Дни Солнца

Андрей Хуснутдинов, 2021

Мир, созданный в «Днях Солнца» Хуснутдиновым, – это современная вселенная Томмазо Кампанеллы с его философско-утопическим «Городом Солнца», только этот мир фантастичен и одновременно современен как никогда. Перипетии судеб героев, их страхи, любовь и дружба, ложь и правда, власть и борьба с ней – все как сто лет назад и как будет через сто лет вперед. «Все приемлемо и равно с этой бархатной изнанки зрения, ложь и правда, солнечные зайцы и грязные чудовища…»

Глава II

Дворец

Часть I

Уже вторую осень этот запах, прерывчатый дух тлеющей плоти, донимал его на прогулках в саду. Было сыро после дождя, еще протекавшего сквозь губку свода дубовых и каштановых крон, в траве под ногами щелкали желуди, дышалось легко, и ему казалось, что, если бы не эта гнилая струя, он был бы по-настоящему счастлив. Вонь шла прихотливо, как будто зарядами, бог знает откуда. Поначалу он грешил на пруд, где прошлой весной вымерла рыба, но пруд с тех пор чистили дважды, а гнильца — которой, вот тоже загадка, никто больше не чувствовал — не выветривалась; тогда, чтобы помалу разбиравший его интерес к неврологии и к фантомным запахам не вызвал кривотолков при дворе, он решил принять давнее предложение матери и возглавить Больнично-попечительский совет. Потирая кончик носа, он с усмешкой думал о том, что в свои двадцать три года заражен докторской мнительностью, сполна сознает это и не в силах ничего поделать с собой.

На излучине галечной аллеи, ведущей от летней резиденции к балюстрадке по-над прудом, появилась черная тень и, взрывая лапами гальку, тяжелыми прыжками устремилась ему навстречу. Александр приподнял руку и замер. Несколько секунд спустя в ладонь ткнулась горячая морда водолаза Ллойда, облизала пальцы и приветственно, жарко задышала.

— Молодец, Ллойд. Молодец. Сидеть… — Взяв за шкуру в загривке, он притянул к себе пса, тот взвизгнул и плюхнулся ему на ногу. — Говори, кому я понадобился, предатель. Да сойди с меня.

Ллойд ответил скулявым, во всю ширину рябой пасти, зевком, не подумал тронуться с места и, отдуваясь, вывалил парящий язык. Минуту спустя на аллею из-за сосен вынырнули фары электромобиля, и раздался голос капитана августейшей охраны:

— Ваше высо… чво… твою…! — Андрей ахнул, машина вильнула, съехала с дорожки и встала набекрень в кювете. — Черт!

Ллойд сомкнул пасть, склонил набок голову и навострил уши.

Трусцой, но вместе с тем озабоченно, как будто хотел разглядеть что-то вверху, Андрей вернулся на аллею, крикнул: «Да нет же!» — и, подойдя к цесаревичу — что уж совсем некстати пытался сделать чинным, салонным шагом, — сунул в карман пижамы трубку телефона. Ибо он был в пижаме.

— Говори, — улыбнулся Александр.

Тяжело дыша, Андрей невидящим взглядом смотрел в ноги. Внезапным, каким-то электрическим ознобом возбуждение его сообщилось Александру. Еще несколько секунд прошли в молчании, за эти несколько секунд Ллойд, не терпевший машин, скрылся в сосняке и в кармане у Андрея принялся чирикать телефон.

— Что случилось? — спросил Александр.

— Н-ничего. Пока… — Андрей достал телефон, поднес к уху, молча послушал и опять сунул в карман. — Знаешь… у ее величества прием, а этот скотина советник… В общем, какой-то идиот захватил автобус и требует пустить его сюда. Всех, кроме водителя и одного пассажира, он разогнал, но этих ни на шаг.

— Автобус? Здесь? — опешил Александр. — Постой, ничего не пойму.

— Здесь, да. У восточных ворот.

— Ну, а — советник?

— Я же говорю…

— А ее величество?

— Да в том-то и дело! Туда сейчас не пройти, все его люди при ней, а там уже толпа, телевидение.

— Где — там?

— Да у автобуса! У восточных ворот! — Андрей снова выхватил трубку. — А у меня всего пять человек сейчас, да и те охрана, мордовороты. Толку…

«Прогулочка», — подумал Александр, делая шаг вперед — Андрей едва успел отпрянуть, — и на ходу бросил:

— Заводи, гольфмейстер.

