Человек внутри

Анна Богдановна Шулятицкая, 2020

В недалёком будущем люди научились создавать помощников, способных выполнять любую работу. Они умны, приятны в общении, дружелюбны и носят номерные браслеты, как и полагается всем без исключения. Я их не люблю, но чем чёрт не шутит! Может, чтобы понять, что помощники так же, как и люди, мечтают о счастье и жизни, полной творчества и любви, надо пережить смерть одного из них?

Глава третья.

Сон Владимира Беркутова

Дарья Сергеевна не спала в комнате на втором этаже, а писала море акрилом в гостиной. Рядом с нею, на столике, не укрытом скатертью или салфеткой, лежали заляпанные тюбики с краской, мягкие старые тряпочки и кисти с маленько растрёпанными белыми волосками. Картина была впечатляющая, огромная, и человек в лодочке, рассекающей тёмно-бирюзовые волны, не боялся бури, которая назревала в воздухе.

У Дарьи Сергеевны всякий раз поднималось настроение, когда она бралась за любимое дело. Сегодня же почему-то её настроение было неважное, и она жаловалась то на жару, то на холод и просила меня то распахнуть, то закрыть окно, едва прикрытое полупрозрачной шторой. Я зевал и скучал, да всё посматривал на незаконченную, в какой-то мере искусную марину.

— Её б ещё лаком покрыть, — говорила она с безумным восторгом. — Да, покрыть. Завтра займусь этим, а за ночью она успеет высохнуть. Не спать! — вскрикнула Дарья Сергеевна, когда я на мгновение прикрыл глаза. — Лучше уж скажи, почему задержался. Мне интересно, что там в магазине.

Она резко остановилась и взяла конец кисти зубами.

— Да так, маленькая неприятность, происшествие, если можно так выразиться…

Дарья Сергеевна слушала внимательно, как Василий, но в отличие от него, нисколько не посочувствовала мне, а скорее наоборот проявила мрачное безучастие и окончательно растворилась в картине.

— Краски завтра куплю, а то заканчиваются. У меня куда-то подевался плотный картон. Не ты забрал его?

— Не шути так. Я твоего не беру.

— Тогда рама где? Тёмная рама из дуба? Да, наверное, я сама всё теряю, — призналась она и улыбнулась смущённо. — Не проверишь как-нибудь подвал, сарай, в конце концов? Там явно завалялись хорошенькие вещицы.

— Это какие, например? — спросил я озадаченно. — Всё хорошее вокруг нас, взгляни!

Дарья Сергеевна мотнула упрямо головой и окунула кисть в пластиковый стакан с серой водой.

— Нет, оно есть везде, — ответила она, вынув чистую, будто совсем новенькую кисть. — Там, где даже не догадываешься. Бывает, забросишь барахло на чердак, а потом гадаешь, зачем же оставил, если оно ещё пригодится.

Только я стал подниматься к себе, как Дарья Сергеевна пожелала добрых снов, оставила, наконец, художество и, отмыв бело-синие пальцы, отправилась сладко дремать.

Меня одолевала вялость, а сны так и не приходили. Синие стены с синим потолком навевали тоску. Я сбрасывал одеяло на пол, ходил неспешно по кругу, иногда натыкаясь на острую мебель, и редко зажигал лампу с бумажным зеленоватым абажуром, который постепенно нагонял сонливость. К половине третьего ночи я был слишком утомлённым и рассеянным. Уже не было желания бродить, хотелось спать допоздна, и чтобы никто не разбудил ненароком.

Сон поначалу был однообразен. Томительное затишье прервал звон колокольчика.

— Бежим туда, бежим, пока день не угас! — прогремел дружный хор сильных голосов.

— Да, пока не угас, пока солнце не скрылось за горизонтом! — закричал я нелепо в ответ и пустился бегом по крутой лестнице, ступени которой рушились.

Наверху в несколько десятков рядов стояли дома, настолько высокие, что заслоняли небо и облака. Стены, поросшие мхом, были без окон. Каждое затейливое крыльцо зарастало лопухами, клевером, а двери увивали жирно-зелёные заросли крапивы. Площадь, окружённая зубчатыми клёнами, пустовала.

Тишину разорвал пронзительный вопль, и я устремился вниз по широкой дорожке, огибающей приземистое здание из коричневого камня.

И вот, спустя ещё один неприглядный квартал наступила ночь, и показался магазин. В открытом настежь «Летнем розмарине» отмечался какой-то необыкновенно яркий праздник. Люди сидели за стеклянными столами и пили шампанское, доставая откуда-то всё новые и новые бутылки. Костя стоял, как обыкновенно, за кассой, в помятом блестящем костюме и бархатном пиджаке, и здоровался со всеми, кто подходил к нему, и обнимал радостно руками вновь прибывших гостей. Он улыбался ласково женщинам и ослепительно мужчинам. Затем собирал любовно букеты и возмущённо пыхтел, если ему мешали.

Протискиваясь боком сквозь толпу, я споткнулся у керамических ваз и растянулся по полу на смех ребёнку, который ничего не пил и не ел, но сильно скучал.

