Колхозное строительство 1

Андрей Шопперт, 2022

Шел дедушка себе на концерт, а попал в прошлое. Чуть помолодел. Должность дали. В нагрузку жену и двоих детей. В подарок вторую попаданку. Живи крутись. Есть цель превратить свой маленький городок в очень хороший маленький городок. Ну, да хочешь рассмешить бога, поведай ему о своих планах.

Глава 2

Событие пятое

Войдя в «свой» кабинет, Пётр задумался. Может, уволиться к чёртовой матери? Забрать Вику Цыганову, уехать в Москву, писать там песни и книги и жить припеваючи. Зачем ему биться об стену в Краснотурьинске? Один в поле не воин, да и не дадут построить коммунизм в заштатном уральском городишке. Останавливало пару «но»: во-первых, этот самый Тишков был хорошим руководителем и очень многое сделал, чтобы превратить Краснотурьинск в один из самых красивых и благополучных городов Урала, а может, и всей страны. Во-вторых, семья этого Петра Мироновича. Ведь получается, кто-то убил его, чтобы перенести сознание Штелле в тело реципиента. Семья ведь не виновата. Бросить их? Не по-пионерски это.

Нда. Ладно, пока можно одной темой озаботиться.

— Вера Михайловна, — позвал он секретаршу, — вызовите мне, пожалуйста, заведующего ГорОНО.

Через десяток минут перед Петром сидел на стуле лысоватый мужичок в массивных очках с ужасной роговой оправой.

— Что-то случилось, Пётр Миронович? Вы какой-то бледный сегодня, — заведующий городским отделом народного образования заинтересованно смотрел на Штелле.

— Голова с утра болит, простыл немного, — Пётр не знал, как звать собеседника — приходилось выкручиваться, стараясь строить обтекаемые фразы.

— У меня в кабинете отличный набор травок есть. Может, сказать Вере Михайловне, чтобы она вам заварила? — товарищ уже вскочил, не дождавшись ответа, и в момент оказался у двери, — Вера Михайловна, золотце! У меня на столе баночка стоит с травками — не сочтите за труд, спуститесь, возьмите щепотку и заварите нам по стакану, будем Петра Мироновича лечить.

— Трофим Ильич, я с утра Пётру Мироновичу твержу, что нужно доктора вызвать, так упрямый — не хочет! Сейчас всё сделаю, — хлопнула дверь.

Пётр обрадовался. Удачно получилось: теперь он знает, как обращаться к горонисту.

— Трофим Ильич, сколько учеников из Краснотурьинска за прошедшие пять лет выигрывали всесоюзные олимпиады?

Насупился. Пригладил волосы на затылке. Обидел он, наверное, товарища.

— У тебя, Пётр, какие-то неприятности? Какую-то вредную бумагу прислали?

— Мысль мне одна пришла. Ходил сейчас в школу-интернат, смотрел, как они холода переживают.

— Окна плохо проклеили, батареи холодные? Подожди, а при чём здесь олимпиады? — вдруг отстранился завГорОНО.

— Совершенно ни при чём. Говорю, мысль пришла по дороге. Когда у нас будут городские олимпиады?

— В апреле.

— Давайте проведём в начале февраля.

— Это зачем же? — Трофим Ильич вынул из стаканчика с карандашами синий и стал вертеть его в пальцах.

— Мысль мне пришла, вот какая: мы проведём в феврале все городские олимпиады. Подожди, не перебивай, — остановил попытку чересчур разговорчивого и деятельного собеседника вмешаться в монолог, — Отбираем по каждому предмету в каждой возрастной группе по три победителя и после уроков каждый день проводим с ними дополнительные занятия по тем предметам, в которых они победили. У нас ведь есть задания за прошлые годы по областным олимпиадам? — Пётр вопросительно глянул на заведующего.

Тот какое-то время смотрел внимательно на Петра.

— Найдём.

— В апреле, как и положено, мы проводим ещё одни олимпиады. На них отбираем лучших, и продолжаем их натаскивать по имеющимся у нас заданиям областных олимпиад, — Штелле откинулся на спинку стула и молча смотрел на Трофима Ильича.

— Умно. Конечно, олимпиады по языкам нам не выиграть, — сморщился главный учитель, — а вот по остальным предметам вполне по силам в призёрах оказаться.

— У нас ведь треть населения немцы, может поискать?

— Поищем. И как тебе такая замечательная мысль-то в голову больную пришла? Стой. Надо мне тоже простыть, — заведующий звонко расхохотался.

— Мне только одно препятствие видится. Нужно найти по предметам лучших учителей и как-то их заинтересовать.

— Найдём. Заинтересуем. Детей покормить нужно будет.

— Покормим. Ну что, берёшься? — от этого живчика Пётр и не ожидал отказа.

— Слушай, Пётр, а если наши выиграют областные олимпиады, то в Москву поедут на республиканские. Нет, там нам против Москвы и Ленинграда не выстоять, у них там спецшколы разные, — ну очень горестно вздохнул заведующий, словно уже и вправду выиграл все областные олимпиады.

— Москва и Ленинград на республиканских олимпиадах не присутствуют. У них там свой праздник, и они попадают сразу на всесоюзную, — Пётр как-то читал про одного из попаданцев в тело школьника — вот тот и ездил на математические олимпиады, оттуда и знание.

— Точно! А я и забыл. Вот не зря тебе город доверили, светлая у тебя голова! Ты почаще в интернат-то ходи, — опять весело захохотал заведующий.

В это время секретарша принесла зелёного цвета жидкость в стаканах. Чувствовался аромат мяты и ещё чего-то цветочного, да и на вкус отвар был не противный. Попили, пообсуждали практические шаги по покорению столицы — так и рабочий день закончился.

Курево. Табак. Папиросы. Сигареты. Чинарики. Пепельницы. Вонь табачная. Кашель курильщика. Всё это было. Может, этот самый Тишков умер во сне от кашля — оторвался там тромб какой-нибудь? Вот в небесной канцелярии душу некурящего Штелле и забросили на вакантное место. А Вика Цыганова попала в тело той Машеньки, потому что та самая жирная девочка сильно ударила её, и та упала, ударившись головой о стол? Ну, с Викой поразбираемся, а вот с Петром Мироновичем поступим жёстко. Потому что нехер! Этот товарищ даже дома, видимо, курил. В кухне на подоконнике стояла пепельница с чинариками — не для гостей же он её там держал. Стало быть, в доме грудной младенец и маленькая девочка, а он курит. Истинный коммунист! Замечательный пример для подражания.

Порывшись в карманах пальто и пиджака ужасно-коричневого, Пётр вытащил на свет начатую пачку сигарет «Лайка» и коробок спичек. Спички засунул обратно, а сигареты хотел выбросить, но урны не попадались. Спустившись до самого первого этажа, первый секретарь так и не обнаружил ни одной. У входа-выхода их тоже не наблюдалось; пришлось, завернув за угол, просто положить пачку на бордюр у своего дома.

