Ольга. Уроки престольного перволетья

Анна Влади, 2023

Ольга выходит замуж за князя Игоря Рюриковича и получает титул княгини Киевской. Но называться – не значит быть. Державный супруг не спешит помогать молодой жене становиться полноправной хозяйкой в его доме. Рядом с Игорем множество людей, привыкших получать выгоды от своей близости к правителю и умеющих ему угождать. Ольга попадает в водоворот интриг недоброжелателей, которые пытаются опорочить новоявленную княгиню.Борьба Ольги за своё место во власти происходит на фоне непростых событий в Киеве. Смоленск и расположенные к западу от Киева города Червонной Руси соперничают с Киевской державой за ведущую роль в торговле, как с Востоком, так и с Византией. Князь Игорь ищет возможности продления торгового договора с Византией, срок действия которого подходит к концу. От успеха этого предприятия зависит будущее положение Киева среди своих соседей-соперников.

3. Были и басни

Следующие два дня прошли в разъездах и заботах.

Сначала Ольга с Яромиром и Искусеном, в сопровождении отряда гридней отправились в подаренный князем удел.

Село-застава Высокое, укрепленное земляными валами и бревенчатыми стенами, располагалось на горе всего в шестнадцати верстах на север от Киева. С горы открывался впечатляющий вид на Днепр, русло которого здесь, не успев пополниться водами впадавшей чуть ниже по течению Десны, было уже, чем у Киева.

Высокое имело собственную дружину, ранее состоявшую из пяти десятков человек. Теперь дружина усилилась воинами княгини, прибывшими из Плескова. Для них уже успели срубить добавочную гридницу вблизи крепостных ворот. Строительство шло и у края берега — возводились стены детинца, терем княгине и избы для людей из Ольгиного окружения — каменщика Камыка с семьёй и подмастерьем-помощником, кузнеца Идана, Искусена, Томилы с семейством, Первуши с Малиной, Фроди с Миланой.

Дворов в Высоком было под сотню. На общинных землях смерды выращивали пшеницу, а на огородах репу, капусту и плодовые деревья — яблони, вишни. Большие яблоневые сады имелись на краю посадов. А рядом с садами — бортные угодья. Хозяйство было крепкое — князь на подарок не поскупился.

Алатырь мыли выше по течению Днепра, в небольшом удалении от берега реки. На огороженном частоколом участке сосновой рощи в печанной почве были вырыты котлованы глубиной не менее пяти аршин. Рядом стояли бочки, наполненные водой. Несколько смердов набирали землю из куч в сита и промывали её водой из бочек, обнаруживая порой драгоценный самоцвет.

Надзирать за добычей Яромир поставил Фроди. Пока Ольга с Яромиром осматривали землекопню, к Фроди подошёл один из смердов с ситом, наполненным камнями.

— Вот и улов для тебя, княгиня, — улыбнулся Фроди, показывая самоцветы Ольге и Яромиру. — Не смотри, что камни неказисты. Алатырь в узорочье прозрачный, как молодой мёд, а этот пока словно коркой покрыт. Верхний слой нужно обточить, отшлифовать, и будет тебе самоцвет на бусы.

— Надобно умельца искать, — добавил Яромир. — Завтра, как давеча обсудили, посетим мастера на Подоле, о котором боярин Адун говорил. Поглядим, что за камень он делает из глины. Тогда же поспрашиваем об умельцах златных дел. Искусен с купцами потолкует, цены узнает на алатырь.

В полдень навестили Томилу. За столом в избе бывшего выбутского тиуна собралось множество народа: всё его семейство, Искусен, Фроди с Миланой и местный тиун, Обрад. Ольга узнала последние новости — две недели назад Малина разрешилась от бремени. Милана же была в тягости. Пополнения в семействе Фроди ждали зимой. Услышав про одно случившееся и другое грядущее материнство своих знакомиц, Ольга едва удержалась от тяжкого вздоха, подосадовав про себя, что ей самой пока не удалось исполнить первостепенное назначение супруги. А вот если бы ей посчастливилось зачать от князя, возможно, тогда она стала бы княгиней по сути, а не по названию…

На следующий день Ольга вместе с батюшкой поехали к гончарных дел мастеру на Подол. Жизнь под горой бурлила, ошеломляла, сбивала с ног всякого неподготовленного.

Подол представлял собой кипящую смесь начинавшегося почти от самой пристани огромного торжища и всего того, что обеспечивало этот не замиравший круглый год торг: складов, клетей носильщиков, купеческих подворий: арабского, немецкого, корсунского. Самой значительной была хазарская слобода, где останавливались приехавшие на время с Итиля-Волги и Хвалыни купцы, но большей частью проживали коренные киевские хазары. Тот конец Подола так и назывался — Козары.