— Ты что тут? — спросил Костя. — Встанешь или полежишь ещё? Грязно-то, не убрано.

Он бросил безвкусный букет в толпу, и кто-то поймал его и восхищённо заахал.

— Какой чудесный, — послышалось в магазине, и люди захлопали тому, кто забрал цветы.

— Отдай! Мой букет, верни!

— Уже не твой.

— Сволочь!

— Как ты меня назвала?

— Получи!

Женщина в пышном уборе помогла мне подняться, наполнила пенистый бокал и чокнулась с горбатым стариком.

— За вас, — сказала она.

— Кто ты? Гость? — растерялся Костя, с неуверенностью ощупывая мою ладонь. — В списке ты не числишься, у меня нет карандаша или ручки, чтобы записать тебя. Если хочешь, то можешь оставаться, но не бей статуэтки. Их бьют просто так, от веселья. Если бы я только словил мерзавцев и заставил их чинить мебель!

— Они плохие гости.

— Кошмарные. До чёртиков, — согласился Костя.

— Зачем ты их пускаешь?

— Не одному же за кассой стоять и мух считать. Лучше уж я ручки пожму.

— Ты не слышал крик? — спросил я после короткой заминки.

— Кричали гости. Они кричат и поют громко, но ты привыкнешь, привыкнешь, как я. Слышал с улицы? Так тем более. Мы одни открыты в городе. Все к нам идут, как будто не работают телевизоры и компьютеры. Точно, не работают.

Костя виновато спохватился, поправил костюм, переливающийся искорками, и, взяв микрофон, заорал, чтобы гости обратили внимание:

— Я покажу вам кое-что особенное, но только если вы замолкните! Помолчите минуточку, пока я копаюсь в подсобке. Эй, девчонка в бежевых шортах! Да, да, ты!.. Хватит напиваться, ты не свинья. Твой мужик и то не шатается.

Гости дико загоготали и, точно протрезвев, оставили бокалы. У кого-то лопнул стакан. Он порезал руку, кровь потекла на засохшие листья, которые давным-давно не убирали. Я присел на диванчик за прелестным жасмином.

— Она единственная в своём роде. Я всё вам покажу, кошмарики, не скучайте!

Костя подозвал курносого мужичка с толстым пузом, свисающим через ремень. Они вместе нырнули в подсобку. Ко мне присоединилась женщина в пышном уборе и, откинув блестящие коричневые волосы за спину, сказала надменно и прохладно:

— Не наш. Зря он пустил вас в магазин.

— Вы против? Мне уйти?

— Не стоит.

— Почему?

— Для чего уходить, когда вы только-только зашли? — спросила женщина и сверкнула хитрыми узкими глазками. — Но моё мнение ничего не значит. Тем более, владелец приготовил сюрприз, и будет невежливо уйти, так и не посмотрев на него.

— Я останусь.

— Как хотите.

Женщина кивнула старику, и его лицо, некогда тощее, сухое и желтоватое, исказила маска весёлой злобы. Наклонившись к уху мальчика, которому поручили держать тарелку с закусками, он прошептал взволнованно какое-то слово. Мальчик заметно оживился. Он задержал на мне колючий взгляд, пока старик не доел бутерброды с красной рыбой и жиром измазал шёлковый галстук.

— Пф. — Обдувал себя глянцевой визиткой парень, бегающий от столика к столику в поисках вентилятора. — Включите, наконец, музыку! Я с ума сойду. Не подскажите, где моя любимая музыка? Ну, где?

В конце концов он выбросился в окно. Снаружи раздался глухой хлопок, будто магазин находился на этаже пятом, как минимум. Довольно скоро старик запустил проигрыватель. Заиграла торжественная музыка.

Костя с мужичком, тяжело шаркая подошвами, вынесли огромный куб, укрытый куском алой ткани. Не сдержав эмоций, Костя крикнул громко без микрофона:

— Это то, что я хочу показать всем в магазине. Вы заслужили! Встань, гость не из списка, — приказал Костя строго. — Посмотри первым.

— Посмотри! Посмотри! Посмотри! — повторяли люди, не уставая, и толкались.

— Ладно, — согласился я. — Вам нельзя отказывать. Такие вы чёртики.

Гости одобрительно засмеялись, радостные тому, что получили прозвище. Костя усмирил их, и они выстроились смирно в плавный полукруг. Мужичок шмыгнул за спину старика. Костя, согнувшись, ножницами срезал свежую розу, повернулся направо и передал её женщине с золотистым полевым хомяком, набирающимся сил на костлявом плече.

— Подойди ближе, — сказал один из гостей, топчась на месте. — Сколько тебя ждать придётся? Такими темпами сюрприз будет испорчен.

Костя скривил рот и глянул на гостя настолько свирепо, что тот сразу же затрепетал от страха и начал оправдываться. Им уже не были заинтересованы.

