Мрак сердец наших

Анна Вейл (2024)

Мраки. Люди со сверхъестественными способностями. В Ниневии это грешники и отбросы общества. Лита — одна из них, но презирает Мраков и мечтает о справедливом отношении к себе. По странному стечению обстоятельств она узнает, что правители страны жестоко используют таких, как она, и встречает потомка древнего короля. Теперь перед Литой стоит выбор: присоединиться к лидеру восстания и спасти падших Мраков или принять сторону закона и спастись самой. Но есть ли этот выбор в действительности? Ведь она уже стала пешкой в мире заговоров и тайных обществ, жестоких убийств и борьбы за власть.

Глава 15. Мальчик изо льда

У меня потемнело в глазах и сдавило уши. Словно сквозь воду я слышала слова Рина, который пытался разговорить ребенка. Но девочка упорно пряталась за серую потрепанную юбку хозяйки приюта. Мне вновь стало не хватать воздуха, и я принялась хватать его ртом. Холод при каждом вдохе обжигал губы и горло, а с выдохом изо рта вырывался белый пар и хрип.

Я отступила и уперлась спиной в калитку. По крайней мере, голова перестала кружиться, и я ясно увидела Рина. Он оставил попытки пообщаться с девочкой и обратился к женщине.

— Это сделала Директория?

Хозяйка приюта одной рукой поплотнее запахнула на груди куцую шаль, а вторую положила девочке на голову. Она кивнула и тут же, словно испугавшись, вскинула на Рингольда большие потухшие глаза. В своем сером одеянии она напоминала мне моль.

— Мы — не Директория. И не помогаем им, наоборот. Хотим разобраться, что они делали, чтобы остановить.

— Они приехали без предупреждения, — произнесла женщина и сглотнула. — Проверки ведь всегда осенью. А они приехали сейчас… И они делали… делали… ужасное. Они пытали их. Резали, топили, сажали в яму, а потом начинали закапывать…

Мне снова стала дурно, подкатила тошнота. Я на мгновенье закрыла лицо руками и согнулась, чтобы унять приступ.

— И вы их не остановили? — Рингольд стал наступать на Моль.

Глаза женщины распахнулись, а рот приоткрылся. Она продолжала отступать, но на секунду на ее лице кроме страха мелькнули возмущение и гнев. Она нахмурилась.

«Рингольд не прав», — пришла ко мне первая полноценная мысль. Нельзя требовать, чтобы кто-то пытался остановить Надзор, который приехал проверить детей. Это закон, и нарушить его никому не под силу. Даже, если хочется. Вот только раньше закон был просто суровым. Просто неделя в яме. Ничего больше…

Как Вормский мог поступить так с детьми? Как вообще хоть кто-то мог это сделать? Слабых, беззащитных, напуганных. Он не имел права! Весь мир встал с ног на голову. Теперь все было неправильным. И в мае могла наступить зима.

— П-почему здесь так холодно?

Я оттолкнулась от забора и сделала шаг. Рин оставил одеяло на мне, поэтому сейчас губы его были синими, а в светлых волосах застряли снежинки. Но он словно забыл о холоде и стал озираться по сторонам.

— Да, какого?

— Т-шш… — я остановила его, коснувшись плеча, и вновь обратилась к хозяйке приюта. — Кто это делает?

Женщина, что еще пару минут назад кричала и требовала, чтобы мы убирались, теперь не могла произнести на слова. Она посмотрела на меня и лишь покачала головой. Губы ее дрожали.

— Эй, это ты делаешь? Зачем? — встрял Рин.

— Тихо, — на этот раз пришлось сильней ударить его по руке, чтобы замолчал.

Я вновь посмотрела на хозяйку приюта, перевела взгляд с ее пепельного лица, на девочку, что выглянула из-за юбки, скользнула по ее отвратительным шрамам и оглядела двор. Двор засыпало снегом. Следы, что оставила хозяйка приюта, идя от двери дома к воротам уже исчезли под белым покровом. Стены дома на фоне сугробов казались черными, а окна стали мутными из-за морозных рисунков.