В квартире стоял ор: в очередной раз что-то не нравилось наследнику реципиента. «Жена» бегала из ванной на кухню и потом в комнату, а затем снова по кругу. По запаху нетрудно было догадаться, что переваренное молоко вылезло наружу. Пётр переоделся в треники с отвислыми коленями и проследовал на кухню. Жутко хотелось есть. В обед его попотчевали тарелкой малоаппетитного супа: немного картошки, немного крупно порезанной моркови, целая луковица, правда, небольшая, два малюсеньких кусочка мяса, и к ней два куска серого хлеба. Шеф-поваром «жена» Лия не была точно.

На плитке стоял очередной кастрюльчонок с греющейся водой. Пётр заглянул в холодильник. «ЗИЛ» был вполне забит продуктами — имелись даже молоко и колбаса. В морозильнике присутствовали курица и какая-то рыба, а вот готового ничего не было. В очередной раз забежавшая на кухню «жена» проделала нужные ей манипуляции с кастрюльчонком и бросила:

— Сейчас покормлю, уснёт, тогда картошки пожарю.

Все попаданцы в книгах удивляют родственников невиданными блюдами типа пиццы или шашлыков. Мяса с мангалом под рукой не было, с тестом тоже не всё гладко. Пётр снова открыл морозильную камеру и с сомнением достал рыбу. Ага — камбала. Поваром он тоже не был, но готовил ведь каждый день чего-то. Почему бы не пожарить рыбу под белым молочным соусом? Все ингредиенты в наличии. Ножницы висели на гвозде над плитой. Ну, начнём помолясь.

Штелле отрезал плавники, поскоблил чешую. Рыба была мороженая, но вполне поддалась чистке. Резалась ещё, правда, с трудом, но и с этим справился. Достал миску, сгрузил туда куски рыбы и посыпал солью с перцем. На звуки из кухни пришла «дочь», села на стул и стала молча наблюдать за Петром. Тот достал из стола муку и насыпал в следующую чашку.

— Помогать будешь? — сощурился на дочь.

— Конечно. Что делать? — уже рядом.

— Берёшь кусочки рыбы и тщательно пачкаешь мукой. Стой, стой, стой, не так быстро. Сначала вот в эту чашку с яичным белком, — Пётр разбил пару яиц в тарелку и вынул ложкой в стакан желтки, — Теперь начинай.

Появилась хозяйка. Забрала с плитки зелёный кастрюльчонок, хмыкнула и поставила на его место большую чугунную сковороду.

— Маргарин на подоконнике в банке.

Нет. Мы пойдём своим путём. Пётр с того же подоконника взял тяжёлую зелёную бутылку с подсолнечным маслом. Ну, и что, что нерафинированное — вкуснее будет. Рыбу, а особенно камбалу, долго жарить не надо — тем более, что сковорода большая, и все куски влезли за один раз. Через пять минут он уже сгружал подрумянившиеся кусочки в помытую тарелку. На сковороду высыпал остатки муки и сыпанул на всякий случай ещё ложку. Потом порезал туда мелко две луковицы, Таня стоически, несмотря на выступившие слёзы, помогала резать лук. Когда он стал прозрачным, Пётр налил в чугуняку пару стаканов молока, а когда всё это закипело, бросил кубик масла. Понятно, что стеклянной крышки у сковороды не было. Запах заполнил всю квартиру.

— В газете сегодня вычитал, — ответил Пётр на вопросительный взгляд двух женщин.

— Пап, а как это называется? — наклонилась «дочь» над тарелкой с рыбой, вдыхая аромат.

— А-ля камбала под белым луковым соусом! Теперь ты можешь хвастать подругам, что делала это блюдо по знаменитому рецепту итальянского шеф-повара Бармалини.

— Ха-ха! Бармалини. Бармалей, что ли? — отщипнула кусочек рыбки, попробовала.

— Что ты наделала? — в ужасе схватился за голову Пётр, — Это нельзя есть без соуса! Бармалей тебя не простит.

— Бармалей! Сами вы бармалеи. Садитесь, сейчас положу в тарелки, — «жена» споро проделала эту операцию.

— А Бармалей — это из сказки? — уже с набитым ртом поинтересовалась Таня.

— Слышал, что сняли новый фильм. Называется «Айболит-66». Скоро показывать будут, — вспомнил Пётр замечательную картину Ролана Быкова, — Внимательно ешь, там косточки есть.

— А Бармалей и Карабас-Барабас вместе живут? — перевалила себе второй кусок «дочь».

«Стоп. Сейчас удивим народ. Ведь продолжения сказки „Буратино“ ещё не написаны. Обкатаем на родственниках», — Пётр буквально за несколько дней до попадания читал внучке сказку Леонида Владимирского «Происшествие в городе Тарабарске» про путешествие полюбившихся детям героев на пиратский остров.

Сказка закончилась только через полтора часа. «Жена» отвлеклась на ребёнка и строго наказала без неё не рассказывать. Таня поканючила, но смирилась.

— Откуда это? — поинтересовалась супруга, намыливая посуду.

— Придумал, — Пётр с интересом наблюдал за манипуляциями жены, — Напомни мне, чтобы я завтра сделал тебе моющее средство. Тоже сегодня в газете вычитал.

— Насыщенный у тебя день, — хмыкнула Лия Ивановна.

— Лия, — начал Пётр тяжёлый разговор, — Я сегодня был в школе-интернате. Там девочка одна есть. Мать у неё умерла, а отец в тубдиспансере лежит, но сама она туберкулёзом не болеет. Её там бьют старшие и еду отбирают — а девочка замечательная. Ей лет десять, а она и на пианино играет, и на гитаре. Песни хорошие поёт. Может, она у нас поживёт пока каникулы? С Таней пообщается. Научит её на гитаре играть, — «жена» хмурилась.

— Я целый день кручусь — кто ими заниматься будет? Вон даже ужин сегодня не успела сготовить, — сковородка брякнулась с полки.

«Нужно кухонный гарнитур делать, с местом под встроенный холодильник, а плиту эту сносить как можно скорее — вроде бы, в этом году газ будут проводить», — наметил себе Штелле. Вслух же сказал:

— Она девочка самостоятельная. Как раз Маша еду и приготовит.

— Туберкулёза у неё точно нет? Может, она пока только носитель? — не сильно обрадовалась «жена».

— Свожу её завтра в больницу, пусть анализ крови возьмут, на палочку Коха.

— Пусть сделают рентген, тогда и поговорим.

Точно. Новая жена ведь у него медик. Что-то такое он в будущем читал, как-то забредя на сайт про почётных граждан города. Ещё бы знать, где сейчас этот рентген делают.

Событие шестое

Как назло, проходя по той же тропинке между зданием горкома и своим домом, опять наткнулся на собак, и опять был облаян. Чувствуют они, что ли, чужака? В кабинете он достал листок бумаги из ящика древнего стола и попытался набросать эскиз кухонного гарнитура. Получилось вполне прилично — правда, в стиле модерн. Нет, нам простоты не надо — нам нужно сделать его красивым. Как-то он наткнулся в интернете на фотографии мебели из Румынии — как раз приблизительно эти годы. Пётр стал дорисовывать финтифлюшки и всякие прочие арабески. Массивные лапы, резьба, где только можно. Отдельно вынес дверки, и тоже всё покрыл замысловатой резьбой, даже с фигурами греческих воинов. Крысота.

