Сердце химеры

Анна Данилова, 2008

Когда-то в трех квартирах на одной лестничной площадке жила большая семья. Потом она переехала, жилплощадь купили другие люди, не подозревавшие, что все три квартиры связаны потайными дверями... Да полно, потайными ли? Или новые жильцы только делают вид, что живут сами по себе, а на самом деле, прячась друг от друга, проникают в чужие жилища, ведя незаметную слежку за соседями? И причиной всему – страсть: жгучая, пряная, мучительная неразделенная любовь, соединяющая в трагический любовный треугольник сорокалетнего мужчину, юную девушку и зрелую женщину...

5

Невысокий толстенький человек лет пятидесяти, смуглый, в джинсах и черном свитере, улыбнулся мне, показывая белые зубы.

— Мне кажется, я уже где-то видел вас, — сказал он мне приятным жирненьким голосом, и я сразу же представил себе, как он намазывает себе хлеб толстым слоем масла.

— Может, и видели.

Мы договорились встретиться с частным детективом Вишняковым Львом Григорьевичем в старой деревенской столовой поселка Масловка, именуемой теперь «Приют грибников». Деревня находилась в низине, окруженная густыми хвойными посадками, осенью полными маслят и рыжиков. Я хорошо знал это место и выбрал его как нейтральное и расположенное неподалеку от Синеньких.

Остановив свой выбор на Вишнякове, я, как мне показалось, не ошибся: он приехал в поселок вовремя, всем своим видом произвел на меня самое благоприятное впечатление. Мне казалось, глядя на него, что такой человек, во-первых, умеет держать язык за зубами, во-вторых, много чего знает и понимает, в-третьих, от него исходила сила, которую я почувствовал, едва наши взгляды встретились…

— У меня к вам дело… Я не мог говорить с вами по телефону…

— Я догадался. Боитесь, что вас вычислят… Правильно. Очень даже мудро. Судя по всему, вы находитесь в розыске…

— Я сейчас все объясню.

Мы заказали по яичнице и кофе.

— Может, вы слышали: вчера ночью в городе была застрелена молодая женщина — Ступникова Лариса…

— Так… — Лев Григорьевич с аппетитом поедал яичницу. — И что же?

— Это моя соседка. Мы жили с ее родителями через стенку. Вчера ее нашли застреленной…

Вишняков достал из кармана джинсов маленький потрепанный блокнот и записал туда — Лариса Ступникова.

— Слушаю вас, Михаил…

— Меня зовут Михаэль.

— Красивое имя. И что же? Вы хотите узнать, кто ее убил?

— Да. Я был очень привязан к этой девушке… Я много знаю о ней, о ее семье, о мужчинах, с которыми она встречалась и которые не сумели… удержать ее при себе…

Я говорил не то, что хотел. Слова сами складывались во фразы, и мне было стыдно снова за свою скованность и нерешительность.

— Извините… — Лев Григорьевич достал телефон и кому-то позвонил. — Юра? Посмотри в сводках… Вчера была убита молодая женщина — Лариса Ступникова. Постарайся что-нибудь узнать. Потом мне перезвони. Все, пока.

Он положил телефон в карман и вернулся к яичнице.

— Это мой помощник — Юра. Он перезвонит. От кого вы прячетесь, Михаэль?

— Дело в том, что примерно за полчаса до смерти Лора позвонила мне. Обычный звонок, один из сотен таких же — она попросила у меня денег, несколько тысяч. Она обращалась с такой же просьбой и прежде, и это было нормально. Я с удовольствием одалживал ей, и она всегда мне возвращала. Так вот, они, эти люди, которые занимаются расследованием ее убийства, почему-то решили, что это я ее убил. Лишь только потому, что она перед смертью разговаривала со мной по телефону. Еще решили, что я был ее любовником…

— А на самом деле? — не поднимая глаз от тарелки, спросил Вишняков.

— Нет, — угрюмо ответил я.

— Она не сказала, зачем ей понадобились деньги?

— Нет. Не запомнил… Но я и не спрашивал, это неудобно. К тому же я приблизительно мог представить себе, зачем ей могли понадобиться деньги… Пустяки, понимаете?

— Пока нет. Наркотики, алкоголь?