Торжище на две половины разделяла река Глыбочица. С одной стороны реки располагался скотный и зерновой рынок, с другой — рынок рабов и изделий всякого ремесла. Подол был ещё и местом проживания киевских мастеров — древоделей, кожемяк, кузнецов, гончаров, плотников, златников, стеклодувов.

Повсюду сновало огромное количество людей самых разных народностей, вероисповеданий, возрастов, ремёсел, говоривших на всех языка мира, одетых в пёстрые, непривычные одежды. Гомон людских голосов смешивался с криками животных. Ольга впервые увидела диковинных верблюдов — когда-то ей про них рассказывал Желан.

Ветер доносил смрадные запахи с кожевенных дубилен и дегтярных мастерских. Голова Ольги кружилась от разноголосья и пестроты. Пока их отряд направлялся к терему Адуна, продавцы наперебой предлагали свой товар — меха, посуду, узорочье, мёд, вина, пряности, ткани, оружие. Внезапно к Ольге пришло осознание того, что она вышла замуж за князя, под дланью которого было это необыкновенное место. Впрочем, торжище не подчинялось никому. Оно жило по собственным законам.

Наконец они добрались до расположенного вблизи от пристани дома Адуна. Рядом находилась изба, где сидели тиуны-мытники. Деревянные раскаты Подола заканчивались на берегу Почайны земляным валом — защитой от паводков.

Пока ждали Адуна, завершавшего неотложные дела своей службы, Ольга рассматривала возвышающуюся над прочими домами Подола постройку, островерхая крыша которой была увенчана крестом. Она ещё по приезде в Киев обратила на неё внимание и подумала, что это был молельный христианский дом. Расспрашивать тогда Ольга никого не стала — слишком велико было волнение после первых мгновений на Киевской земле.

Теперь Адун подтвердил, что этот высокий терем — церковь Святого Илии.

— Срубили на Подоле, потому как почитатели Христа шибко просили себе новую храмину, — рассказывал Адун. — В Киеве христиан ведь много. Ещё во времена до Вещего, прежние правители Киева приняли греческую веру от верховных царьградских жрецов. И храмы возвели и на Горе и в Угорском конце киевских посадов. В том конце и доныне христианская община проживает — среди них немало купцов, держащих торг с Царьградом. Князь Олег христиан сперва не жаловал, как на престол сел, церкву на Горе велел порушить, греческих жрецов изгнал. Спасибо, что не порешил — за лазутчиков враждебных их считал, что, впрочем, так и есть. А после, когда уж Вещий на Царьград походом сходил, своими глазами Греческое царство увидел и ряд с греками положил, задумался, что, может, есть в христианском боге какая сила, коли дал столько богатств и благ своим чествователям. Вот христиане и осмелели, принялись князя умолять о храмине и жреце — любой христианин ведь служителем Христа стать не может, для того и учиться надобно, и обряд посвящения особливый пройти. Олег пообещал им помочь. Христиане, по правде, люди весьма полезные — небуйные, незлобивые, послушные княжьей воле, некоторые из них письмом владеют и грамотой. Я знаю, потому как и у меня на мытне такие служат.

— А ты сам, боярин, бывал в Царьграде? — спросила Ольга.

— Бывал. Отроком и юнцом с батюшкой своим на торг к грекам ходил многократно, после того как Олег с греками ряд устроил. А спустя время, князь Игорь меня главой мытницы поставил, я ведь и читать, и писать умею, и греческий малость знаю, хотя и не христианин.

— А откуда приехал жрец в киевский христианский храм? Из Царьграда? — полюбопытствовал Яромир.

— Да, сперва греческий жрец в церкве Ильинской служил. А позже княжна Евдокия своего привезла наставника в вере. Болгары-то хотя и христиане, греческому верховному жрецу — патриарху — не подчиняются — требы по-славянски справляют. Потому для княгини свою церкву устроили, рядом с княжескими хоромами. А как грек упокоился, это уж после смерти Вещего было, князь Игорь нового христианского жреца из Царьграда звать не стал — наши волхвы противились тому. Тогда-то в церкве Ильинской болгарин обосновался. Но несколько лет назад и он помер. Княгиня горевала, грамоты слала в Преслав, нового просила себе священника. Так вот, лет шесть или семь тому, появился у нас новый жрец христианский из болгар — Григорием кличут. Приехал он, будучи по летам совсем юнцом, но зело книжен муж — в самом Царьграде науки всякие осваивал. После приезда Григория княгиня вскоре преставилась, хворала она шибко перед тем. Видно, только потому и держалась — нового священника ждала, а как только дождалась, так дух и испустила. Думали, Григорий восвояси уедет, но нет — прижился он в Киеве, христиане очень его любят…

— Слыхал я, боярин, что греки и Вещего склоняли к своей вере и будто даже крестили князя? — осведомился Яромир, внимательно глядя на Адуна.