— Кому-то очень плохо? Кому-то в доме?

Рингольд замер. Он перевел взгляд с меня на женщину, потом на дом и снова на меня. Хозяйка приюта опустила глаза.

— Зачем вы пришли? Оставьте нас? — наконец произнесла она уже совершенно другим — тихим и безжизненным — голосом.

— Чтобы помочь, — отчеканил Рингольд, словно только и ждал этого вопроса.

— Да, помощь! Ему нужна помощь! — я вновь обвела глазами дом и взглянула на девочку. Сколько еще детей в доме? — Нужен врач. Мы можем отвезти детей! У нас есть лошадь и…

Женщина усмехнулась.

— Ни один врач не станет помогать. Он Мрак. Когда я пришла в деревню два дня и попросила, в меня стали бросать камни, — она подняла руку и убрала прядь волос со лба, под ней оказалась глубокая царапина. — И я боюсь… помогать уже поздно.

Моль опустила голову, ее рука скомкала ткань платья.

— Ты! — Рин даже ткнул в меня пальцем для убедительности. — Ты можешь его вылечить?

— Рин, я не доктор, — я вновь коснулась его плеча, чтобы успокоить.

— Но ты брату своему травы заваривала. Может, и тут поможешь?

Я задумалась: я и правда не врач, но ведь врача здесь и не будет, а травы вряд ли навредят.

— Вы покажете? Я постараюсь помочь, честно.

— Хорошо, — глухо ответила женщина без особой надежды в голосе. Она перевела взгляд с меня на Рина — он явно все еще злился.

— Пожалуйста, не пугай их, — прошептала я, когда хозяйка пошла к приюту, а мы по щиколотку в снегу двинулись за ней.

— Что? Я никого не пугаю!

Я склонила голову на бок и наморщила нос. Рин поднял ладони в воздух. У крыльца он пропустил меня вперед.

— Скорей, заходите, — женщина приоткрыла дверь и юркнула внутрь.

Мы поспешили за ней и оказались в темной, полупустой гостиной с низким потолком. Здесь все еще было прохладно, но ветер не дул, снег не шел, и, казалось, что несколько людей смогли согреть воздух своим дыханием. В дальнем углу комнаты, у погасшего камина сидели, сбившись в стайку, десяток детей: от совсем еще малышей до долговязых подростков. Парочка, укрывшись одним одеялом, ютилась в обшарпанном кресле. Еще двое, одетые в несколько свитеров, расположились на полу. Самый старший из них, в потертом длинном пальто сидел на столе и держал в руках книгу. Кажется, он читал остальным детям, но сейчас все смотрели на нас. Даже со своего места я видела, как дети напряглись. Сидевшие в кресле вжались в спинку. Малыши спрятались за старших.

— Не отвлекайтесь, — бросила наша проводница, жестом показала девочке идти к остальным детям, а сама двинулась дальше. — Сюда.

— Почему вы здесь, здесь же холодно? — удивилась я, когда наша проводница поспешно вошла в соседнюю дверь и закрыла ее за нами.

— Нам некуда идти, — бросила она через плечо и двинулась по узкому коридору.

Там было холоднее. Тусклый свет пасмурного дня едва пробивался через единственное окно, затянутое изморозью. Под ногами захрустел лед. По стенам полз белый пушистый мох. Женщина остановилась у низкой двери в конце коридора и зазвенела связкой ключей.

— Почему вы закрыли дверь? — я нахмурилась.

Она перестала проворачивать ключ в замочной скважине и замерла.

— Я боюсь. Если холод доберется до деревни — проговорила она, выдохнув новое облачко пара, — кто-то может прийти сюда, чтобы отомстить… Это для его же блага.

Несмотря на плед, в который я продолжала кутаться, у меня по коже побежали мурашки. Неужели кто-то пойдет на это?

С тихим скрипом дверь отворилась, и на меня обрушилась новая волна холода, гораздо более сильного, чем в доме и даже на улице. Легко одетый Рингольд вздрогнул и скрестил руки на груди. Хозяйка приюта отошла, пропуская нас.

