Брахмачари
«Брахмачари» — это пронзительный роман-откровение о созависимых и, казалось бы, совсем не возможных отношениях, трогающий до глубины души. Главные герои книги — люди из абсолютно разных миров. Он — бывший сектант, вынужденный жить и работать в ночном клубе. Она — бывшая балерина, проходящая лечение в психиатрической клинике. Но им суждено было встретиться в этой жизни, потому что они — психически другие люди. У них был выбор — прыгнуть вниз, или протянуть друг другу руку помощи.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Брахмачари» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 2
«SVOBODA/EXISTENCE» работал пять дней в неделю, со среды по воскресенье. В 20.00 открывался бар, а клубная программа начиналась где-то с 22.00 и продолжалась часов до 5 утра. Юра сказал, что все должно быть подключено за полчаса до начала клубной программы, а до этого я могу распоряжаться своим временем, как захочу. В мои обязанности входило следить, чтобы все работало исправно. Если в клубе было какое-то танцевальное шоу или особое выступление, то я получал техзадание по свету и звуку. Например, что подсветка сцены должна быть красной, или что верхние прожекторы вырубаются, а на определенной песне нужно включить дым-машину. Я следил за видеорядом на проекторе, если это требовалось, и на некоторых выступлениях монтировал дополнительный экран на сцене и запускал с флешки ролик, который предоставлял исполнитель. Ну и, естественно, я должен был потом все отключить, собрать провода и прочее, а технику сложить в специальные кофры и поставить на место. Вот, в принципе, и вся моя работа. Должен признаться, мне это даже нравилось — я снова чувствовал себя нужным и не одиноким. К тому же в клуб приходили интересные люди, да и персонал относился ко мне очень хорошо.
Помимо меня в клубе каждый день работали уборщица и бармены Паша и Саша — братья-близнецы. Поскольку бар открывался чуть раньше, чем начиналось основное веселье, я мог с ними поговорить. Иногда за барной стойкой их сменял Стася — совладелец клуба. Вообще-то его звали Стас, но все почему-то называли Стасей. Он занимался финансами, а также всеми прочими вопросами, кроме творческих. Именно он платил мне зарплату и дал мобильный телефон, чтобы я всегда был на связи. Однажды, когда посетителей ещё не было, он рассказал мне историю создания «SVOBODA/EXISTENCE».
— Наш клуб начинался как бар. Я хотел открыть в родном городе заведение, похожее на питерское. Чтобы это было атмосферное место, такой в своём роде фулл-контактный19 бар, куда будет приходить особенная публика — в основном, неформальная и без гламурных понтов. Я сам стоял за стойкой, обслуживал посетителей, со многими подружился и общаюсь до сих пор. Можно сказать, что мы — самый старый из всех баров города, которые не закрылись ни в кризис, ни по каким-то другим причинам. Потом в баре появился Юрик, окрылённый идеей сделать такой же атмосферный клуб. Я подумал, что почему бы и нет? Клубная культура в нашем городе всегда занимала особое место, но чисто андеграундных заведений не было, я имею в виду в сфере танцевальной электронной музыки. Были чисто рокерские клубы или для всяких там меньшинств, ещё какие-то гламурно-танцевальные или пафосные, куда девушки приходили в поисках богатого папика. И всё это было не наше, не наш формат: хотелось создать как бы продолжение бара. И вот тут помог случай — сдавалось подвальное помещение в том же доме, где был мой бар, только вход через арку. Мы с Юриком все обдумали и решили, что этот вариант упускать нельзя. Я взял кредит, Юрик тоже вложился, и мы приступили к работе. Юрик же архитектор, хоть и не доучился. Он придумал офигенный проект перепланировки помещения под клуб с учётом всех требований — звукоизоляция, пожарная безопасность и прочее. Почти весь ремонт, кроме замены коммуникаций, мы делали сами. Сами красили, сверлили, собирали мебель. Кстати, некоторые завсегдатаи бара вызвались нам помочь, когда узнали, что мы расширяемся. Поэтому здесь каждая деталь, каждый уголок хранит чью-то историю. Некоторых уже