Ведьмино Наследство

Анна Александровна Завгородняя

Хорошо иметь домик в деревне…думала я, направляясь к новому пристанищу, полученному в наследство от старой бабушки. Домик появился в моей жизни очень вовремя. Только, радуясь новому приобретению, даже представить не могла, что к домику прилагаются ведьмовской дар, наглая домовиха, она же черная кошка Маруся, и противный колдун-сосед в придачу. Ну и пусть, что красавец. Ну и пусть, что молодой. Зато характер у него скверный. А еще, он отчего-то не очень рад моему соседству. Разберемся.

Глава 6.

Утро началось с завтрака и звонка родителям. Да, каюсь. Давно пора было это сделать. Отзвониться и сказать, что все хорошо. Как оказалось, на телефоне было несколько пропущенных звонков. То ли я не услышала, то ли связь здесь, в Ложечках, оставляла желать лучшего. Так или иначе, но голос мамы на другом конце телефона, зазвучал сначала с явным облегчением, а потом с укором.

Да. Виновата. Каюсь. Со всеми этими приятностями, обрушившимися на мою голову, совсем забыла о семье. Так что почти десять минут слушала нравоучения и рассказ о том, что папа уже собирался звонить в полицию, если я не объявлюсь в течение дня.

— Мам, да тут связь просто кошмар! — рассказала я и чуть погодя, смирившись, мама порадовала новостью — приходил Ден, искал меня, хотел поговорить.

— Ну я ему сказала все так, как ты велела, — проговорила мама, она же Ольга Федоровна в миру. — Но знаешь что, Лисса!

— Ммм? — протянула я, стараясь, чтоб мычание прозвучало как можно равнодушнее.

— Мне кажется, он всерьез раскаялся и хочет наладить ваши отношения.

Так или иначе, услышать о таком было приятно. Но я заверила маму, что в ближайшее время у меня будет много дел и в город возвращаться не собираюсь. Это ее удивило. Видимо, не вязались в матушкиной голове образ дочери и деревни, ну или наоборот.

В общем, миссию свою по успокоению нервов, как родителей, так и собственных, я выполнила, а потому, с легким сердцем могла жить еще как минимум неделю в покое и умиротворении. Хотя, откуда покой в Ложечках? Это я зря. За все время, что пробыла в деревне, со мной успело столько всего случиться, что жизнь спокойной не назовешь даже с натяжкой.

— Ну вот! — уже после завтрака проговорила Маруся. — Бум собиратьси в лес, по травушки.

Дохлебывая чай, я покосилась на домовиху.

— Что? — уточнила.

— Я жеж вчерась обещалась тябе, што в лесок пойдем. Пора ужо травки учить начинать. Раз Кащеюшка проведал, шо ведьма новая объявиласи, так значит, можно ждать гостей, — Маруся спрыгнула с табурета, обернулась вокруг себя и на ее голове появился темный платок, а платье стало домотканным. На ногах у моей хозяюшки возникли лапти. Самые натуральные, плетеные, все как положено. А в руке корзина из ивовых прутьев.

— Это ты шустро, — кивнула я. — Мне бы так, раз и переоделась!

— Дык, учись! — улыбнулась домовиха. — Глядишь и тоже смогёшь этак. Оно дело несложное. Просто знать надобно.

— Ага! — кивнула я и встав из-за стола, поплелась в свою комнату.

Натянув удобные джинсы и просторную футболку, надела кроссы. За плечи бросила тряпичный рюкзак, еще успев подумать о том, что брать не хотела, а он взял, да пригодился. Когда вышла, Маруся стояла на месте, а вот стол, за которым мы завтракали, оказался чист и убран. И даже скатерка на нем была свежая, белоснежная, даже на взгляд, хрустевшая крахмалом.

Уже почти не удивляясь ловкости Маруси, с готовностью произнесла:

— Ну, идем!

— Идем, — повторила домовиха и направилась к двери. На пороге она замерла. Прежде чем открыть дверь, протянула мне корзинку, сообщив:

— До околицы донеси, ага, Вась? — а затем ударилась оземь, ну чисто, как в сказках пишут. Я даже вскрикнула, думала, Маруся подскользнулась и упала, но нет. Вместо моей помощницы на лапы поднялась крупная черная кошка.

Сверкнув желтыми глазами, она произнесла тягучее: «Мяяяууу!» — и одним прыжком преодолев ступени крыльца, опустилась на землю на все четыре конечности.

