Колхозное строительство 1

Андрей Шопперт, 2022

Шел дедушка себе на концерт, а попал в прошлое. Чуть помолодел. Должность дали. В нагрузку жену и двоих детей. В подарок вторую попаданку. Живи крутись. Есть цель превратить свой маленький городок в очень хороший маленький городок. Ну, да хочешь рассмешить бога, поведай ему о своих планах.

Глава 3

Событие десятое

В воскресенье пошли кататься на лыжах. Самое неприятное, что случилось за неделю — так это опоздание на работу в субботу. Пётр и забыл, что пятидневную рабочую неделю введут как раз в середине нынешнего 1967 года. Хорошо, что жену разбудил ребёнок, а уж она от души толкнула попаданца под рёбра:

— Петя, ты же на работу опоздал!

Пришлось на ходу придумывать себе важную встречу. И ведь от мыслей по улучшению жизни в отдельно взятом городе целый день голова кругом, а тут как отрезало. Еле-еле придумал. Решил прогуляться и переговорить с заведующим хирургическим отделением второй городской больницы Александром Генриховичем Франком. О чём переговорить? Понятно, что о Helicobacter pylori. Все попаданцы делятся этим секретом. Чем он-то хуже? Кстати, Пётр в прошлой жизни большую её часть страдал от гастрита. А австралийцы обойдутся без премии, нам нужнее. Самое интересное, что когда Пётр готовился к написанию книги про попаданца в 1967 год, то посмотрел в интернете, почему именно этой «нобелевкой» все писатели щедро делятся с хроноаборигенами — ведь премию в области медицины присваивают каждый год. Неужели за пятьдесят с лишним лет не было ничего такого, что кроме гастрита можно вылечить? Однако, прочитав список лауреатов, и выяснив, за что их наградили, понял — кроме пресловутого гастрита украсть ничего не получится. Например — 1970 год. Открытие звучит так: «За открытия, касающиеся гуморальных передатчиков в нервных окончаниях и механизмов их хранения, выделения и инактивации». Как, будучи металлургом, рассказывать об этом врачу? Или вот, чуть раньше — «За расшифровку генома». Тут ведь нужно оборудование, которого ещё пятьдесят лет не будет в захолустном городишке. А может, или нет, скорее всего, вообще никогда не будет.

Александр Генрихович внимательно выслушал первого секретаря, прошёлся по кабинету, снова сел напротив, помотал головой:

— А можно поинтересоваться, Пётр Миронович, вы-то откуда получили сию информацию?

— Нельзя. Зато знаю, как проверить, — и он рассказал об опытах господина Маршалла, естественно, не упомянув его фамилию.

— Все смешнее и смешнее, — Франк вновь прошёлся по кабинету.

— Александр Генрихович, вы просто проведите эти опыты и попробуйте лечить гастрит и язву препаратами, которые подействуют на эту желудочную бактерию.

— Конечно же, попробую. Это немного не мой профиль, я всё-таки хирург, но язвы частенько приходится оперировать, — доктор уселся вновь на стул, — Так и не скажете, откуда ветер дует?

— Извините, но не имею права — не моя тайна, — развёл руками Штелле.

— Нда. Может, чайку?

— Спасибо, Александр Генрихович, но меня, поди, уже в горкоме потеряли. И просьба у меня к вам огромная: не упоминайте о нашем разговоре. Успехов вам. Если получится доказать эту бредовую идею, то можно ведь и на Нобелевскую премию замахнуться. Нашей стране не помешает иметь Нобелевского лауреата. Заодно и Краснотурьинску часть славы перепадёт, и некоторые блага. Какой-нибудь исследовательский центр построят, новое хорошее оборудование закупят. Вот это и есть моя цель. А вы, так сказать, — средство. До свидания, — Пётр уже закрыл было дверь с другой стороны, когда вспомнил ещё об одном деле, которое лучше Франка никто в Краснотурьинске не сделает.