* * *

В пункте наблюдения, что в цоколе дворцового крыла, он попросил себе чаю, а Андрей приказал раздеваться гвардейцу дежурной смены, оказавшемуся, на свою рыжую голову, одного сложения с ним.

В комнате, несмотря на включенные кондиционеры, было душно, попахивало казармой. Прихлебывая из неудобной чашки, Александр поглядывал из-за спины оператора за тем, что происходило у восточных ворот. Телевизионная картинка была нечеткая, рябила, к тому же камера находилась чересчур далеко от места происшествия. На мониторе можно было видеть лишь скопление машин вокруг автобуса, проблесковые маячки, фигурки людей и вертолет на обочине. Чай отдавал соломой. Александр поставил чашку на столик и хлопнул оператора по плечу. Тот выгнул спину и, казалось, перестал дышать.

— И долго это продолжается? — спросил Александр.

— Нельзя… — шепнул оператор, не оборачиваясь, — никак нельзя, ваше высочество.

— Нельзя — чего? — удивился Александр.

Вместо ответа солдат взял пустую чашку и вороватым движением сунул ее в полку под столешницей.

— Виноват, ваше высочество.

Чувствуя, что начинает злиться, Александр пощупал лоб.

— Ты не ответил.

— Минут пятнадцать, ваше высочество… Убили кого-то там.

— Убили?

— Заложника вроде.

Александр обернулся к Андрею.

— Слышал?

— Да! Да! — нетерпеливо отозвался Андрей, шурша штаниной и подпрыгивая на одной ноге.

— Есть связь с полицией? — спросил Александр оператора.

— Есть. Только сказали, сами разберутся.

— То есть?

— Ну, всего два заложника осталось. Водитель, девушка и всё.

— И что?

— Не могу знать… — Оператор пошатнулся, как от толчка в спину. — Штурм, ваше высочество!

Восточные ворота озарились молнией, придавшей на миг всей картине какой-то потусторонний вид. Влажная земля, машины, человеческие фигурки — все это как будто окуталось снежной пеленой, застыло. В неспешно падавшей темноте сверкнули язычки выстрелов, задвигались автомобильные фары.

— Магниевые гранаты, — сказал Андрей. — Они решили ослепить его.

Александр помотал головой.

— Они решили не создавать нам проблемы. Но если там пострадал еще кто-то, Андрей, то…

— Что?

— А то: можно было обойтись без стрельбы.

— Но это ж не… — вспыхнул Андрей.

— Можно было открыть эти ворота, начать переговоры, — продолжал Александр, давая волю своему раздражению, причиной которого были не столько магниевые гранаты, сколько казус с чашкой. — Могли бы, в конце концов, тянуть время, не знаю, только не это.

В комнате на минуту стало тихо, слышалось только потрескиванье раций. «Господи, — подумал Александр, — пропустить во Дворец — кого? о чем я?..»

— Этих, мордоворотов своих, ты хоть можешь мне дать сейчас? — спросил он.

— Зачем? — опешил Андрей.

— Сам знаешь.

* * *

К восточным воротам направились пешком: впереди Андрей, справа и слева от Александра по два охранника, похожих друг на друга, как братья, один гвардеец в арьергарде.

Началось как-то все молча, молча и продолжалось, шли через сосновую рощу, под ногами чавкала хвойная подстилка, с ветвей срывались тяжелые капли, у кого-то на поясе перхала рация. Александра стало дергать в левое бедро, он захромал, но, не желая подать виду, только ускорил шаг. Рана напоминала о себе обычно вот так не вовремя, когда нужно было куда-нибудь бежать. Боль прорастала ледяным лезвием из кости, слабея, стекала к колену, и кожа немела в месте удара пули. Как всегда при этом, он вспоминал безоблачное воскресенье двенадцатилетней давности, церемонию открытия какой-то восстановленной церкви, серебряные ножницы на подушке, мать, державшую его за пуговицу на рукаве, толпу и страшный удар по ноге, после чего на платье Государыни расцвели похожие на сыпь красно-бурые точки, а его самого кто-то стал тащить вниз, под обтянутый бархатом помост, — ему казалось, что ушибленной ногой он продавил доски насквозь, уходя в них, как в воду.