нет в живых, но воспоминания об этих людях замурованы в стенах «SVOBODA/EXISTENCE», — и он вздохнул, бросив непроизвольный взгляд на одну из фотографий, украшавших стену рядом с барной стойкой. — Первый бар продолжает работать под своим привычным названием, но клубу мы дали вот такое нестандартное имя. Бытие определяет сознание, а ум должен быть свободным. И вообще свобода — это наше всё! Вкусив здешней атмосферы, люди возвращаются к нам снова и снова. Этот как тоска по дому или ностальгия по Родине, как встреча старых друзей. Чужие к нам не ходят, у нас своя публика. Охрана знает всех в лицо, а новых посетителей пускает только по спискам (член клуба может привести гостя). Времена и люди меняются, но наш клуб и бар остаются. И так будет всегда, иначе не будет никак…
Я слушал его рассказ, больше похожий на исповедь. По сути, у них был тот же ашрам — со своими порядками и законами, и своя вера — в музыку, дружбу и внутреннюю свободу. Быть может, человек и правда стадное существо и не может жить без коллективной идеологии? И поэтому люди объединяются в пары, семьи, клубы по интересам, партийные или профессиональные организации, религиозные общины — в определенную субкультуру, принадлежность к которой им так важно ощущать здесь и сейчас, чтобы не сойти с ума от непонимания и одиночества.
Наконец-таки я осознал, почему остался в «SVOBODA/EXISTENCE». Я воспринимал своё пребывание здесь как аскезу, некое служение. Быть может, это испытание моей веры, искренности и чистоты. Как ни крути, но я всё ещё был брахмачари20 — монахом, свободным от привязанностей и страстей. Находясь, казалось бы, в центре «разврата», как многие представляют себе ночной клуб, я продолжал следовать своим заповедям. Я не пил алкоголь и не контактировал с девушками, но не потому, что это было запрещено, а по иным причинам. На самом деле всё у нас в голове и зависит от нашего отношения к миру. Так говорил Учитель. Можно, как в одной известной притче, перенести женщину через лужу и тут же забыть об этом. А можно только и думать о женщине и том, что было бы грехом приблизиться к ней и тем более прикоснуться. Иными словами, «лучше беседовать с женщиной и думать о Боге, чем наоборот». Можно на событийном уровне быть брахмачари и подавлять сексуальные желания, но весь секс переместится в ум, и там продолжится тот же самый секс. Всё во власти нашего ума! Желания нужно не подавлять, а трансформировать. Чем чище ум, тем меньше в нём загрязнений. Любая энергия может быть очищена и сублимирована. Брахмачари должен контролировать свой вкус. Он должен есть, чтобы жить, а не для удовольствия. Он должен видеть только чистое и закрывать глаза перед чем-либо нечистым, хотя всё на самом деле условно. Чистое может стать грязным, равно как и наоборот. Всё дело в нашем восприятии. Как говорил Учитель, настоящая свобода — это когда ты сможешь отречься от отречения. И ещё мне казалось, что находиться среди всех этих соблазнов и не поддаваться им — гораздо более сложный путь, нежели скрыться от мирской жизни в стенах монастыря.
Это осознание открылось мне только сейчас. Раньше я был уверен, что высшая степень для меня — это уход в ашрам, но по факту это был всего лишь побег от действительности. Большинство людей, ударяясь в духовные поиски, становятся неадекватными: начинают усиленно поститься, питаться только энергией Солнца, креститься или медитировать напоказ, стоять на гвоздях, бить в барабаны, странно выглядеть и разговаривать, пытаться обратить всех и каждого на путь «истины» и совершать прочие действия. Это отталкивает их от общества и, в свою очередь, общество — от них. Учитель говорил, что во всём нужен баланс, золотая середина. Но люди, как правило, бросаются из крайности в крайность, забывая о том, что духовный человек — вовсе не тот, кто обмотался в монашескую тогу, начитался священных писаний, получил кучу посвящений и забросил все мирские обязанности, включая семью и работу. Я всегда это знал, но в тот момент жизни не мог не стать монахом — мне нужно было пройти и этот опыт тоже, пропустить через себя.
