольких дюймах над запястьем. Маленькую тёмную отметину, похожую на родинку. Но в центре кожа по-прежнему белая, а значит, это что-то вроде крошечной татуировки, чёрное кольцо.

Я помню этот знак.

«Где же я его видела?»

Зажмурившись, я продираюсь сквозь воспоминания с огромной скоростью.

«Где я видела этот знак?»

— Виола? Ты что? — спрашивает Кейти.

— Этой отметины раньше не было.

— Ты уверена? — Она склоняется поближе, чтобы рассмотреть руку Нейта.

— Ни малейших сомнений.

— Может, родинка?

Я провожу по точке пальцем. Кожа совершенно гладкая.

— Нет, точка синеватая, как будто оставлена чернилами, да и серединки нет.

— И правда. Странно. А что, если это сделали медсёстры?

Я трясу головой.

— Зачем? С какой стати?

Она пожимает плечами.

— Я видела такой знак. Никак не вспомню где. — Опустив голову, едва не уткнувшись носом в руку Нейта, я разглядываю идеальный кружок. Края у него неровные, тёмная линия истончается, а потом снова становится шире. Рисунок слишком маленький. Ничего не разглядеть. Я недовольно выпрямляюсь. — А ты что думаешь?

— Капля чернил, — отвечает Кейти. — Медсестра, наверное, брызнула ручкой, когда заполняла ежедневный журнал.

Однако в голосе Кейти не слышно полной уверенности.

— Нет, правда, посмотри. Это же какой-то рисунок.

— Не хочу. — Голос у Кейти испуганный, но не злой.

— Кейти, ну не трусь. Пожалуйста, помоги мне.

Она несколько раз моргает, морщится, мне на мгновение кажется, что сейчас подруга развернётся и уйдёт, но, видимо, что-то в моих словах заставляет её решиться. Кейти заправляет волосы за уши и решительно склоняется над рукой Нейта.

— Да, какой-то рисунок. Что бы это могло быть? Венок?

— Нет. Вот здесь, смотри, линия совсем тонкая, а дальше опять толстый штрих, — показываю я. Рядом с крошечной отметиной на руке Нейта кончик моего пальца кажется раздутым шаром. — Не разглядеть… вот если бы через лупу.

— Ладно, Шерлок, у меня в кармане завалялось увеличительное стекло, рядом с неизменной трубкой.

Я хватаю телефон. Это очень неплохая модель, я потратила на неё почти половину аванса за книгу. Ещё обещала себе, что буду записывать с его помощью умные мысли. Но, честно говоря, мне просто хотелось завести себе нормальный мобильник. Я навожу на отметину объектив встроенного фотоаппарата, увеличиваю рисунок до предела, пока линии не начинают размываться. Щёлк!

— Гениально, — комментирует Кейти.

Она садится на кровать Нейта рядом со мной, и я чувствую, насколько сильно дрожат её колени рядом с моими.

Увеличенный снимок занимает весь экран. Это крыса, свернувшаяся клубочком крыса.

Кейти склоняет голову набок.

— Что это? Спящая мышь?

— Она не спит, — качаю я головой.

— Выглядит очень мирно и расслабленно.

— Она пожирает свой хвост. — Я показываю на открытый рот грызуна, в котором исчезло больше половины длинного хвоста.

— Фу, гадость, — кривится Кейти.

— Ну как, похоже это на чернильные брызги?

Побледневшая Кейти качает головой. Наверняка она сбита с толку или даже испугана — и это моя вина. Но я не лгала, мне действительно нужна сейчас её помощь.

— Откуда взялся этот рисунок на руке Нейта? — задаёт вопрос Кейти. — Неужели кто-то прокрался в палату и сделал пациенту татуировку, а ни врачи, ни медсёстры ничего не заметили? Невероятно.

Я пристально смотрю в её зелёные, как свежеочищенный горох, глаза.

— Что, если этот кто-то был не из нашего мира?

Кейти бледнеет ещё сильнее. Не знала, что кровь может настолько отхлынуть от лица — её веснушки, обычно довольно светлые, мгновенно выступают на щеках тёмными пятнышками.

— Что ты хочешь сказать?

Я стараюсь говорить медленно, чтобы у подруги было достаточно времени осознать каждое слово. Но слова слетают с губ одно за другим почти без перерыва:

— Что, если это случилось с другим Нейтом, с тем, который находится в параллельной вселенной, а оттуда татуировка перешла на тело нашего Нейта?

— Как это?

Радость крошечными пузырьками бежит по моим жилам, и я тихо смеюсь.

— Они связаны, Кейти. Понимаешь?

— Кто связан?

— Этот и тот, другой, которого придумали мы с Элис. Наш персонаж из «Песни повешенных». Они связаны.

Кейти закрывает лицо ладонями.

— Виола, это не смешно. Я год ходила к психологу… целый год.