— Вот нехорошая примета — возвращаться, а пришлось, — вновь появился он в кабинете.

Александр Генрихович смотрел в потолок и не сразу переключился на вернувшегося первого секретаря.

— Неужели забыли поделиться мыслями, как от рака лечить? — хмыкнул хирург.

— А как вы угадали?

— Что?

— Почти шучу. Вы курите? — Пётр указал на пустую пепельницу на столе.

— Почти нет. Это скорее для гостей, — отодвинул от себя чёрную массивную пепельницу Франк.

— Александр Генрихович, а, правда, что лёгкие курильщика чёрного цвета?

— Ну, скажем, так — частично. Есть и розовые участки, — свёл брови Франк.

— Александр Генрихович, а напишите статью в местную газету об этом — и вообще, о вреде курения, — попросил Тишков.

— Дак сто раз писали! Слаб человек, и всегда думает, что беда лично его обойдёт стороной, — махнул хирург рукой.

— А вы напишите статью с максимальным количеством «крови», — не принял его отказа первый секретарь.

— Как это — крови?

— Да очень просто. Опишите, как вы вскрываете грудину больного раком лёгких. Поэтапно: как пилите, как ломаете рёбра, как добираетесь до лёгких, как ужасаетесь, что они чёрного цвета. Как потом вырезаете раковую опухоль, со всеми кровавыми подробностями. Как видите, что опухоль уже дала метастазы, и помогать этому человеку поздно. И что было поздно уже после того, как он выкурил свою тысячную сигарету. Как дым убил ворсинки, и лёгкие стали засоряться сажей, смолами, просто пылью и грязью. Потом опишите, как зашивали ему грудину и вздыхали, понимая, что человек умрёт через несколько недель или дней. Как тяжело вам было смотреть в глаза жены и детей практически уже мёртвого пациента. Как вам хотелось пойти в школу и выпороть учителей за то, что они допускают курение в туалете или за школой. Как хотелось вырезать на лбу продавцу магазина или киоска, которая продаёт сигареты детям — «убийца». Как хотелось надавать пинков взрослым, которые это видели и не пресекли. И даже повесить Колумба за то, что привёз эту мерзость в Европу. Ну, вот как-то так.

— Сильно, — после минутного молчания согласно покивал головой Франк, — И ведь правда всё. Не знаю только, смогу ли вот так-то?

— Давайте вместе напишем. Вы напишите, как сможете, а я потом пафоса и жути нагоню.

— Жути? Нынче же вечером займусь. Я сегодня дежурю — вот если выдастся свободное время, то и сяду. А не поделитесь хоть намёком, откуда знания про гастрит и язву?

— Скажем так, слышал в детстве у себя там, в Рязанской области, от бабки-целительницы — не про бактерий, конечно. Про зверей, что живут в кишках. Ну и остальное сам уже додумал, у жены учебники полистал, — на ходу сочинил Пётр.

— У бабки — про зверей кишечных? — усмехнулся, явно не поверив, хирург, — Ну, у бабки, так у бабки.

Вот с Франком первым из знакомых и столкнулся на горке в парке отдыха.

— Написал я, Пётр Миронович, статью. В понедельник занесу. А это что за невесты с вами?

Пётр взял с собой покататься на лыжах и дочь Таню, и Вику Цыганову в теле десятилетней Маши Нааб. Для неё пришлось доставать из сарая прошлогодние лыжи дочери. В этом году осенью, видно, ей новые купили. Лыжи у девочек были не на креплениях, а с ремешком под валенки, но это не мешало им лихо скатываться с горок с визгом и смехом. Мороз отпустил, и людей в парк пришло великое множество — и все с детьми. Вскоре и семейство Романова повстречали.

— Добрый день, Михаил Петрович, — поздоровался Пётр с мэром.

— А вы, Пётр Миронович, когда с наследником кататься будете? — указал Романов на своего сынишку, карапуза лет трёх-четырёх.