Сейчас у меня другой опыт. Работаю потихоньку, так и не решившись никуда свалить. Интересное состояние сознания: если не за что хвататься и нечего хотеть, то не тяжело, а даже, наоборот, весело! Сейчас моя практика — не иметь никакой практики. В смысле, концентрируюсь на одном — на том, что само воспринимается. Всё это мне так нравится, что кажется, что я ворвался в божественное, мифическое «сейчас»: я только наблюдаю за тем, что чувствую, и всё. Такое бывает, когда ум успокоился и начинаешь видеть простые вещи, которых не замечал ранее. Вернее, замечал, но они не вызывали восхищения. Мистики называют это состояние «здесь» и «сейчас», или «присутствие» (Бога, наверное). Я вдруг осознал, что на самом деле грустил от того, что утерял это состояние и все силы прикладывал к тому, чтобы return21. Говоря по правде, силы были приложены к тому, чтобы «максимально усложнить свою жизнь» (как сказал герой Харрисона Форда22 в одном фильме). Я думал, что никогда больше не потеряю невесомости, но она исчезла! И теперь у меня другая игрушка — вылезание из колодца невежества. Мои бывшие братья по ашраму, наверное, махнули бы на меня рукой — в их глазах я деградант, типа вернулся в материальный мир. А мне хорошо! Все это понимание, думаю, приходит с опытом. В мире столько красоты, но она как бы сокрыта от тех, у кого есть принципы или внутренние запреты в голове…
Кстати, по поводу красоты. Юра посоветовал мне, в каких районах города лучше гулять, и где больше всего интересных домов. Когда он описывал дома дореволюционной постройки, создавалось впечатление, что он говорит о какой-то прекрасной женщине, а не о бездушном здании. «На самом деле дома живые, каждый из них имеет душу, и у каждого своя история, которая тесно переплетается с судьбой его хозяина. Я мечтал строить красивые дома, как и мой отец, — уникальные и живые, но не сложилось. Общество требует «стекла и бетона», стандартных «муравейников». Короче, как только я это понял, ушел из профессии. Быть архитектором и работать по госзаказу или плану застройки, исключая всякое творчество — это не для меня! Да ну на фиг… Лучше я буду ночами стоять за ди-джейским пультом, создавая настроение людям, и просто время от времени довольствоваться рассматриванием старинных фасадов, никому ничего не доказывая. Как-то так…», — вздохнул он. И я подумал, что нас с ним объединяет разочарование.
На выходных, воодушевлённый его рассказами, я бродил по старым улицам города, стараясь прочувствовать энергетику каждого понравившегося мне дома и представляя, кто мог жить там раньше. Эта игра ума меня увлекала. Я мог передвигаться по городу спокойно. Прохожие от меня больше не шарахались — я уже не носил монашескую одежду и поэтому выглядел, как обычный парень, в джинсах и футболке. Во время одной из таких прогулок я встретил Лилит.
Я остановился около старинного дома с лепным декором и покатой крышей. Дом был в аварийном состоянии, с обвалившейся местами штукатуркой, но всё равно сохранивший намёк на былую роскошь. Возле бывшего парадного входа стояла девушка и с отрешённым взглядом гладила тонкими пальцами мемориальную доску на фасаде. Настолько худую девушку я видел впервые. Она была похожа на фарфоровую статуэтку и казалась невесомой и беззащитной. Она плакала. Я не знал, что делать и как себя вести. Я хотел сначала развернуться и уйти, но девушка меня заметила. Вытерев слезы, она неожиданно заговорила со мной первая: «В этом доме когда-то очень давно жила известная советская балерина Фея Балабина. Её настоящее имя было Феона, но она называла себя Феей и часто в спектаклях ей доставались роли фей. Я — Лилит, и это не моё настоящее имя. И у меня уже никогда не будет никаких ролей…», — и она снова заплакала, но уже беззвучно. Я не знал, что ей ответить и как её успокоить, но понял, что она, скорее всего, тоже балерина и по какой-то причине больше не может танцевать.
