Суворовец

Андрей Посняков, 2022

1773 год, русско-турецкая война. Гремят орудия, бьют барабаны! Солдаты, суворовские чудо-богатыри, идут в штыковую атаку. Вот и пала турецкая крепость, над бастионами развевается российское победное знамя… Однако враг все еще силен, хитер и опасен, турецкие шпионы – везде. Их нужно найти и обезвредить, нужно – еще вчера. Командующий, генерал-майор Александр Васильевич Суворов, поручает это непростое задание капралу (а затем уже и поручику) Алексею Ляшину, уже зарекомендовавшему себя в подобных делах. И никто, ни одна живая душа, не знает, что Алексей – наш современник, угодивший в прошлое не по своей воле, а… Вот этот вопрос ему тоже нужно прояснить! Чтобы когда-нибудь попытаться вернуться.

Глава 2

Май 1773 г. Туртукай

Поднявшееся за широкой рекой солнце светило прямо в глаза, мешало так, что перед глазами маячили слепящие «зайчики». Что там, на середине Дуная, за рекой, не особо и разглядишь. Вот ведь видно, скользят темными тенями лодки. А чьи? Кто там? Рыбаки? Турки?

— Ста-ановись! На первый-второй рас-считайсь!

По приказу командующего полк становился в порядок: осмотреться, пересчитать своих — кого убило, кого ранило, а уж потом что-то решать, и не тянуть с решеньем.

— Р-равняйсь! Смирн-на! Правое плечо вперед шаго-о-ом… арш!

Солдаты быстро разошлись, тщательно осматривая выделенные каждому десятку участок. Выносили к лазаретной палатке раненых, отдельно складывали убитых — и своих, и врагов, а как же! Посреди лагеря, рядом со штабным шатром высилась гора трофеев: сабли, ятаганы, ружья. Кое-что из амуниции, подсумки. Каптенармусы все уже сортировали, не теряли времени даром.

— Прохора нет, — подойдя к Ляшину, Никодим Иваныч виновато развел руками. — Все осмотрел — нету. Ни среди убитых, ни среди раненых.

— Мыслишь, турки захватили в полон? — вскинул глаза капрал.

— А чего бы и нет-то? — старый солдат прищурился и покачал головой, вглядываясь в солнечно-белую утреннюю пелену, то ли туман, то ли просто водяная, поднявшаяся от реки взвесь, нестерпимо блестевшие на солнце брызги.

— Турок, он такой супостат, что всегда поживиться рад. Даже когда бежать приходится. Могли, могли прихватить, не сомневайся.

— Ну да, — задумчиво скривился Алексей. — Раз уж они своих освободили… могли и наших взять.

В серых глазах капрала заиграли недобрые искорки, рука невольно потянулась к висевшей на поясе сабле…

— Вот что, Никодим Иваныч. Надобно доложить…

— Так доложили уже, — отведя взгляд от реки, ветеран усмехнулся. — Думаю, господин генерал вот-вот погоню наладит.

Опытный воин знал, о чем говорил. Не успел он закончить фразу, как уже запела труба. Запела по-походному, зовуще — трата-та, тра-та-та. Тут же и синие флажки на флагшток у штабной палатки полезли. Что означало — всех офицеров и унтеров — к отцу-командиру. Со всей поспешностью. Быстро. Прямо сейчас.

— Ну вот, — довольно осклабился ветеран. — Ты, Алексей, ежели что — так сам напросись…

— Да уж не мальчик, чай. Понимаю.

Не прошло пяти минут, как офицеры и унтеры выстроились возле полевого штаба.

— Р-равняйсь… Смирн-на!

Командиры — дюжий усач полковник Батурин и высоченный, тощий, как жердь, подполковник Мауринов — доложили Суворову. Тот кивнул, глянул на собравшихся.

— Эх, молодцы-братушки! Что же, надобно догнать турка! Полон отбить, да и так — под хвост да в гриву всыпать.

Полковник Батурин лихо подкрутил усы;

— Все пойдем, ваше-ство! Прикажи только.

— Хорошо, — деловито кивнул командующий. — Разведка — вперед! Да, и с полста казачков — с ними же.

Ляшин едва сдержал довольную ухмылку. Вот ведь как дело-то обернулось. И просить никого не пришлось. Придерживая саблю, капрал бросился к своему десятку. Никодим Иваныч уже седлал лошадь. Хоть и пехота, а все же в разведке положено было лошадей иметь. Правда, с Алексея наездник, прямо сказать, неважный… но все ж таки. Как драгуны — до врага доскакать, а там — спешиться, да в штыковую.

Так вот капрал и действовал — по-драгунски. Уселся в седло, обернулся, махнул своим рукою — за мной. Да, подогнав лошадь, поскакал, как мог, следом за казаками по узенькой тропке-дорожке.

Именно там, в той стороне, и скрылись турки. Где-то там, видать, и были припрятаны лодки — переправиться через Дунай. И лодки — большие, лошадей ведь тоже надо переправить, не бросишь же. Пока доскачут, пока погрузятся… Есть еще время догнать. Успеть бы!

Впереди, с полверсты, неслись казаки, они и заметили первыми небольшую группу людей, придержали коней, охолонули.

— Хто такие? — сверкнув очами, грозно вопросил есаул.

— Хрестьяне мы, домнуле-господине, — сняв шапки, путники низко поклонились. — Паломники. В Негоешти идем. Обители святой поклониться.

Есаул махнул рукой, казаки покивали да поскакали себе дальше — а что зря время терять? Негоешти, да — монастырь, здесь, рядом.

Казаки-то ускакали… а вот разведчики задержались.

— Странно как-то, — обернувшись к Никодиму Иванычу, негромко промолвил Ляшин.

Придержав коня, старый солдат задумчиво пригладил усы и хмыкнул:

— Ну, паломники. Обитель рядом. Что не так-то?

