Arbo de vivo. За пределами Сада

Анжелика Лабунсская, 2023

Роман в жанре психологической прозы с остроумными вкраплениями дневниковой переписки. Он о девушке с творческими наклонностями и неплохим чувством юмора, которая вряд ли мечтала оказаться однажды без жилья и денег с тремя детьми в доме под снос. Но случается порой самое неожиданное и даже самое страшное. И когда одна потеря за другой лишают воли, вопросов к высшим силам становится все больше, а ответов за стеной претензий мы не слышим, так же неожиданно приходит помощь. И девушка с творческими наклонностями понимает, что самое прекрасное тоже случается, стоит поверить – в себя, в высшие силы и даже в то, что Колин Ферт однажды прочтет твое письмо и обязательно приедет.

Глава 10

Старое гнездо

Йоргут, поносы и страшные истории

Три недели тихого счастья вперемешку со страхом пролетели как один день. Директор Саниной школы умоляла определиться с новой школой. Электричество отключали все с меньшими интервалами. Мешки с вещами, сваленные вдоль стен, уже перекочевали на пол и другие горизонтальные поверхности. Их содержимое, слившись воедино, образовало прекрасные разноцветные поляны, на которых без труда можно было найти все, что нужно для жизни: памперсы, штаны, пеленки, коробки с инструментами, посуду, пластилин, белье и остатки вчерашнего ужина. Нужно было переезжать. Но квартиры, которые подобрал в интернете Игорь, Еве не достались — перехватили более расторопные претенденты, пока Ева с Ритой в слинге ехала с другого конца Москвы. Хозяева других уже по телефону отказывали подозрительной квартиросъемщице с тремя маленькими детьми и без единого мужа. Гошка нашел еще несколько вариантов, но посреди всех этих радостей заболели дети. Их по очереди то тошнило, то проносило, то рвало.

В ноябрьский красный день календаря Ева проснулась от знакомых звуков в туалете. За окном шел первый снег.

— Саня, это ты? — Ева приподнялась на матрасе.

— Мам, это я, Кеша. Живот.

— Так! Все! Больше не могу! Куда же мне всех вас девать? Я даже квартиру не могу съездить посмотреть!

— Прости, я все-таки съел йоргут. М-м-м, йоргут, — Кешка постанывал между спазмами.

— Что??? Я же просила, только гречку!

— Прости…

— Стой! Йоргут? Ты сказал йоргут?

— Прости, я случайно.

— Ты ж мой гениальный ребенок!

Ева вскочила и начала потрошить нетронутые мешки.

— Где же эта идиотская записная книжка? Вечно ее нет, когда надо!

Хранилище телефонных номеров, как назло, не хотело находиться и освежать в Евиной памяти единственный, который мог ее спасти.

— Да где же этот дурацкий телефон?! И как я могла его забыть? Эх! Память девичья.

По кухне в поисках съедобного уже бродила Саня.

— Мам, доброе утро. Живот вроде получше, и хочется есть. Там каша осталась?

— Осталась. Согрей себе в ковшике, молока не добавляй, опять понесет. Накорми Кешку, если захочет. Вам надо продержаться до обеда. Я очень быстро съезжу и вернусь!

Когда все таблетки были распределены между старшими, туалетная бумага и тазик ждали каждый на своем посту, Рита накормлена, убаюкана и одета, Ева выскочила из дома и побежала в сторону метро, придерживая перед собой сопящую дочь. На ходу она застегивала куртку, натягивала шапку, искала варежки и все твердила: «Сима, не смей умирать! Давай, живи и жди меня! Ты мне так нужна!»

На выходе из подземного перехода через Новый Арбат вместо продуктовой забегаловки блистал витринами магазин одежды. Жизнь вокруг менялась, как ей и положено. Но Еву это заранее расстраивало. Музей Гоголя. Сам Николай Васильевич в скверике. Фух. Не все изменилось. Еще минута, и Ева стояла у подъезда, закрытого на кодовый замок. Еще десять минут топтания у двери с замерзшими ногами, и она уже бежала наверх пешком. Звонок. Сима живи, не смей умирать! Скрестила пальцы.

За дверью зашуршали тапочки, и Симин голос возвестил победу добра.

— Это кто? Эсли рэклама или дэпутаты, убирайтес к чертовой матери!

— Это я Симдавидовна! Я! Ева!

Три замка, щеколдочка, цепочка… и перед Евой во всей своей красе воссияла вставными зубами и накрахмаленным кружевным исподним сама Семирамида Давидовна Красная, в девичестве Рубинштейн.