— Ты часто сюда приходишь? Раньше я тебя здесь никогда не видела, — спросила девушка, сразу перейдя на «ты» и обращаясь ко мне, как к старому знакомому.
— Я здесь впервые, я вообще не местный, — ответил я.
Она больше не плакала и производила впечатление спокойной. Видимо, ей не хватало общения, потому что она тут же засыпала меня вопросами о том, откуда я, как меня зовут и люблю ли я балет. Я успел только назвать свое мирское имя, как она снова спросила:
— А ты любишь гулять пешком? Гулять очень полезно, особенно если много. Физическая нагрузка сжигает лишние калории. Если мы с тобой пойдем вверх по этой же улице несколько кварталов, то ты сможешь увидеть больше красивых зданий! А там ещё моё любимое место есть, в одном дореволюционном особняке.
Я мог промолчать или сразу же отказаться от этой безумной прогулки со странной девушкой под каким-нибудь благовидным предлогом, или просто развернуться и уйти, ничего не объясняя. Но я остался…
Мы шли по тротуару на расстоянии друг от друга, изредка останавливаясь, чтобы посмотреть на дома. Говорила в основном она, как одержимая, будто бы я был единственным, с кем она могла и хотела разговаривать. А может, так оно и действительно было. Мне казалось, что эта необычная девушка нуждается в любви, понимании и доверии ещё больше, чем я. И мне было весьма странно осознавать этот факт. Что касается доверия, у меня те же проблемы. Я всегда думал, что получить в собственность кого-либо имеет право лишь тот, кто сам себя отдаёт. Я пытался доверять людям, но, видимо, так много грешил в прошлых жизнях, что меня постоянно предавали. И странно, но потом я стал видеть в этом даже удовольствие. Я чувствовал радостное одиночество. Люди меня сковывали. Хотя я и люблю общение, я, по всей видимости, не умею общаться. Я не настоящий атмарама23. Где та грань нежности и правды?
Я думал, что стою посередине верёвочного моста, который вот-вот подожгут с обоих концов, но Лилит находилась уже там, в пропасти, или где-то на грани… Я понял, что она больна не только физически, но и психически, и что в её жизни произошло что-то такое важное, какая-то точка невозврата, по сравнению с которой все мои внутренние переживания и метания — сущие пустяки. И я хотел избавить её от слёз, болезни и страданий. Просто находиться рядом и слушать, и пытаться понять. Потому что я знал: когда люди от тебя отворачиваются и ты остаёшься один в этой Вселенной, со своими тараканами в голове, с внутренним опустошением и непониманием окружающих, может случиться страшное. Из двух утопающих первым спасают того, кто нырнул глубже. Из нас двоих ближе ко дну бескрайнего моря безумия была Лилит, и протянуть ей руку мог только я…
Пройдя кварталов пять или шесть, мы оказались у дверей трехэтажного особняка с коваными воротами и большими арочными окнами.
— Это доходный дом С. Л. Рувинского. Этому зданию больше 100 лет, и когда-то здесь на первом этаже размещались частные музыкальные курсы, а сейчас — чайный клуб «Апсара». Это было моё самое любимое место в городе и я ходила сюда часто с подружками. Я всегда любила общество, танцевальную студию, посещать кафе и театры. Но это раньше. Уже ничего не люблю… В моём окружении не осталось прежних людей, они как-то незаметно отвернулись и потерялись, — она снова была готова расплакаться. Неожиданно для себя я взял её за руку, открыл массивную старинную дверь и уверенно сказал:
— Ты должна сюда войти и вновь полюбить это место! Знаешь, есть такая фраза: времена и люди меняются, но мы остаёмся. И если это твоё место, то ты никуда не исчезнешь, ты есть здесь и сейчас.
Её ладонь была хрупкой, холодной и почти безжизненной, но мне показалось, что она чуть сжала мою руку — это означало первый шаг на пути к доверию.