— А ты глянь, как они ловко шапки сняли. Все, разом. Как будто кто приказ отдал. Не воинские ли это люди, а? Турки!

— А зачем туркам в монастырь? Взять они его — не возьмут. Стены! А этих вон, — ветеран кивнул на паломников, — для осады-то маловато будет.

— Так, может, они не для осады, — всматриваясь в толпу, досадливо бросил капрал. — Да и не к самому монастырю — к затону. За лодками! У них же теперь свои освобожденцы… да еще полон! Вот и не хватает лодок-то.

— Тут рядом еще деревня… — вмиг сообразил Никодим. — Можно и там лодки взять.

— А ну-ко, давай посмотрим — что за люди?

— Здорово, братушки! — подъехав ближе, разведчики заулыбались, как и приказал Ляшин. Выказывали радушие, однако пистолеты с карабинами держали заряженными. Ежели что — только выхватить да стрелять!

— Из каких краев будете?

Положив руку на рукоять торчавшего за поясом пистолета, Алексей сурово сдвинул брови. Излишнее радушие выказывать нынче незачем. Местное население — валахи да болгары — хоть и улыбались русским, однако особой помощи не оказывали. Боялись. Кто его знает, как там все еще сложится? Чем закончится война, кто окажется сильнее? Вдруг да опять турки? Басурмане они, это верно, но ведь — привычное зло.

— С Арджеши-реки, из села мы, домнуле-господин. А кто и из самого Букурешта.

— Из села, говорите…

Капрал покусал губу — прикидывал. Паломников — около двух десятков. Все молодые крепкие мужики — ни одной женщины или, там, подростка. Подозрительно? А весьма! Оружия при них не видать… Однако кинжалы да пистоли можно и под одеждой спрятать. Одежда… Какие-то плащи-хламиды — уж больно запыленные, грязные. Словно бы их специально в грязи валяли, да еще потоптались сапожищами. Под плащами… Хм… Внимательный взгляд капрала тут же выделил то, что ускользнуло от глаз казаков. Торопились казачки, да и нравов местных не знали.

Одежка… Под хламидами-то… ага! Вон и суджери — турецкая воинская куртка синего сукна, а вот и субуны — распашные камзолы. Люди цивильные — всякие там купцы да прочие — камзолы кушаком подпоясывают, а военные — кожаными ремнями. Вон, как у того… или, вон у этого, усатого. Господи — а что за штаны у них? Ну, точно — короткие, широкие янычарские! И длинные чулки. При всей своей «отуреченности» местные христиане такую одежку не носят!

Что ж… Ляшин покусал губу — думать нужно было, соображать как можно быстрее. Десяток разведчиков — минус Прохор — девять — против двадцати турок. В полон те не сдадутся — точно. Значит… Значит — быстрота и натиск! И — подать сигнал ускакавшим далеко вперед казачкам. Впрочем, те все же услышат выстрелы… Которые обязательно будут!

Хотя… а вдруг — это все же паломники? Совершенно мирные местные люди. И получится, что русские солдаты их вот взяли и перебили! Ни с того, ни с сего. Это уж совсем негоже, совсем. Как бы спровоцировать их, что ли… Чтоб сами напали. Первыми. Если уж все же они — турки. Что-нибудь такое сказать, сделать… А, кого-нибудь одного подозвать да спросить что-то — и пусть перекрестится, что не врет! Правильно! Пусть перекрестится. Турки-то — магометане, уж точно креститься не станут.

— А ну-ка, вот ты…

Поворотив коня, капрал вытянул руку — подозвать первого попавшегося… И вдруг вздрогнул, увидев блеснувшие из-под крестьянской шапки знакомые синие глаза. И лицо было знакомым, еще бы! Тот самый левенды-лейтенант! Бретер-турок. Из полона, ага…

Тот тоже узнал…

Мгновение, доля секунды…

Тонкие губы скривились в злобной усмешке. Угрожающе сверкнули глаза. Правая рука ловко нырнула под плащ… Сверкнул на солнце брошенный узкий клинок!

Вне всяких сомнений, кинжал угодил бы Ляшину прямо в сердце! Однако капрал уже был начеку. Пригнулся, выхватил из-за пояса пистоль со взведенным курком. Клацнув, сработал пружинный замок. Ударил кремень по затравочной полке, высек искру… Выстрел!

Тяжелая пуля попала прямиком в грудь незадачливому турецкому лейтенанту! Отбросила, швырнула бедолагу в кусты, в придорожный овражек! Что и говорить — судьба.

Тут же разом ахнули карабины! Все вокруг заволокло плотным пороховым дымом. Однако турки наутек не бросились — храбрецы! Кто-то выстрелил в ответ, кто-то выхватил припрятанные ножи и ятаганы. Завязалась короткая схватка, страшная и кровавая… И преимущество здесь было у русских разведчиков: все же конные да при саблях! Все же двое солдат упало — ранены? Убиты?

— Руби, братушки!

Отдав жесткий приказ, Ляшин сунул за пояс пистоль — некогда уже заряжать — и выхватил из ножен трофейную турецкую саблю. Пустив коня на врагов, рубанул с оттяжкою, как учили, как, хвастаясь, показывал не так давно кто-то из удалых казачков…

Тю, а вот и они! Явились, послали полдюжины молодцов, услыхав выстрелы. Да тут уж кончено было дело…

Двое наших погибло. Один — ранен. Правда, легко в руку, но все-таки. Что же касаемо супостатов… кто убит, кто сбежал все же… Никого из тех, кого можно было бы допросить, не осталось.

— За лодками они шли, — нагнав казаков, доложил Ляшин бравому подъесаулу. — За чем же еще-то?

— За лодками? — сдвинув на затылок шапку, казак ненадолго задумался. — А что, так, верно, и было.

Капрал же ковал железо, пока горячо:

— Я вот думаю, может, нам эти лодки взять? Ну, одолжить на время. Коль уж их там турки ждут… А тут мы…

— Ага, — покивал казачок. — Смекаю. Только — кто бы знал, где турки-то?