Ева крепко ее обняла. Сима усохла еще на десяток килограммов, состарилась еще на пару сотен лет, зато взор обострился, брови расслабились и мягко обнимали глаза. Впрочем, старые добрые заношенные треники с вытянутыми коленками и бесформенный свитер неразличимого цвета вскоре сменили белую ночную сорочку, и прежняя, слегка взъерошенная Сима поила Еву чаем.

— Ева, там ваща девочка с дивана не упадет?

— Нет, она спит очень крепко.

— Хорощо. Разумеетса, живите у меня, буду очен рада. Только ума не прыложю, как ви вчетвером будете в одной комнате.

— Мы так в Косино и жили, всем аулом на одном стуле. Я же могу работать на кухне? Вы не против?

— Конечно. Но ви же зьнаете, там водятса мыши.

— Я к ним быстро привыкаю. Скажите, сколько стоит ваша комната?

— Господи, Ева. Я же не старуха-процентщица. Мне вполне хватает пэнсии на все мои излищества.

— Но я не хочу чувствовать себя в долгу. Так будет проще, если за оплату.

— Тогда поможете мне освоить ващи эти… мобильники. И кажьдый день будете заново рассказивать, как ими пользоватьса. Склероз, знаете ли. И готовить я так и не научилас. Так щто, ви помните: котлеты, макароны по-флотски, творожьки и йоргуты. Этого достатошно.

— Хорошо. Тогда еще на сайте знакомств вас зарегистрируем! — Ева рассмеялась, Сима смущенно убрала за уши пряди волос в остатках хны.

— Ева, а ви повзрослели. Ви ушли от меня напуганной девочкой.

Сима говорила, а Ева недоумевала, как она могла столько лет ее не навещать. Семирамида была блестящей старушенцией! Так радовали слух ее гласные, как будто слегка придушенные в горле, ее размягченные до жидкого состояния шипящие и жужжащие. А ее рубящая «р»!

— Да я такая же напуганная, только старушка. А вы похорошели и помолодели, Симдавидовна.

— Да бросьте, вам еще жить да жить. Я, конещно, молодая женщина, но уже не только генэралы, но даже вижившие из ума мужчины при смерти не поглядывают в мою сторону. Может, с цветом волос перэстаралась?..

Когда уже смеркалось, и Семирамида выслушала выжимку из витиеватых злоключений последних лет, Ева шагнула из подъезда в переулок и направилась к шумящему Новому Арбату, раскрывающему свои злачные и культурные заведения для всех желающих. Похоже, ее самолет вышел из пике и начал набирать высоту.

***

Колин, снова я. Ты не против?

Если тебе еще не надоели мои «страшные рассказы», шлю еще один. А как ты, кстати, познакомился с Ливией? Ты не рассказывал. На съемках? Яркий свет, встает солнце, и в лучах его медленно идет итальянская девушка. Ветер в лицо, длинные черные локоны развеваются в стороны и по плечам. Широкая юбка волнами омывает стройные загорелые ноги… Чего смеешься? Не так? Стой, погуглю.

А я… да не важно. Если бы ты увидел, как мы жили, вот теперь точно перестал бы со мной дружить. Знаешь, когда Тамара рассказывает мне про кармические долги и все в таком духе, я понимаю, что, если это все не сказки, в прошлых воплощениях я была маньяком, душегубом и растлителем. И замучила невероятное количество праведных душ. И они воплотились именно сейчас, все вместе, чтобы воздать мне уже по полной программе. А Сегалова вообще, видимо, привязывала к батарее, не кормила и не пускала в туалет, колола иголками, а потом сожрала живьем и не подавилась. Не знаю, чем еще объяснить девять лет ада и насилия. Кстати, он однажды после очередного скандала с пощечинами и легким многократным придушиванием посмотрел на меня и изрек: «А ты не думала, что я твой меч судьбы, и ты все это когда-то заслужила?!» За что он меня душил? Да так, за ответы на его вопросы. Когда отвечала честно, тут же орал и хватал за горло. О чем спрашивал? О любви, доверии, семейных ценностях. Ну вот, смотри:

— Зачем ты выдернул меня из гостей? У всех испортилось настроение. Мне неудобно было говорить. Не обязательно было звонить и Леньке, и Соне, и Гоше и требовать дать мне трубку. Я бы и так ответила, как смогла.