— Нет, ни в коем случае! Она даже не курила, разве что баловалась с подругами…

— Тогда что вы считаете пустяками? Ведь речь шла не о нескольких сотнях рублей…

— Она любила красиво одеваться… — У меня горло словно распухло от стыда за ту, которой уже не было и которая все свои силы растрачивала на одежду, духи и разные другие мелочи. И тут вдруг я вспомнил, что Лора любила еще, и эта ее страсть открылась не так давно, когда она поближе познакомилась с Машей, сестрой Глафиры, большой любительницей драгоценностей. И я добавил: — И золото. Но поскольку денег в семье не было, она чаще всего покупала дорогую имитацию, бижутерию…

— Понятно, — кивнул головой Лев и отодвинул от себя тарелку.

Я услышал марш из оперы «Аида» и вздрогнул, настолько он показался мне сейчас неуместным. Мой собеседник, напротив, считал, вероятно, что эта музыка как нельзя лучше подходит к его жизненной позиции и принципам: он выбрал этот торжественно-праздничный марш Верди как достойное сопровождение деловых переговоров, да и вообще жизни — так звучал его телефон.

— Да, Юра, слушаю… Так, так… Понял. Хорошо. Попытайся поговорить с соседями, знакомыми, выясни, что и как… Насколько я понял, ее убили в квартире родителей…

Я сделал ему знак, что готов объяснить ему гораздо больше, чем мог бы ему сказать за пару минут помощник. Лев Григорьевич закрыл глаза и опустил голову, давая мне знать, что он все понимает, но тем не менее выслушает своего собеседника до конца.

— Свяжись с Кондратьевым из прокуратуры, пусть перешлет результаты экспертизы… Все, до встречи.

— Ну, что там? — не выдержал я, в потайных уголках своей души все еще вынашивая надежду на то, что я перестал интересовать правоохранительные органы, что они, потеряв меня из виду и стыдясь этого, сделали объектом своего подозрения кого-нибудь другого. Или (а вдруг?!) объявился сам убийца с признательными показаниями? Мало ли…

— Они нашли дверь, — сказал он и посмотрел мне прямо в глаза.

Потом мы долго говорили в его машине. Вернее, говорил я. Объяснял, как на исповеди, что двигало мною, когда я начал пользоваться этой тайной дверью, и что ничего преступного в моих замыслах не было, как не было и желания убить ту, которую я любил больше всех на свете.

— Вы считаете, что я совершил ошибку, сбежав?

— Нет, не считаю. Я сам бы поступил так же. К тому же грех было не воспользоваться дверью… Могу себе представить их лица, когда они поняли, что вас нет в квартире… С одной стороны, это так. Но, с другой, посудите сами: они обнаружили дверь, сопоставили все факты, и получилось, что в квартиру Ступниковых убийца вошел именно через эту самую дверь… На ручке — ваши отпечатки пальцев, как и на других ручках этой квартиры и на каких-то вещах, дверных проемах… У них сложилось впечатление, словно вы жили в этой квартире — так много вы наследили…

Я пламенел, горел, на кончике носа образовалась капля пота. Но я должен был пересилить себя, превозмочь свой стыд и продолжить общение. Ведь никто, кроме этого человека, больше не узнает тайну Лоры и моих чувств к ней.

— Они решили, — продолжал с озадаченным видом сытый Вишняков, — что Лора была вашей любовницей, что вы встречались то в вашей квартире, то в квартире ее родителей, пользуясь пресловутой дверью… Что вы сильно ревновали ее к мужу (кстати, ее мать дала показания, будто бы вы недолюбливали мужа Ларисы)…

— Может, и недолюбливал, — возмутился я. — И что ж с того? Почему я должен был его любить, если он посылал свою жену на панель?

…Я был в темной комнате, лежал на ее кровати, когда услышал, как вдалеке поворачивается ключ. В этот час, как правило, дома никого не бывает. Лора ходит по магазинам, гостям; ее любовники и родители заняты работой, приносящей, правда, сомнительный доход, а я, пользуясь случаем и отсутствием хозяев, воображаю себя возлюбленным Лоры. Лежа на ее кровати и вдыхая в себя запах ее постели, духов, могу подолгу держать в руках ее пижаму и ночную сорочку, представляя себя ее мужем… И при этом меньше всего, конечно, думаю о вынашиваемом в голове романе. В это время я наслаждаюсь жизнью, я, трус по природе, в своих фантазиях переношусь в декорации реальной жизни, где я мог бы держать в своих объятиях ту, что мне всего дороже…