Отвлёк стук в дверь: секретарь принесла чай, он попросил приготовить за двадцать минут до строительного совещания. Принимая подносик со стаканом в подстаканнике и тарелочкой сушек (нашёл вчера дома и взял с собой), Штелле попросил:

— Вера Михайловна, пусть как придут на совещание, так сразу заходят и рассаживаются, не томите людей в приёмной.

Выдумал такое нововведение Пётр совсем не из любви к ближним. Он ведь никого из руководителей не знал — Романова только, да, может, ещё директора БАЗа Кабанова визуально помнил, но даже не имел понятия, как того же Кабанова зовут. А так люди будут заходить, здороваться, и, может быть, называть друг друга по имени отчеству — ну, в крайнем случае, только по имени. И то хлеб.

Задумка удалась. Героя Социалистического Труда Кабанова звали Анатолий Яковлевич. Директора завода ЖБиК — Сергей Михайлович Киселёв. Главный архитектор — Любан Андрей Ильич. Директор Турьинского рудоуправления — Анатолий Евгеньевич Панёв. Управляющий БАЗстроя — Пётр Евгеньевич Агафонов. Директор БРУ — Белыбин Анатолий Васильевич. Вот только это почти все успехи, а ведь пришло больше двадцати человек.

Что ж, начнём. Пётр оглядел собравшихся и прокашлялся. Перешептывавшийся народ повернул к нему головы и затих.

— Давайте мы сегодня в честь праздника сломаем наши традиции, — вот этих самых «традиций», а точнее, порядка, заведённого на этом строительном совещании руководителей предприятий города, Штелле как раз и не знал.

— Может, вообще отменим? — хохотнул высокий мужчина в щегольском узком костюме.

— Я тут вчера просмотрел подшивку газеты «Заря Урала» за прошлый год, — не поддержал его веселья Первый Секретарь Горкома КПСС.

Народ молчал. Неожиданное заявление.

— Там было целых три статьи про кирпичный завод.

— План за год мы перевыполнили на две десятых процента, — залысины, усталые глаза, серая кожа. Товарищ не производил впечатления лидера.

— Во всех трёх статьях упоминаются неработающие погрузчики, — остановил его поднятой рукой Пётр, — Это львовского завода?

— Да, ЛЗА-4000, на базе ГАЗ-51.

— Они просто старые, ломаются из-за неправильной эксплуатации — или там конструкторские недоработки? — как же его зовут, гадал Пётр.

— Пётр Миронович, вы же всё прекрасно знаете! Там и первое, и второе — к сожалению, и третье, — зло махнул рукой директор.

— Я вот прочитал статьи и задумался. ГАЗ-51 есть на всех предприятиях, — Штелле обвёл взглядом присутствующих. Народ кивнул.

— Помочь предлагаешь? — усмехнулся Кабанов.

— Помочь. Давайте я озвучу, что мне в похмельную голову пришло, а вы меня поругаете все вместе, а потом… А потом сделаете, как я напридумывал. Завод, ПАТО, автобаза № 12, автобаза № 24 выделяют с понедельника по одному самому опытному автослесарю на неделю. Училище № 41 отправляет группу автослесарей с выпускного курса с преподавателями, — народ пока молча слушал. Голос подал только кирпичный директор.

— А запчасти?

— Список запчастей известен?

— За день подготовлю, — закивал головой товарищ.

— Товарищи директора и управляющие, нужно будет помочь запчастями. Ведь из-за лихорадки с кирпичом срываются сроки строительства, а нам с вами в этом году строить шесть домов, а то и семь. Анатолий Яковлевич, там ведь кроме автозапчастей понадобятся и детальки к самому погрузчику, дадите команду в ЛМЦ?

Кабанов вздохнул, достал записную книжку, чиркнул что-то в неё и, закрыв, неодобрительно кхекнул.

— Бесплатно ведь.

— У меня есть идейка одна. Я её пару дней ещё пообдумываю и подойду с ней в заводоуправление — думаю, её осуществление с лихвой перекроет затраты на три погрузчика, — идея у Петра и вправду была.

— Но ведь там, — кивок в сторону директора Кирпичного завода, — ещё и с качеством кирпичей проблема, — внёс свою лепту и молчащий пока Романов.

— Точно, Михаил Петрович! Я из газет понял, что дело в герметичности. Нужно кроме погрузчиков и печи ремонтировать.

— Мы сейчас пытаемся своими силами чуть подлатать, — развёл руками так пока и не получивший имени директор кирпичного.

— У нас ведь есть УЦМР.

Кабанов опять неодобрительно глянул на Петра.

— Ладно, я поговорю с ними. Я так понимаю, опять за счёт завода?

— У нас есть немного денег на текущий ремонт, а капитальный предусмотрен только на следующий год, — не опроверг его плохих предчувствий кирпичник.

— Надеюсь, это всё?

— Что у вас с асбестом? — тяжело вздохнул Штелле.

— Нету асбеста! Я заявку подал, но пока рассмотрят, да пока выделят… Начало года же.

— Как в поговорке, — хмыкнул Кабанов, — Дай, тётенька, напиться, а то так есть хочется, что и переночевать негде.

— Анатолий Яковлевич, моя идейка и это окупит, — предотвратил назревающую ссору Пётр.

— Хорошо, в первый и последний раз.

— Товарищи, если есть вопросы — задавайте, а если нет, то все свободны. О строительстве поговорим через неделю, — свернул совещание Пётр.

До следующей недели и в проблемы вникнет, и людей узнает, а за неделю, да ещё в такие морозы, ничего со стройками плохого не случится.

Кабанов перед уходом напомнил про обещание.

— Заинтриговал ты меня своей идейкой, Пётр! Жду в пятницу после обеда, — пожал руку и двинулся к выходу.

Событие седьмое

За Викой Цыгановой Пётр поехал на горкомовской «Волге». Машинка была не новая, но видно было, что за ней следили, и в аварии она не попадала. Сразу бросилась в глаза дикость: диван вместо двух передних сидений. Настоящий диван из жёлтого дерматина. Сидеть было неудобно, всё время хотелось положить руки на подлокотники — а их-то и нет. Ещё раздражал жёлтый, тонкий пластмассовый (или из чего он там сделан) руль. Доехали быстро, а выезжая, Пётр попросил секретаршу позвонить в школу-интернат и предупредить завуча, что Машу надо одеть — он её заберёт, свозит в больницу на анализы и вернёт через часик. Девочка была в длинном тёмно-зелёном пальто в несуразную косую клетку и круглой цигейковой шапке, явно ей великоватой — всё время сползала на лоб. И шапка, и пальто были поношенными — скорее всего, Маша была не первой их хозяйкой, да и вообще не хозяйкой, а так, «временным пользователем».

Завуч и воспитательница стояли у ворот, вцепившись руками в воротник клетчатого пальто.

— Зоя Ивановна, вы не волнуйтесь, я отвезу Машу в горбольницу и попрошу сделать анализ на туберкулёз, — попытался успокоить педагогов Первый Секретарь.

— Им осенью делали реакцию Манту, — поспешила просветить Петра воспитатель, имени которой он так и не запомнил.

— Я тут с женой посоветовался, она всё-таки врач. Так вот, она советует сделать рентгеновский снимок. Я, если честно, не специалист, вот специалистам и доверимся.