— Ну да, — пробормотала я, следуя за ней. На миг пришлось задержаться, пока дверь запирала. Уже на ступенях бросила невольный взгляд на соседский дом и запнулась, услышав стук топора. А затем увидела и самого колдуна, который, раздевшись по пояс колол на дворе дрова.

— Ох, ты ж! — вырвалось невольное.

Маруся проворно потрусила вперед. С ловкостью, присущей только кошкам, перемахнула через невысокий забор и очутилась на дороге. Я вышла как положено, через калитку. И снова не удержавшись, посмотрела на дом соседа, или, если быть более точной, на него самого.

Добрыня выглядел очень аппетитно вот так, обнаженный по пояс, с топором в руке. Признаюсь, когда Волков вот так молчал и работал…он мне начинал нравиться.

Переглянувшись с кошкой, вдруг поняла, что она все заметила и улыбается, так, как это умеют делать только кошки. И все же, не удержалась, чтобы не бросить еще один беглый взгляд на соседа. Оценить его сильные руки и гладкую и очень широкую грудь. А как ходили мышцы, когда мужчина с силой опускал топор на полено. Дерево жалобно трещало, раскалывалось на две части. Добрыня ставил на колоду половинку и ударял снова, а затем отбрасывал половинки в сторону, на уже приличных размеров горку. Ну честное слово, Челентано и его Илия просто отдыхали на фоне этого богатыря! Ни в какое сравнение не шли!

«А зачем ему дрова летом?» — вдруг мелькнула мысль, когда Волков вдруг поднял взгляд и, лениво смахнув с лица упавшую длинную прядь волос, произнес:

— Это ты Кащея отравила?

— Что? — я даже опешила от такой наглости и, признаюсь, не сразу поняла, что мужчина имел ввиду. А еще было неловко, что он поймал меня на подглядывании. И почему мимо не прошла, спрашивается?

— Видел я, как он ночью из твоего дома пулей вылетел, словно за ним черти гнались! — Добрыня одним резким взмахом вогнал топор в колоду и подошел к забору. Так что теперь мы стояли друг против друга и между нами была стена не только из непонимания, но и чего-то еще. В тот момент я остро ощутила, что почему-то не нравлюсь Волкову. А понять причину никак не могла. Причем, он отнесся ко мне с подозрением сразу после нашей первой встречи. Нет, он не был настроен враждебно и даже помог мне, это нельзя не признать. Но все равно, было что-то этакое, что стояло между нами.

— Эй! — не удержалась от незаслуженного обвинения. — Мы его лечили!

Он даже улыбнулся.

— Лечили?

— Не я, а Маруся! — поспешила добавить. — Я пока только учусь, сам понимаешь.

— Лечили, значит! То-то он так быстро ноги сделал, — Добрыня скрестил руки на груди. И только теперь я поняла, что он попросту издевается. Шутит, так сказать, в своей колдовской манере.

— Да ну тебя! — фыркнула и развернувшись, скомандовала кошке: — Идем в лес, травки учить.

Маруся муркнула, фыркнула, подмигнула Волкову! Да, да! Подмигнула! И, проворно спрыгнув с каменного забора, побежала по дороге не в сторону центра Ложечек, а в противоположную, в лесок. Я с самым гордым видом прижала к груди корзинку и пошла следом, прямая, словно натянутая струна. И клянусь, почти физически чувствовала на себе взгляд колдуна и его насмешку.

Не проникся он моей гордой позой. Ну и пусть!

Маруся бежала по изрытой колесами дороге, а я спешила за ней. Уже за первым поворотом, едва вошли в лес, расслабленно выдохнула и опустила руку с корзиной.

— Не спеши так, Марусь! — попросила кошку. Та остановилась, затем обернулась и муркнула, а потом свернула с дороги на узкую тропку, едва различимую в высокой траве. Я, естественно, поспешила за ней.

Лес здесь был редкий. Но воздух пах так, что голова кругом шла от запаха травы и цветов, потревоженных нашими ногами. А еще пахло хвоей и землей. Ароматы, напрочь отсутствующие в городе, где самым сладким является запах мокрого асфальта после ливня. Именно ливня, а не дождичка. Потому как потоки воды смывают всю грязь и вонь города. Это понимаешь, только когда окажешься в месте, подобном этому.

Вдыхая полной грудью воздух, следила за торчавшим из травы хвостом своей спутницы, стараясь при этом не потерять ее из виду. Мы уже свернули с тропки и шли прямиком через лес.