— Осмелюсь доложить, ваш-бродь, — без особой субординации вступил в разговор Никодим Иваныч. — Где турки — тут ясней ясного. Где-то на бережку прячутся и недалече. Лодок ждут.

— Вот тут и мы — с лодками, — Алексей поправил саблю. — А уже вам дадим знак — явитесь.

— Ну, пусть так, — махнул рукой подъесаул. — Так и сговоримся. Вы, как вражин увидите, знак подайте. Ну, пальните два раза кряду в воздух. Ну и мы, ежели допрежь вас заметим — тоже известим.

На том и договорились. И правда, куда как легче хитрого врага с двух сторон искать — и с воды, и с суши.

* * *

Монастырские дали лодки не сразу, пришлось договариваться с игуменом, на что ушло как минимум с полчаса. Алексей все переживал — успеть бы! А ну, как турки не станут дожидаться добавочных лодок, обойдутся теми, что есть? Ищи их тогда, свищи. А с ними — и Прохора Анцыферова, угодившего невзначай в полон молодого солдата. Эх, Проша, Проша — да жив ли ты еще? Ну, коли турки за лодками отрядец выслали, то… Еще не все потеряно, еще есть надежда, что все пленники — по прикидкам человек с дюжину — живы.

Турецкие солдаты, особенно наемное воинство — левенды, воевало не за просто так. Не только за жалованье, за деньги, но и — в большей степени — за добычу. Так что любой рейд без взятой добычи — даже и разведывательный — это не рейд вовсе, а так, бесполезная прогулка, пустая трата времени. К слову сказать, все солдаты в те времена добычу любили вовсе не менее турок, но европейские армии были все же поставлены хоть в какие-то рамки. И знаменитый воитель принц Евгений Савойский, и тот же прусский король Фридрих в первую очередь дисциплины требовали. Сперва устав соблюдай, а уж потом — все остальное. Кто же запрещает вражьи города грабить-то? Но грабеж — грабежом, а устав — уставом. Изволь соответствовать. А не будешь — расстрел. У турок же, даже у янычар, порядка было меньше. Хотя дисциплину и те поддерживать пытались — и весьма жестко.

Монахи дали просителям всего-то три лодки. Правда, одну — большую, вместительную, о четырех веслах. Да больше разведчикам и не потянуть было! Всего-то семеро и осталось, ну, еще казачков попросили. Игумен обязательно наказывал лодки вернуть — ну, это понятно. Куда они, лодки, денутся-то? От ружейных пуль да сабель им вреда особого нет, ко дну не пойдут всяко.

Усевшись на носу передней посудины, Ляшин до боли в глазах всматривался в низкий, заросший черноталом да ивою берег. Впереди виднелась широкая синяя лента — Дунай! Именно туда впадала протока, точнее сказать — речка Арджеш. По ней сейчас и плыли. Переговаривались вполголоса, а больше молчали, присматривались, держа оружие наготове.

Алексей все думал — правильно ли плывут? Правильно ли решили — повернуть за мысом направо и дальше плыть по течению. Так ведь и да — правильно! На высоком противоположном берегу — крепость Туртукай с турецким гарнизоном и артиллерией. Именно там, вниз по течению верст пять-семь будет. Именно вниз — и туркам-то как раз в Туртукай надо. Тогда какой им смысл вверх по течению забираться?

Капрал рассуждал вполне логично. Однако так ли думали турки? Может, как-то по-другому решили, всех-то их раскладов Ляшин не знал, догадывался только. Вот, должны бы вражины здесь, по бережку, в кусточках прятаться. Под ивами плакучими, в камышах, за рогозом. Вон, хотя бы тут — омуток, заводь — хорошее, удобное место.

Что-то вдруг мигнуло с берега, ожгло, резануло глаза. Какая-то резкая вспышка! Словно кто-то зеркалом зайчик пустил… Ну, пусть не зеркалом — пусть подносом серебряным, медным…

Вот снова вспышка! Солдатушки переглянулись — заметили, сложно было бы не заметить. И что это? Условный знак? Как-то на него ответить надобно? Или просто… ну, мало ли что там блестит?

— Сворачиваем! — капрал решительно махнул рукой. — Готовьте оружие.

Все головы разведчиков были обмотаны кусками ткани — треуголки сменились на тюрбаны, на чем настоял Алексей — для маскировки. Так вот и плыли…

С левых бортов ударили весла, справа же, наоборот — застопорились, вспенили воду… Лодки разом повернули к берегу, погребли…

— Эвон, Лексей, смотри-ка! — придвинувшись, зашептал Никодим Иваныч. — Под ивами-то… лодки, кажись.

— Да то не лодки! То барки целые…

— Турки!

— Ага! Ну, вот они, встретились… Не ошиблись, значит… ага.

— Казачкам знак подавать будем? — старый служака кивнул на пистолет.

Ляшин отрицательно повертел головой:

— Рано еще. Спугнем. Вот подплывем ближе…

— Там вот дальше, за излучиной — Ольтеницы… — Никодим Иваныч всмотрелся вперед. — Селенье большое. Наши там.

— А! — капрал неожиданно улыбнулся. — Это мы такой круг дали? Почитай, на место вернулись.

— Ну да. Не пора еще стрельнуть-то?

— Еще чуток подойдем.

Весла мерно взбивали воду. Уже стали хорошо видны и лодки, и сами турки — в тюрбанах, в длинных камзолах, с саблями. Кто-то смеялся, кто-то махнул рукой. Приподнявшись, Алексей помахал в ответ. Вытащил пистолет, обернулся:

— А вот теперь — пора. У кого пистолеты?

— У меня, господин капрал.

— Ну, давай, Авдей. Я первым стреляю, а уж ты — сразу следом. Да только не вздумай в небо палить. Так, ребята — суши весла! Кончайте, говорю, грести. Так и другим передайте.