Вика за сутки стала менее зажатой: освободилась от рук завуча и воспитательницы, и сама пошла к машине. Глядя на девчушку, Пётр скрежетнул зубами: фингал под глазом синел в половину щеки.

— Как шефы, приехали? — спросил Штелле, чтобы разрядить ситуацию.

— Сегодня в пять вечера обещали прислать комсомольцев, — улыбнулась, наконец, завуч, а то всё стояла с каменным лицом.

В больнице всё было непросто. Оказывается, снимки делают только до десяти утра. Пётр договорился, что девочку назавтра приведёт воспитательница, зато обещали вечером, часа в четыре, позвонить и сообщить результаты. Ну и хорошо. Пора было с Викой определяться.

— Вика, я тут с женой переговорил. Мы тебя возьмём к себе, пока не ясна ситуация с отцом. В детдом точно не попадёшь. Жена только опасается, не являешься ли ты носителем туберкулёза, — они вышли из машины — не при шофёре же разговаривать.

— И как вы уживаетесь с чужой женой? — полюбопытствовала девочка, состроив хитрую физиономию. Вернее, хотела это сделать — только вот здоровущий багровеющий синяк.

— Кроме жены есть дочь примерно твоего возраста и грудной сын. Отвык я от таких ситуаций. Всю ночь не спал, ворочался. Раза четыре малец плакать начинал. Даже не знаю. А ты-то как с грудничками? — теперь уже хитро прищурился Пётр.

— Как мне вас называть? А с детьми с радостью повожусь. Своих-то бог не дал, — потёрла больную щеку Цыганова.

— Называй — Пётр Миронович. Потом, если всё получится, будешь «папой» звать. Мне на момент переноса было пятьдесят восемь. Сейчас в городе живу я, брат, отец с матерью, и вообще куча родственников: дедушка, две бабушки, с десяток братьев и сестёр двоюродных, да плюс дядей и тётей тоже с десяток. Никого пока не видел и даже не знаю, стоит ли вмешиваться в их жизни. Как бы не испортить чего, — Пётр довёл девочку до крыльца школы, — Вика, как там с песнями?

— Шесть штук уже записала. «Журавли», «Десятый наш десантный батальон», «День Победы», «У деревни Крюково погибает взвод», «Комбат-батяня» и «Маки», — загибала тонкие пальчики Маша.

— Все попаданцы перепевают песни Высоцкого, — хмыкнул Штелле.

— Я тоже попробовала. С мелодией попроще, а вот с текстами… Пропусков полно. Может, вы вспомните?

— А что за песни?

— «Сыновья уходят в бой» и «Он не вернулся из боя». Так-то есть ещё про письмо от девушки, которая его бросила, и «Як — истребитель», но там даже с мелодией всё непросто, — развела руками Цыганова.

— Хорошо, я тоже повспоминаю эти песни. Завтра после пяти увидимся, уже будут готовы анализы. Как там вообще жизнь-то у тебя, не обижают больше? — дверь стала открываться, на пороге в наброшенной на плечи серой шали появилась завуч.

— Спасибо, Пётр Миронович, сейчас всё нормально. Никто больше не обижает, — сыграла на публику Вика.

— Зоя Ивановна, оказывается, этот снимок нужно делать утром. Утром Маша пусть позавтракает, и часам к восьми отведите её в больницу, там о вашем визите будут в курсе, — Пётр подал завучу направление на анализ, пообещал завтра вечером зайти посмотреть, как справились с утеплением, и рассказать о результатах анализов. Распрощавшись, поехал назад в горком, но уже на ступенях глянул на часы — без пяти час. Пришлось идти на обед, да и живот о себе как раз напомнил.

Дома пришлось расплачиваться за вчерашнюю импровизацию. «Дочь» рассказала двум подругам продолжения сказки про Буратино, а мать одной из девочек оказалась учителем литературы в школе № 9. И вот теперь эта Евдокия Петровна просит дать ей прочитать книгу про деревянного сорванца — а книги-то в ближайшие тридцать лет не появится.

— А ты, папа, сядь и сам напиши. Мне все девчонки обзавидуются, — не унималась Таня.

Пришлось съесть тарелку такого же жидкого, как и в прошлый раз, супа, на этот раз борща, и пообещать книгу написать. «Жена» недовольно покачала головой.

— Она ведь не успокоится и сильно расстроится, если обманешь.

— Ну, значит, не обману, — усмехнулся Пётр и пошёл на работу.

Он и так собирался заняться писательской деятельностью. Минуса было два. Первый: ему забыли дать с собой ноутбук, или, на худой конец, смартфон с тысячей самых популярных в будущем книг. Второй: опять-таки забыли дать феноменальную память, чтобы он мог прямо из головы перепечатывать бестселлеры. Плюс же был один: буквально за несколько дней до переноса сознания он целую неделю читал внучке сказки. Девочка сильно растянула ногу на катке и лежала дома, а дедушка за ней присматривал. Вот он и читал Сонечке с компьютера сказки. Сначала продолжения «Страны Оз» или «Волшебника Изумрудного Города», если говорить о книгах Волкова, но хватило их ненадолго. Тогда он поискал в интернете новые продолжения, и оказалось, что их тьма. Вот книжки, написанные в девяностые русским писателем Сухинским, он и скармливал вдруг пристрастившейся к сказкам внучке. Среди продолжений была и книга Владимирского, где Буратино попадает с друзьями в волшебную страну, а потом нашлось и рассказанное накануне продолжение «Золотого Ключика». Конечно же, одно дело — перепечатывать книгу из ноутбука, или даже из феноменальной памяти, и совсем другое — помня только сюжет и отдельные моменты, писать свою. Только, может, оно и к лучшему? Никто не обвинит в плагиате. Да и язык прочитанных книжек Петру не нравился. Сюсюканье. Нужно разговаривать с детьми, как с равными — и приобретёшь друзей. Не помнил Штелле, кто это сказал, но был он, несомненно, прав.

Только ведь он не писатель. Он — Первый Секретарь Горкома КПСС. Нужно ведь городом управлять. С помощью послезнания попытаться если не страну спасти (надо ли её вообще спасать?), то, по крайней мере, улучшить жизнь земляков. По этой самой причине, вернувшись в кабинет, он принялся не за Буратино, а за архитектуру. На полке одного из шкафов нашлась какая-то старая книга, а на обложке — фотография старого здания Свердловского вокзала. Пётр достал книгу, попросил секретаршу найти ему цветные карандаши и принялся раскрашивать чёрно-белую фотографию, придавая вокзалу красоту, что он получил после реставрации в будущем. Особенно старательно раскрасил в красную клетку крышу.

Зачем такой ерундой занимался? Всё очень просто: скоро в городе будут строить целых два своих вокзала. От строящегося УПИ уберут в район базара автовокзал, а в Заречном начнут строить железнодорожный. Здания получатся некрасивые, не вписывающиеся в облик города — вот Пётр и решил эту ситуацию поправить. Люди должны гордиться своим городом. Если оба здания будут выполнены в таком вот псевдорусском стиле, это без сомнения украсит его.