Говорил отец спокойно, но Ольга, хорошо умевшая различать разные оттенки батюшкиного голоса, тут же уловила, что спрашивает он у боярина нечто важное, волнующее его, и сама поспешила воззриться на Адуна. Действительно, сей простой вопрос ввёл главного мытника в некое затруднение. Адун опустил глаза долу, задумался, чуть поджав губы.

— Не смущайся, боярин, тайны великой ты мне не раскроешь. Мне о том сын Олегов сказывал, когда десяток лет тому назад мой град навещал, — успокоил Яромир.

— Верно, князь Плесковский, — вздохнул Адун. — Ныне об этом говорить не принято, и даже велено молчать. Олег крестился, и многие его воеводы вслед за ним. Обещал Вещий грекам и весь народ, что под своей дланью держал, к кресту привести. А греки взамен дюже выгодный ряд с князем положили — не новый, а продление того старого, коего Вещий силой добился. На три десятка лет купцы из Руси торговлю безмытную получили и полное содержание в Царьграде. Олег свой замысел воплотить собирался после похода на Хвалынь. Но всем известно, чем тот поход горемычный закончился — полегла на Итиле²⁰ почти вся русская рать, сам Вещий ранен был жестоко, едва выжил. Тогда-то волхвы понесли весть по Киеву и близлежащим землям — что дружина погибла из-за предательства Олегом веры отцовой. Они всегда были против союза с греками — предсказывали: бедой тот мир обернётся. С их слов, хазарский разгром и стал той самой бедой. Подстрекали волхвы людей киевских церкву Ильинскую пожечь, христиан порешить. Но воеводы Олеговы, вернувшиеся из похода, от князя не отреклись, бунты людские усмирили, храм пожечь не позволили. Но о том, чтобы крестить киян и прочих данников, Олег более речей не заводил. Хвалынская неудача надломила князя.

— И греки спустили нарушение ряда? — удивился Яромир.

— Чтобы оправдать нарушение ряда, Олег прилюдно от власти отрёкся — на престол после и не садился более. Хотя князем его до самой смерти величали, но для иноземных послов отговорка имелась. Да и кесари греческие, ряд с нашим Олегом положившие, тоже померли один за другим — так что вроде и обещанье сдерживать не перед кем стало. У греков в ту пору у самих забот хватало — то престол не могли поделить, то с болгарами воевали. А как болгар усмирили, помощь грекам понадобилась в бранях с сарацинами — наши вои на подмогу были отправлены — сначала пешими воевали за греков, а затем — и на море. Четыре года тому назад князь наш Игорь с Сурожской²¹ Русью поладил, переселенцев к ним отправил, а сурожцы в ответ год спустя за греков пошли воевать от его имени. Сурожцы — мореплаватели умелые, на больших ладьях ходят по Греческому морю²². Потому греки, нуждаясь в наших гриднях, пока довершений придерживаются. Вместе с тем Игорь ведь христиан не преследовал, в руки жрецам для кровавых треб не предавал, веровать в Христа не запрещал. А то, что пресвитера из греков отказался принять — так ведь потому, что свой уже имелся, болгарский то есть.

— В ловкости нашему князю не откажешь, — усмехнулся Яромир. — И с греками поладить умудрился, и жрецов уважил.

— Это да, — тут же подтвердил угодливый Адун. — Но всё же торговый мир ныне очень шаткий — и в любой миг греки могут ряды порушить, а через пять лет и вовсе срок довершений выйдет — а о продлении рядов греки и слышать не желают, по крайности, пока не крестится Киев.

— Так что же, война грядёт с Царьградом, как думаешь, боярин?

— Князь пока миром надеется решить…

— Как же миром-то решишь? Уж не креститься ли затеял Игорь по примеру Олеговому?

— То вряд ли. Крест принять — значит — князю Игорю со жрецами нашими поссориться — а они ведь всегда его поддерживали — волхв Перунов, Избора, из самого Новгорода вслед за князем, тогда ещё дитём грудным, приехал. Говорят, князь Рюрик Избору сына призреть послал — сколько Изборе ныне лет, и не ведает никто — а всё жив старик. Не пойдёт князь против старцев священных, иначе будет мира с греками искать. Князь по веленью волхвов и княгинину церкву разобрал на Хоревице, когда она померла. Боязно с волхвами ссориться. Олега-то, я думаю, они прокляли — удачу у него увели, — понизив голос, сообщил Адун.

Затем Адун проводил их к мастеру, которого болгары обучили обжигать глину, превращая её в камень для построек. Ремесленный двор изготовителя плинфы находился на противоположном пристани конце Подола, ближе к Горе. Мастер по имени Местята показал им ямы, где разминали привезённую глину, и деревянные рамки, которые ею заполнялись. Излишки глины срезались ножом. Заготовки раскладывались на доски и просушивались на воздухе, а затем обжигались в больших печах.

— Прочен ли твой рукотворный камень? — спросил мастера Яромир. — И как долго его изготавливать?

