Обещанная медведю. Вернуть ведьму

Анна Владимирова, 2022

Я сбежала от него год назад, чтобы никогда не вернуться. Я предала и бросила, прекрасно зная, что стала для оборотня избранной. А еще – я скрыла от него то, что скрывать нельзя. Но за все нужно платить. И теперь, глядя в глаза того, перед кем виновата, я думаю только об одном – он узнает обо всем и никогда не простит…

Глава 3

Представляла ли я себе когда-либо свою свадьбу? Кажется, когда мне было лет пять. Я влюбилась в мальчика из ясельной группы. А то, как он посасывал постоянно большой палец, казалось мне очень мужественным. То есть уже тогда было понятно, что мужчин я выбирать не умею. Глядя, как избранник носится с мальчишками по территории садика, я представляла, как он непременно берет меня замуж, и я жду его домой. Мне было важно, чтобы он приходил домой. Потому что к нам с мамой никто не приходил. Мы были одни.

Когда Давид вышел, я добавила воде температуру и прикрыла глаза. Было страшно. Я боялась мать. Черт знает этого Горького и что он ей наговорил. И почему он такой спокойный. Но я ловила себя на желании спрятаться за ним. Я устала. У меня не было дома. Не было того, кто бы ждал и — тем более — мог защитить. Это страшно, когда смотришь в глаза родному человеку и не видишь там ничего, что было бы про тебя. Я так долго искала в глазах матери что-то важное, что объяснило бы все. Как она так спокойно разменяла меня по мелочам? На спасение от тюрьмы, на выгодную сделку с инспектором…

Показалось, что Давид снова с кем-то говорит, и я поспешила выключить воду и выйти из душа. Он как раз отложил мой мобильный на окно и замер ко мне спиной.

— Кто на этот раз?

— Твой бывший инспектор.

— Он не мой инспектор. — Желания дергать его лишний раз не стало. Может, он прав? И сбегать — не выход… Но где тогда этот выход, я уже не понимала. — Что сказал?

— Я просто коллекционирую угрозы этим утром. Ничего нового. — Давид, наконец, обернулся. — Кофе на столе. Кумкват, роллы… Завтракай, и поедем…

Я подчинилась. Села за стол, взялась за кофе…

–…Было бы проще, если бы ты все мне рассказала, — вдруг заметил он, когда я надкусила вожделенный ролл с лососем и зажмурилась от удовольствия.

— Угу, — только и смогла промычать.

Но при всем желании сделать ему проще не выйдет. Мне кажется, я онемею, если даже меня опоить какими-нибудь препаратами, вынуждающими признаваться в злодеяниях.

Давид явно думал, что я дожую и гряну какими-то новыми колкостями, но я только невозмутимо набила рот и отвела взгляд в окно. За ним ничего не было видно из-за густого тумана.

— Прячешь дом?

— Я люблю возвращаться в него уверенным, что его никто не сжег и не разгромил.

— Ого! Герхард Витович был столь суров в угрозах?

Меня всегда забавляло имя маминого избранника, хотя оно подходило ему вне всяких сомнений. Инспектор Роварский возраста Давида, наверное, но кто знает наверняка? Порода у него перла из всех пор. Потомственный служащий, наследник великих сил и необъятных перспектив был для многих претенденток мужчиной мечты. То, что общество высших привстало на кончики ушей, когда он объявил о помолвке с безродной ведьмой — отдельное удовольствие. И, видимо, не только для меня. Я особо кандидатом на руку не интересовалась, хотя он и пытался ухаживать нормально: водил меня на свидания в самые лучшие заведения Москвы, дарил украшения, обещал, что я останусь довольной… Даже попробовал это удовольствие доставить, но в самый важный момент я разлеглась под ним тряпичной куклой, и это его, как ни странно, остановило.

Инспектор молча ушел тем вечером, оставив меня в оплаченном люксовом номере гостиницы на кровати одну. И мы месяц почти не виделись. Наверное, ему нужно было рисовать для общества более-менее правдивую картинку нашей с ним истории. Чтобы завидовали, ставили в пример, говорили и обсуждали… И чтобы блеск в моих глазах был неподдельным. Роварский думал, что зажечь его будет просто. Но меня это все перестало интересовать.