— Вера Михайловна, — выглянул он из кабинета. Женщина что-то строчила на пишущей машинке (грохота-то сколько!), — Позовите, пожалуйста, Любана Андрея Ильича.

Событие восьмое

Кабанов грузно встал из-за стола.

— Пётр Миронович, проходите, присаживайтесь. Чайку организовать?

— А кофе есть?

— Есть и кофе. Индийский. С печеньками? — Директор переложил лежащую перед ним бумагу в правый столбик. Всего столбика было три. Один он, скорее всего, разбирал, в другой попадали подписанные бумаги, а в третий, наверное, укладывались бумаги на более детальную проработку. Классика управления.

Пётр тоже разными начальниками поработал, но вот так не мог. Вечно был бардак на столе. Та самая третья стопка постоянно росла, а потом просто шла в печь. Всё время этого самого времени и не хватало. Для собеседников он оправдывался где-то услышанной поговоркой: «У кого пусто на столе — пусто и в голове». Люди понимающе кивали головами этими самыми, явно не пустыми. Однако сам для себя Штелле изредка уточнял: «А у кого бардак на столе — бардак и в голове». У Кабанова был идеальный порядок.

— Анатолий Яковлевич, давайте с печеньками — и можно туда капнуть чуть-чуть коньячку, для запаха.

— Да запросто, — директор прошёл к шкафу, встроенному в стенку за спиной, и достал с полки начатую бутылку армянского коньяка.

Секретарша принесла на подносе под Жостово две чашки с ужасным рисунком (что-то напоминающее листочки липы с семенами), вазочку с кусковым сахаром (именно с кусковым, а не с рафинированным) и ещё одну хрустальную вазочку с печеньем. Когда все предварительные расшаркивания закончились, и они уселись за небольшой столик в углу большого кабинета, Кабанов хитро посмотрел на Тишкова:

— Я тут дал задание экономистам, чтобы они прикинули, во сколько обойдётся помощь кирпичникам. Озвучить? Стоит того твоя «идейка»?

— А можно просьбу? — отпивая очередной глоток, наклонил голову Штелле.

— Ещё просьбу?

— Пусть экономисты после моего визита посчитают стоимость моих «идеек».

— Ха. Да их несколько? Заинтригован.

— Мне нужно, чтобы нас сопроводили в литейку главный инженер и главный металлург, — кофе неожиданно быстро кончился.

Директор ещё не допил свой, но решительно отставил и, отдав распоряжения секретарше, двинулся вниз по лестнице. На такой же «Волге» с передним жёлтым диваном они доехали до литейки. Пройдя по центральному коридору, пропустили вагонетку с ковшами. Ковши ещё светились изнутри, видно, из них только что перелили алюминий. Подошли к конвейеру. Громко ударяла изложница по отбойнику, и в клубах пара чушка серебристого цвета выпадала под ноги литейщику. Он аккуратно подхватывал её двумя крючками и укладывал в едва начатый штабель. Рядом стоял второй — к нему как раз подъезжала девушка на электрическом погрузчике, чтобы переставить в длинную вереницу таких же штабелей на эстакаде. Там уже и вагон стоял под погрузкой. Всё, как и через сорок, и через пятьдесят лет — разве что крепенького мужичка заменит на время чушкоукладчик, но это чудо техники будет всё время ломаться, и его опять сменит человек. А потом литейку, как и весь электролизный, зятёк алкоголика-«царя Бориса» закроет. В прошлой жизни Штелле, будучи начальником литейного цеха РМБ, принимал участия в решении вопроса долговечности чугунных изложниц. При постоянной эксплуатации конвейера изложницы нагревались, и алюминий не успевал застывать. Тогда их при обратном ходе поливали снизу холодной водой — и изложницы трескались. Правильно, а что ещё чугуну делать, когда его холодной водой поливают? Пётр тогда увеличил живучесть изложниц раза в три и позволил литейке экономить солидные деньги. Почему бы не проделать то же самое на сорок лет раньше?

— Лопаются, — указал Пётр на пропущенную изложницу в конвейере.

— Да, это проблема, — прокричал в ответ главный металлург, — Боремся с ЛМЦ, и всё без толку.

Точно, вот и с ним боролись, пока он не доказал товарищам, что бороться нужно с собственной тупостью.

— Пойдёмте в кабинет к начальнику литейки, — прокричал в ответ Пётр.

Когда все расселись, первый секретарь попросил листок бумаги и написал на нём две формулы из учебника по физике из седьмого класса.

Q = cm (t2-t1), Q = Lm, c — удельная теплоёмкость, для воды она примерно 4,2 кДж/(кгград), L — удельная теплота парообразования, она равна для воды примерно 2250 кДж/(кг). Температура подаваемой воды — 10 градусов. Температура кипящей воды — 100.

— Вставьте значения в эти формулы, — Пётр протянул листок главному инженеру.

Начальник литейки подал тому карандаш. Всё действие заняло одну секунду.

— Четыреста и две с лишним тысячи. Вы хотите сказать, что воду нужно подавать горячей, почти кипящей — и это резко увеличит теплоотдачу, и изложницы не будут лопаться из-за попадания на них холодной воды? — Пётр не знал, как зовут этого седого мужчину, но он был умнее своих потомков на порядок. Там, в будущем, Петру пришлось больше месяца доносить до руководителей эту простую мысль.

— Валера, мать твою, может, ты половину зарплаты будешь первому секретарю отдавать? — грохнул по столу главный инженер, зло уставившись на главного металлурга, — Седьмой класс средней школы! А ведь я недавно депремировал начальника ЛМЦ по твоей докладной.

— Недалеко от нас, в Кушве, есть завод. Не помню, как называется, но точно металлургический. Там льют чугун с шаровым графитом. Из этого чугуна изложницы будут служить ещё дольше. Есть ещё чугун с вермикулярным графитом, из него бы вышло и того лучше. Кажется, его используют для литья блоков цилиндров для больших машин, — в прошлом-будущем именно из него и стали лить потом изложницы, правда недолго — литейку закрыл Дерипаска.

— Пётр Миронович, а можно поинтересоваться — откуда ты всё это знаешь? — молча наблюдавший за всем Кабанов откинулся на стуле и с интересом взирал (именно «взирал») на первого секретаря.

— Сон приснился. Вот Менделееву таблица его знаменитая приснилась, а мне — изложницы, — ну а как ещё объяснить? Пётр думал, как преподнести информацию Кабанову, но ни до чего хорошего не додумался — вот и решил просто отшутиться, — А теперь давайте прогуляемся в чёрную литейку этого самого нелюбимого вами ЛМЦ. Есть у меня и для них пара идеек.

— Тоже приснились? — хмыкнул директор.

— Тоже.

— Прямо руки чешутся, — Кабанов решительно поднялся.

В «чёрной литейке» (не из-за плохого освещения и клубов пыли от песка с глиной, а из-за того, что лили изделия из чёрного металла — чугуна и стали) как раз заливали молотки для дробилок — эти опоки больше ни для чего не применялись. Понаблюдав за искрами и тонкой струйкой металла, компания «начальников» вслед за заливщиком переместилась к другим опокам, узким и длинным. Штелле сразу вспомнил ещё одно своё замечательное рацпредложение. Идею ему подсказали как-то на учёбе в Санкт-Петербурге, но довёл её до ума и получил резкое улучшение качества заливаемых сейчас брусьев из марганцовистой стали для бронировки мельниц уже сам Пётр.