— Чужие дети растут быстро, но, думаю, и мой потихоньку дорастёт. Вон читал, что в Норвегии в год на лыжи ставят. Михаил Петрович, а почему киоск не работает? — Пётр указал на заколоченный деревянный киоск.

— Так ведь зима! И продавец, и пирожки замёрзнут.

— Да вон ведь совсем недалеко лыжная база. Если бросить воздушный кабель, то можно поставить титан и продавать горячий чай, а если ещё и соорудить что-то типа водяной бани, то и пирожки подогретые. Уверен, отбою не будет от покупателей. Вон народу-то сколько — и все с детьми. Девочки, вы бы хотели сейчас съесть ватрушку со стаканом чая?

— Да я бы сейчас и от беляша не отказалась, — первой откликнулась прислушивающаяся к разговору мужчин Маша.

— Вот: устами младенца глаголет истина. Давай-ка, Михаил Петрович, в понедельник заходи, и обговорим всё детально. А ещё неплохо бы вон там, у леса, соорудить небольшой трамплинчик и организовать для разных возрастных групп соревнование на дальность прыжка с вручением грамот. Подумай и над этим. И последняя информация к размышлению: почему среди такой массы народы не ходят тренера ДЮСШ и не набирают ребят к себе в группы?

Событие одиннадцатое

С самого утра во вторник 10 января, забрав с собой обоих девочек, Пётр поехал во Дворец металлургов. Нужна-то была, конечно, одна Вика Цыганова, но Таня увязалась с Машей и выревела, чтобы и её взяли. Да жалко, что ли? Ничем не хуже, чем дома сидеть. Высадили девочек в фойе, и, сдав их на руки директору, Пётр прогулялся до редакции газеты «Заря Урала» — благо нужно было только улицу перейти. К главному редактору было сразу несколько предложений: нужно было напечатать статью Франка о вреде курения, подвигнуть товарища Петрова на публикацию целой серии статей об этом же, но уже написанных местными корреспондентами или перепечатанными из других изданий (есть ведь и журнал «Здоровье»!), а кроме того, вспомнил Пётр, как в девяностых годах раскупались «книги», напечатанные прямо на газетной бумаге, с небольшими чёрно-белыми рисунками. Тоненькие книжечки. Почему бы не увеличить тираж местной газеты, не получить прибыль и не добиться этими действиями финансирования нового оборудования? «Понедельник начинается в субботу» написан уже. Вот его нужно разбить на небольшие кусочки и опубликовать. Обозвать данное произведение типографского искусства «Приложением к газете „Заря Урала“». Сделать её в несколько листов формата А4, и на одной половине — Стругацкие, а на второй — роман Фёдорова «Ермак».

Фёдор Тимофеевич Петров, главный редактор «Зари», курил, и курил как паровоз — да ещё и сотрудникам разрешал этим преступлением заниматься у себя в кабинете. Когда Пётр зашёл к нему, то был прямо-таки отброшен назад плотной завесой дыма. В кабинете сидели трое мужчин и дымили.

— Фёдор Тимофеевич, — из коридора прокричал Тишков, — вы бы выставили посетителей и проветрили помещение.

В коридоре горела всего одна лампочка — было темновато, а сквозь дым так и вообще ничего не было видно. По этой самой причине Петра Мироновича троица не признала и послала. Хорошо хоть не в пешее эротическое путешествие.

— Пошёл ты… Некогда. Позже зайди.

— Я вам, ссукам, зайду попозже! — взбесился Штелле, — А ну вышли сюда и представились!

Понятно, что командовать и ругаться на чужой территории имеет право не каждый, а потому через минуту в коридоре нарисовалась вся «святая троица».

— Пётр Миронович! Извините, не узнали! Владимир, я тебе сто раз говорил, что язык тебя доведёт до неприятностей! — Петров показал молодому расхристанному сотруднику кулак.