Меня даже не уведомляли о ходе подготовки к свадьбе.

А вчера вечером он приехал. Нетрезвый. И пытался снова усадить меня к себе на колени, но уже не старался уговаривать. Если бы не мать, он стал бы первым после Давида. Она просто вломилась в мою квартиру, и я впервые порадовалась, что у нее есть ключ. Инспектор анонсировал мне фееричную первую брачную ночь, отложив попытки до сегодняшнего вечера, и удалился, извинившись перед матерью.

Когда у Давида зазвонил мобильный, я вздрогнула и разлила кофе по столу. Давид только хмуро глянул, но все внимание его сосредоточилось на звонке.

— Горький… — сурово доложил он в трубку. Я так и замерла от его голоса, как заяц перед удавом. — Да, знаю. Передо мной стоит. — И он вперил в меня взгляд. — Нет, не считаю. Потому что она моя. Да, уверен. Нет, не интересует.

Его сухие ответы, видимо, раздразнили кого-то на том конце, потому что даже я услышала громкое:

— Давид Глебович, мы вынуждены заинтересоваться! Потому что на вас пришла заявка из инспекции! Что там у вас произошло?!

— Ну так реагируйте на заявку. — Давид оттолкнулся от окна и направился к раковине. — Да, уверен…

Я тоже отмерла, и мы вдвоем занялись уборкой стола на удивление синхронно: я подхватывала тарелки, он протирал под ними, продолжая слушать что-то гневное.

–…Нет, сегодня не приеду. У меня регистрация брака.

— Горький! — возопила трубка, но Давиду надоело слушать эту бессильную истерику, и он отбил звонок.

— И? — потребовала я ему в спину, когда он направился с тряпкой к раковине. — Не впечатлили?

— Нет, — коротко ответил он. — Давай надевай каблуки, и помчали.

Я только закатила глаза и прошла в коридор за чемоданом. Он так и стоял сиротливо у стенки.

Давид направился в комнату. Странно. Я бы на его месте уже перетрясла все шмотки. Но, к счастью, Горький не был мной.

— Перенести чемодан сюда? — донеслось из спальни.

— Откуда мне знать? — проворчала я. — Никто не будет возиться с моим чемоданом, кроме тебя, Давид. А так, может, хоть споткнутся на входе и убьются к чертям…

Я не сразу поняла, что он стоит рядом. Резко потянула чистые джинсы из стопки одежды, а следом, как это часто бывает, вытянула самое неподходящее — несколько особенно дорогих мне нот в плотных обложках. Они рассыпались аккурат Давиду под ноги. Он поднял одну и удивленно пролистал:

— Ты играешь на каком-то инструменте?

— На пианино. — Я раздраженно принялась укладывать ноты обратно в чемодан.

Было глупо их тащить с собой, но я ничего не могла поделать, цепляясь за эти дорогие сердцу ветхие тетрадки.

— «Времена года» Чайковского?

— Да. — И я вырвала из его рук последнюю тетрадь. — Не трогай.

— Дай посмотреть, — неожиданно попросил он. — Я аккуратно.

— Ты нот не видел? — не позволила я и небрежно бросила тетрадь поверх вещей. Но тут же схватила и принялась бережно укладывать в чемодан.

— Не трудись. Все равно придется распаковывать, — заметил он равнодушно и направился в кухню.

— Я все забываю, что тебя не убьют сегодня, — тихо проворчала, будто был шанс, что оборотень не услышит. И повысила голос: — Мне торжественно одеться?

— Главное, быстро.

Выбрав вещи, я закрылась в спальне. Завернула волосы в высокий небрежный пучок на макушке, надела джинсы, футболку и длинный теплый кардиган крупной вязки. Под него — светло-бежевые лодочки. И выбежала к Давиду на крыльцо.

Горький курил, хмуро глядя на свой туман.

— А солнце у тебя тут бывает?

Он быстро глянул на меня и кивнул в сторону калитки:

— Поехали.

Мне не нравилось, что он нервничал. Нервничать я и сама могла. Но учитывая, что именно Давид приобрел вместе с моим чемоданом, держался он весьма хладнокровно.

— Почему ты нервничаешь? — спросила, когда он завел двигатель.

— У меня все не как у людей.