В комнате было сумрачно. Маленькое окно под потолком заросло плотным слоем снега и почти не пропускало свет. Но его было достаточно, чтобы я смогла увидеть деревянную кровать и ребенка на ней. На тонком матрасе, из которого выбивались клочья соломы, спал мальчик, спал, лежа на животе. Я могла видеть лишь его русый затылок. Несмотря на жуткий холод, он был укрыт тонкой простыней.

— Грей, пожалуйста, не пугайся, — наша проводница скользнула в комнату, подошла к кровати и склонилась.

Говорила она ласковым и тихим голосом, мне показалась, что она сейчас коснется его плеча или нежно погладит по спине, но женщина этого не сделала.

— Эти люди хотят тебе помочь, — она замерла, но не получив отклика, покачала головой. — Он без сознания. Ему… очень больно.

Я подошла к кровати и тоже склонилась. Хозяйка приюта указала на простынь и знаком дала понять, чтобы я подняла ее. Все внутри меня вдруг воспротивилось этому. Сзади тихо подошел Рингольд, я подняла на него глаза. Он хмурился, но встретившись со мной взглядом, кивнул. Это придало мне уверенности.

Я взялась пальцами за край простыни и потянула вверх, но ткань не поддалась. Я потянула сильней. В тишине услышала едва различимый треск, словно простыня прилипла к чему-то, но я ее оторвала. Я отвернула угол простыни и не смогла сдержать стона.

Худая спина мальчика была исполосована глубокими красными ранами. Они шли от бока к боку, от поясницы к груди, задевали плечи, пересекались и сползали на живот. Их края топорщились, и вспоротая бледная кожа покрылась льдом. Даже в темноте шрамы алели незажившей плотью. К ней и прилипла простынь.

— У него заражение, — я тронула лоб мальчика и тут же отдернула пальцы. Руку обожгло — но не жаром, а холодом.

Я накрыла мальчика, выпрямилась и обернулась к хозяйке приюта.

— Он всегда мог создавать холод. Замораживал нам продукты, чтобы не портились. Но с тех пор, — она слабым движением указала на спину мальчика, — он без сознания и не управляет этим. Мороз расползается. А он не приходит в себя. С обычным ребенком я бы сказала, что у него жар, но Грей…

Она всплеснула руками и утерла слезу. Я кивнула. Рядом шумно выдохнул Рингольд. Я глянула на мужчину: изо рта у него вырвалось особенно плотное облако пара, а голые руки побелели.

— Давайте вернемся в комнату.

Женщина кивнула и вывела нас по коридору назад в гостиную.

— Ты сможешь что-то сделать? — Рин обратился ко мне, едва дверь, отгораживающая холод, захлопнулась. Говорил он нечетко, синие губы едва шевелились.

Я судорожно потерла лоб. Мне все еще было трудно дышать и трясло от мысли, что это было сделано по приказу члена Директории. Директории, которая создавала законы и указывала, как нам жить. Я тряхнула головой. Сейчас нужно думать не об этом. Нужно помочь ребенку.

— Да. То есть, может быть. Нужно остановить заражение… У вас есть, — я зажмурилась, воскрешая в памяти старые уроки, — тысячелистник и… кора дуба? Да, они.

— Тысячелистник найдется. На кухне, — хозяйка приюта сцепила руки и подняла на меня все еще мокрые глаза. — Но коры нет.

Я закрыла глаза. Но открыла их, услышав знакомые щелчки пальцами.

— Алё, — Рингольд привлек мое внимание и махнул в сторону окна. За ним был дубовый лес.

— Да, да! Кора, мы соберем ее с деревьев, — я улыбнулась такому простому решению. Хорошо, что Рин догадался.

Он тем временем выудил из кармана металлический предмет, разделил его, крутанул — и вот в его руке был небольшой нож с железной ручкой. Он протянул лезвие мне.

— Спасибо, — я взяла нож. — Потом нужно будет сварить отвар, много отвара, делать компрессы, и менять их каждый час.