— Да нет, Фёдор Тимофеич, что вы! Он ему сейчас помог сделать карьеру. Проветрите кабинет, выкинете в окошко пепельницу и позовёте потом, а меня пока проводите в типографию. Посмотрю на процесс.

Через десять минут снова в том же составе оказались в кабинете главного редактора.

— Давайте мы сейчас отпустим этих товарищей. Владимир…

— Караваев, — натянуто улыбнулся чуть менее расхристанный.

— Так вот, Владимир Караваев, вы с сегодняшнего дня ведёте в газете рубрику, которая называется «Бросим курить». Вы лично бросаете курить сегодня и публикуете в этой рубрике кроме прочих материалов свои личные ощущения. Так сказать, ведёте дневник человека, бросившего курить. Фёдор Тимофеевич, вы несколько раз в день проверяете, не пахнет ли от дорогого Владимира Караваева табаком, и при малейшем подозрении звоните мне. Ну а я найду средства, чтобы поддержать в молодом человеке возникшую у него только что ненависть к курильщикам. Вот первая статья в вашу рубрику. Её написал известный у нас хирург Александр Генрихович Франк. И учтите, дорогой Владимир Караваев: если ваши статьи будут хуже, то кучу всяких неприятностей я вам обеспечу даже за пределами Краснотурьинска. Ясно? Ну всё, идите работать. А вы, дорогой товарищ…

— Герман, Андрей Рейнгольдович. Зам главного редактора, — представился пожилой мужчина с типичными для курильщика жёлтыми зубами и таким же серо-желтоватым цветом лица.

— Так вот, Андрей Рейнгольдович — вы организовываете тайные рейды по школам. Хватаете там, в туалетах, несовершеннолетних курильщиков и ведёте к директору. А потом по итогам посещения десятка школ пишете разгромную статью. Разгромную в прямом смысле. Чтобы не стеснялись в выражениях, и сволочей, позволяющих детям курить, назвали своими именами. А через несколько дней после публикации статьи — следующий рейд, который будет называться «Ничего святого». Должны снова найти хотя бы в одной школе курильщиков. Ну, и, конечно же, с сегодняшнего дня вы тоже бросаете курить. Я попрошу одного из сотрудников газеты за вами подсматривать. Узнаю, что пытаетесь меня обмануть — не взыщите… Всё свободны, — Пётр повернулся к сидящему по струнке главному редактору.

— Не знаю, Пётр Миронович, смогу ли я бросить курить. Столько лет смолю, — тяжело вздохнул Петров, просительно склонив голову.

— А как же вы пример своим подчинённым показывать будете? Кроме того, я собираюсь предложить Городскому Совету Народных Депутатов принять постановление, запрещающее курить в общественных местах города Краснотурьинска. А ваша редакция, вся целиком, и есть «общественное место». Неужели будете бегать через дорогу в кусты, и там, под пронизывающим ветром или под дождём, быстренько, «не в затяг», пыхать, как школьник?

— А надо ли взрослых людей принуждать к «бросанию»? Вон Фидель Кастро курит, Брежнев, Черчилль сигару из рук не выпускает, — попытался найти союзников Петров.

— Ну, раз самый главный враг нашей с вами страны господин Уинстон Черчилль курит, то вам, конечно, сам бог велел, — усмехнулся Пётр.

Он уже остыл после «разгона» курильщиков, но сдаваться не собирался.

— Я попрошу Франка, чтобы он пригласил вас на вскрытие трупа заядлого курильщика. Полюбуетесь лёгкими. И это не обсуждается. Человек, который возглавит в Краснотурьинске борьбу с курением, должен быть «в теме».

— Охо-хо, принесла вас нелёгкая, Пётр Миронович. А говорят, вредно резко бросать — вес человек набирает.

Штелле оглядел главного редактора — веса в том было от силы пятьдесят кило.

— Ну, вам, Фёдор Тимофеич, пяток килограмм набрать не повредит. Жду вас в воскресенье на лыжах в парке, будем вам лёгкие чистить. Только я ведь не только за этим к вам пожаловал. Хочу одну идею интересную озвучить.