— Плинфа дюже прочна, князь Яромир. Не страшится огня. Но готовится токмо в годину — покуда тепло и сухо. Две сотни в день я делал для христова жреца. Работал всю прошлую годину и два месяца нынешней.

— А сколько надобно на небольшой терем?

— Терем? — Местята удивлённо выпятил губу. — Дык кто ж его знает? Не меньше десяти сотен, мню, ежеденно.

— А ежели с камнем чередовать?

— Чередовать всяко можно: и редко, и часто. Негли, и пяти сотен в день достанет. А где хочешь терем сладить?

— Да рядом тут. В Высоком. Слыхал?

— Слыхал. Князя, что ль, село?

— Теперь — княгини.

— Ясно, — мастер с любопытством воззрился на Ольгу. — Помощники надобны, один навряд управлюсь. Да и места на дворе нет, такие меры осилить.

— А есть кто на примете?

— Сын у меня подрос. Но двор у нас один, и печь тоже.

— А ежели мы твоему сыну избу в Высоком срубим? — предложил Яромир. — Печь успеете сложить, пока година? А как наступит травень, так и за дело приметесь. После сын может и дальше в Высоком жить — посуду станет делать, коли плинфа не понадобится.

— Что ж? — Местята почесал в затылке. — Мысль занятная, князь Ярормир, давай потолкуем…

Яромир с Местятой договорились, что подмастерье будет работать всё тёплое время следующего года лишь на оплате снедями, взамен того, что изба и печи будут построены в Высоком бесплатно. Затем Яромир сторговался с самим Местятой, поставив ему условие, что к концу серпеня в следующем году весь материал будет готов.

— Батюшка, неужто ты терем каменный задумал выстроить? — удивлённо спросила Ольга, когда они с Яромиром ехали с Подола в княжеский Детинец.

— Я, дочь, про греческий образ камнеукладчества Камыку рассказал — он думает, что справится с подобной постройкой, готов за дело взяться. Так что попробовать стоит. Деревянный-то терем мы тебе равно срубим за остаток лета и осень. А Местята глину нужную привезёт и образцы плинфы к серпеню сделает. Съездите с Искуси и Камыком, когда Местята с работой управится, — поглядите на сей камень, Камык на воротах в детинец поупражняется, тогда и решите.

— А что же изба и печь для подмастерья?

— Пригодятся. Устроишь в Высоком гончарный конец.

— Батюшка… Я ещё хотела спросить. Не про камень.

— О чём, дочь?

— Дагмара говорила, что Олег Рюрику поклялся ни одно дитя своим не признавать. Вещий, верно, желал от клятвы освободиться — потому исконных богов отринул и Христа принял. Сына хотел своим наследником назвать и престол княжеский ему оставить? — затаив дыхание, спросила Ольга.

Она вспомнила свой разговор с Дагмарой. Ей захотелось поведать о нём Яромиру, поделиться с батюшкой услышанными от Дагмары откровениями. О том, что Олег-младший, прозванный Моровлянином, был Ольге отцом, а Вещий, стало быть, дедом. О тайне самой Дагмары, которую ведунья открыла Ольге накануне её отъезда из Выбут… Дагмара любила Вещего, была его наложницей и даже родила ему двоих сыновей. Один из них умер в младенчестве, а другой — по достижении возраста девяти лет… Дети Вещего умирали… А он, желая сохранить жизнь своему единственному сыну, отрёкся от исконных богов, и её отец выжил… И родилась она… Ольга не решалась завести с Яромиром подобные речи, боясь своим любопытством к родному отцу обидеть названого батюшку. Моровлянин, видно, никогда в своей жизни и не задумывался о том, что у него могло быть дитя от Вельды. А Яромир заботился об Ольге и баловал её так, как и не всякий родной отец стал бы.

— Желать-то, конечно, мог, — вымолвил Яромир, вздохнув. — Но вряд ли это был главный повод для Вещего, предаться Христу. Вещий — муж разумный и деятельный был, и скорее о выгодах торговых пёкся, да узрел сполна — как у греков всё ладно устроено, и силу болгар оценил — вот потому и крестился. Но с волхвами не сдюжил, а они своей властью делиться со жрецами Христа не пожелали, потому и заводили речи, что, мол, мир с греками бедой обернётся. Твой-то супруг тоже, мыслю, не рад подобным союзникам — много власти волхвы в Киеве имеют. Но тебе пока об этом раздумывать не след, то князя забота…

Вечеряла отныне Ольга вместе с князем в Пировальне под песни гусляра, басни сказителя или глумы потешника-игреца. За столом сидели самые приближённые к князю знатные люди. Как-то раз были среди них древлянские тали²³ — два княжича — пятнадцати и четырнадцати лет отроду — сыновья князей из Житомиля и Коростеня. Игорь раз в седмицу повелевал знатным заложникам разделять с ним вечерю. Княжич Векослав был высоким, красивым отроком с тёмно-русыми кудрями и приветливым лицом, его двоюродный брат Малосвят — приземистый, коренастый, белёсый, глядел исподлобья волчонком.