Пока я чувствовала себя нормально. Ни головной боли, ни тошноты, что не могло не радовать. А кошка знай себе бежит вперед и только хвост трубой, словно ориентир.

Вот лесные звуки, полные птичьего говора, разбавила журчащая вода. Где-то был родник.

Я прислушалась. Действительно. Журчало весело и хрустально. Даже я бы сказала, вкусно. Именно тогда, когда мы услышали голос воды, домовиха и приняла свой обычный облик, в котором ходила по дому.

— Туточки никого нет, — обрадовала она меня подходя и забирая корзинку. — Идем, Василисушка. Покажу озерцо и травы какие нужные у воды растут. Тока меня держись, покаместь с местными не познакомилась.

— С местными? — уточнила я.

Домовиха кивнула. Поправила рукой платок на голове и бодро зашагала вперед.

На смену траве пришла прошлогодняя хвоя и сухие листья, хрустевший под кроссовками. Ручей показался первым. Он тек серебристой нитью среди камней и трав. И несколько минут мы шли вдоль его звенящего русла, пока не вышли к обещанному озеру.

Честное слово, я себе представляла голубую заводь с кувшинками, цветущими на гладкой, словно зеркало, поверхности, отражавшей белоснежные облака. На деле это оказалось небольшое озерцо с мутной зеленоватой водой и ивами, склонившими свои ветки и купавшими молодые лисья. Были здесь и камыш, шуршавший на ветру, и спуск, изрытый следами зверья. Романтики ноль. И даже минус.

— Вот, значится, наше озеро! — сказала Маруся, уперев левую руку в бок. На правой висела пустая, пока еще, корзина.

«Болотце!» — мысленно поправила домовиху. Потому как иначе назвать эту муть язык не поворачивался.

— Ты к воде покаместь не ходи, — предупредила меня Маруся. — И меня держись. Сперва наперво я тябя с обитателями озера познакомлю. Шобы знали, кто ты такая. А то они, знаешь, себе на уме, как и всякие водяные!

Мне бы не стоило удивляться, но брови сами поползли вверх.

Это я что, сейчас увижу русалок и водяного?

Даже пятки зачесались от предвкушения.

Маруся тем временем подошла к воде. Спустилась к самой кромке, наклонилась, легко коснулась раскрытой ладонью глади.

— Не вражиной пришли, а с миром и добром. Не ругаться, а говорить, — и подняв ладонь, перевернула ее и дунула на влагу, оставшуюся на коже.

У меня даже глаза вытаращились, когда влага поднялась и, превратившись в синее сверкающее нечто, похожее на пыльцу, полетела, гонимая ветром, и рассыпалась над водой, в самом центре озерца. Прошла секунда-другая, и вдруг гладь озера, там, где упала пыльца, забурлила, будто в ее глубине пробудился гейзер. Выплеснулась китовой струей и на поверхность выплыла голова, зеленая, с кожей, покрытой бородавками и чешуйками. Два больших рыбьих глаза уставились в нашу сторону. Позади головы всплыло еще две макушки. Одна с синими волосами, другая с зелеными, цвета темной листвы.

— Это еще кто? — проговорила я и попятилась назад.

— Шшш, — приложила к губам палец моя спутница.

Головы поднялись выше, и теперь я могла наблюдать толстую жабу и ее, или его, свиту. А вот свита была очень даже ничего, если закрыть глаза на жуткую кожу девушек, отливавшую желтизной.

«Водяной и русалки!» — поняла я и подошла ближе к домовихе. Наклонилась, заметив, что Маруся повернула голову, явно желая что-то мне сказать. И не ошиблась.

— Это Роман, наш местный водяной. И его супруженицы, Мариша и Алла, — тихо шепнула информацию домовиха.

— Роман? — уточнила я шепотом.

— Он сябе новое имя взял. Ужо старый, могет и пошалить, — улыбнулась Маруся. — А прежде звался Богуславом.

— А жены его? — я поглядела, как три головы медленно гребут к берегу. Рук было не видно и казалось, их несет течение. Впрочем, может, они ушами подгребали? От такой мысли внутри, подобно икоте, родился смешок. Но я его доблестно удержала.

— Женки новые. Утопленницы, знаешь ли, — проговорила домовиха.

Больше поговорить не удалось, так как троица оказалась у берега. Впрочем, выходить они не спешили. Выглянули по пояс, да так, что я смогла разглядеть чешуйки, уходившие в муть озера. Видимо, под толщей воды прятались хвосты.