Пётр рассказал про свою задумку о литературном приложении к газете.

— Стругацкие. Как же, читал. «Трудно быть богом» — очень неплохая вещь. Только там ведь нужно согласие авторов.

— А согласие нужно для целого произведения, или для частичного тоже необходимо? Ведь есть такое понятие как цитирование. Давайте поступим так: будто бы вы с тем же самым товарищем Германом спорите о достоинствах этого произведения и цитируете его отдельными главами.

— Ну, это на грани, — Петров помассировал подбородок, — Может, созвониться с авторами и договориться с ними?

— Фёдоров умер же. Чего мы боимся? Стругацкие сюда не приедут. А даже если до них и дойдёт наше приложение, то, в крайнем случае, заплатим несколько рублей — тиражи ведь у нас небольшие будут. Я думаю — первый выпуск вообще на пробу сделать в сотню экземпляров. Кроме того, если эта идея сработает, то предложить читателям вашим подписаться на приложение. Ну и на всякий случай не указывать нигде ни адреса издательства, ни названия. Пусть и называется нейтрально — «Литературное приложение». И в розницу после рекламной кампании не продавать. Пусть выписывают газету и приложение. Понятно, что стоить оно должно не три копейки, а хотя бы тридцать.

— Хорошо. Я всё же проконсультируюсь кое с кем, — Петров поднял палец вверх.

— Да пожалуйста. Всё, меня там во Дворце дети ждут. Побежал.

Событие двенадцатое

Вика Цыганова сидела за пианино и пела песню. В небольшом зале было несколько стульев. Один из них занимал руководитель симфонического оркестра Дворца культуры металлургов Отто Августович Гофман, второй — руководитель духового оркестра Август Фридрихович Грец, третий — сам директор ДК БАЗа Евгений Яковлевич Глущенко. Пётр зашёл тихонько, чтобы не помешать Вике. Дверь находилась сбоку от стульев, и его появление руководители дворца культуры должны были бы заметить, но этого не произошло. Все трое мужчин слушали, открыв рты, и плакали, даже не утирая слёзы. Просто не замечали их. Десятилетняя девочка Маша пела песню Мартынова на слова Андрея Дементьева «Баллада о матери». Голос у девочки был звонкий и чистый, а четыре с лишним десятка лет, которые провела на сцене Вика Цыганова, позволили этот голос ещё и правильно подать. Может, получалось чуть хуже, чем у певицы Зары — а может, и не хуже, ведь трое взрослых дядек плакали.

«Алексей, Алёшенька, сынок.

Алексей, Алёшенька, сынок.

Алексей, Алёшенька, сынок.

Словно сын её услышать мог».

А потом без перерыва почти Вика грянула «День Победы».

«Этот день Победы

Порохом пропах,

Это праздник

С сединою на висках.

Это радость

Со слезами на глазах —

День Победы, День Победы, День Победы!»

Когда песня закончилась, Пётр решил прервать концерт и захлопал в ладоши. Медленно, как сомнамбулы, трое слушателей повернулись к нему.

— Пётр Миронович! Машенька сказала, что сейчас споёт ваши песни. Эти песни? — первым пришёл в себя Гофман.

Пётр знал его историю, более того — с его дочерью он учился в одном классе. Через два года Отто Августович купит автомобиль «Москвич», набьёт его полный охотниками и перевернётся. Все погибнут — выживет только собака — и симфонический оркестр распадётся. Не найдётся второго такого подвижника. Нужно будет это предотвратить — вот только как? Жизнь в Краснотурьинске теперь ну очень круто поменяется. Может, просто не позволить ему купить машину? Или ещё лучше, прикрепить авто с шофёром?

— Вам не понравилось? Маша, а ты какие песни ещё спела? — обратился он к продолжающей сидеть с поникшими плечами Вике Цыгановой. Устала.