— А ты бы хотел?

— Да. Иногда хочется спокойствия.

— Но ты не поэтому дергаешься.

— Я не дергаюсь, Слава. Я просто вижу варианты развития событий, и не все они меня устраивают. Например, с матерью твоей что делать?

— К чертям ее, Давид. Запихать в такое место, из которого она не вылезет никогда, — жестко постановила я.

— Сама себе противоречишь.

— А есть варианты?

— Они меня пока что не сильно устраивают. К примеру, это твое признание в том, что ты содействовала… Но дальше может не устроить тебя. Я могу начать судебный процесс, в котором доказываю, что тебя вынудили. Могу добиться условного. А она сядет.

Я напряженно втянула воздух:

— Гарантировано?

— Вполне. Но лучше было бы, конечно, узнать, что было в папке.

— Я хотела откупиться от нее, Давид. Чтобы больше не слышать ее упреков. Думала, сделаю последнее дело для нее, и на этом все. Мне было неважно, что там.

Он только еле заметно покачал головой. Но, стоило выехать на МКАД, нам стало не до разговоров. Я заметила, как Давид плавно давит на педаль газа, сильнее сжимая руль. Одного его взгляда в зеркало заднего вида было достаточно, чтобы понять почему.

— Что там? — задышала я чаще и оглянулась. За нами не отставая пер какой-то черный джип. — Погоня?

— Что-то вроде, — сурово отозвался он, и я почувствовала, как с его пальцев срываются мастерски сплетенные заклятья.

Отдельно от всего это выглядело захватывающе. Но сейчас только сильнее пугало.

Мобильный Давида снова зазвонил, но он и ухом не повел, а спустя несколько резких маневров вдруг вырулил с центральной полосы на очередной съезд и сбавил скорость. Я не могла перестать озираться.

— Не бойся, все нормально, — сообщил.

— Кто это был?

— Инспектор твой, видимо, все связи на крыло поднял.

— Ты так спокойно об этом говоришь! — вырвалось.

— Потому что не вижу повода паниковать. Я сообщу тебе, когда будет можно.

— Давай просто выедем пораньше в следующий раз? Если эта поездка что-то должна решить…

— Я думал, он тебе не нравится, — усмехнулся невозможный оборотень.

— Не нравится! — выпалила я. — Но и участвовать в погонях мне тоже не нравится!

— Ты вела жизнь на острие — и не любишь погони?

Мне нравилось, что он улыбался. Понятия не имела почему, но больше он не переживал. И я тоже расслаблено откинулась на спинку сиденья. За окном мелькали хрущевские пятиэтажки и мрачно-тесные дворики. Никогда не любила Москву осенью. Некстати накатила тоска, и я поежилась.

— Замерзла? — сразу отреагировал Давид.

— Испугалась, Горький! — попыталась изобразить злость на него. Лишь бы он ничего не почувствовал. Черт знает этого мужчину, на что он способен. Мне казалось, стоит ему захотеть по-настоящему, и я расскажу все. — Куда мы едем?

— К одному цыганскому барону.

— Что?! Зачем?!

— Он мне должен.

— Что тебе может быть должен цыганский барон?!

Захотелось выпрыгнуть из машины. К горлу подкатил ком, и я, раскрыв рот, хватала воздух.

— Помощь. — И Давид глянул на меня насторожено: — Что такое, Слава? Ты и цыган московских успела обнести?

— Не знаю я никаких московских цыган! — закатила я глаза. — Просто не люблю их.

— Почему? — допытывался Давид.

— Они через одного ведьмаки. И не любят других ведьм. Ты же должен знать.

— Ну мало ли кто ведьм не любит, — пожал он плечами, все так же не спуская взгляда с дороги, и лишь изредка поглядывая на меня. — Оборотни тоже должны не любить.

— Они и не любят, — огрызнулась.

Вскоре дорога вывела за дома и углубилась в светлый лес. Листья лимонного цвета завороженно шевелились на деревьях, по длинным прядям травы с обеих сторон дороги стелился прозрачный туман, будто был ищейкой Горького и бежал вперед хозяина. Мне показалось, что мы все-таки сбежали. Я даже усмехнулась, когда вдруг из-за очередной трепетной кроны мне в лицо ударил рассветный луч.