Лодки замедлили ход и почти застыли — здесь, в затоне, течение почти не чувствовалось.

До берега осталось шагов сто или чуть поболее. Для пистолетного выстрела, пожалуй, что многовато. Ну, так, а что пуле-то зря пропадать? Вдруг да угодит в какого вражину? А не угодит, так испугает — мимо просвистит.

Тихо было кругом, безветренно, начинался солнечный весенний денек. По российским меркам — так и вообще уже летний. Вон, теплынь-то. Птички поют, рыба на плесе играет. Красота! Чем не жизнь? Если бы не война, не турки. Турок надо было бить, надо. Турецкий султан завсегда крымского хана поддерживал, а уж крымцы — людокрады первые! Сколько горя от их набегов. Сколько слез, пожарищ, крови… Ничего! Разобьем турок — а там и до Крыма руки дойдут.

Тщательно выцеливал — хотя какое тут, к черту, прицеливание! — какого-то дюжего турка в длинной зеленой накидке — фередже — поверх блестящей кирасы. Видно, начальник. Не этой ли кирасой знак подавали. Вон, рядом худой черт какой-то с подносом стоит… Ну да, поднос — круглый, серебряный…

Грянул выстрел!

Пуля конечно же не попала в турецкого начальника-командира. Угодила уже на излете в поднос, выбив его из рук худого. Тут же прозвучал еще один выстрел — Авдея Ниходова, солдата не молодого уже, но и не очень-то опытного. Так, серединка на половинку, но парень лихой, других в разведку не брали.

Турки сразу же всполошились, забегали — выслали пару лодок наперехват. Правда, на берегу, за деревьями уже слышалось громовое «ура»! То казачки явились на условный сигнал. Быстро. Да и что им тут скакать-то было?

Видно было — и хорошо слышно! — как с молодецким гиканьем вылетели казачки на плес, как выплеснулись на берег да взяли турок на сабли и пики. Быстро и для врагов — безнадежно. И без того потрепанные во время неудачного ночного рейда турки, как ни старались, достойного сопротивления организовать не смогли. Напрасно махал сабелькой начальник в кирасе и зеленой фередже. Домахался — полетел в воду с раскроенным черепом. Кое-кто из врагов, правда, попытался отстреливаться, засел в ивовых кустах. Казачки ударили прямым залпом из карабинов. Ну, ведь любо-дорого посмотреть! Только ошметки полетели. Что от ивы, что от вражин.

Чу! Из зарослей камышей и осоки вдруг показалась пара узких челнов, явно направляющихся наперерез монастырским лодкам. В каждом — с десяток воинов, не считая тех, кто на веслах. Полетели стрелы… Пара нашли себе цель, поразив двоих казаков на большой лодке.

— Пригнись! — резко ныряя на палубу, скомандовал Ляшин. — Заряжай! Пли!

Заряжай — это он зря скомандовал. Ружья и так были заряжены, рявкнули залпом. Тяжелые пули вышибли пару весел, проломили борта челноков. Несколько турок попадали в воду.

— Зар-ряжай! Лучников бей.

Лучники — это было плохо. Пока перезарядишь пистолет или фузею… Этим же ничего не надобно. Знай, мечи стрелы, покуда не кончатся. А стрел-то — целый колчан.

— Эх, вот у нас башкиры — тоже с луками… — завистливо пробормотал кто-то из казаков. — Вот бы их сейчас…

Солдатушки работали споро. Усевшись на мокрое днище лодки, ловко затолкали шомполом бумажный патрон, насыпали на затравочную полку порох…

— Стрелять по готовности. — Зарядив пистолет, Алексей осторожно высунул голову… и едва не получил между глаз стрелу! Хорошо, уклониться успел — просвистела, зараза, над левым ухом. Мимо! Стрела — не пуля.

— Пли!

Бахнули вразнобой, как и было указано. Тут уж расстояние невелико, тут уж не промахнешься!

Вот еще один турок полетел в волну… за ним другой, третий… Тут только вражины задумались, повернули свои челны, поставили поперек течения…

Да только зря! Отвалив от берега, уже поспешала по помощь разведке широкая трофейная барка. Те, что в челноках, заметили ее уже поздно — когда грянул залп!

— А-а-а! Вот вам! — переведя дух, злорадно захохотал Авдей Ниходов. Приложившись к ружью, выстрелил… — Вот вам, басурмане, вот!

Никодим Иваныч между тем навострил глаза:

— Ужели Проша? Лексей Василич, глянь!

И впрямь — на носу барки примостился пропавший Прохор Анцыферов, целясь во врагов из трофейного мушкета. Выстрелил… Застил все барку дымом…

— Прохор, эгей! — когда дым рассеялся, Алексей помахал рукой. — Ты жив там, как?

— Да жив! — молодой воин радостно заулыбался. — Басурмане побили малость, а так… Ну, я им счас, ага…

Парень вновь приложился к мушкету… только вот стрелять уже было не в кого. Полупустые, с редкими оставшимися трупами, челны медленно уносило течение. Кто-то из раненых турок все же еще пытался грести…

Преследовать не стали.

— Черт с ними. Кто уж спасся — тому дьявол помог, — раскуривая трубку, заявил подъесаул.

Монастырские лодки одна за другой причалили к берегу.

— Гляди-ко, тут у них еще и добра сколько! — выбравшись на берег, радостно оглянулся Ниходов.

В большой плоскодонке, полувытащенной на прибрежный песок, лежали свернутые в рулоны ковры, кованые сундуки, одежда, золотая и серебряная посуда — в том числе и подносы — и прочее добро, награбленное турками в прибрежных селениях, а то и в русском обозе.