У ворот возникла заминка. Из командного пункта наотрез отказались открывать объект без санкции кого-нибудь из членов Императорского Совета. В ответ Андрей клятвенно пообещал пустить под трибунал дежурного и дал ему на размышление минуту. Александр было понадеялся, что этим все и кончится, они вернутся, Андрей побежит искать себе неприятностей на командный пункт, однако не прошло и десяти секунд, как загудели спрятанные в гранит сервомоторы, высокие створки железно гавкнули и поползли по сторонам.

Картина происшествия, хотя все еще далекая, отличалась от телевизионной настолько, что Александр подумал, будто они вышли не с той стороны Дворца. Плоские россыпи огней и бликов на влажном асфальте простирались вокруг, как берег над водой. Зазевавшийся полицейский попытался преградить путь, но тотчас был остановлен, буквально обездвижен видом формы императорских гвардейцев. Когда прошли кордон, Андрей на ходу склонился, подхватил что-то и протянул Александру стреляную гильзу: «Девять миллиметров, корона…» Александр машинально сунул ее в карман.

Основная масса толпы собралась у автобуса. Здесь было много света, нервной и вместе с тем какой-то сонной возни, дорожное полотно оказалось уложено кольцами кабелей, присыпано зерном автомобильного стекла и обрывками бумаги.

Под раскрытыми передними дверьми автобуса на подстилке лежала без сознания девушка лет семнадцати в разорванном на груди платье. Над ней колдовал молодой санитар; что-то шуршало и щелкало у него в раскрытом чемоданчике, он тихо ругался, а потом в дрожащих руках его расцвел шприц с длинной, в палец, иглой. К удивлению Александра, люди толпились не здесь, а у задних дверей. Он замешкался, не зная, что делать, тем более что в это время с обочины стал взлетать вертолет. Машина, свистя лопастями, прошла всего в нескольких метрах над землей. Жарко дохнуло выхлопом, пространство как будто заполнилось штормовой водой, и в эту минуту грохочущей, чудовищной тишины Александр увидел, как повисает жало шприца над грудью девушки. Он не успел ничего подумать — при таком грохоте было невозможно думать, — а лишь перехватил руку санитара. Парень и не сопротивлялся. Не оборачиваясь и, очевидно, решив, что это кто-то из медицинской бригады, он отдал Александру шприц и побрел прочь на заплетающихся ногах. Со шприца текло, Александр передал его одному из гвардейцев. Он был сейчас ближе всех к девушке, и что-то покорно-беспомощное, показавшееся в ее позе, заставило его опуститься на колено, коснуться полураскрытой кисти. Дыхание бездонной дыры под девушкой, пропахшей хвоей пустоты, в которой он сам очутился одной ногой двенадцать лет назад, одурманило его, он как будто отстранился от самого себя и, впрочем, потешаясь краешком мысли над дикой превратностью случая — цесаревич-реаниматор, — был едва способен поспевать за самим собой. За собой, то орущим на гвардейцев и врачей, то прикрывающим лоскутьями платья грудь девушки, то бьющим кулаком по борту автобуса («Едем! Едем!» — куда? зачем?) — в общем, совершающим массу невозможных действий. Кто умеет водить автобус? Не «водитель автобуса», а ты, Андрей, ты, болван, способен сдвинуть с места этот драндулет? Способен — в автобус! Девушку, врачей, гвардейцев — всех в автобус! Да звоните, чтоб встречали! Главное — успеть. Не дать дыре сделаться ямой, которую забросают еловыми ветками, сровняют с землей и придавят памятником.

Более или менее он стал приходить в себя, когда, решив срезать угол сада, утюжа крышей обвисшие ветки, по узкой прогулочной аллее они подъезжали к госпиталю. Отрезвил же его знакомый по прогулкам дух тления, казалось, что в автобусе запах сгустился.