Где-то далеко в городе бесились ведьмаки из-за несостоявшейся свадьбы, а я укатила с оборотнем в московские леса к цыганам, чтобы те выдали мне разрешение на прогул собственной свадьбы, не иначе.

— У тебя что, музыки нет никакой? — повернулась я к Давиду.

Он бросил на меня очередной взгляд из-под густых бровей, и дыхание привычно сбилось.

— А что ты любишь слушать?

— Не знаю, — пожала я плечами. — Давай сборник какой-нибудь поставим. Я могу подключить со своего телефона.

— Ты мобильный у меня выуживаешь? — вздернул он бровь насмешливо.

— Зачем он мне? — ощерилась я. — Ты уже со всеми поговорил. А он у меня надежно запаролен, в него ты не залезешь.

— Слава, мне проще до твоего нутра добраться, — покачал он головой.

— Угрожаешь?

— Нет.

И даже не взглянул на меня.

— Если ты думаешь, что мне было мало — давай добей! — разозлилась я и хлопнула ладонью по парпризу. Давид сбросил скорость и пристально посмотрел на меня, но я уже не могла остановиться. — Обещай расправу, приворотные зелья или сыворотки правды! Главное, регулярно! Чтобы не расслаблялась!

Горький ударил по тормозам. Гравий захрустел под колесами, а меня кинуло вперед. Я испуганно проследила, как Давид вышел из машины и направился к моей двери. В голове взрывался вопрос — какого ж черта я не могу молчать? Может, слишком долго молчала? А Давид совершенно точно выслушает. И отреагирует так, как я того заслуживаю. Идеальное наказание!

И к его реакциям я тоже была готова — сжалась, когда он открыл дверцу и вытащил меня наружу. Стоило оказаться в его руках, я задергалась, но вместо десятка ожидаемых вариантов он вдруг прижал к себе и уселся со мной на сиденье. Я опешила от неожиданности, а Давид обнял и уткнулся лбом в висок:

— Прости за вчера, — прошептал хрипло. — Мне жаль, что так все вышло.

Я замерла, еле сглатывая ком, вставший в горле, и сдалась его рукам, прикрывая глаза.

— Ты не виноват, — выдавила сипло.

— Все в чем-то да виноваты. Я знал, что ты не просто так пришла меня соблазнять в участок. Но я был слишком самоуверен. Посчитал тебя маленькой и глупой и решил попользовать, наказать и выяснить, что тебе от меня надо…

Я усмехнулась обескураженно:

— Да ладно…

— Да, — улыбнулся он грустно. — Но потом забыл…

— Выяснить?

— Да…

А я смотрела на его профиль, и невыносимо хотелось прикоснуться. В горле спазмом сжалось от желания все ему рассказать…

–…Ты слишком привыкла полагаться на свой дар. — Он будто и не замечал ничего. — Он тебя тогда подвел. Интересно, почему.

— Думаешь, подвел?

— Думаю, да. И ты тоже так думаешь.

— Мой дар никогда не делал меня счастливой, Давид. И никого. Я проклята.

— Проклятий не существует, — улыбнулся он. — Тебя просто не любили те, кто должен был. Где твой отец?

— Откуда мне знать?

То, что он знает, что отца у меня не было, не удивило.

— Мать тебя в садик не водила — я выяснил. Тебя водила няня. И она была цыганкой. Ее поэтому и помнили через столько лет. Дети ее боялись, да и весь персонал тоже. Заведующий просил твою мать приводить тебя самостоятельно, но толку не было…

Он говорил что-то еще, а у меня перед глазами встал облезлый металлический забор, через который я смотрела на улицу. Я помнила, какие слои краски скрывались в каждой его неровности, его запах и холод, когда держалась за него голыми руками. Позади возилась ребятня со снеговиком, хрустела валенками, визжали от восторга, а я все смотрела на улицу и ждала маму.

Я побаивалась Сирену Витальевну, которая забирала меня из садика. Она рассказывала мне какие-то сказки, но те наводили жути, хоть я и не помнила ни одной. И вроде бы не злобная была старуха, просто со странностями. Но тогда она казалась мне потусторонним существом с невероятной силой.

Конец ознакомительного фрагмента.