* * *

Свой небольшой отряд в количестве около двух тысяч человек Суворов получил еще в начале мая. Все понимали, что генерал-майору, герою войны в Польше, дали роль простого полковника. Отправили на передовую с такими куцыми силами, что предпринять ничего серьезного будущий генералиссимус просто не мог.

Однако по виду отца-командира никто бы не мог сказать, будто бы тот погрузился в уныние. Отнюдь!

— Ах, молодцы, молодцы лихие! — от души смеялся Суворов, узнав итоги разведывательного рейда. — Лодки, говоришь, попросили. И что, дали монахи? Так вы их вернули уже, лодки-то?

— Ой, господин генерал-майор, — почтительно стоявший у командирской палатки капрал виновато развел руками. — Забыли, поди, отдать-то! Я сейчас побегу, напомню.

— Потом напомнишь, — опустившись на раскладной стул, Александр Васильевич вытянул ноги.

Высоко в небе припекало солнце. Пахло сухой травой, цветами и еще чем-то таким, родным… Сенокосом пахло!

Ах, сенокос, сенокос. Все солдатушки да и многие унтеры были из крестьян, что такое сенокос — знали. Вот и сейчас вспоминали многие.

— Эх, пойдем, бывало, сено косить. Не на день — на неделю-другую. На одном лугу — мы, на другом — дальняя деревня. Девки! Шалаши, костры. Вот тут и женихаться! Песни до утра и там… это…

— Дак, когда и косить-то? Коли всю ночь проженихаешься?

— Вот и я к тому…

Впрочем, капрал Ляшин этих рассказов не слышал — все у палатки стоял, ждал распоряжений!

И таковые последовали. Ну, так ведь не зря же Александр Васильевич к себе сразу после совета штабного вызвал! Не просто же лясы поточить.

— Лодки, говоришь…

Суворов задумался, прикрыв глаза рукою, то ли от солнца, то ли так лучше ему думалось.

— Значит — лодки! Нам, братец ты мой, надобно Туртукай потрясти. Ну, не взять даже, а так — тряхануть… чтоб турок отвлечь от Силистрии. Ну, а даже и взять… — тут Александр Васильевич неожиданно улыбнулся. — Да уж. Мысли, взять — это нехудо выйдет! Правда, там гарнизон четыре тысячи, а нас всего две… Ну да не числом воюют — уменьем! А? Как мыслишь, капрал?

— Если надо — возьмем! — вытянулся Ляшин. — Не числом, так уменьем. Лодки, думаю, на Арджеше-реке можно найти. И монастырские, и деревень рыбацких там много. Найдем лодки, ваше превосходительство. Найдем.

— Молодец! — генерал-майор одобрительно тряхнул кудрями. — Сегодня и отправимся. И за лодками, и так… посмотреть. Что к чему — прикинем. Казачки-то как с лодками?

— Гребут исправно!

— Ну так, чай, с Дона! К гребле с детских лет привычные. Их за весла и посадим. Когда лодки найдем.

* * *

На следующий день уже и отправились, сразу с утра, едва успев отдохнуть после вчерашней схватки. Сам Суворов с верным денщиком и хорунжим Епифаном, казачий разъезд и разведчики — Ляшин, Никодим Иваныч и спасенный из турецкого плена Прошка.

Последнему вчера выписали на орехи, чего уж! Хлебнув бражки, допытывались: как это его угораздило в полон попасть?

— Да как, как… — Прохор смущенно хлопал глазами. — Да вот так! Одного басурмана на штык, второго… А тут — бум! Что-то в башку прилетело. Очнулся уже связанный, в лодке. Вокруг — турки. Лопочут по-своему, смеются. Пошевелиться не дают — сразу ногами пинают. Ну да я извернулся. Уже потом, как пришел в силу… Да и у басурман замятня вышла — погоню заметили. Тут и я ослобонился. Стукнул стражника кулаком, своих развязал, да…

— Ну, дальше мы видали. Герой!

— А шишка-то у тебя знатная! Чай, не пушечным ядром?

— Ядром-то ему бы башку снесло!

— Знаю, что снесло б. Шуткую!

* * *

На реке Арджеше, у монастырских рыболовных мест — тоней, и остановились. Александр Васильевич с казачками наскоро усвистал в Негоешти, договариваться с игуменом насчет лодок. От речки до монастыря было верст десять. Пока туда, пока там, обратно еще — часа на два-три, не менее. Те лодки, что брали вчера, вчера же и вернули, уже ближе к ночи — пригнали к монастырским рыболовным мосткам — тоням.

— Что ж, выходит, нам опять эти лодки спрашивать? — усмехнулся Никодим Иваныч. — Тогда бы и не возвращали уж. Сговорились бы так.

* * *

Нынче о монастырских лодках беспокоился сам командующий, делом же разведки было с той же целью обойти все окрестные деревни. Ну, и осмотреться — что тут да как.

Лодки Алексей нашел не сразу — то есть мостки-то у каждой деревни имелись, только вот местным крестьянам не очень-то хотелось расставаться со своим добром даже на время и за приличные деньги. А вдруг да что как? Ядро турецкое лодочку разнесет в щепки или еще что-нибудь такое случится.

— Вот ведь люди! — ругался Прохор. — Мы их от турок ослобоняем, а они… Хрестьяне называются — тьфу! Жадные — хуже турков.

— Да уж, они такие, — присев на плоский камень на околице одной из деревень, Никодим Иваныч раскурил трубку и блаженно зажмурился, наслаждаясь неярким, скрывшимся за полупрозрачное облачко, солнышком. Добрый нынче выдался денек — не жаркий и не дождливый. В такой сено косить хорошо.

— К туркам-то они привычны, — ветеран выпустил изо рта клубы дыма. — Завсегда при них жили.

— Что ж, не примучивают их турки-то?

— Примучивают. Да, похоже, не особо. Бар здесь никаких нет, крепостных — тоже. Начальство турецкое далеко, янычары раз-два в год наезжают. А так — старосте своему подчиняются да подати платят. Чего не жить?