— Все десять.

Да, за последние пять дней они подготовили слова и музыку, пусть пока без всякой аранжировки, к десяти песням о войне.

«Бери шинель, пошли домой». «Нам нужна одна победа» — тоже Булата Окуджавы. «Сыновья уходят в бой» — Высоцкого. «Он вчера не вернулся из боя» — его же. «Мы вращаем Землю» — опять его. «Маки» — нетленка Юрия Антонова. «Колоколенка» — великая вещь Леонида Сергеева. «Баллада о матери» — песня Мартынова на слова Андрея Дементьева. «Журавли» — сумасшедшая вещь Яна Френкеля на стихи Расула Гамзатова, правда, в обработке «Високосного года». «День Победы» — гимн Тухманова на слова Владимира Харитонова.

— Маша сказала, что это ваши песни. Это правда? — подскочил к Петру директор Дворца культуры.

— Маша поскромничала. Она вообще очень скромная девочка. Слова одной из них написал поэт Расул Гамзатов — я её только чуть исправил. У него там про гусей, а я их на журавлей поменял. Остальные стихи мои, а вот музыку мы с Машенькой вместе писали, и тут львиная доля её. Я-то сам нот не знаю, — развёл руками Штелле.

— Пётр Миронович! В это с трудом верится… — начал было Гофман, но его прервали.

— Это правда! Я ведь сама слышала, как папа с Машей песни по вечерам под гитару писали! — набросилась на работников культуры «дочь» Катя, до этого мышкой сидевшая в углу зала.

— Да я не сомневаюсь в авторстве. («А зря!» — мысленно вздохнул Пётр). Просто из этих десяти песен две точно великие, за них вам дадут как минимум Государственную премию. А остальные настолько необычны, что их даже сравнивать не с чем. А «День Победы»! Да нужно половину наших композиторов разогнать. Они такую песню не напишут.

Пётр вспомнил, с каким трудом пробивалась именно эта песня. А ведь сейчас будет ещё хуже! Тогда не пущал председатель правления Союза композиторов РСФСР Родион Щедрин, грудью ложился на амбразуру — так там хоть был известный поэт и фронтовик Владимир Харитонов, ну и Тухманов тоже был членом союза. А кто такой Тишков? Официально ему точно не пробиться. Есть, правда, нюансик: он и не собирается идти тем путём. Наплевать на Москву и корифеев. Мы сначала завоюем народ, а уж потом мэтры сами всё, что нужно напишут. И про самородков, и про таланты из народа. Выбора у них не будет.

С песнями получилось непросто. Скорее всего, часть слов заменена на отсебятину — особенно в песне «Мы вращаем землю». Дак, может, она и не хуже стала, а лучше! Они несколько раз спорили с Викой о том, кого объявлять автором — не хотела Цыганова чужие песни себе приписывать, у неё и своих полно. Полно-то полно, но с ними решили погодить — там почти везде ругают власть, и везде есть упоминание бога. Как воспримут слушатели слова: «С нами бог и Андреевский стяг»? Не прокатит — по крайней мере, для первых песен. Вот и решили, что автором стихов выступит Пётр, тем более что он стихи и так пишет, а авторство музыки разделят пополам. Он-то ведь нот не знает.

— Пётр Миронович, а вы можете другие свои стихи прочитать? — нет, не поверили пока культработники. Глущенко вон как сощурился.

— Да пожалуйста. Из ранних прочту.

Закопали гномы сундуки,

Полные каменьев дорогих,

И теперь их ищут дураки,

Днём и ночью думая о них.

А ещё по свету носит где-то

Птицу счастья — синюю мечту,

И за нею, выдумкой поэта,

Всё бежим мы в сторону не ту.

Карты гномьих кладов не найти,

Не сыскать гнездовья синей птицы.

Хоть полсвета сдуру обойди,

А в силки летят одни синицы.

Закопали гномы сундуки,

И теперь их ищут дураки.

