Девочка-лёд

Анна Джолос

Роман – типичный представитель золотой молодёжи. Самоуверенный, наглый мерзавец, не признающий рамок и не имеющий тормозов. Его жизнь – словно сахарная вата. Моя – беспросветная чёрная полоса. Что ни день, то борьба. В том числе и с Ним. Восемнадцатый день рождения моего мучителя. И присутствовать в его загородном доме я точно не должна была. Для его друзей это – лишь очередная забава, для меня – мой самый страшный кошмар… История Романа Беркутова и Алёны Лисицыной.

Глава 9

АЛЁНА

Голоса. Они становятся чётче, но всё равно разобрать о чём говорят эти люди, пока не представляется возможным. Голова кружится, перед глазами непроглядная тьма. Я пытаюсь сообразить, где нахожусь, но мысли ускользают, не позволяя зацепиться хотя бы за одну из них.

Музыка. А ещё чей-то смех. Кто-то горланит, подпевая. Я пытаюсь пошевелить ногой или рукой. Получается, но как-то заторможенно. Улавливаю какое-то движение сверху. Песня звучит тише, будто убавили громкость.

— Абрамыч, она по ходу это, оклемалась, — слышу я совсем рядом.

— Ну и чё, амёба амёбой будет ещё минимум час.

И тут я сквозь пелену дурмана вспоминаю. Звонок. Тетрадь. Подъезд.

Удушливая волна паники накрывает меня моментально. Пытаюсь дёрнуться, но ничего толком не выходит. Тело будто желе, не слушается совершенно.

— Менты твою мать…

— Они смотреть боятся на мои номера, не то что останавливать, — насмешливо произносит очень знакомый голос.

— А если махнёт… Как объяснять это?

«Это». Очевидно, речь идёт обо мне.

— Не махнёт. Ты чё очкуешь так? Релакс, Лёша, релакс.

— МКАД. Ты — бухой за рулём. Тёлка с мешком на голове, ага релакс.

— Ой, не ссы, а?

— Гля, реал. Отвернулся сразу, — басом хохочет тот, кто находится совсем рядом.

— Я же сказал, — хмыкает тот, второй, самодовольно.

Внезапно отчётливо пониманию: я в чьей-то машине, и она определённо куда-то направляется. Тревога заполняет каждую клеточку всё ещё чужого организма.

— Слышь, Ян, а чё за штука? Вырубило её почти моментально.

— Секрет не обессудь…

— Хлороформ? — интересуется третий. И я вроде тоже знаю кто это.

— Нет, это киношное фуфло. Им минут пять дышать надо, чтоб отключиться. А эту штуку мне брат подогнал из клиники.

Ян. Только сейчас мозги начинают соображать. Ян Абрамов. Мой одноклассник.

— Обалдеть бро. Крутяк. Мне тоже надо такую. Сеструху успокаивать, пока предки на работе, — гогочет Пилюгин. На сто процентов теперь уверена, что это он.

Сеструху… Господи! Под рёбрами сердце от нахлынувшего волнения начинает стучать ещё быстрее. Ульяна. Одна. Нет-нет-нет. Резко дёргаюсь.

— Трепыхается, пацаны!

— Выруби, — смеётся в ответ Ян.

Я замираю.

— Чё серьёзно? — переспрашивает Пилюгин.

— Ты дебил? — хохочет Бондаренко на весь салон. — Мишань, ну ты и придурок.

Мычу. Во рту кляп. Чтобы не кричала видимо. Боже, как мне страшно. Куда они везут меня? Зачем? Почему Витя так поступил со мной?

— Тихо ты, — стучит мне по голове Пилюгин.

— А чё она раздетая такая?

— Так в чём спустилась, Лёхач. Ты мне предлагаешь ещё нарядить её?

— Осень всё-таки.

— Тебе не начхать? Найдём способ согреть, если понадобится…

Тон, которым это сказано, мне категорически не нравится.

— А кто играет сегодня?

— Как обычно, всё те же. Девок выпроводим сначала.

Я не понимаю о чём они говорят, но дурное предчувствие ощущается так остро, что становится нечем дышать. А ещё пить хочу невероятно. Нос щиплет, во рту отвратительная горечь.