По телефону медики не разобрались, в чем дело, — у дверей приемного покоя ждали сразу три санитарные тележки и чуть не взвод белых халатов. Девушку гвардейцы пронесли мимо Александра в передние двери и отчего-то направились не к белым халатам, а в обход здания. Санитарам пришлось устроить погоню с гремящей тележкой, и тут случилось нечто удивительное: ладно бы они уложили и отвезли в приемный покой девушку, но затем обступили и гвардейцев. Один из солдат вдруг заикнулся, схватил с головы берет и сложился со стоном, его стошнило. Александр посмотрел себе под ноги и увидел, что стоит в вязкой, как грязь, луже крови, что кровь не только у него на ботинках и брюках, но и на рукавах куртки. Взгляд его прошел в глубь салона, и там, между кресельных рядов, он увидел жирно лоснящийся, какой-то сникший контур тела с размозженной головой. Запах, исходивший от тела, показался знакомым, и на мгновение, в которое он был близок к обмороку, в запахе этом он различил ту самую вонь, что преследовала его в парке. Чувствуя дурноту, он тоже стал сходить по ступенькам, споткнулся и чуть не упал. Белые халаты было бросились к нему, но что-то в его лице заставило их остановиться и только смотреть, как медленно, словно не сознавая того, что делает, он растирает кровь на брюках.

Часть II

В первом часу Андрей был поднят из постели второй раз за ночь, но теперь его разбудил не штабной посыльный, а камердинер Государыни.

Пробежка под дождем освежила его, он ясно вспомнил автобус, прикинул, за что и каких размеров ему может быть устроена выволочка среди ночи, и не нашел ничего серьезного. Государыня ждала его в своем малом кабинете. На ней было выходное платье, она ходила от стены к стене, из чего Андрей, вставая в дверях, заключил, что прием в зимнем саду завершился только что, но Государыня не желает присесть, иными словами, мука его будет недолгой.

— Рассказывай, — на ходу бросила она, не глядя на него.

Лицо ее разрумянилось, но в гневе или от вина, Андрей не понял. Он понял лишь то, что гроза шла мимо.

Пригладив волосы, он стал рассказывать, что было у восточных ворот. Государыня слушала, не перебивая, реакция ее сводилась к редкой усмешке или наклону головы, и лишь в двух местах, при описании возни со шприцом и погрузки в автобус, правая бровь опасно поползла вверх.

Андрей уже было перевел дух, как Государыня, протянув прямую, словно для рукопожатия, руку, потребовала:

— Результаты экспертизы.

— Ваше величество?.. — растерялся Андрей.

— Результаты экспертизы этого… — Рука очертила дугу. — Ну, в автобусе, болван!

— Ваше величество, это не моя компетенция, — заторопился Андрей. — Это… к господину советнику… к тому же я не в курсе… хотя, конечно…

Государыня опустила руку.

— Так вот что я скажу. Господин советник валяется сейчас в пьяном бреду и, можно сказать, в своей компетенции. Мне начхать, как там у вас обстоят дела с подхватом старшего по чину, но, если хотя бы к утру… — Здесь она впервые взглянула на Андрея. — Если хотя бы к утру у меня не будет того, о чем я прошу, пеняй на себя. Свободен.

* * *

Автобус, а с ним и останки захватчика уже с час как свезли в столицу, в лаборатории Факультета Безопасности, торопиться было некуда. Андрей принял душ и оделся в гражданское. По пути в город его одолевала дремота, он клевал носом и морщился с закрытыми глазами, если на изгибах дороги его прижимало к двери или, наоборот, укладывало на свободное сиденье. Очнулся он в столице, на каком-то повороте, ударившись головой о стекло. Ему привиделся короткий сон о том, что его наградили за что-то и стали прибивать награду ко лбу.

— Тормози, — сказал он водителю. — Где мы?

— Приехали. — Подрулив к обочине, водитель остановился. — Заснули, ваше сиятельство.

Пустая улица — целый квартал тут занимал Факультет, и на третьем этаже главного корпуса была его служебная квартира — напоминала декорацию, разрисованную фанерную стену. На полпути до главного офиса Андрей вспомнил, что забыл дома оружие, кобура осталась лежать на подзеркальном столике, подумал взять пистолет в машине, но махнул рукой. И тотчас услышал всхрип аккордеона.

Играли где-то совсем рядом и так тихо, словно музыкант, задремав, забыл снять пальцы с клавиатуры. Андрей осмотрелся. Улица была безлюдна. Он стал нащупывать под мышкой кобуру, как заметил носок ботинка, выглядывавший из стенной ниши метрах в трех впереди. Подойдя к нише, он увидел сонного пьяного клоуна. Небольшого роста, в рыжем взбитом парике, с накладным носом и размалеванной рожей, тот стоял, упершись спиной в вогнутую стену, и хмурился, как будто рассматривая что-то на мостовой. Большой аккордеон висел у него на животе. Андрей кашлянул. Паяц поднял осовелые глаза и взял гнусный аккорд на басовой клавиатуре. Андрей сдернул с него тяжелый инструмент на панель, на всякий случай обыскал мерзавца, но ничего, кроме просроченного проездного билета, не нашел.