— Ты охренела?! Я только хотел сказать, что люблю тебя. А ты никогда никого не любила по-настоящему. Я же вижу! Ты вообще не способна любить! Посмотри на меня! Я горю в любви! Я настоящий! А ты не можешь в трубку закричать, что любишь. Мямлишь вечно. Где огонь?! Чувства? Да плевать мне, что ты в гостях! Я твой учитель! Пока не научу любить, никуда не уйдешь!

Или…

Две недели совместной жизни. Собираюсь на работу, осталось нарисовать стрелки и подкрасить ресницы.

— Зачем ты накрасила глаза?! Тебе что, одного мужика мало?

— Я просто накрасила глаза. При чем здесь мужики?

— Ты в курсе, что сообщаешь всем, что ты в деле?

— Ты сошел с ума?

— У меня душу рвет! Сотри живо! Я не люблю эту бабу с накрашенными глазами! Я ее не знаю.

— При чем здесь любовь?

Хватает меня за горло и прижимает спиной к входной двери. Сползаю от неожиданности и сажусь на тумбочку рядом. На работу опаздываю уже на час, а он все орет о любви и хлещет по щекам.

— Я же люблю тебя, сука!!! А ты ведешь себя как дрянь! Не доверяешь, фильтруешь! Учись настоящим чувствам!

Или…

Вернулся из поездки с Санькой. Ей четыре. Она уставшая.

— Саня, котик, пора спать, мы с Кешей ложимся.

— Какого хрена Саня должна с вами спать? Всего десять. Мы еще в мяч не поиграли. Не устраивай концлагерь! Она взрослая уже. Когда начнет рубиться, тогда и ляжет! А вы идите к себе и спите.

— Но она засыпает через десять минут, всегда. Это ты можешь ложиться, когда начнешь рубиться. Мы ложимся все вместе, иначе Кешка не заснет.

— Дай ребенку выработать ресурс! Не трогай мою дочь!

Мы с Кешкой ложимся. Просыпаемся от удара мяча в дверь. Кешка ревет. Выхожу в коридор.

— Саня, пойдем спать?

— Я не хочу, сь папой футбой игаю.

— Я тебя просил не лезть?

Хватает меня за волосы, тащит в ванную и открывает воду в душе.

— Охладись! Ты вообще не соображаешь, что делаешь! Иди спи!

Плачу, качаю Кешку под стук мяча в стену. Утром заглядываю к Сегалову. Спит на своем матрасе. Рядом на полу калачиком под его старым свитером дремлет Санька. На экране телевизора титры «Узника Азкабана».

Или…

Я беременна Санькой, тошно, сплю. Ночью включает телевизор. Просыпаюсь. Мучительно пытаюсь заснуть. Не получается. Нервничаю. В прошлый раз он смотрел фильмы всю ночь. Я проспала на работу и весь день промучилась от усталости. Я боюсь говорить. Он начнет орать.

— Прости, а можно сегодня без телевизора? Я не засну.

— Я не хочу жить как все вы: дом, работа, ужин, сон. Я хочу быть свободным.

— Хорошо, а можно я посплю? Я не выдержу еще ночь под телевизор. Ты не думал про наушники?

— Я не смотрю в наушниках. Вставь беруши.

— Я сквозь них тоже слышу. Даже если звук на единичку, я все равно слышу, и мерцание света вижу, не могу заснуть. Пожалуйста!..

Проходит полчаса, ничего не меняется. Я нервничаю ужасно, мне плохо. Встаю, хватаю свою подушку и плед с кресла.

— Ты куда?!!

— Я посплю в ванной.

— А можно без демонстраций?! А! Ну и убирайся к черту!

Мне в лицо летит вторая подушка. Пошатнулась, живот огромный, меня так просто уже с ног не сбить.

Или…

Прости, что я, в самом деле. Что скажешь?

Как ты думаешь, как мы выбираем свои пары? Ты веришь в теорию о вторых половинах? У некоторых ведь вопреки логике половин бывает несколько. Или они не настоящие? Милый Колин, как бы я хотела больше ничего не бояться! Но я соткана из страха. Он течет по моим венам, вибрирует во всех молекулах и атомах моего тела. Даже сейчас, когда мне хватило смелости сбежать от Сегалова, я продолжаю бояться, рефлексировать и перед каждым действием просчитывать, как он отреагирует. Колин, умоляю! Напиши хоть что-нибудь! Пообещай, что спасешь меня и детей из этого кошмара!

Прости, все, молчу. Отползаю. Не бери в голову.

Обожаю тебя.

Твоя Е.