Княжичи были отданы в тальбу после случившейся четыре года назад войны князя Игоря с древлянами и воеводой Олегом Моровлянином.

С тех пор древлянские княжичи жили в Киеве и пестовались ратными наставниками вместе с отроками младшей дружины Игоря. Изредка — пару раз в год — князь Игорь позволял тоскующим матерям и мятежным отцам, князьям из Коростеня и Житомиля, навещать своих отпрысков.

Подробности той войны, как и повесть о болгарской жене Игоря, Ольга тоже услышала из уст Асмуда во время путешествия из Новгорода в Киев.

Внимательно выслушав Асмуда, Яромир тогда спросил у него:

— Кого же древляне прочили в Киевские князья?

— Так Моровлянина и прочили.

— А чем им Игорь-то не угодил?

— Родом своим варяжским. С лёгкой руки Олега Вещего русью зовутся все кияне, окольные поляне и даже черниговцы, все те, кто под длань Вещего склонился. А было время, сказывают, когда русь жила на реке Дунай, там, где ныне болгарская и угорская стороны, а ранее была земля обров²⁴. Среди болгар и доселе грады имеются, где русские князья сидят. К примеру, в устье Дуная — там наши купцы завсегда остановку делают по пути в Царьград.

Царство обров было сокрушено соседями и восставшими данниками²⁵. Сгинули как обры — сиречь, без следа. Слыхала, княжна, поди, такую присказку. Освободившиеся от власти обров народы свои державы устроили: болгары на Нижнем Дунае, моравы на Среднем и на реке Мораве. Русь перешла Карпаты и поселилась с этой стороны гор. Поляне, уличи, древляне, волыняне, лендзяне и хорваты — все народы от Днепра до Карпат — данниками руси сделались, и князя русского и наследников его своими правителями признали. По подобию обров и хазар самый главный правитель Червонных земель, сидевший на престоле в граде Стольно²⁶, называл себя не князем, а каганом.

По реке Днестр и Греческому морю русь ходила в Царьград, а через пролив между Таврией и Тмутараканью в Сурожское море поднималась, через хазар на Хвалынь добиралась. Князь Волдимир Стольный крещенье греческое принял, как и болгарский, и моравский князья.

Главные грады Руси в Червонных Землях были, а Киев всего лишь околицей считался. И ныне Стольно и Плеснеск — самые большие грады во всех славянских землях. А есть ещё Сольско — в округе которого добывают соль. Стольно — ранее всем градам град был, но ныне второй после Плеснеска. Наследников мужеского рода у князя Волдимира Стольного не осталось, и первенство к другой княжеской ветви перешло, той, которая в Плеснеске правила. Плеснеск стоит на перекрёстке всех пеших и речных торговых путей. Через карпатские перевалы дороги из Плеснеска ведут к уграм²⁷, моравам и немцам. А речные пути соединяют с варягами, болгарами, греками, Киевом. По Висле и Верхнему Бугу варяги прибывали на Русь и нанимались к здешним князьям в дружины, русь их ровней себе не считала, служивым людом числила, не более, и даже тех, которых наместниками в иные русские грады посадила, подобно Аскольду в Киеве.

Вот потому князя нашего Игоря — и древляне, и уличи, и лендзяне пришлым варягом считали, захватчиком, на престол русский посягнувшим. Хотя это не так. Игорь Рюрикович — тоже князь рода русского. Новгородские волхвы знают преданья о том, что до того, как прийти на Дунай, народ крови с русью единый жил между Вислой и Одрой. Волхв Избора родство Игорева прадеда по матери Гостомысла с древним русским князем Волдимиром²⁸ установил через все колена. Он великий воин был. Его наследники ранее карпатских русов из-под руки обров освободились, вернулись в исконные свои грады на Варяжском море — Велиград, Старград и на остров Руян. Там и правили. Из Велиграда род Гостомысла происходил. Так что князья, что в Старграде и Велиграде, что в Стольно, Плеснеске и Сольско — все русской крови. Да и моравы, сдаётся мне, от того же рода, что и русь. У них даже и главные грады называются, как у варягов, — Стар да Велик²⁹.

— Выходит, и я — русской крови? Мой дед, Стемид, тоже в родстве с князьями Велиградскими? — Ольга изумлённо распахнула глаза.