Внутри мне очень понравилось — фоном играла этническая музыка, горели свечи и благовония, и всё было оформлено в восточном стиле: бумажные фонарики, бамбуковые шторы и циновки на полу, мягкий струящийся свет, удобные кресла и диваны из ротанга, антикварная деревянная мебель и большие японские или китайские веера на стенах. Здешняя обстановка располагала к уединённому отдыху и даже погружению в медитативное состояние. Увидев, что я в восторге, Лилит сразу ожила и повела меня к своему любимому столику.
Мы пили травяной чай, заказывать какие-то сладости она отказалась, но очень долго рассматривала фото десертов в меню, как будто пытаясь съесть эти пирожные глазами. Я когда-то давно читал про расстройства пищевого поведения, которые могли перейти в психическое заболевание. По-видимому, девушка страдала чем-то таким. Я не знал, насколько опасна эта болезнь для неё самой или даже для окружающих, но понял, что причина именно в этом — из-за болезни она потеряла друзей и работу по профессии. Я смотрел в её серые глаза и мне казалось, что в них сосредоточены страдания всего мира — настолько несчастной она выглядела. Лилит была чуть старше меня, но своей детскостью и беззащитностью напоминала маленького беспомощного котёнка, который ещё не открыл глаза и вообще не знал, «как жить эту жизнь».
— Кстати, я бывший брахмачари, но до сих пор соблюдаю монашеский образ жизни, — вдруг сказал я, решив, что должен сообщить о себе всю правду. — Ещё я не имею никакой собственности, живу в душевой ночного клуба, верю в Учение своего Учителя и несколько лет провел в секте, — признавшись во всём этом, я чувствовал себя так же, как наркоман или алкоголик представляется на анонимном собрании.
— А я бывшая балерина. У меня нервная анорексия24, депрессия и было две попытки суицида, и меня пытались лечить от шизофрении, которой у меня не было. Иногда я «зависаю», у меня может случиться похожий на эпилепсию припадок, истерика или дезориентация в пространстве. Может это из-за таблеток, которые я пью. Ещё я подрабатывала танцовщицей go-go25в клубах, регулярно хожу на сеансы психотерапии и до сих пор живу с родителями, — произнесла она, и мне показалось, что в этот момент ей даже стало как-то легче. — Я давно ни с кем так не разговаривала, кроме врачей, и тем более — с мужчиной. Но в тебе нет мужской животной энергетики, ты какой-то не от мира сего. Ты не смотришь на меня, как мужчины обычно смотрят на женщин, и я это сразу почувствовала. Ты единственный, кто меня выслушал и ничего не сказал плохого в ответ.
— Ты тоже не сказала ничего плохого о моём Учителе, хотя во всех новостях только и говорят об этом. Но на самом деле мой Учитель ни в чём не виноват, — ответил я.
— Хорошие и блаженные люди всегда страдают, я так думаю. Когда я поняла, что в мире нет справедливости и жить не ради чего, когда болезнь забирает твою мечту, я хотела уйти из этой жизни. Но у меня даже это не получилось… Знаешь, был такой философ — Эрих Фромм26, так вот он считал, что «самоубийство — это наивысшее извращение жизни», — Лилит вздохнула и на её глазах выступили слёзы.
— Ты всё равно не сможешь умереть, а будешь рождаться заново, по закону кармы27. Твое незрелое сознание довело тебя до этого ужаса. И он, поверь мне, страшнее ада. Там, в аду, мучаются и надеются. А в твоем случае надежды нет. Отчего ж так? Ты возомнишь себя владелицей тела и упорно будешь его уничтожать, глупо рассчитывая таким образом покончить со страданиями. Ты лишишься тела и всё, что у тебя останется, — это ужас самого страха в чистом виде. Тебе негде будет забыться без тела. Я знаю, что говорю. Ты начнёшь восстанавливаться, когда сможешь победить свой страх, изменить эту жизнь. Изменить в том теле, в котором ты сейчас находишься. Может, у тебя даже появится интерес к жизни и возможность снова заниматься балетом — и это будет гораздо выше всего прежнего. Пожалуйста, не пей так много таблеток! Они мешают тебе быть собой, одурманивая сознание! Лучше займись медитацией, погрузись в свой внутренний поток, почувствуй настоящую себя. Только не думай, что я тебе сейчас проповедую или что-то навязываю. Совсем нет. Я просто хочу тебе помочь, искренне. Для меня ты как живое существо, заблудившееся в дебрях Сансары28 и терзаемое изнутри и снаружи всякими демонами. Но весь фокус в том, что победить этих демонов можешь только ты сама! Никто другой за тебя этого не сделает! Нельзя прожить жизнь за другого человека или поменяться кармой, — объяснил я.