— А если она потом сольёт нас? — тихо спрашивает Бондаренко.

— Кто? — усмехается Абрамов. — Она? Не смеши, Лёха. Кто поверит этой убогой? Скажем, бабла решила срубить, оклеветать.

Чувствую, что наружу просятся слёзы. Складно как говорит. Не даром, что сын блестящего адвоката.

— Лисицына, ляпнешь — ад на земле тебе устрою! — угрожает он.

Знает, что я их слышу и ничуть не переживает по этому поводу. Дрожь расползается по телу, когда ко мне вдруг приходит осознание того, что они могут сделать со мной всё, что угодно. И самое ужасное, что им ничего за это не будет… Ни че го. Потому что это — мажоры, дети влиятельных родителей. Нет для них того, что не решаемо. Того, что нельзя купить.

Он врубает музыку и под одобрительный возглас парней разгоняет машину до предела. А меня трясёт от неизвестности. Я понятия не имею, что взбрело им в голову.

— Приехали, — информирует спустя какое-то время.

Музыка уже не играет, а потому я слышу, как срабатывают ворота. Судя по звуку, автоматические.

— А чё предки Беркута свалили?

— Да, прикинь, какая удача. Как никак восемнадцатилетие.

Беркут.

Я вспоминаю ту фразу, которую бросил мне Абрамов в кабинете литературы утром.

«Твой звёздный час состоится попозже». Перестаю дышать. Они привезли меня к нему в дом. Зачем? Поиздеваться в очередной раз? Унизить?

— Давай там дальше притормози, вдруг кто любопытный спалит. Народу полно.

Машина продолжает медленно двигаться. Я лихорадочно думаю о том, что мне делать. Ехали мы долго. МКАД. Получается, что от дома я очень далеко. Взрослых здесь нет, а это означает только одно — мне конец.

Автомобиль останавливается. Тот, кто за рулём (видимо, Абрамов) глушит двигатель.

— Вытаскивай её, Пилюля.

— Давай, Лиса, подъём, алё, — тычет мне в бок.

Поднимаюсь еле-еле. Слышу, как открывается дверь слева. Не ориентируюсь в пространстве абсолютно.

— Шевелись, а! — Ян цокает языком и тащит меня вперёд. Кеды касаются земли, но ощущения до сих пор странные. Ноги будто ватные.

— Ну чё?

— В летнюю пристройку пока. Да стой ты! — раздражается, когда я теряю равновесие, и меня начинает уносить куда-то в сторону. — Слышь, придержи её, Миха.

— Давай, пошла, — Пилюгин берёт меня за локоть, и под их нескладный хохот мне приходится делать то, что говорят. — Представь, Лиса, что ты крот.

Его шутку не оценили даже товарищи. Глупый идиот. Громко ухает сова, шелестят листья деревьев. Есть ощущение, что лес совсем рядом. Кожа моментально покрывается мурашками. Холодно, почти середина октября, а я в тонкой футболке и шортах. В чём была дома, в том и спустилась в подъезд.

— Представляю лицо Беркута, — хмыкает Бондаренко.

— Сюрпрайз дня. Ключи давай.

Слышу лязганье металла. Меня отпускают чьи-то руки. Я поджидала этот момент. Дёргаюсь и, пошатнувшись, вслепую бросаюсь вперёд. Просто глупый шаг, наполненный отчаянием и безысходностью. Не успеваю пробежать и нескольких метров. Спотыкаюсь о корни или ветки. Падаю плашмя на землю.

— Ты куда собралась, э? — недовольно прилетает в спину.

Резкая боль пронзает висок. Кто-то тянет меня за волосы.

— Резвая какая, а прикидывалась немощной, — усмехается Пилюгин.

— Поднимайся, тупая идиотка, — дёргает вверх.

Колено саднит нещадно. Ладонь тоже. Меня ставят на ноги и уже через минуту грубо заталкивают в какое-то помещение.

— Свет включи и руки завяжи ей.

Ощущаю, как запястья стягивают какой-то верёвкой. Пытаюсь отойти, сопротивляясь. Ноги заплетаются, что-то гремит.

— Кривая, — бесится Абрамов. — В подвал её давай. И сними мешок с башки.