Роман оказался жутким и толстым. Чисто жаба и глаза такие, что оторопь берет. А девушки, если не обращать внимания на трупный цвет их кожи, были очень даже ничего. Особенно синеволосая.

— Приветствую хозяина озера! — поклонилась Маруся.

Я кивнула, не отрывая взгляда от жабьих глаз Ромочки. Тот тоже пялился с интересом. Когда он открыл рот, в свете дня блеснули мелкие и очень острые зубы. Ну пиранья, не иначе!

— Приветствую тебя, ведьма! — обратился сразу ко мне водяной. Слова было едва разобрать. Голос у Ромочки был как булькающая в канализации водица. Ишь ты! Понял, кто перед ним. Наверное, почувствовал мою силу.

— Просим разрешения собирать травы у твоего озера и ручья, — не обращая внимания на то, что на нее и не смотрят, продолжила домовиха. — Взамен обещаемси лечить и подсобить чем сможем, Роман.

— Договор такой же, как и с Серафимой? — уточнил водяной и, наконец, соизволил взглянуть на Марусю.

— Да, — кивнула она.

Утопленницы-русалки рассматривали меня с интересом, но молчали. Я же пыталась угадать, какая из них Мариша, а кто Алла. Судя по именам, они вполне могли быть из моего века.

Что и говорить, вкус у товарища водяного был неплохой. Сразу двоих к тому же себе отхватил. Обе девушки явно утонули молодыми. Обе были красивыми даже сейчас. Только глаза у жен отливали болотной зеленью и казались пустыми.

— Хорошо, — побулькал водяной и снова уставился на меня, а потом и вовсе лапу протянул. Рука у него была тонкая, зеленая с пупырышками. А между пальцев перепонки и за ушами, как оказалось, тоже.

— Вась! — толкнула меня по коленке Маруся. — Пожми руку Роману! — шепнула быстро.

Ой как мне не хотелось этого делать. Но домовиха дурного не посоветует. А потому пришлось, внутренне морщась от отвращения, коснуться скользкой конечности водяного.

Тонкие пальчики обхватили мою ладонь с неожиданной силой. Признаться, в тот момент даже струхнула. Мелькнула мысль, что сейчас этот жирдяй дернет меня под воду, подержит там минут пять и будет у него на одну супруженицу больше. Но нет. Руку мою встряхнули. Между нашими пальцами вспыхнул голубой огонек, а потом Роман отпустил меня, и я шагнула, прячась за маленькую помощницу.

— Хорошо! Рад приветствовать новую ведьму в своих владениях! — пробулькал водяной, а затем опустился под воду вместе со своими женами. И был таков, лишь рыбий хвост сверкнул чешуей.

— Марусь! — позвала я домовиху, едва троица исчезла из виду. — Я на что сейчас подписалась?

— Да ничяво такого, Вась. Водные обитатели тяпереча тебе чинить препятствий не станут. К воде могешь подходить без опаски. И водяные травки собирать. Нихто не утянет. А то Роман у нас падок на красивых баб.

— А я ему что должна буду? — уточнила. Конечно, стоило бы спросить до того, как пожимала перепончатую лапищу, но лучше, как говорится, позже, чем никогда.

— Дык, ничаво особенного. Лечить, коли прихворнет ентот пузырь.

— Будто я умею водяных лечить, — хмыкнула, но домовиха на это важно ответила:

— Научишьси, Васенька. Я же тут для чаво? А тяперича, давай, будем травки собирать вооон на том конце озерка. Вишь, где камыш качаетси. Там травка есть особенная. Легонькая. Для начала самое оно.

Кивнув, пошла вдоль воды, следуя за своей помощницей. Понимая, как много мне еще предстоит узнать.

— А в лесу кто главный? — спросила тихо, пока притаптывали траву.

— Известно хто. Лесовик. Дед лесной. Ну с ним нам исшо предстоит познакомитьси. Но не сегодня. Мы же далече в лес не зашли. А туточки его нетути. Да и без подарка к лесовику соватьси не стоит.

— Подарок? — переспросила.

— А то. Хлеб он любит. Я вот испяку и пойдем. Надо, шобы ты и в лесу, при случае, ничяво не опасалась. А дед у нас тот исчо баловник. Заплутать может. Заведет в чащу и волков напустит. Он енто могет.