Я осторожно отнимаю её руки от глаз, будто в надежде помочь ей яснее увидеть происходящее.

— Если Нейт действительно в той, другой, вселенной, то, может быть, я смогу вернуть его домой. И наш Нейт здесь проснётся.

Домой я добираюсь поздно, почти к ужину, ужасно усталая от волнений и недосыпа. В прихожую долетает аромат жареного цыплёнка, и мой желудок в ответ недовольно урчит. На уютной кухне, среди сияющих, нержавеющих дверей и чёрно-белых квадратиков плитки, выложенных по стене в шахматном порядке, я вздыхаю с облегчением, пусть всего на мгновение.

Мама отрывается от сковороды, смотрит на меня и подавленным голосом обращается ко мне:

— Я приготовила твоё любимое, зайка. Жареную курицу под острым соусом с гарниром.

Сегодня пятница. Сложные, «воскресные» блюда мама готовит в неурочный день, только чтобы собрать всю семью за столом и обсудить нечто важное: проваленный экзамен, наши с Нейтом ссоры и так далее. Мы с братом часто шутили: «Мама считает, что соусом можно склеить любые разбитые планы». Сегодня мама в джинсах и свитере, а не в рабочем костюме, а под глазами у неё, будто нарисованные, тёмные круги.

«Что-то здесь не то».

— Разве ты сегодня не ходила на работу? — спрашиваю я.

Избегая встречаться со мной взглядом, она качает головой.

Входит папа в футболке с портретами музыкантов группы «Нирвана» — майка наверняка завалялась у него в шкафу с прошлого века. Выходит, родители взяли выходной, и они выглядят одинаково измученными. Обстановка мне нравится всё меньше.

— Привет, солнышко. — Отец слегка касается моего темени. — Что поделывала?

Я пожимаю плечами:

— Так, ничего. К Нейту ходила.

Родители с непроницаемыми лицами переглядываются.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Мама накрывает на стол с привычной грацией женщины, которая умеет одновременно справляться и с детьми, и с работой, и с домашними делами. Папа распределяет ножи и вилки, позабыв, что класть слева, а что справа от тарелки, — как всегда.

— Так что происходит? — ещё раз спрашиваю я, раскладывая приборы правильно.

Мама подаёт еду: тушёную морковь, курицу, жареную картошку. Теперь, когда я явственно вспомнила, как в поместье Харперов, в книге «Танец повешенных», мне доставались лишь сухари, мамина стряпня нравится мне даже больше, чем всегда.

— Давайте сначала поужинаем, — говорит мама, многозначительно глядя на папу.

Терпеть не могу, когда родители таинственно переглядываются, думая, что дети ничего не замечают, а на самом деле только слепой не увидит их закатывания глаз и подмигивания.

— Лучше скажите сразу, — раздражённо требую я, — прямо сейчас.

Мы рассаживаемся как обычно. Пустой стул Нейта всегда кажется больше, чем остальные.

Папа принимается за цыплёнка.

— Мы хотели поговорить о Джонатане.

— Я догадалась. Вы прям застыли, когда я упомянула его имя. Что, доктора сообщили что-то плохое? Я же была в больнице, и никто мне ничего не сказал.

Мама нарочито медленно посыпает солью морковь и соус, и я вижу, как белые кристаллики растворяются в тёмной густой жидкости.

— Мам, соли уже достаточно. — Я протягиваю руку и забираю у неё солонку.

Она отвечает мне резким и напряжённым смехом, сдерживая слёзы. Этот смех я давно прозвала «стеклянным». За ним, как за прозрачными стенками стеклянного сосуда, ни за что не спрятать печаль.

— Может, изменился его показатель ШКГ? — наугад спрашиваю я.

Шкала комы Глазго — стандартный индекс оценки степени нарушения сознания в коме, о котором то и дело упоминают врачи. Любое снижение этого показателя — очень плохой признак.

Сердце у меня тревожно сжимается, а аромат цыплёнка больше не кажется таким уж аппетитным, в комнате навязчиво пахнет уксусом.

Папа сверлит взглядом еду на тарелке.

— Нет, не в этом дело, Виола. — Он набирает полную грудь воздуха. — Мы с твоей мамой проговорили весь день. — Взглянув на маму, он безуспешно пытается улыбнуться. — И приняли решение. Очень трудное и очень важное, и я надеюсь, ты нас поддержишь.

Эта речь мне совсем не нравится. Голова кружится, к горлу подкатывает ком тошноты.

— Какое решение?

Не сводя глаз с жаркого, папа произносит:

— Мы отзываем уход за Нейтом.

Сначала мне хочется рассмеяться — папины слова ошеломили меня, я не верю своим ушам.

— Вы отзываете уход? Что это значит?

Отец смотрит на меня полными слёз, будто стеклянными, глазами.

— Мы отключаем ему искусственную вентиляцию лёгких.