Свет с непривычки режет глаза. Зажмуриваюсь, часто моргаю. Через силу открываю веки. Сначала картинка плывёт, но потом, взгляд фокусируется на деревянных стенах постройки.

— Привет не спящим, Лисицына, — ухмыляется Ян, который стоит напротив.

Мычу в ответ, потому что во рту — тряпка.

— А ну развяжи, я послушаю, что она мне хочет прошелестеть.

Пилюгин в очередной раз послушно исполняет его приказ. Смотрю в этот момент на Лёшу, но тот старательно отводит глаза. Стоит чуть поодаль, курит. Делает вид, что происходящее его нисколько не касается. Хмурюсь, когда кляп давит сильнее, а потом жадно глотаю ртом воздух, ощущая частичную свободу.

— Орать не вздумай, — холодно предупреждает Ян. — Лес кругом. Никто тебя не услышит.

— Ре… ребят… Мне надо домой.

— Непременно, — издевательски тянет он. — Спускайся.

— Вы не понимаете, прошу вас, у меня сестра одна дома…

— Заткнись. Топай давай, — отмахивается от меня он, словно от назойливой мухи. — Привнесём красок в твои унылые будни. В прямом смысле, — хохочет.

С опаской смотрю на подвал. Мне жутко только от одной мысли, что они оставят меня там совсем одну.

— Ребята, это шутка? — спрашиваю испуганно, чувствуя как гулко сердце в панике стучится о рёбра. — Не надо, пожалуйста.

Но меня никто не слышит. Насильно спускают в тёмную яму и хлопают крышкой. Свет гаснет. Шаги удаляются. Смех стихает. Поворот замка. Как приговор.

Что мне делать? Я не представляю, чего мне ждать и как выбраться отсюда. И Ульяна. Одна там. Сердце рвётся на части. А если в квартиру заявится кто-то из собутыльников матери? Сестра ведь будет меня ждать, не закроется сама на щеколду или ключ. А если я не вернусь?

Эта мысль оглушает. Заставляет содрогнуться от липкого страха, который крадётся вдоль лопаток. Сползаю по стене. Роняю голову на колени. Хочется выть от бессилия.

Что я им сделала? Зачем они так со мной поступают? Отпустят ли? И если да… то чем это для меня обернётся?

*********

Говорят, что боязнь темноты связана с психологической травмой, полученной в детстве, либо с тем, что человек в какой-то период жизни долго находился в стрессовой ситуации. Я, например, этот страх приобрела с возрастом. Были на то причины. И теперь, к сожалению, тьма для меня — самое пугающее на свете…

Сидя в этом сыром подвале, я ощутила свою фобию сполна. Мне мерещилось, что в углу напротив кто-то есть, и от каждого звука, доносившегося сверху, душа уходила в пятки. Меня знобило. От холода, от чувства незащищённости и безнадёги. Не знаю, сколько просидела так, стиснув зубы и сражаясь один на один со своим страхом. Руки удалось вывести вперёд. Благо, я худая и смогла сделать это. Но деревянная крышка не открывалась, и от осознания собственной беспомощности я просто упала духом. Снова села на корточки и начала молиться за Ульяну. За то, чтобы сон её был спокойным. За то, чтобы домой не заявился кто-то посторонний. За то, чтобы её ангел-хранитель просто был рядом с ней в эту ночь…

Потеряла счёт времени. Моё состояние менялось стремительно. Переходило в разные стадии. Я впадала в отчаяние, смирение, злость, гнев. И так по кругу.

Топот. Голоса. Весёлый смех. Мне кажется, к тому моменту, как они пришли, внутри не осталось ничего. Пустота да и только.

— Фидеры заполни, чё стоишь? — слышу голос Яна. — Бондарь, выноси пушки парням на улицу.

— Там гром гремит, молния сверкает. Ливанёт, видимо, — отзывается тот.

— Не сахарный. Неси. Пилюля, проверь девку. Вдруг окочурилась.

Щелкает навесной замок. Вздрагиваю и поднимаю голову.

— Ну что, Лиса, жива? — гадливо улыбается Миша, впуская свет в мою темницу.

А у меня только одно желание — плюнуть ему в лицо.

— Вылезай давай.

— Нет.

— Чё? Она не хочет, Ян, — ноет этот здоровенный упырь.