— И ты, княжна, разумеется, — улыбнулся Асмуд. — Сам-то я не знаю-не ведаю, но иные люди думают, что русь — это не просто прозвание племени, потому как и молвь, и боги руси те же, что и у прочих племён славянских. Исстари русь — это люди знатного рода. Поля не пашут, жита не сеют, живут лишь войной и правят. Им дозволено убивать беззаконников, но должно защищать живущих по правде. Они носят плащи червонного и рудного сукна… Ведь красный — священный для руси цвет. Русь — племя гордое, склоняет головы лишь пред богами; их наставлениям, мудрыми старцами истолкованным, единственно внемлет… Вот от того и повелось стремление прочих народов прозваться гордым именем славного племени. Но мнится мне, чтобы стать частью руси, одной крови мало, нужен дух — отважный и деятельный… И разве не таков наш князь? Или твой батюшка? Или твой слуга покорный? Или ты сама? — прервав свою вдохновенную речь, Асмуд вновь улыбнулся, значительно помолчал и продолжил. — Все мы — русь. И недаром для греков едины грозные «росы» или «русиос», что в Киеве, что в Стольно. И для латинян. Но вот незадача — местный люд равно варягов чужаками числит. А Олег-младший — он-то сын моравской княжны. Недаром Моровлянином прозван. Русские и моравские князья друг друга ровнями считали, роднились меж собой. Дед Олега Моровлянина по матери, княжич Предслав, — сын князя Святополка Моравского, а бабка, жена Предслава, — дочь князя Волдимира Стольного. Методия, супружница Моровлянина, — тоже дочь русского князя Тудора, но не из Стольно, а из Плеснеска. По разумению местного люда, наследники Олега Моровлянина и Методии, как потомки знатных русов и моравов, прав на Киевский стол имеют больше, нежели сын северного князя Рюрика. Наш Игорь устроил бы князей Червонных в наместниках Киева, но отнюдь не первым князем среди прочих, которым является ныне.

— Я поняла, что мать Олега Моровлянина была очень знатной крови. Но ведь отец-то нет. Разве Вещий не такой же пришлый северный варяг, как Игорь? Только ещё и рода, с русью разного? Отец-то Вещего — князь урманский был, — вновь удивилась Ольга. — Как же Червонная Русь Вещего Олега князем в Киеве признала? Боялась, знать, его русь?

— Об этом, княжна, всякое сказывают, и уж не знаю, правда ли то или ложь. Когда Вещий захватил Киев — ту потерю князья русские не заметили: не до того было — их тогда больше дела с уграми занимали, думали, как бы спровадить скорей сей народ прочь из своих земель. А вот когда Вещий древлян покорил, подобную утрату они допустить не смогли — большая рать подступила с запада. А Вещий, чтобы людей своих не губить, дело поединком решить предложил — поочерёдно с тремя самыми бесстрашными воеводами сразиться пожелал. Условие стязания было такое — коли победит — то русь признает его князем Киевским и за древлянские земли воевать не станет. Три вождя из противной рати вышли с Вещим на поединок, и Олег всех одолел, но не убил, поранил только. Всё это на глазах у огромного войска происходило, а затем Олег своих противников — и тех, с кем стязался, и прочих наблюдателей самых знатных в святилище Свентовита позвал, коего здесь Сварогом кличут. Молвил князь, что сам Бог верховный повелевает его князем признать. Несколько Олеговых самых верных людей и вражьих воевод и князей вошли в святилище. Что там случилось — никому доселе не ведомо — все видоки молчали о том. После того, говорят, Олега Вещим стали звать. И до сих пор люди гадают, что же тогда случилось, бают — сам Свентовит нарочитым воям явился и Вещего сыном назвал. Потому его и признали князем Киевским и в свой русский род приняли — не из-за знатности, а по воле самого Бога… Червонная Русь заключила с Олегом союз и на дань с древлян более не притязала. А после того, как Вещий греков победил и дюже выгодный ряд положил — русь его первым среди князей признала. А что им оставалось? Тоже ведь купцов своих хотелось на торжища царьградские отправлять безмытно. Русь-то ранее на Царьград ходила, но одолеть греков в бранях так и не сумела. Волдимир Стольный крещён был греками, но такого выгодного соглашения, как Олег устроить не смог. Не просто так Олега Вещим нарекли. Всё ему покорялось до поры. Вот только в битве на Итиле удача изменила Вещему. Тогда много руси полегло… Что было — то было… Да быльём поросло. Чего уж вспоминать… Наш-то теперешний князь тоже ведь не лыком шит. Пусть не так быстро, как его дядька, утвердил свою силу. Но ныне, кто бы чего не болтал и не придумывал, князь Игорь Рюрикович Киевский — достойный преемник Вещего и первый среди прочих князей Руси…

— Но ежели бы не пала Олегова рать на Волге, тяжко пришлось бы Игорю… — заметил Яромир.

— Мы, варяги, всегда за Игоря были, и новгородцы ещё, и русин Фаст с сыновьями, и Руалд, шурин князев. Руалд до поры удачей был не обделён — после побоища на Итиле выжить сумел. Так что у князя тоже сила имелась, — с лёгкой обидой ответил Асмуд. — Но что война бы лютая была, это ты прав, князь Плесковский. Сыновья русских воевод, уже после смерти своих нарочитых батюшек, участвовали в бунте Моровлянина, вместе с ним бежали на запад. Из Олеговых соратников кроме Фаста сейчас один Гудти жив. Он правит в Сурожских землях.