— Отдай рояль, — потребовал клоун и сел на корточки. — А то заплáчу. — Он набрал полную грудь воздуха: — Ва-а-а!

— Черт, — выдохнул Андрей. — Заткнись.

— От-дай, — повторил клоун тише, клонясь набок и засыпая. Парик съехал ему на глаза и закрыл их.

Плюнув, Андрей пошел дальше.

* * *

Не успел он вложить ключ в замок, как дверь квартиры открылась — Марта, пожилая сухонькая горничная, пропустила его в прихожую.

— Не спишь? — сказал Андрей.

Марта, зевнув, встряхнула головой.

— Так разбудили…

— Иди спать. Сделай, пожалуйста, кофе и иди спать. Спасибо.

— А ко-э… — Марта снова прикрыла рот кулачком. — Простите. Кофе готов.

— Спасибо, — повторил Андрей.

Он прошел в кабинет, плюхнулся за стол и тупо смотрел в стену. Случай с клоуном разозлил его не столько сам по себе, сколько тем, что напомнил, как на один из его детских дней рождения отец выписал — причем сюда, на Факультет — такого же размалеванного паяца. Апартаменты эти он знал сызмала, отец часто брал его сюда, и тут мало что изменилось с той поры. Со стола и стен, правда, исчезли семейные фотографии, сгинул знаменитый на весь Факультет сундук с пистолетиками, кобурками и прочим потешным арсеналом. С гибелью отца для Андрея как будто погибло и это место, он стал забывать его, но после внезапного своего назначения два года назад вернулся сюда хозяином. Увидав его, Марта схватилась за сердце, ей показалось, покойник восстал из гроба: «Похожи, как близнецы, ваше сиятельство!»

По внутренней связи он запросил у оперативного дежурного все данные об инциденте № 7 — происшествие у восточных ворот уже успели пронумеровать — и ждал, пока офицер выяснял у себя что-то по интеркому.

— Виноват, — ответил наконец дежурный.

— Что?

— Я не имею допуска к информации этого уровня.

— А что за уровень?

— Три Эс, господин капитан.

— А кто имеет?

— Я переключу вас на лабораторию следственной кафедры.

— Сделай одолжение.

Из лаборатории с ним связался старший лаборант, который не имел не только допуска, но малейшего понятия об инциденте № 7. В ответ на горючую реплику Андрея он лишь сказал, что все материалы «исследований» сданы в архив «3с».

— Какой архив?! — выдохнул Андрей. — Какой еще архив?

— Архив «3с», — ответил лаборант. — Файлы третьей категории защиты. У вас нет допуска к ним.

— Вы в этом уверены?

— Да, господин капитан.

— Ну, ладно… — Андрей дал отбой лаборатории и набрал личный номер декана.

На другом конце провода долго не отвечали, декан, по всей видимости, давно и крепко спал, тем не менее Андрей твердо решил ждать ответа, осушил в ожидании чашку горячего кофе и, таки улучив свое — щелчок снятой трубки, — но не дожидаясь вопросительного «да» или «алло», распаляясь от слова к слову, стал заталкивать в эту сонную тишину все: и приказ ее императорского величества, и файлы «3с», и даже пьяного шута посреди режимной улицы.

Декан ответил не сразу. Он попросил секундочку и, наверное, переложив трубку в другую руку, тихо, как будто боялся кого-то разбудить, поинтересовался:

— А вы представляете процедуру получения этого допуска, инициации?

— Не представляю! — обрадовался чему-то Андрей. — А что?

— Хорошо. До или после?

— До или после — что?

— Вы желаете получить допуск до или после инициации?

— До, господин декан. И не только до, но и немедленно.

— Хорошо. Я дам необходимые распоряжения немедленно. Приятно было поговорить, господин крон-капитан.

Андрей бросил трубку, прошелся по кабинету, без дела завернул в ванную, задернул и отдернул занавеску душевой кабины, затем, лишь бы не видеть своего отражения в зеркальной стене, сунул голову под кран, включил холодную воду, задержал дыхание, пока вода не побежала под воротник, обмотал голову полотенцем и вернулся в кабинет.