— Я всё увидел! Пройдёмте в кабинет — и технолог мне нужен, — проорал Штелле на ухо директору. В литейке стоял ужасный грохот. Работали пневмотрамбовками формовщики, выбивали литьё обрубщики. Всё, как и через сорок лет. Как домой попал — только люди другие. Те были образованнее, меньше пили, но вот эти мужички и женщины в ватниках — холодно ещё в литейке — точно были трудолюбивее. Не до комфортных условий сейчас. Страна выживает.

В кабинете начальника ЛМЦ на третьем этаже было почти тихо.

— Марганцовистая сталь, или сталь Гадфильда, имеет одну особенность, — начал Пётр, когда все расселись. Обращался он напрямую к технологу, молодому парню с полосой от сажи через всё лицо — явно не отсиживался в кабинете, — Она имеет память. Если вы загрузите в печь бракованную по структуре отливку и переплавите её, то отлитая из неё деталь будет с той самой бракованной структурой. Сталь не будет иметь ярко выраженной аустенитной структуры, и никакими закалками крупнозернистость не убрать. Для молотков нужно варить сталь из стального углеродистого лома и ферромарганца, без марганцовистого лома, и кремний держать на минимуме.

— Думаете? — парень почесал кончик носа, сделав и его чёрным.

— Уверен. И ещё, там очень сильная ликвация, это почти невозможно исправить. Нужно марганца давать с небольшим избытком. Отливки станут чуть дороже, зато гарантированно получим наклёп, — теперь технолог испачкал левое ухо.

— Давайте листок бумаги, я покажу, как правильно заливать брусья, — на протянутом листе Штелле быстренько изобразил опоки, только не с горизонтальным разделением, а с небольшим уклоном в сторону шлакоуловителя и лётки, — Вот так надо переделать опоки, раковины почти уйдут. Всё, товарищи, концерт по заявкам окончен.

На самом деле, проработав в литейке десяток лет, Пётр мог бы наподсказывать этому пареньку сотни идей. Может, ещё и подскажет, но на сегодня уже и так перебор «озарений». И как объяснить Кабанову, где он этих мудрых слов и знаний нахватался?

— Давайте напоследок сходим на модельный участок, — предложил Пётр притихшим руководителям. Молчали люди, переваривали. Один чумазый паренёк, судя по выражению лица, хотел задать кучу вопросов, но не решался.

— Что ж не пройтись, — с хитрой улыбкой махнул рукой Кабанов, — Ещё «идейка»?

— Нет, — честно признался Пётр, — Хочу найти хорошего резчика по дереву.

— Так у нас Яков Лоренц неплохо режет, — выдал желаемую информацию чумазый технолог.

— Ну, веди к нему, — сделал приглашающий жест директор.

В «моделке» стучали молотки, визжала за стеной пила, резало обоняние сочетание запаха краски и казеинового клея. Понятно, до ПВА ещё не доросли. Технолог привёл группу товарищей к верстаку в центре мастерской. На стене над верстаком висел портрет Ленина в красивой резной рамке. Пётр знал этого высокого мужчину — точнее, узнает через тридцать с лишним лет. Знакомство, правда, продлится недолго, через несколько месяцев Лоренц уедет на ПМЖ в Германию. Но пока вот он — молодой, здоровый, но такой же неулыбчивый и неразговорчивый.

Пётр достал из кармана эскизы кухонного гарнитура и протянул ошкуривающему шлакоуловитель модельщику. Тот посмотрел, перевернул листок, видно, ещё какую неприятность ожидал увидеть:

— Красиво.

— У вас здесь можно такую вещь сделать? — поинтересовался первый секретарь, не дождавшись продолжения.

— Сложно. Тут дуб нужен, и морилка хорошая. Станок фрезерный бы не помешал, сильно ускорит работу, — продолжая крутить в руках эскиз, с небольшим акцентом отвечал модельщик.

— А в городе ещё есть резчики хорошие? — разочарованно поинтересовался Штелле.

— За речкой ведь колония есть — там таких умельцев немало. Нарды режут, шахматы, — листок, тем не менее, не отдавал.

— Спасибо, Яков Генрихович, — вспомнил вдруг отчество Лоренца Пётр и протянул руку за эскизом.

— А можно я перерисую? — чуть отодвинул руку «старый» немец, — Я быстро.

— Перерисуй, мы на улице подождём, — и Пётр направился к выходу из литейки. Как-то само получилось. Он-то сотни раз через него выходил, а не знающие этого выхода руководители завода попёрлись к центральному. Только заметив отделившегося первого секретаря горкома, повернули за ним. Пока главный металлург бегал за директорской «Волгой», все молчали, думу думали. Когда появился модельщик, первым к нему шагнул Кабанов и, забрав листок, углубился в его изучение.

— Тоже приснилось? — оторвался он от изучения кухонного гарнитура через пару минут.

— В журнале видел фотографию, румыны делают, — практически не соврал Пётр.

— Что ж, румыны делают, а мы не можем? Я себе тоже такой хочу. Оставь мне листок, поузнаю про дуб да про морилку, ну и про фрезерные станки поспрашиваю, — Директор решительно свернул листок и сунул его в карман.

В кабинете Кабанова опять пили кофе. Остальных товарищей Анатолий Яковлевич не пригласил, сидели вдвоём.

— Отправлю-ка я завтра главного инженера и главного механика на кирпичный завод. Пусть посмотрят там всё хорошенько. Если всё, что ты, Пётр Миронович, рассказал, и вправду сработает — оно того будет стоить. Брус сломается, вся бронировка мельницы высыплется, и потом сотни тысяч рублей на ремонт. Можно десяток погрузчиков купить им. Не расскажешь, откуда эти знания? — Кабанов достал бутылку коньяка и набулькал в стаканы на треть.

— Как-нибудь расскажу. Не сегодня. Да и пора мне, дети дома ждут, — уже стемнело, и рабочий день закончился.

Дома действительно ждали дети. Утром он привёз к себе Машеньку (Вику Цыганову).

Событие девятое

На субботу у Петра было запланировано очень и очень важное мероприятие: у него была встреча с Аркадием Михайловичем Веряскиным. Подполковник пришёл на встречу в парадном мундире с медалями, значком депутата и ромбиком института. В лихие девяностые Штелле полтора года проработал, вернее, проработает, в милиции. Потом снова вернётся в металлургию. Сейчас он смутно вспоминал биографию начальника милиции Краснотурьинска. Воевал, был ранен под Сталинградом и комиссован. Пошёл работать в милицию. Несколько лет гонял по Прибалтике лесных братьев — и вот уже семнадцать лет служит в этом городе, из них пять в должности начальника горотдела.

Очень нужно найти в нём единомышленника. Первым начал разговор сам подполковник.

— Не нравятся тебе собачки?