Шаг. Второй. Третий. Расстояние до куба стремительно сокращалось. Костя, безмерно терпеливый и сдержанный, как настоящий владелец и хозяин, стоял неподвижно, затаив дыхание. Я осторожно откинул ткань. Гости, включая меня, увидали махонькую железную клетку, в которой полулёжа на рваной простыне заметно дрожала голая девушка с браслетом, какой был мне хорошо знаком. Она впилась глазами в меня, слабо пошевелилась и хрипло застонала от боли, кажется, произнеся сдавленно: «Спаси». Люди пришли в восторг, когда она побагровела от злости.

По магазину волной прокатился невообразимый шум. Я отошёл на безопасное расстояние, потому как гости, окружив клетку, быстро сломали её и отобрали силой простыню. Костя следил за хаосом и подмигивал мне украдкой, ничего не предпринимая.

— Что будем делать с ней? — спросила гостья в кожаной жилетке и ухватилась лапой за волосы несчастной. Вывернула длинную шею, как у жирафа, и переглянулась с другими, распахнув белозубый рот: — Проведём небольшой тест?

— Зачем тест? Они все скучные. Давайте поглядим, как она бегает?

— Вставай, дура! Потом полежишь, — сердито фыркнул другой гость в модном шерстяном пальто нараспашку. — Кому сказали, поднимайся!

— Поднимайся, поднимайся! — зазвучал знакомый хор.

— Эй, да она же глухая, — сказал гость двадцать три, сморщив гримасу, и шлёпнул звонко девушку по затылку. — Вы нам что за сюрприз устроили? Какой-то он совсем не приятный. Она не откликается. Нормальная бы уже вскочила и заверещала на меня. А этой хоть бы что!

— Забирайте немую, — раздалось недовольное ворчание.

— Зачем притащили, для каких целей?

— Ну, не нервничайте, — аккуратно начал Костя и добавил лукаво: — Дорогие гости, она не привыкла наблюдать за столпотворением. Кыш отсюда, а не то побью!

Предложив людям потанцевать, он грубо встряхнул девушку, поставил её на ноги. Заставил плясать. Она была истощена и шаталась туда-сюда. Браслет тонко противно пищал, переливаясь оттенком серой белки.

Старик взял под руку женщину без пышного убора, и они бешено закружили по магазину, напевая мелодию, заглушающую сотни тысяч бесцветных жалобных голосов, доносящихся из неосвещённой подсобки со странным дребезгом. Гости заметались по всему магазину, подпрыгивая и выбивая дробь лакированными каблуками. Поломанная клетка растворилась в воздухе вместе с простынёй и цветами. На их месте образовалась вязкая пустота.

— Танцы, так танцы.

— Бери кого-нибудь, — произнёс Костя, изобразив подобие дружелюбной улыбки, — и иди к нам. Веселитесь, кошмарики, у нас до утра много времени! Кстати, мне представить дорогушу, которой вы не можете налюбоваться? Или она сама скажет, как её зовут? А, какой номерок?

К всеобщему разочарованию, я никого не выбрал и, подбежав к Косте с девушкой с необъяснимым чувством сострадания, которое крепло во мне с каждой секундой, попытался остановить танец, почти набросился яростно на Костю, но промахнулся с ударом.

— Не удержишься.

— Удержусь.

— Погляди, — изумился Костя притворно. — Ты ослаб и не контролируешь себя. Старик, — позвал он властно. — Прибавь громкость!

Мои ноги совсем не слушались. Я двигался ритмично и плавно, жадно прислушиваясь к музыке, и переполнялся полынной горечью. Девушка с браслетом шелестела неизвестно откуда появившимся платьем, расшитым кружевом, и мучилась, но продолжала порхать с бездумным взглядом, держа перемазанную засохшей грязью ладонь в ухоженной руке Кости. Мужичок крутился рядом и нашёптывал разную чушь.

— Карточки, бумажечки, всё что угодно просите, спросите, я знаю. А что, вы уже знакомы с хозяином? — спросил он, но я пропустил вопрос мимо ушей.

— Нет смысла.

— Почему?

–…Отыщите меня! — вдруг пролепетала девушка и, скинув бусы, зачесала красную шею.

Костя закрывал ей губы, но она всё больше сопротивлялась, желая сказать мне что-то важное.

— Как тебя найти? — спросил я.

— Отыщите меня. Я близко, близко! — закричала она, взвилась на дыбы, как кошка, и бросила партнёра наземь. — Оставьте в покое! Не хочу танцевать с вами. Не хочу танцевать ни с кем! Отпустите, я болею!

— Что ты себе позволяешь? Терпи, не плачь!

Костя побагровел от гнева и, вмиг поднявшись, повалил девушку. Завязалась драка.

Пустые бокалы и бутылки, влажные от шампанского, разбивались, и густо усеивающие пол стёклышки блестели, как маленькие зеркала, в которых колыхались отражения. Магазин обрушился, проход к подсобке завалило обломками.

Измотанные гости попадали замертво, и над моим ухом явственно прозвучал плач. Я проснулся, задышал отрывисто, обхватив одеяло. Потные волосы липли к подушке, лихорадочно горели щёки. В комнате ощущалась невыносимая духота. Сердце было как будто порезано ножом.

Скоро я уснул во второй раз. Сны мне больше не снились.