Лилит внимательно следила за моей речью, а потом снова тяжело вздохнула, как бы оправдываясь этим своим вздохом.
— Общество устроено очень странно. Если у человека больное сердце или желудок и он принимает таблетки, то это считается вполне естественным и разумным решением. Но если у человека болит душа и он начинает пить антидепрессанты или какие-то другие психотропные препараты, то все вокруг реагируют так, будто бы он какой-то прокажённый и не достоин находиться с ними в одной комнате, — сказала она.
Я поймал себя на мысли, что вынужден с ней согласиться — всё было именно так.
— Кстати, как твое настоящее имя? — спросил я.
Она назвала мне свое имя, и мне оно понравилось гораздо больше, потому что соответствовало имени сказочной героини, а не демоницы29.
— Знаешь, когда я была маленькой девочкой, то идеалом красоты для меня стал образ одной принцессы из сказки, у которой кожа белая, как снег; волосы чёрные, как крыло ворона; губы алые, как следы крови на этом снегу. Когда мне пришлось подрабатывать на подтанцовке в клубах, я создавала себе именно такой образ, даже парик надевала чёрный. А сейчас этот образ забыт, он перестает меня вдохновлять, но творческий псевдоним Лилит остался. Может быть потому, что балерина — (моё настоящее имя) давно умерла…
— Приходи завтра вечером к нам в клуб, — предложил я. — Я договорюсь, чтобы тебя пропустили.
— Не надо. В смысле, что договариваться не надо — меня там помнят. В прошлой жизни я часто там бывала. Знаешь, по твоей логике получается, что моя терапия — бывать в тех местах, которые я любила раньше.
— Возможно. Так есть вероятность вновь собрать себя по кусочкам, — и я впервые улыбнулся.
— А в чём тогда твоя личная терапия? — спросила она, тем самым поставив меня в тупик.
— Наверное, понять «состояние перехода». Монах, живущий вне монастыря, — это как призрак, существующий в материальном мире среди живых людей. Мне надо определиться, на какой стороне я хочу быть, — сказал я и задумался над своими же словами.
Действительно, не зря говорят, что каждый в этим мире — Учитель, и каждый — ученик. Мы все постоянно меняемся ролями в зависимости от обстоятельств. Мы с Лилит как будто стояли над большой пропастью, но на разных берегах обрыва. И у каждого из нас был выбор — прыгнуть вниз или протянуть друг другу руки, проложить невидимый спасительный мост, как параллель между двумя мирами моего и её одиночества.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Брахмачари» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
19
Термин из боевых искусств. В данном случае употребляется в значении: для максимально полного общения.
20
Здесь: одна из ступеней духовного ученичества в восточных религиях, предполагающая временный отказ от мирской жизни и удовольствий.
23
Здесь: человек, поглощённый только внутренней деятельностью, потому что у него пробуждены духовные чувства.
24
Психическое расстройство, характеризующееся неприятием пациентом своего телесного образа и выраженным стремлением к его коррекции при помощи ограничений в приеме пищи, создания препятствий для ее усвоения или стимулирования метаболизма.
25
Гоу-гоу — стиль танца, предназначенный для развлечения посетителей дискотек и других развлекательных мероприятий.
26
Эрих Зелигманн Фромм — немецкий социолог, философ, социальный психолог, психоаналитик, представитель Франкфуртской школы, один из основателей неофрейдизма и фрейдомарксизма.