— Волки! Чаща! — пробормотала я. — Боже, куда я попала! И как только обычно люди за грибами, ягодами в лес ходят и без подарков.

— Так-то простой люд. Что с него взять. — Удивилась Маруся. — А у тебя силушка. Дед почует.

Логика железная.

Я кивнула.

Вот мы и на краю озерца. Там, куда меня вела Маруся. Домовиха ловко скинула лапти и айда сарафан подвязывать.

— Разувайси, Вась! В воду полезем. Там травка, — сообщила мне Маруся.

Не капризничая, уселась на траву и принялась разуваться. Закатала джинсы, благо они были стрейчевые, до колен и встала, проявляя готовность следовать за своей помощницей в огонь и в воду. Ну это я так, утрирую. Пока только в воду и только по колено.

— Вот какая травка. Вишь, на дне колышется, — показала мне Маруся сорванный пучок чего-то длинного, зеленого, на вид склизкого, как рукопожатие Ромочки.

— Ламинария? — уточнила я, брякнув первое знакомое слово, сочетавшееся в моей памяти с водорослями.

— Э? — не поняла Маруся.

— Трава, говорю, ламинария называется?

Домовиха рассмеялась.

— Нее, это русалочьи волосы, Вась! — сообщила она и вырвала еще пучок, который бросила на траву. — Бросай, после соберем в корзину.

— Хорошо. Волосы, так волосы, — констатировала я и, войдя в воду, наклонившись, вырвала первый пучок скользкой озерной травы.

Домой возвращались той же тропкой. Уже когда вышли на дорогу и вдали показались крыши домов, моего и Добрыниного, вдруг поняла, что устала. Хотя прошли мы всего ничего, но в воде провели добрый час, лишь изредка выходя из мути, чтобы погреть ноги.

Хотелось вымыться и поесть. А потом Маруся обещала показать мне, что надо делать с этими водорослями.

Уже когда подходили к дому, и я даже представила себе, как открываю калитку, вдруг раздался звон, словно кто-то разбил окно.

Первым делом оглянулась на дом Добрыни. Признаюсь, сначала решила, что это у него что-то произошло, но окна в доме колдуна были целые и невредимые, а он сам выскочил на крыльцо и рванул в нашу сторону.

— Что…. — было проговорила я, но Волков пролетел мимо, не открывая калитку, перемахнул через нее и побежал к дому.

Маруся, обратившаяся еще на дороге в кошку, бросилась следом за соседушкой, а я только и успела, что проследить взглядом, как оба, и колдун, и кошка, застыли под домом запрокинув головы. Только сейчас я поняла, что произошло и откуда раздался звон.

Небольшое круглое окно чердака было разбито вдребезги, словно кто-то бросил в него камень.

Внутри что-то оборвалось. Странное ощущение недоброго разлилось под кожей. Я бросилась к калитке, провозившись с крючком, как мне показалось, непростительно долго. Но вот уже и я бегу по дорожке прямо к крыльцу.

Взлетев по ступенькам, быстро открыла дверь. Корзину поставила на стол, а сама ринулась по лестнице на чердак.

Кошка побежала за мной, а вот Добрыня остался во дворе, явно кого-то карауля. И, как оказалось, он не ошибся.

Дернув дверь, вошла на чердак и застыла, заметив, какой бардак творится в прежде прибранном помещении. Единственное, что оказалось на своем месте, это магическая книга. Все остальное было разбито, сброшено с полки на пол, сорвано, рассыпано.

В разбитое окно тянуло сквозняком. Но не это заставило меня замереть на месте. А три вороны, черные, как сажа. Сидя на пустой полке, где еще недавно стояли банки с зельями, они остервенело клевали, рвали когтями мощных лап дерево, на котором была нарисована яркая руна. Та самая, которую мы только вчера обнаружили с Марусей.

— Эй! — завопила я и бросилась на птиц.

Маруся, ощетинившись, первой запрыгнула на полку, вцепилась в хвост одной из ворон. Отчаянно мявкнула, но тут же была сброшена на пол двумя товарками птицы.

— Пошли вон! — я замахала руками, пытаясь прогнать незваных гостей.

Как они тут оказались? И почему ковыряют этот знак? Определенно, что-то здесь было не то!

Настораживал еще тот факт, что вороны, как положено нормальным птицам, если они случайно залетели в дом, не испугались. Напротив. Одна яростно атаковала Марусю, вторая, зычно каркнув, метнулась ко мне, явно целясь когтями в лицо. А третья, насколько я успела разглядеть, когда увернулась от атаки пернатой дряни, продолжила упорно долбить клювом по стене.