— Не нравятся. Два дня подряд нападали на меня при выходе из дома — но не поэтому не нравятся. Я взрослый мужик, отпинаюсь, может, и убегу, а ребёнок? Ладно ещё, покусают просто — наделают уколов, и потом будет, скажем, пацан хвастать друзьям шрамами на ноге или руке. А если девочка напугается и заикой станет? А если малыша за лицо укусят, и тот уродом на всю жизнь останется? Как мы будем потом матерям в глаза смотреть? Мы ведь обязаны им мирную и безопасную жизнь обеспечить!

Подполковник свёл брови и после непродолжительного молчания проговорил:

— Да, мне тоже такие собаки не нравятся. Опасаюсь только, как бы люди случайно при отстреле не пострадали, ну и жестокость бы не воспитать в детях. Что ж, если взрослым можно, то и им можно бить и убивать собак и кошек? А потом с собак и на людей перейдут?

— Вот поэтому желательно, чтобы эта акция была последней.

— Предлагаешь всех собак в городе истребить? — усмехнулся Веряскин.

— Порядок навести, — не принял шутливого тона Пётр.

— А поподробнее?

— В Кодексе есть статьи, запрещающие выгуливать собак без поводков и намордников. Сколько составлено протоколов за прошлый месяц? Подожди, Аркадий Михайлович, не отвечай. Дослушай. В той же статье предписано убирать за собаками дерьмо. Сколько выписано штрафов? И опять не отвечай пока. Газеты я тут за прошлый год прочитал — есть статья о том, как в подъезде собака набросилась на мужчину и порвала ему пальто — единственное. Хозяин той собаки оштрафован, выплатил пострадавшему за пальто, да плюс за моральный ущерб? И снова погоди отвечать. Ещё ведь есть статьи в Уголовном Кодексе о недопущении шума в ночное время. А обоссанный снег у подъездов? Нравится? А не скажешь, откуда берутся бездомные собаки? Надоело хозяину с ними валандаться — завёз подальше от дома и бросил. Или щенков к подъезду подкинул, а неразумные старушки и детишки их выкормили. Ну, вот спустил на тебя всех собак. Извини, накипело. Теперь слушаю.

— Да правильно всё. Только у участковых времени и на людей-то не хватает, не до собак, — подполковник достал блокнотик, записал в него пару слов и спрятал во внутренний карман, — Проведём мы пару рейдов.

— Вот в чём наша беда, Аркадий Михайлович. Мы всё наскоками решаем. Всего мало, всего не хватает. Вот ты же воевал — Сталинград защищал! А что бы было, если бы время от времени наскакивали на фрицев, не подготовив и тщательно не спланировав наступления? Давай на минуту представим, что собаки — враги. А люди, которые их заводят в квартирах, пособники врагов. Они ведь не думают об окружающих, не думают об этих самых собаках, которым плохо в квартирах — не квартирное ведь животное собака. Эти пособники только о себе думают. Вот нам и надо подготовить и тщательно спланировать наступление на врагов и их пособников. Раз и навсегда избавиться и от собак, и от дураков, кои этих собак заводят.

— Жёстко. Но собаки ведь и в частных домах живут. В большинстве своём там, оттуда и сбегают в основном, — успокоительно поднял руку Веряскин, остужая разошедшегося Тишкова.

— Там необходимо всех хозяев заставить собак зарегистрировать, и в случае исчезновения какой-то — покарать так, чтобы мало не показалось. В городе же перед тем, как завести собаку, необходимо получить согласие всех жильцов подъезда, что они не против какашек у подъезда, мочи. Не против лая по ночам и рано утром, не против воя в дневное время, когда хозяина нет дома. Именно эти слова и должны быть написаны в бланке, когда будущий хозяин собаки пойдёт уговаривать соседей.

— Нда, на самом деле — целый план наступательной операции. Кто только всем этим заниматься будет?

— На горисполкоме поставим вопрос и примем Положение о содержании домашних животных в городе Краснотурьинск. Обяжем всех хозяев собак регистрироваться и делать прививки у ветеринаров. Понятно, что основная работа ляжет на участковых. В вечернее время им на помощь выделим дружинников. Через газету попросим граждан сообщать о нарушении нашего Положения и Уголовного Кодекса соседями. Организуем в той же газете серию статей о том, как собаки нападали на людей, как дети пострадали. Сразу найдётся немало потерпевших.

— Хорошо, Пётр Миронович, согласен я с тобой. Порядок в городе наводить надо. Может, ты подскажешь ещё, и что с преступностью мне делать? — развёл руками подполковник.

— Обязательно подскажу — вот для этого и пригласил. Собачки — это так, блажь моя, — Пётр достал из верхнего ящика стола план по борьбе с преступностью. Весь вечер почти на него убил.

— Давай начнём с кухонных «боксёров».

— Это — не самая большая беда, если честно, — мотнул головой Веряскин.

— А я вот думаю — как раз наоборот. Именно в таких семьях и вырастают будущие преступники. Пьяный отец бьёт мать и детей, потом эти дети отыгрываются на тех, кто слабее их, на одноклассниках. Отец курит дома, и сын, чтобы выглядеть взрослее, тоже начинает курить — а для этого деньги нужны. Он отбирает их у младших школьников. Дальше — больше, вот и вырастили преступника.

— Хм. Ну, если с этой точки посмотреть… Что ж, «боксёры», так «боксёры», — начальник милиции вновь достал блокнот.

— Думаю, начать нужно с «досок почёта». На центральной площади, у Дворца Металлургов и у проходных крупных предприятий установить щиты с надписью: «Величайшие кухонные боксёры». Внизу приписку сделать: «Они избивают жён и детей». А ещё ниже совсем маленькими буквами написать: «Мужчины Краснотурьинска! Если вы настоящие мужчины, проверьте — такие ли уж они непобедимые боксёры?». Как? — Пётр с удивлением отстранился от захлебнувшегося смехом Веряскина.

— Хорошо. На самом деле хорошо. Фотограф мой. А фотографии пусть в фотоателье покрупнее сделают.

— Ещё по ним есть такое предложение. Избил, значит, этот товарищ, который нам совсем не товарищ, жену или ребёнка в пьяном виде, приехал за ним наряд, забрал в милицию и, урезонив, отправил в вытрезвитель отсыпаться. Ну а утром выписали товарищу в суде штраф и отпустили. Так ведь происходит?

— В основном, — согласно кивнул подполковник.

— Вот! А я предлагаю перед отправкой в суд, когда человек протрезвел и уже более-менее в адеквате, разложить его на лавке, спустить штаны и хорошим ремнём выпороть от всей широты русской души.

— Так у нас же вроде телесные наказания революция отменила, — улыбаясь, отрицательно закрутил головой Веряскин.

— А это не наказание. Его через час суд накажет. Это — профилактическая беседа. И обязательно нужно эту «беседу» сфотографировать — на пустой, конечно же, фотоаппарат — и сообщить собеседнику: ещё один привод, и эти фотографии отправятся на эту саму доску почёта кухонных «боксёров».

— А если он пойдёт в прокуратуру и заявит, что его избили в милиции? — сморщился главный милиционер города.

— Ну, шанс такой очень невелик, да и в прокуратуре тоже люди работают — поговорим и объясним позицию партии по защите детей и женщин.

— А что, давай попробуем. У меня у самого руки трясутся и чешутся, когда протокол читаю или беседую с такими выродками. Ещё есть по ним предложения?