Рассказ Асмуда о том, что жители Руси были готовы признать Олега Моровлянина своим законным князем, необыкновенно взволновал Ольгу. Как и мысль, что среди её предков были самые высокородные князья — моравские и русские… А её дед и вовсе самому Свентовиту родич оказался… Выходит, что она могла бы стать наследницей киевского престола и всей Русской земли ничуть не худшей, чем её супруг… И пленённые древлянские княжичи, без стеснения на неё на застолье глазевшие, должны были бы признать её власть над собой по праву рода, а не по праву силы её супруга-князя…

Однажды на вечере присутствовал приплывший на ладье из Царьграда варяжский воевода. Наёмник, остановившийся с дружиной в Киеве по пути в Старград, был зван в княжеский терем для подробного повествования о происходящем ныне в Греческом царстве. Князь, как позже узнала Ольга, всегда самолично общался со всеми странниками, следующими из Царьграда.

— Будь здрав, князь Игорь, — громко приветствовал правителя варяг, поднявшись со своего места, когда Игорь с Ольгой вошли в Пировальню.

Один из гридней, сопровождавших варяга, приблизился к князю и с поклоном поставил на стол перед ним серебряный кубок — дар.

— И тебе не хворать, Андимир. С какими новостями к нам?

— Да какие у меня новости? — Андимир пожал плечами. — У тебя вот, гляжу, все новости. Молвят, княгиней обзавёлся… — варяг широко улыбнулся и, не смущаясь, оглядел Ольгу. — Не врут.

— Не врут, — сдержанно ответил Игорь.

— Славное дело, князь. Женою доброю муж честен, всякому ведомо.

— Довольно пустословить. Лучше расскажи, как там ныне у греков дела обстоят?

— Затишье в Романии. С сарацинами мир, с уграми мир. Нет войны — нет нам ни златников, ни серебреников, ни добычи. Роман больше занят гонениями жидов. С хазарами у него немирье ныне, — ответил воевода, не скрывая досады.

— Да, шибко хазар невзлюбил Роман, — задумчиво молвил Игорь. — Даже в Таврии нет им покоя — иные жиды ко мне в Киев переселились. Супротив них воевать Роман вас не звал?

— Не звал, князь.

— Асы³⁰, слыхал я, лет пять тому супротив хазар выступали по наущенью греческому, — всё так же задумчиво произнёс князь, будто сам себе говорил.

— Неудачей тот поход для греков обернулся, — подсказал Асмуд. — Асы с греками рассорились, с хазарами сдружились…

— Да, вроде так. Сурожцы говорили о том…

— А каган жидовский, Иосиф, церквы рушит христовы, — вновь вставил своё слово Асмуд. — Жизни лишает приверженцев веры греческой.

— Я не ведаю, князь, про затеи греков с хазарами, — отозвался Андимир. — Знаю лишь, что войны открытой кесарь не замышляет, едино прочь гонит из Царьграда жидов.

Чуть позже, когда нарочитые мужи употребили изрядно хмельного мёда, взгляды Андимира на Ольгу стали более явными и нескромными.

— Князь, позволь и княгиню твою почтить даром? Я сразу-то не додумался, не знал, врут-не врут про супружницу-то…

— Ну, почти…

Иноземный воевода самолично пожаловал Ольге в дар серебряную с голубым самоцветом застёжку на плащ, которую спешно принёс ему подручный отрок.

— Позволь узнать, князь, как обращаться можно к княгине? Как величать достойную супругу твою?

— Олёна. Прекрасная. Так звать-величать, — отрезал князь.

Ольга покосилась на него. Игорь как будто желал осадить варяга, умерить его любопытство и нескромное внимание к супруге, но вместе с тем не смог отказать себе в удовольствии побахвалиться.

— Слыхал я у греков одну баснь про жену с подобным именем. То была великая волшебница и царица… — задумчиво промолвил Андимир, не вняв намёкам князя. — Только вот, бают, из-за неё разгорелась нешуточная брань меж мужей, — насмешливо добавил варяг.

— Я тоже слыхал ту баснь. Но то у греков, а мы, русь, сами, коли надобно будет, приведём себе жён из заморских походов. Спой-ка нам, Лучезар, про Волха Всеславьича.

Княжеский игрец на гуслях завёл долгую, старинную песнь про богатыря Волха, рождённого смертной женой от волшебного змея. Волх, как и положено в баснях, рос — день за год и вырос воеводой, умелым не только в ратном деле, но и в искусстве оборачиваться и зверем, и птицей, и рыбой. Прознав о коварных намерениях хазарского царя пойти воевать русскую сторону, Волх упредил врага. Поочерёдно оборачиваясь то птицей, то зверем, Волх тайно проник в стольный град противника, погрыз тугие луки, искусал быстроногих коней, а следом сам со своей дружиной двинулся во вражеские земли. Достигнув неприступных стен хазарского стольного града, Волх превратил своих гридней в муравьёв…

Молодой Волх догадлив был,

Обернулся сам малой мошечкой,

А дружину всю — добрых молодцев —

До единого обернул да в мурашечек.