— Пошли вон! — повторила, замахав руками, а затем резко присела. Ворона не отступилась, даже не подумала улететь или испугаться. Сделав круг над моей головой, она камнем бросилась вниз.

Я выставила над собой руки, вскрикнув от страха. Рядом Маруся, поймав свою вражину, телепала ее, ухватив за крыло. Домовиха в схватке оказалась проворнее меня. Ворона истошно орала и пыталась клюнуть Марусю в руку, стучала свободным крылом, рвала воздух лапами.

«Ну вот! — мелькнула мысль. — Щас получу клювом по темечку!».

Все это произошло так быстро, что я не успела отклониться. Но ворона не достигла своей цели. На чердак ворвался спаситель в лице соседушки колдуна.

Вспыхнули яркие вспышки. Одна над моей головой, вторая рядом с Марусей, и птичий отряд отшвырнуло к стене. Волков бросился вперед, намереваясь ударить по третьей птице, но та оказалась умнее.

Каркнув, она оставила полку и несчастную стену, метнулась к разбитому стеклу в окне. За ней потянулись ее сотоварки. Маруся что-то яростно закричала им вослед и погрозила кулаком, а Добрыня, видимо, с целью придать скорости черным крыльям, подпалил огоньком зад самой последней вороны, не успевшей, к своему несчастью, вылететь из окна до того, как колдун явил мне магию.

Я так и осталась сидеть на попе на полу. Расширенными от удивления глазами глядя, как из ладоней колдуна вылетают огненные стрелы, или что-то подобное. Слишком быстро он проделывал это фокус, толком не разглядеть. Просто перед глазами полыхнуло, мелькнуло огнем, и ворона жалобно каркнула, махнув занявшимся пламенем хвостовым оперением.

Несколько секунд мы все стояли, застыв на месте. Маруся тяжело дышала, хмуря брови. Добрыня опустил взгляд и, наклонившись ко мне, предложил руку.

— И что все это было? — спросила я, гордо отказавшись от широкой ладони колдуна. Встала, отряхнув зад, и посмотрела сначала на разбитое окно, потом на домовиху и, уже в заключение, на спасителя юных дев, бородача Добрынюшку.

— Ишь, пакостницы! — буркнула Маруся, нарушая тишину. — Окно разбили, намусорили! Ох, — она обхватила ладонями свои щеки и закачала головой, глядя на беспорядок, устроенный птицами.

— Они что-то искали? — уточнил Волков.

— Думаю, они искали это, — я кивнула на знак на стене.

Добрыня нахмурился. Подошел к полке и посмотрел на руну.

— Мертвый язык, — огласил то, что я уже знала и без его слов.

— Прочитать можешь? — спросила с надеждой.

— Это не слово, — пояснил он мне мягко, словно маленькой. — Это знак. Руны не всегда означают слова.

— А если проще? — уточнила, опасаясь, что сейчас услышу лекцию по мертвому языку, который, к слову, так и не стал мне доступен.

— А ты шож, исче не понимаешь яво? — оглянулась на меня домовиха. — Подвело зельюшко?

— Нет, не понимаю, — призналась с разочарованием. Подошла ближе, оттеснив колдуна, и посмотрела на знак. Прежде не рассматривала его так пристально. Даже когда обнаружила. Ну знак и знак. Мало ли что старая Сима могла рисовать в своем доме на стене. Но внутри что-то потянуло коснуться. Как тогда, с книгой.

Не отдавая себе отчет в том, что делаю, подняла руку и коснулась указательным пальцем к поверхности стены, провела по узору, повторяя его, словно рисуя. И что-то вдруг произошло. Мир вокруг поплыл, а узор вдруг вспыхнул огнем, который не обжигал, но грел.

Я было отдернула руку, да какой там! Пальцы меня не слушались. Они, как заведенные, снова и снова обводили руну. Вокруг застыло марево тьмы, и я не видела ничего. Только светящаяся руна и моя рука, палец, выводивший неведомый узор, который стал понятным. Просто вспыхнул в голове, как давно забытое и утерянное знание. Не мое. Чужое. Но такое яркое, словно являлось моим собственным.

Рисунок пришел в движение. Закружился, будто взбесившаяся стрелка циферблата и перед глазами мир померк, а я повалилась в темноту, успев лишь ощутить, что падаю не на пол, а в крепкие мужские руки.