Усевшись рядом, в траву, Ляшин покачал головой:

— Ох, Никодим Иваныч, крамольные ты речи ведешь! Сейчас скажешь — под турком-то местным лучше, чем при нас.

— Не лучше — привычнее. Они турку кланяются, а наши крестьяне — барину. Что турок, что барин — все, что хотят, могут. Крестьяне для них ровно скот. Турки так ведь их и зовут — скотина, райя.

— То-то я и смотрю — не особо нам местный люд помогает, — покачав головой, Прохор задумчиво посмотрел в небо, — но и не мешает. Так, живут, как и жили.

— Думаю, и при нас они так же будут жить, — жуя травинку, философски заметил капрал. — Не лучше, но точно не хуже. Только подати будут не турку платить, а матушке Екатерине. Может, даже и поменьше чуток.

— А может, царица-матушка вообще их от всяких податей ослобонит!

— Может, но ненадолго. Говорю же — все так и останется. Как жили, так и будут жить — слободами. В крепостные их, чай, не отдадут, все землица сия — государевой будет. Однако вера — Христова!

— Вот за Христову-то веру могли бы лодки и бесплатно дать, — Прохор недовольно сплюнул и, вздохнув, посмотрел вдаль. — Помнится, была у меня в деревне зазноба… Так барин ее… гостям…

Больше ничего не сказал парень. Посмурнел лицом, задумался.

— То так, Проша, — выплюнув травинку, негромко протянул Алексей. — Однако, думаешь, свободным жить легче? За тебя, за всю твою жизнь — барин думает, а здесь — командиры. Считаешь, думать да за других отвечать — просто? Люди-то и за самих себя отвечать не приучены… а, Никодим Иваныч?

Старый солдат хмыкнул и принялся выколачивать трубку о камень. Вытряхнув пепел, скосил на командира глаза да промолвил лукаво:

— А у тебя, Алексей Василич, мысли-то покрамольнее моих будут!

* * *

Лодки все же нашли, и довольно быстро. Кто-то дал с удовольствием, едва завидев в руках ветерана звонкие серебряные монеты. Кто-то не хотел давать, смотрел с явной враждебностью и подчинился лишь нехотя, со страхом и тщательно скрываемой злобою. Впрочем, нашлись и такие, кто отдал свой челн с радостью, и даже бесплатно — за-ради единоверцев! Вот так. Разные люди здесь жили. Разные.

Ближе к обеду явился Суворов, сразу же послав часть казачков в лагерь — за гребцами. Александр Васильевич выглядел довольным, шутил и фальшиво насвистывал какой-то военный марш. Похоже было на то, что с игуменом сговорились, ко всеобщей выгоде.

— Ну, теперь можно и глянуть — что тут да как. Седлай коней, разведка!

— Господин генерал-майор! — подскочив, Алексей выпятил грудь. — Разрешите доложить?

— Ну, докладывай.

— Господин генерал-майор, Александр Васильевич, осмелюсь доложить — лучше бы на лодках проплыть, чем на лошадях. Местность тут разная — то кусты, то буераки. Лошадка-то может и не пройти, а вот челны… Тем более и искать ничего не надобно, эвон, лодок-то у нас нынче — ого-го!

— Эге-ге! — скривившись, передразнил Суворов. — Хитер ты, парень, как я погляжу. Это уже не доклад — это предложение… И… хм… — не такое уж и плохое. Ладно, лодки так лодки… Давай на весла… Епифан! Ты тоже со мной. И ты, и ты…

— И я, господин генерал-ма…

— А, разведка! Ну, как же без вас?

Отплыли на тех челноках. Выбрали, чтоб поуже, побыстрее. Лихо спустились вниз по течению, к заросшему осокой мысу. Сразу за мысом блестел нестерпимой синью Дунай.

Как выплыли к большой реке, командующий приказал держать ближе к берегу, к затону. Взял у Епифана подзорную трубу, приложил окуляр к правому глазу, внимательно осматривая противоположный — турецкий — берег. Высокий, с кручами… Посмотрел, покусал тонкие губы… и неожиданно передал трубу Ляшину:

— А ну-ка, капрал, глянь. Посмотрим, что скажешь.

Алексей всмотрелся… кое-что он приметил сразу, еще из лодки, так сказать, невооруженным взглядом, теперь же представилась возможность рассмотреть все гораздо подробнее.

— Ну-ну, не молчи, капрал! — Суворов нетерпеливо дернулся. — Давай, говори, что видишь.

— Вижу кручу… Камни, кусты… — перечислил Ляшин. — Камни эдак плотненько сложены. Не похоже, чтоб сами собой… Блестит что-то… Ага — пушки!

— Молодец! — хмыкнув, генерал-майор одобрительно рассмеялся. — Турецкую батарею заметил.

— Там, левее — еще одна… А чуть ниже — воинский секрет. Наблюдатели.

— С чего так решил? — Суворов по-настоящему удивился, даже приподнялся в лодке, словно собрался вот прямо сейчас, как есть, в сапогах и мундире, прыгнуть в воду и добраться до того берега вплавь — там и рассмотреть все пристально.

— Дымок, ваш-бродь, — вполголоса пояснил разведчик. — Во-он, над черноталом. На костер не похоже, на пожар — тем более. Думаю, табачный дым. А кто там может курить?