Ползли мурашечки быстроногие,

Пробирались за стены белокаменны,

А мошечка малая поверх железных врат

Летела прямиком да на царский двор.

У палат кагана иудейского

Собралась вся рать муравьиная.

Волхом вспять обернулася мошечка,

В удальцов обратились мурашечки.

Говорит им Волх Всеславьеич:

Вы ступайте-ка, удальцы мои молодцы,

Прогуляйтеся по царству иудейскому,

Напоите мечи вражьей кровушкой.

Не щадите ни старого, ни малого.

Пощадите токмо молодушек,

Красных жёнушек, дев-лебёдушек,

По выбору числом семитысячным.

Сам же Волх в палаты направился,

В расписные, золотые горницы,

Где на престоле черевчатом

Восседал Абадьяк с супружницей.

Не ждал Абадьяк — иудейский каган

Явленья пред очи Волха-витязя.

Убечь хотел, да не справился…

Настиг его Волх да об пол зашиб.

Взял себе царицей жену Абадьякову,

Прекрасную Олёну Лесандровну.

А его дружина добрая-хоробрая

На полонянках красных переженилася…³¹

Князь любил басни про князя Волдимира Всеславьича и про его родичей, брата-воеводу Илию и сестрича-оборотня Волха. Это были богатыри той стародавней Руси, потомком которых волхв Избора вывел прадеда Игоря Гостомысла, а стало быть, и самого князя. Эти песни призваны были подчеркнуть русские корни Игоря и законность нахождения его на киевском престоле…

— Ишь, заглядываются на красу, — проворчал князь, увидев тем же вечером застёжку, игравшую бликами свечного пламени, на столе в Ольгиной опочивальне.

Ольга молча взяла узорочье и протянула супругу.

— Себе оставь, — поморщился Игорь.

После любовных утех, супруг в этот раз не отвернулся от неё. Лежал на боку, приподнявшись на локте, подперев голову рукой. Ладонь свободной руки погружал в её волосы, захватывал прядь и отпускал, раз за разом повторяя это движение и следуя взором за струящимися сквозь его пальцы Ольгиными волосами, словно заворожённый.

— Коли станешь ласковей, прекраса моя, и сына мне родишь — ни единого изъяна в тебе не сыщу, — задумчиво заметил супруг.

Видно, в этот вечер он выпил хмельного больше обычного, потому и был расположен к задушевным разговорам и почти похвалил её.

Ольга ничего не ответила — повелений не было, вот и молчала. И смотреть на князя не смотрела. Возможно, в тот миг нужно было нарушить запреты, пересилить нежелание — и тотчас начать исполнять намёк-наставление мужа. Наверное, ему бы понравилась подобная раболепная искательность. А может, он даже этого ждал. Но Ольга упрямо молчала…

Примечания

20

Итиль — одновременно название Волги и города — столицы Хазарского каганта

21

Сурожское море — Азовское море. Сурожская Русь — так мои герои называют земли, расположенные на северном и восточном берегу указанного моря — в современной Ростовской области и Краснодарском крае, но не на полуострове Крым. Название Сурож применительно к городу Судак в Крыму — это, по моему мнению, более поздняя летописная традиция

22

Чёрное море. В 934 г. имел место поход византийцев в Лангобардию (Ломбардию). В составе византийского войска было 415 «росов» на 7 кораблях

23

Заложники

24

Авары — кочевой народ центрально-азиатского происхождения, переселившийся в VI веке в Центральную Европу и создавший там государство Аварский каганат (существовал в VI — IX веках)

25

В 796 году авары были побеждены и подчинены франками. В начале 9в. Аварский каганат прекратил существование

26

Под этим названием я подразумеваю славянский город, от которого осталось так называемое Стольское городище в Николаевском районе Львовской области Украины, на плато над поймой реки Колодницы, левого притока Днестра. Занимает площадь более 250 га

27

Венгры

28

Имеется в виду «русский» князь Вальдемар, который упоминается в Тидрек-саге, норвежской рукописи 13 века. Князя Владимира Всеславьича, основателя Великого града, далёкого предка князя Рюрика, знает и Иоакимовская летопись. Хронологически Владимир Всеславьич из родословной Рюрика может быть соотнесён с Вальдемаром Тидрек-саги, а Великий град из Иоакимовская летописи — с Велиградом варинов-ободритов

29

Считается, что город Велеград был столицей Моравии. Точное его местонахождение не установлено. Предположительно, располагался в районе чешских городов Старе-Место (букв. Старый город) и Угерское Градиште, менее, чем в 10 километрах от которых находится деревня с названием Велеград

30

Аланы

31

По мотивам былины о Вольге