— Есть. Не все женщины обращаются в милицию. Не все снимают побои в приёмном покое. Когда участковые станут по собакам обход поквартирный делать, пусть поспрашивают соседей. Если выявятся такие неблагополучные семьи, то сказать, чтобы в случае скандала и побоев вызывали милицию. Обязательно нужно уговорить жену написать заявление, и пусть их потом помирят на суде, но дело в архиве должно остаться. А суд должен предупредить «боксёра»: три таких дела, и это уже другая статья. Это «истязание», и это реальный тюремный срок.

— Какую огромную работу хочешь ты, Пётр Миронович, на нас навесить, — тяжело вздохнул Веряскин, — Но всё правильно говоришь. Так и сделаем.

— Ну вот и замечательно. А теперь давай плавно перейдём к настоящим преступникам.

— Вот как, — хохотнул подполковник, — Ты что, и этих решил ремнём перевоспитывать?

— Нет. Давай поговорим о ворах. Давай сразу отбросим единичные случаи и перейдём к серии. Как, по моему непрофессиональному разумению, это выглядит? Совершил настоящий вор кражу. Потом ещё одну, потом ещё. На пятой или шестой его поймали. Объединили все дела в одно, и на суде дали этому воровайке-рецидивисту три или четыре года. Отсидит он их, погуляет с дружками, да вдруг и обнаружит: денег нет, а опохмелиться просто необходимо. И опять он штук шесть краж совершит. Так, Аркадий Михайлович, или я где-то допустил ошибочку в своих умствованиях? — наклонился к Веряскину Пётр.

— В целом да.

— Вот и хорошо. А я предлагаю чуть подправить ситуацию. Рецидивистов никакая тюрьма или колония не исправит, а значит, их нужно просто удалить из славного города Краснотурьинска. Во-первых, не нужно эпизоды объединять в одно дело — по каждому эпизоду должно быть отдельное уголовное дело и отдельный суд. Совершил пять краж — значит, должен пройти пять судов и на каждом получить три-четыре года. За пять краж — пятнадцать лет строгого режима. Подожди, Аркадий Михайлович, в конце возразишь. Во-вторых, при аресте наш рецидивист должен оказать сопротивление милиционерам и даже разбить одному из них губу или нос. У нас ведь есть в кодексе такая статья? Вот по ней воришка должен ещё года три получить. Опять не всё ещё, — остановил уже набравшего в грудь воздуха для «праведного отлупа» подполковника, — В-третьих, нужно обязательно это правильно подать жителям по радио и в газетах. И тут главное — не честные граждане, хотя они и будут рады, что могут чуть спокойнее спать, так как воров меньше стало. Главное — должны услышать сами воры, что их соратнику по борьбе с благополучием советских граждан впаяли полные пятнадцать по максимуму, и вряд ли он вновь порадует их своим цветущим видом. Они должны испугаться. Одно дело — отсидеть три года, из них год на посёлке, а совсем другое — пятнадцать лет строгого режима. Мы получим двойную выгоду: ну очень надолго уберём потенциальный рецидив, а залётные воришки, прежде чем «залететь», сто раз подумают. Вот теперь возражай.

— Хм — «возражай». Да я двумя руками за! А суд? Они ведь апелляцию напишут в областной. Там как посмотрят на такие художества?

— Напишут. Но ведь мы особо ничего не нарушим — мы просто не будем ему сразу все эпизоды вменять. По одному, никуда не торопясь. Пусть катается до Свердловского СИЗО и обратно шесть раз. Да даже если потом и чуть скостит ему областной суд срок — в чём лично я сильно сомневаюсь и буду активно им разъяснять политику партии — так ведь не до трёх лет с пятнадцати. Ни один суд в пять раз срок не уменьшит.

— Есть в твоих словах, Пётр Миронович, резон. Ещё предложения будут?

— Да как не быть — только начали. Давай теперь об организации притонов поговорим. Тут тоже надо привлечь соседей и ДНД. И вот на третьем эпизоде нужно поступать, как и с воришками. То есть должно быть оказано сопротивление, и должна быть возбуждена статья за хулиганство, так как это происходило в подъезде, и они перебудили всех соседей, как раз и оказывая сопротивление. Здесь, конечно, разбить на несколько дел не получится, но я переговорю с судьями, и они будут путём частичного и полного сложения давать вполне серьёзные сроки. Ну, и ведь этой статьёй предусмотрено выселение — уберём из города шваль и улучшим условия проживания какой-нибудь благополучной семье с детьми. Они, смотришь, на радостях ещё на одного ребёночка увеличат население славного города Краснотурьинска.

— Опять работа участковым. Но тоже всё правильно. Будем работать.

— Есть у меня одна задумка, — пожевав губами и помявшись, начал Тишков, — Имеется ведь у нас в городе «смотрящий» или вор в законе, ну, или как это у вас называется?

— Куда без них? — нахмурился и Веряскин.

— Вот какая глупая мысль мне в голову пришла. Я тут хочу наградить почётными грамотами самых активных членов ДНД. Подготовьте, кстати, список. Так вот — их будут фотографировать, и потом напишем статью в газете и фотографию приложим. Нет возражений? — остановился Пётр.

— Пока всё хорошо звучит. И при чем здесь «смотрящий»?

— Ты его вызовешь и попросишь поделиться информацией о совершённых нераскрытых преступлениях, а заодно сфотографируешь с ракурса и расстояния, которое я потом нарисую. Он, естественно, заржёт. Отпускаем товарища. Я делаю с помощью фотографа фотомонтаж и получаю фотографию, где лично жму руку этому «уважаемому» человеку и награждаю его почётной грамотой за оказание помощи правоохранительным органам. Напечатаем один номер газеты «Заря Урала» и «Уральского Рабочего» с этими фотографиями, да и вызовем вновь «смотрящего». Тут уж либо он сдаёт всех подряд и живёт дальше почти спокойно, либо газеты выйдут на самом деле. Совсем плохо? — спросил Пётр у нахмурившегося подполковника.

— Даже и не знаю, что сказать. Предположим, что он всё равно не пойдёт на сотрудничество. Тогда после публикации в газетах будет у них сходка, и могут поверить ему, а могут и газете. А вот что будет, если поверят газете? И не захочет ли он лично тебе отомстить?

— А разве нельзя кроме газеты, ну, если он и впрямь откажется, посадить его за организацию покушения на первого секретаря горкома КПСС? Все необходимые показания я дам, и свидетелей мы найдём. Аркадий Михайлович, это война. Он — враг! И сейчас не семнадцатый век. Нет больше рыцарства, никто никого на дуэли не вызывает. Либо мы наведём порядок и сделаем наш Краснотурьинск самым благополучным городом страны — либо грош нам цена, и гнать нас надо со своих мест. Чем этот вор лучше лесных братьев? Он хуже. Он хитрее. Он сам не идёт на преступления, он других на них толкает. Отрубим голову гидре — может, две головки поменьше вырастут, а может, сдохнет она. Если же новая вырастет, то будем уже с ней бороться, — Тишков встал и, пройдясь по кабинету из угла в угол, остановился напротив начальника милиции города Краснотурьинск подполковника Аркадия Михайловича Веряскина.

— Ну что ж. Война так война.