Хозяйка приюта застонала.

— У нас нет дров. И воды — колодец замерз.

Теперь застонала я. Все против нас. Против этого бедного ребенка. Рингольд же фыркнул. Он отвернулся и зашаг к потухшему камину — туда, где жались друг к другу дети. Все время, что мы были здесь, они молчали.

— Так, ребятня, — зычно обратился к ним Рингольд. Губы его явно отогрелись. — Кто хочет, чтобы зима закончилась?

Дети замерли, уставившись на высокого пришельца, переглянулись, и пара самых смелых из них кивнули.

— Тогда придется поработать. Ведра есть? Топор? Все в зубы и во двор шагом марш!

Словно завороженные его громким голосом и силой, малыши и подростки поднялись. Наталкиваясь друг на друга, они заметались в разные стороны — кто-то за ведрами, кто-то за топором.

— И лопаты еще возьмите, — крикнул Рингольд вслед и обернулся к нам. — Так, с вас дуб, с меня — вода и огонь. Вперед!

Я двинулась за ним, тоже поддаваясь завораживающей силе его голоса. Так твердо говорить может только человек, который знает, что делать, и точно это сделает.

Хозяйка приюта прихватила плетеную корзинку, что валялась во дворе, и вывела меня за ворота. Мы прошли мимо сосен и берез — к ряду дубов. Там я принялась соскабливать кору. Деревья были молодые, и кора поддавалась плохо, приходилось давить на нож Рингольда изо всех силы. Скоро на ладонях появились мозоли, зато корзинка заполнилась уже наполовину.

Чтобы отвлечься от монотонного труда, я разговаривала с хозяйкой приюта. Ее звали Доротея, за детьми она ухаживала всю жизнь — этот приют когда-то содержала ее мать. Она старалась не разделять детей на обычных и Мраков. Ведь они не виноваты в том, что такими родились. Поэтому местные Мракине стеснялись показывать способности и помогали остальным. Грей сохранял еду в жаркие месяцы. Еще один мальчик, Питер, обладавший нечеловеческой силой, голыми руками валил деревья, колол дрова, а однажды поднял упавшую на двух малышей повозку. Но обоим мальчикам еще не было десяти лет. Никому в приюте не было десяти, поэтому все так удивились, когда появился Надзор и стал проверять детей. Доротея не стала вдаваться в подробности, что именно они делали. Я не спрашивала — хватило того, что я уже слышала и видела.

— Они проверяли всех. Досталось всем, — почему-то вернулась к этому Доротея после минутного молчания. — А потом… они сказали, что двое умерли. Вот только Надзор не отдал нам тела. Когда они уезжали, я подглядела. Они вынесли Питера. И за руку вели Коля — и он был жив! Коль всегда был таким тихим и неприметным, и когда его тащили, он вдруг стал невидимым. Но его не выпустили, впихнули в карету.

Нож в моей руке дрогнул и соскользнул, глубоко порезав палец.

— Подождите. То есть они сказали, что эти мальчики умерли. Но на самом деле — нет. Они забрали их. Забрали двух Мраков. Зачем?

Доротея лишь развела руками. Я уставилась на дерево перед собой, силясь понять, что произошло на этой странной Проверке.

— Может быть, хватит? — женщина показала мне заполненную корзину.

— Да, на первое время, — я мотнула головой, сорвала красный поникший лист с дуба и приложила к раненому пальцу. Затем повертела нож Рингольда, нашла металлическую петельку, отстегнула ее. Ручка ножа тут же распалась на две половинки, между которыми я смогла спрятать лезвие. Удобно. И безопасно. Я сунула нож в карман платья.