— А ну, дай-ка трубу… — отец-командир вновь приник к окуляру. — И впрямь — дым. Точно — табак. Ага, вот и турки… Наблюдатели, да! Молодец, капрал — глазастый. Я-то их поначалу и не приметил…

Передав трубу Епифану, Александр Васильевич приказал медленно грести вниз по течению. Сам же задумался, вытянув ноги… Разговаривал эдак негромко, вроде бы сам с собою:

— Значит, устье Арджеши-реки у врага полностью под контролем. Тут тебе и артиллерия, и наблюдательный пост. Незаметно не прошмыгнешь. Ночью разве что… Хм… ночью…

— А луна, господин генерал-майор? — не выдержал Ляшин. — Может, лодки незаметно вниз по течению переправить… версты на две, на три… Ну, если и там пушек нет…

Суворов саркастически хмыкнул:

— Ну, ты мне еще посоветуй, поди! Хотя… в чем-то ты прав, да… Ночью — да! Но и не здесь… Сейчас проплывем, глянем. Эй, гребите шибче! Ага… Придумать бы теперь, как нашу лодочную ораву мимо вражеского секрета провести. Ночью… да, но луна. Да и лодок у нас — почти целый флот!

— А если по берегу, на подводах? — снова влез Ляшин.

На этот раз командующий его не одернул.

— На подводах, говоришь? А что? Всего-то версты на три… Епифан, слыхал? Займешься.

* * *

Как ни прикидывай, а для разведки боем Суворов мог выделить всего-то человек пятьсот — против четырех тысяч турок. Ну, на то и разведка… Не крепость же брать… хотя… Эх, еще бы столько же!

— Вестового ко мне! Так… живо скачи к Салтыкову, он тут недалече, знаешь, где. Граф. Почитай, наш сосед. Вот и путь по-соседски людишками-то и поможет. Нам бы еще человек пятьсот пехоты… Ну, что даст. В письме все написано. Вперед!

— Слушаюсь, ваш-с-тво!

Отдав честь, вестовой прыгнул в седло и тут же умчался — только пыль под копытами заклубилась.

Генерал-майор, один из признанных героев этой войны, граф Сергей Владимирович Салтыков выделил лишь пятьсот карабинеров. Что смог. Карабин — не тяжелая убойная фузея со штыком, в рукопашную действовать им, мягко говоря, несподручно. Да и метко стрелять… Что карабин? Просто короткое кавалерийское ружье, которое можно было носить за спиною да использовать при нужде. Какой там, к черту, в кавалерии штык? Какая меткость? Ну, насчет меткости — попробуй-ка метко постреляй с коня на скаку! Так что не в меткости дело — в удобстве. Из тяжелых ружей — фузей — тоже особо метко не выстрелишь. Исход боя тогда решали залпы! Иногда — всего один, но удачный. Ездящая пехота — драгуны — сражающиеся в пешем строю, имели уже не карабины, а специальные драгунские ружья, обычных пехотных ненамного короче и легче.

— Эх, не карабинеры нам бы нужны — пехота! Ну, что есть — то есть.

Посетовав, Суворов махнул рукой и приказал всем строиться.

* * *

В последнюю, перед «поиском»-рейдом ночь десятку Ляшина вновь выпало нести караул. Просто подошла очередь. Можно было бы, конечно, поменяться… но ведь не с Хлудовым же! Тот еще гад, хуже турка. Разве что… А, впрочем, выспаться можно и днем, после караула. Как раз перед рейдом.

И вновь расположились засадою у реки. На этот раз — у Дуная. Ночь выдалась не то чтобы холодная, но… какая-то промозглая, что ли. На Ляшина даже озноб напал — иль это от волнения перед завтрашним рейдом?

Выбравшись из караульной палатки, молодой человек поежился да, помахав «для сугрева» руками, отправился проверить пост.

— Стой! Кто идет?

— Ревель!

— Нарва! Проходи… Что, Лексей Василич, не спится?

— Да какой тут, к ляду, сон!

Можно было не сомневаться, разведчики несли службу исправно, на посту никто не спал, не курил даже. Впрочем, из курящих тут был один Никодим.

— Что, Никодим Иваныч, так трубку-то и не раскурил?

— Дак приметно больно — огонь, — тихонько посмеялся старый служака. — И запах еще. Вдруг да кто подберется — точно учует.

— Это верно, да…

Где-то недалеко, справа, вдруг послышалось лошадиное ржание и стук копыт. Караульные сразу же напряглись, приготовили ружья…

— Эй, где вы тут? Ревель! — подъехав, промолвил кто-то из всадников.

— Нарва, — с облегчением отозвался Ляшин.

Свои. Казачий разъезд. Да и откуда здесь чужим-то взяться?

— Что там, братцы? Тихо все?

— Да покуда тихо.

Захрипели лошади. Снова стук копыт. Стихло все… Лишь месяц висел в черном ночном небе в окружении мигающих звезд.

Судя по месяцу, через час следовало сменить пост. Поставить вместо Никодима с Прохором Авдеева… и еще кого-нибудь с ним — и тех уже до утра. Самому же… пойти вздремнуть, что ли? А что?

Снова заржала лошадь. Резко так… и вдруг так же резко ржание оборвалось. Опять казачки… Ну, их тут нынче много.

— Одначе нехорошо, — прислушиваясь, озабоченно молвил ветеран.

Капрал резко повернулся:

— Что нехорошо, Никодим Иваныч?

— Да лошадь. Словно бы ей ноздри заткнули. Ну, чтоб не ржала.

— Думаешь, не казаки это? Кто-то чужой?

— А что, Алексей Василич, думать? Глянуть надо. Там дорожка есть… как раз от реки.

— Так глянем. Прохор, пошли… Осторожно только — ноги не поломай.

Насчет ног господин капрал пошутил — хоть здесь, в зарослях, и темновато, несмотря на лунную ночь, однако места кругом давно уже были обхожены и хорошо караульным знакомы. Каждый камень, каждый кусток, каждая ямка.

Так что шли спокойно, уверенно даже. Не то чтоб как по столичному Невскому, но как-то вроде.

Первым неладное заметил Прохор. Присел резко — за ним и Ляшин. Пока что — не думая. Чтоб луна в спину не светила.

Впереди, за ивами, фыркнула лошадь.