В углу закатили мелодичный бой куранты.

«Черт, черт…» — выговаривал вслед за ними Андрей, надеясь остановиться после двух ударов, и отвалился на спинку кресла после третьего. Несколько минут он сидел, слушая цоканье маятника, пока снова не задремал. Ему казалось, что назойливые мушки летают перед ним и, если их сосчитать, дело с автобусом будет раскрыто. Через несколько минут его разбудила Марта.

–…Вы открывали дверь? — говорила горничная шепотом. — Входную — открывали?

— Что? — не расслышал он.

Марта указала пальцем на запертую ванную:

— Как он сюда попал?

— Кто?

— Не знаю. Я думала, вы открыли.

Андрей пересел в кресле. Спросонья он не придал значения шуму воды и шаркающим звукам, доносившимся из-за двери, но вдруг шум воды оборвался, всхлипнула сливная горловина и послышалось посвистыванье, сдобренное шорохом полотенца.

Зазвонил настольный телефон. Андрей снял трубку и, поджав ее плечом, дотянулся до пистолета в ящике.

— Слушаю…

— Это декан, господин крон-капитан, — промурлыкала трубка. — Имею честь сообщить, что вы получили допуск.

— Раскошелились.

— Не в этом дело, господин крон-капитан. Вы сами получили его.

— То есть?

Трубка сообщила тоном шпионского откровения:

— Просроченный проездной, господин крон-капитан. Просроченный проездной… Высочайшим соизволением. Не смею больше…

— Послушайте, вы в своем уме?

–…Не смею больше занимать вас, господин крон-капитан. До свидания. — Раздался сигнал отбоя.

Андрей бросил трубку.

— Пожалуйста, иди к себе, — сказал он горничной и поскреб пистолетом в ящике.

Марта молча удалилась на свою половину. В двери клацнула защелка. Андрей выпустил пистолет. На столе перед ним лежала папка черной кожи. Он раскрыл и закрыл ее. Отчет об инциденте № 7 занимал листов полтораста, но не объем пачки, конечно, смутил его. Дело было в этой полуобморочной возне. Андрей встал и, потягиваясь, прошелся по комнате. Чего-то подобного он ждал все два года, пока находился при цесаревиче. Безмятежная, в сущности, жизнь эта была ему если не по душе, то и не в тягость, и он, хотя и подозревая о скрытых ее течениях, не помышлял ни о чем подобном. То, что он знал и видел до сих пор, описывалось общеизвестными законами. Даже тот день, когда его отец заслонил собой раненого престолонаследника, не выбил камушка хотя бы из-под одного закона. И вот все в одночасье начинало крениться, съезжать куда-то из-за бумажки, добытой на улице. «Бред», — думал он, возвращаясь к креслу и глядя на немолодого улыбчивого человечка, как ни в чем не бывало стоявшего у стола. Густой дух яблочного мыла шел от рыхлого, румяного и хмельного лица незваного гостя.

— Ты ходишь сквозь стены? — сказал Андрей.

Человечек довольно кивнул, повертел лысоватой головой, подтащил себе стул и плюхнулся на него.

— Не всегда… Это… не мой профиль.

— Ну, конечно, — передохнул Андрей. — Ломать дурака на панели — вот твой профиль.

— Ломать дурака, ваше высочество, это искусство.

— Я тебе не «ваше высочество», дурак.

— Ну, как знать… — Человечек хитро прищурился. — А может, я только по вторникам и средам дурак? Сегодня среда?

Андрей опустился в кресло.

— Три эс — что это?

— Из-за Фантома.

— Чего?

— Вы не помните?

— Не знаю никакого Фантома.

— Этот тот, кто покушался на его высочество.

— Но… — Андрей, замолчав, услышал потрескиванье обшивки подлокотника, и увидел, как его побелевшие пальцы давят ее. — Он же застрелен, еще тогда. И почему Фантом, если…

— Двенадцать лет назад, как и сегодня, был использован смертник, марионетка. А фантомами называют макеты тела, их, если знаете, привлекают в музеях, на лекциях — ну, для обозрения… Короче говоря, сначала пошутили, а потом прижилось.

— А отчего ты думаешь, что сегодня — тоже смертник?