Мы двинулись к дому. Все время, что я собирала кору, до нас долетел мужской голос и удары топора. Во дворе нас встретил раскрасневшийся Рингольд и стопка дров, что он нарубил. На них пошло ближайшее к крыльцу дерево. В доме уже ярко полыхал камин и кухонная печь. Дети по команде Рина таскали снег в ведрах и топили его в кастрюлях на огне. Они заполнили почти всю посуду, но продолжали бегать со двора в дом и обратно. Я поразилась, как сильная воля вдохнула в них жизнь, и они уже не боялись чужака. Самый старший из ребят помогал рубить дрова, явно желая приблизиться к Рину. Я заметила, что одна кисть у парня была туго забинтована. Но на второй не было метки Мрака. «Досталось всем», — вспомнились слова.

Вскоре я смогла приготовить отвар, а Доротея порвала на компрессы старую простынь. Закутавшись поплотнее, мы отправились в комнату к Грею — мальчик лежал, не шевелясь. Я со всей осторожностью убрала простынь. Шрамы напугали не меньше, чем в первый раз. Я накрыла их компрессами, надеясь, что травы и теплая вода помогут ребенку. Больше мы ничего не могли сделать — оставалось только ждать.

Рингольд развел бурную деятельность в доме. Дети под его руководством еще несколько часов складывали дрова и носили воду. После Рин заставил их разобрать хлам в углу двора, вычистить застаревшую конюшню, в которой не было лошадей, лишь пылилась старая повозка. Затем отправил собирать яйца в курятнике. После к моему удивлению и удивлению Доротеи вызвался приготовить обед. Скривившись от известия, что в доме нет мяса, он отправил армию детей перебирать фасоль, резать картошку, чистить лук и морковь. В итоге у них получился на удивление наваристый овощной суп.

Грей не просыпался. Но уже через час, меняя компресс, я заметила, что облачка пара при дыхании стали едва заметными. Еще через час мои пальцы ног перестали коченеть. К вечеру губы Доротеи не были синими, а воздух в комнате Грея стал не морозным, а всего лишь прохладным, каким бывает поздней осенью. За окном перестал падать снег.

Когда опустилась ночь, Доротея решила сама менять повязки мальчику, меня же и Рингольда отправила спать. Отдельных комнат для нас, конечно же, не нашлось, поэтому меня женщина уложила спать в гостиной на софе. Рингольду пришлось довольствоваться матрасом. Виктор, подросток, что весь день ходил за них, предложил разместиться в его комнате. Но Рин проигнорировал предложение и раскатал матрас на полу. Заметив раздосадованный взгляд Виктора, он просто ткнул пальцем в горящий камин.

Наспех умывшись талой водой, я распустила волосы и устроилась спать. Казалось, после такого дня, я должна заснуть моментально, но сон не шел.

— Ну и как тебе дела твоей любимой Директории? — словно озвучивая мои мысли, заговорил с пола Рингольд.

— Она не моя любимая, — я вздохнула. — И это не её дела, а Вормского.

— Так он же в Директории. И вот такие люди управляют страной.

Я потерла лоб, оттягивая время. Но мы оба знали, что отрицать очевидное бесполезно.

— Он не имел права… — я не стала заканчивать предложения.

— Имел. В том-то и дело. Он же закон…

Я отвернулась к спинке дивана.

— И такие, как Вормский, должны править? — не унимался голос с пола.

Перед глазами у меня оказалось небольшая дырка в обивке. Я принялась ее ковырять. Но это не помогло отвлечься. На глаза накатывались слезы. Если законы больше не действовали, то на что вообще можно рассчитывать.

— Нет, — пискнула я едва слышно.

Рингольд удовлетворенно вздохнул.

— Возможно, король-Мрактакого бы не допустил.

— Где гарантия, что король не будет таким же жестоким?

— Я тебе это гарантирую.

Рингольд замолчал и молчал долго. Я даже подумала, что он уснул, пока не услышала шевеление за спиной.

— Черт, все равно на полу холодно.

— Хочешь поменяться? — тут же отозвалась, радуясь, что разговор сменил тему. Я свесилась с дивана — теперь мое лицо оказалось прямо над лицом Рина.

— Нет, — протянул он, глядя мне в глаза. — Тогда замерзнешь ты. Но… ты могла бы подвинуться…

Я фыркнула и откинулась на диван. На такое я никогда не соглашусь.