— Миха, с тёлкой справиться не можешь? Давай быстрее тащи её, там уже все в сборе. На, припугни.

«Все в сборе» — стучит в голове. Сколько их? Что им надо?

— Давай, вылезай по-хорошему! — хмурится Пилюгин.

— А если нет, — прищуриваюсь.

Он… вдруг направляет на меня пистолет. И тот выглядит совсем как настоящий.

— А так? — вскидывает бровь.

Сглатываю. В горле будто песок. Встаю. На пухлом лице тут же появляется мерзкая ухмылка.

— Ну вот сразу б так, Алён.

Выбираюсь из подвала. Дважды чихаю. Негнущимися ногами ступаю по полу. Выходим на улицу. Я иду впереди, он сзади. Холодный ветер лижет вспотевшую от нервного напряжения шею. Голые ноги покрываются мурашками. Осматриваю местность. Лес. Темно и тихо. Только шум голосов вдалеке.

— Миша, отпусти меня, пожалуйста, — предпринимаю попытку достучаться до него.

— Ага, как же. Меня Ян потом на лоскуты порежет.

— Миш, прошу тебя, мне домой надо, — голос предательски ломается и дрожит. Я останавливаюсь и поворачиваюсь к парню. — Ты же не такой, как они. Ты же добрый, Миш.

Сдерживаю слёзы как могу. Стараюсь говорить мягко, доброжелательно.

— Миш…

— Да закрой ты рот уже! — злится. — Иди давай туда, видишь фонари?

— Миш…

Прислоняет к моему животу дуло пистолета.

Мамочки… Сердце падает куда-то вниз. Пульс подскакивает.

— Вперёд, Лисицына. Ничё такого страшного не происходит.

Его слова просто убивают меня. Гремит гром. Будто сама природа негодует. Мы тем временем пробираемся к поляне.

А там…Люди, одетые в камуфляжные костюмы. Оружие в руках. Кажется, это называется пейнтбольный маркер. Даня любит эту игру. Шесть человек. Парни. Лиц не разобрать, их скрывают маски.

— А Беркут где? — спрашивает Ян недовольно.

— У него тёрки с Никой. Позже присоединится.

— Окей. Ну что, Лиса? — поворачивается ко мне. — Готова?

— Не поняла, — мой севший голос прорезает тишину.

Раздаются смешки.

— Догонялки, Алён. Ты ж любишь бегать. Руки-то развяжи ей, Пилюля. И маску на голову, мало ли. Труп закапывать как-то не прёт.

— Вы…

Я широко распахиваю глаза.

— Поиграем? — хрипло смеётся.

— Слышь, давай хоть разденем её для поднятия градуса? — предлагает кто-то не совсем трезвым голосом.

— Да!

— Было бы неплохо, — поддерживают они.

— А почему нет? Снимай, Лисицына, шмотки.

Я в шоке смотрю на него. Не верю, что всё это происходит на самом деле.

— Да быстрей уже, — вздыхает нетерпеливо, резко забирает у Пилюгина пистолет и опять направляет на меня. — Вот любишь ты, чтоб тебя поуговаривали, Лисицына. Снимай, сказал же!

Одеревеневшими пальцами, сгорая от стыда, снимаю вещи и остаюсь в одном белье. Не плачу. Им плевать на мои слёзы. Им чуждо понятие человечности.

— Ууу, ну вот.

Они одобрительно гудят и присвистывают.

— Тощая, хрен попадёшь, — шутит кто-то.

— А ты в пятую точку прицеливайся, не промахнёшься, — отвечает ему другой.

Чувствуется, что все они навеселе. И, похоже, подобная забава, для них — норма. Я отступаю назад, потому что Ян наоборот делает несколько шагов мне навстречу.

— Насчёт три я выстрелю, Лиса, — в его глазах горит недобрый огонёк. — Так что… делай то, что умеешь лучше всего. Беги.

Это просто сон. Это всё неправда… Но он начинает считать.

— Раз…

Бегу прочь.

— Два, — громче.

Ноги слушаются плохо, но я углубляюсь в лес.

— Три!

Слышится выстрел. Я инстинктивно прижимаю голову. По щекам текут горячие слёзы.

Господи, помоги мне…