Я словно окаменел. Судя по голосам, это была Лора с мужем, Горой. Я не успел открыть дверь и скрыться за нею, мне пришлось зарыться в ворох висящей одежды. Отлично зная, что темная комната освещается тусклой малиновой лампой и что при всем желании меня сложно обнаружить, я замер, смутно представляя себе, что же будет дальше. И был потрясен, поняв вдруг, что Гора, сославшись на головную боль, отпросился с работы исключительно ради того, чтобы побыть с женой. Они не разговаривали, в темную комнату вошли уже голые, и на моих глазах, в нескольких сантиметрах от меня, предались любви…

Признаться, не на это я рассчитывал, совершая опасные путешествия по чужой квартире. Меньше всего мне бы хотелось видеть Лору в объятиях другого мужчины. Все, что происходило рядом со мной, в красно-черном полумраке, я мог бы представить и с закрытыми глазами, лишь по звукам… Они много говорили о любви, бесконечно признавались друг к другу, и тогда я начал понимать, что любовь для обоих — не пустой звук, что это слово означает обладание и что физическая любовь для моей Лоры с годами стала означать гораздо больше, чем в первые недели замужества. Присутствие Горы мешало мне сосредоточиться на зрелище, наполовину скрытому темнотой (серо-розовые от скудости света, проникающего через дверной проем, скомканные простыни, согнутое белое колено Лоры, темное пятно разметавшихся по подушке волос…), я даже не возбудился. Больше того, я разозлился на него, я яростно взревновал Лору к этому хлюпику, к этому костлявому и носатому парню, которому было так многое позволено в этой жизни в отличие от меня…

Что произошло потом, ужаснуло меня уже не столько цинизмом, сколько извращенностью. Успокоившись, Лора, уложив свою голову на плечо мужа, тихо сказала:

— Я же говорила тебе, что от моего тела не убудет… Ты отлично знаешь этого Давида… Видишь, как все славно получается — он влюблен в меня, у него много денег, глядишь, накопим и купим спальню… Я, помнишь, тебе показывала? Такая широкая кровать, огромный шкаф, комод с большим зеркалом… Моя мечта…

— Это я все понимаю… — промямлил Гора, глядя в потолок. — Но могут же узнать… Мать моя хорошо с ним знакома.

— Да она сама бы так поступила, если бы запахло такими деньгами… К тому же, знаешь, он почти ничего не может… Все происходит быстро, да и он сам постоянно куда-то спешит… К тому же он нежный… не бьет…

И тут она поняла, что совершила промах, но быстро собралась и продолжила уже в свойственной ей агрессивно-нападательской манере:

— А ты что же, хочешь, чтобы я пошла работать куда-нибудь секретаршей, получала бы копейки, и мы бы всю жизнь спали на продавленной тахте? Гора, ну, подумай сам! Кроме того, ты не должен думать, будто бы только мы так живем. Так многие живут. Кто как может, так и зарабатывает…

— Тогда пообещай мне, что не пойдешь больше в «Европу»…

Я чуть не рухнул, услышав такое. Получается, что муж знал обо всех ее похождениях. Я даже представил себе, каким образом она ему обо всем рассказывала: входила в роль жертвы, выставляла себя несчастной и обделенной жизненными благами, останавливалась на подробностях, чтобы, унижая Гору как бы ненароком, одновременно заставить его еще больше любить ее, дорожить ею и, как это ни странно, жалеть ее, бедную-несчастную.

О, это была страшная игра, и возможна она была исключительно с таким мягкотелым, безвольным и никчемным мужчинкой, каким был Гора. Будь у нее муж нормальных взглядов, убил бы ее сразу же или выгнал, в любом случае расстался бы. При Горе же можно было без зазрения совести развлекаться на стороне, блудить, зарабатывая при этом, да еще и не трудиться скрывать свои многочисленные романы. Больше того, только такой муж, как Гора, был способен на то, чтобы в постели с женой обсуждать, на что они потратят заработанное ею: на шкаф или золотое колечко для Лоры…

Вишнякову я рассказал о семейной жизни Лоры буквально в двух словах: когда в семье не было денег, Лора встречалась с другими мужчинами, которые давали ей денег… У Льва Григорьевича брови поползли вверх. Он посмотрел на меня с недоверием.

— Какая интересная семья… И что муж?

— Муж таким образом расписывался в своем бессилии… — пожал я плечами. — У Лоры был еще любовник, его зовут Виктор, Вик. Это отдельная история…