Человечек обмахнул лоб.

— Оттого что в пистолете у него не было ни одного боевого патрона.

— Но в автобусе убитые. И девушка — она, по-моему, так и не выжила.

— Про девушку не знаю. А заложники, причем оба, убиты из огнестрельного оружия.

— Холостыми патронами?

— Винтовочными пулями.

— Как так?

— Вот так. В городе еще. Снайпером. Причем не одним.

Андрей придвинул к себе папку, листы съехали вбок. Человечек глубоко, до слез, зевнул и встряхнул головой:

— Но это еще не все.

— Что еще?

— Эти двое убитых.

— В смысле?

— У обоих руки в крови по локоть.

— И что?

— Странное, я бы сказал, какое-то попутное, возмездие.

— Ладно. А смертник — его личность установлена?

— Как и двенадцать лет назад.

— Как и двенадцать лет назад — что?

— Одиночка. Накануне сделал взнос наличными на счет… э-э… приюта, кажется. Миллион сто пятьдесят тысяч с копейками. Тютелька в тютельку, как и двенадцать лет назад — вот я о чем.

— И на этом основании ты делаешь вывод…

— На этом основании я ничего не делаю. Сумма, о которой идет речь, никогда не обнародовалась точно. Двенадцать лет назад для газет ее округлили до миллиона.

Андрей подровнял листы.

— Значит, либо это фантом, либо… — Он чихнул. — Кто-то изнутри.

— Капитан, вы сидите на мокром полотенце, — сказал человечек.

Андрей вытянул из-под себя нагретое полотенце и бросил его на ковер.

— Как тебя зовут, кстати?

Человечек, прежде чем ответить, поглядел на него исподлобья.

— Йо-рик.

Андрею показалось, что он ослышался. Он даже перестал искать носовой платок.

— Как, прости?

— Но мне больше нравится Йо. Просто Йо…

— Почему Йо?.. Впрочем, как хочешь… И, кстати, это была твоя идея… ну, весь этот маскарад с аккордеоном?

— И да, и нет.

— Как так?

— Ну… как бы… обычай. Инициация. Хлопушка в лицо. Да еще скажите спасибо, не эти кретины из канцелярии, а ваш покорный слуга… Ну, короче говоря, чистое язычество: ночью, на главной улице Факультета, вы видите то, что могли увидеть только в кошмарном сне. И в то же время это тест.

— Тест?

— Ну да.

— На сообразительность?

— На реакцию. Если бы это был тест на сообразительность, то вы его провалили.

— А ты понимаешь, что я мог застрелить тебя?

— Понимаю. Оттого и… принял. И прошу, давайте закончим об этом.

— Ладно.

— А вы вот лучше спросите, кого отрабатывали по этой, внутренней версии.

— И кого отрабатывали?

Йо смахнул со стола невидимые пылинки.

— Вас.

Андрей непонимающе улыбнулся.

— Ме-ня?

— Ну, а что ж… Ведь, судите сами, кто бы ни стоял за этим, а одного он добился. Во Дворец он пролез.

— С ума вы здесь, что ли, все посходили?

— Записывать сюда его высочество, согласитесь, было бы верным сумасшествием. Но, смею уверить, что и этот тест вы… — Йо не договорил, прерванный ударом курантов.

Андрей увидел, что держит в кулаке носовой платок.

— Ладно. Хватит на сегодня.

— Да уж… Вас бы в мой колумбарий.

— Куда?

Йо встал.

— Ну, в архив…

Росту в нем было не больше метра шестидесяти, и только теперь Андрей разглядел, что он горбат — замысловатая куртка с подкладными плечиками и капюшоном топорщилась на спине, будто под нее сунули теннисный мяч.

* * *

Доро´гой во Дворец он пробовал сосредоточиться на истории с автобусом — впереди, несмотря на ночь, был доклад Государыне, — но мысли шли вразброд. Он полез в бар за коньяком, вспомнил про доклад и пристукнул по колену. На подъезде к восточным воротам, как будто не понимая, где оказался, он привстал и прильнул к стеклу. Дорога была пуста. Полицейские маячки, медицинские тележки, белые халаты, кровь — все это сошло, словно волна, кошмар. Выдохнув, он отвалился на спинку, посидел немного, потом снова полез в бар, налил коньяку и, подразнив бокалом кого-то за потолком, выпил.