— Иронично. И актуально. Что же вы не публикуете ничего, а, Пётр Миронович? — покивал головой директор.

— А надо? Есть настоящие поэты, члены союза писателей. Думаю, очень далеко мне до Евтушенко.

— Да чёрт с ним, с Евтушенко! Как вы умудрились десять песен за пять дней написать?! Может, продемонстрируете? — это решил вмешаться в разговор руководитель духового оркестра Август Фридрихович Грец.

— Ну, задайте тему. До обеда у меня время есть, а потом совещание с партактивом предприятий, так что не взыщите, товарищи, — взглянув на Вику и получив одобрительный кивок, согласился первый секретарь.

— Ну, не знаю. Про рябину… Нет! Про снегирей. Да, про снегирей. Вон за окном на ветке целая стайка, — Грец указал на заиндевевшие окна. Правильно, стеклопакетов-то нет. Но верх окна был чист от изморози, и через него в самом деле были видны сидящие на ветках снегири.

— Давайте так. Девочки, наверное, проголодались — вы пошлите кого-нибудь за булочками и чаёк организуйте, а мы с Машей пока напишем вам песню про снегирей. Только бумажку мне принесите, стих писать буду.

— Пока мы за булочками ходим, песню напишете? — хохотнул Гофман.

— Именно.

— Ох, не терпится послушать. А можно хотя бы со стороны за этим понаблюдать?

— Да, пожалуйста, только не мешайте.

Когда принесли бумагу, Пётр шёпотом спросил у Вики.

— Я помню две песни про снегирей — Антонова, про войну, и Трофима. Ты какую знаешь?

— Я на юбилее Трофима пела вместе с ним именно эту песню, — девочка захихикала, — Только она не слишком смелая для этого времени? Зато там и про рябину есть. Давай хотя бы заменим «женщиной» на «девушкой любимою». Стой! Есть замечательная песня Виктора Королёва. Это будет из хитов хит.

— Пишем обе. Я Королёва песню не помню, потом слова продиктуешь. Давай с Трофима начнём.

За окошком снегири

Греют куст рябиновый,

Наливные ягоды рдеют на снегу.

Я сегодня ночевал с девушкой любимою…

Там, где Пётр забывал слова, подсказывала Вика. Она же в это время подбирала музыку. Пока директор ДК БАЗа ходил в ближайшую столовую за булочками, они полностью написали текст, и Вика уже не сбивалась в аккордах, тем более что песня была простой.

Вторую песню Вика тихонько напела шёпотом:

Сани с лета приготовь, приготовь, чтоб зимой не опоздать, опоздать.

Ведь с горы на гору хочет любовь, все сугробы разметать.

Припев:

А щеки словно снегири, снегири, на морозе все горят, все горят.

Кто-то снова о любви говорит, уж который год подряд.

А щеки словно снегири, снегири, на морозе все горят, все горят.

Кто-то снова о любви говорит, уж который год подряд.

Мы с тобою все в снегу, ну, и пусть, море снега на двоих, на двоих,

Но не знаю я на вкус губы сладкие твои.

Девочки поели, попили чайку. Тем временем в не очень-то и большую комнату с пианино набилось больше двух десятков человек — все хотели услышать только что написанные нетленки. Пётр спросил зрителей, нет ли среди них гармонистов, и нашлись сразу трое.

— Несите инструменты.

А через пять минут грянули королёвских «Снегирей». Уже второй припев орала вся тусовка, и жгли баянисты, почти разрывая меха. Вещь.

Трофимовским «Снегирям» тоже пытались подыгрывать, но не тот накал — хоть и бесподобная песня.

«Без которой дальше жить просто не могу».

Едва Вика закончила, как все стали хлопать, а из-за дверей потребовали ещё раз спеть. Пришлось прикрикнуть.

— Вы тут что, все с ума посходили? А ну-ка вернулись все на рабочие места, или чем вы там занимались.

Конец ознакомительного фрагмента.