— Лошади… — прошептал молодой солдат. — Навозом пахнет — чую. Не одна лошадь…

— Казачки? — вслух предположил капрал. — Если они, то почему так тихо? Наши донские парни обычно не шибко стесняются. Даже в разъезде могут лясы точить. Что-то я никаких разговоров не слышу…

— Не, говорят… Бормочут что-то. Ну, тихо так… Может, поближе, к кустам. Там луг заливной… В ночном кто-то? Пасет лошадей?

— Тогда бы костры жгли!

— Да уж. Костра что-то не видно. И дымом не тянет…

Караульные осторожно прокрались к ивам. Затаились, глянули на заливной луг…

— Мать честная! — Прохор едва не выругался. Еще бы!

Над лугом, над серебристой травой бесшумно плыли кони! То есть не плыли, конечно, так, шли себе… А всадники спешились, вели лошадей под уздцы… Интересно, с чего бы казакам спешиваться?

Да, потому что не казаки это были! Совсем не казаки.

— Турки! — с ненавистью ахнул Прохор. — Вот ведь сволочи! Переправились где-то уже…

— Давай-ка быстро отсюда… — шепот капрала казался просто шелестом листьев. — Ты — к нашим, предупреди. Я — к казачкам.

— А вдруг вражины…

— Не успеют! Казачки-то совсем рядом.

* * *

Магомет Конаклы, Конаклы-эфенди, лейтенант, командир конного бейлика, был нынче доволен судьбой. Ну, везло! Везло же, слава Аллаху, всемилостливому и милосердному. Был простой человек и вот уже лейтенант, эфенди! Там, глядишь, дорастет и до бея — а бей это уже совсем другой коленкор! Такое звание и наследникам передать не стыдно. Правда, пока что не было у Конаклы-эфенди наследников, как не было и жены. Ничего, скоро и жены, и наложницы будут, да еще и богатство! На то она и война! Вот кем бы он, Магомет Конаклы, был без войны? Водоносом в Измире? Хорошо, обратил на себя внимание бея, а тут как раз и война. Поначалу — простой солдат-сипах — Магомет быстро снискал среди сослуживцев нешуточное уваженье и страх, тоже нешуточный. Потому что смел был, быстр, как лесная лань, и еще — жесток. Жесток и со своими, и — тем более — с неверными. Ах, как нравилось Магомету рубить головы врагов! Вот ведь счастье-то! Ну да — настоящее воинское счастье, и он, Магомет Конаклы, это свое счастье нашел. Нынче он уже не простой сипах, а лейтенант, эфенди, и не в пехоте. Хотя, конечно, драгуны-секбаны не совсем конница — бьются-то в основном пешими. Ну и что с того? Все равно — на конях! Быстрота, удаль, натиск! И все вражеские обозы — твои. И еще — маркитанты. Маркитантки… рыжие гурии, ах… Одной такой Магомет недавно сломал спину. Гордая слишком была! Можно было бы еще содрать с живой кожу — так померла, змея. Ну, туда и дорога. Еще будут гурии. Много. Еще не с одной можно будет кожу содрать. На то и война. И он, Конаклы-эфенди, на этой войне — не последний. Хоть и небольшой, но начальник, командир местных войск — йерли кулу. Вообще-то «йерли кулу» — «местные рабы» — те еще были вояки! Но Конаклы-эфенди их вымуштровал, запугал, как мог, и теперь — любо-дорого посмотреть. Не на всех, конечно, но хотя бы на большинство. Орлы! Молодцы один к одному. Бесшабашные, жестокие, храбрые.

Нынче лихой рейд! Побить урусов, пограбить обоз, заодно прихватить девок из местных деревень, урусам покорившихся. Девок поначалу — на круг, потом — на рынок. Продать — хороший будет бакшиш, якши!

— Якши! — хищно ухмыльнувшись, Магомет погладил эфес сабли и, поправив фереджи, бросил взгляд на своих подчиненных.

Хорошо шли! Не шли — плыли. Как корабли, плыли по серебристому лугу, залитому лунным светом. Беззвучно, словно в волшебном сне. Уже скоро и по коням, в седла… И — в бой! Возникнуть в ночи неожиданно для врага, налететь, разбить, разгромить… Эх, вдосталь помахать саблей! Пусть верный клинок этой ночью напьется крови врагов. Досыта! Алла иль-Алла! Аллах велик и все мы — дети его.

Еще раз поглядев на луг, на мерцающую в окружении звезд луну, Конаклы-эфенди прикинул, что пора бы и начинать. Обернулся, вытащил саблю… Но скомандовать ничего не успел!

Резко разорвав тишину, вдруг прозвучали выстрелы! Шальная пуля попала Магомету в шею. Лейтенант захрипел, повалился в траву безжизненной куклой. Дух его покинул тело, устремясь… в кущи ли райские или совсем уже наоборот — кто бы знал?

Потеряв лихого своего командира, турки оказались в растерянности. Это же были не столичные войска и не янычары, а всего лишь местные — йерли кулу. От таких ждать геройства без командирского пригляда — зря время терять.

Тем более было от чего прийти в растерянность! Откуда-то слева вылетели вдруг, казалось, прямо из ночи, неудержимые демоны верхом на черных конях! Громыхнули, плюнули огнем пистолеты и карабины, грозно сверкнули сабли и наконечники пик.

С молодецким гиканьем помчалась казацкая лава, не давая пощады врагам. Наискось, по всему лугу. Ударила туркам во фланг, неожиданно, жестко. Большая часть врагов погибла тут же, кто-то угодил под саблю, кто-то под пику, а кое-кто и пулю словил. Как молодой командир отряда, эфенди, лейтенант.

Серебряная трава окрасилась вражеской кровью, и казалось, кровавой стала луна. Часть турок все же пытались спастись — бежали к реке, к Дунаю, бросив всё. Спаслись ли? Скорее всего — да, никто ведь их толком и не преследовал. Так что — спаслись. Если не утонули в реке. Дунай широк — переплыви, попробуй!

* * *

За этот ночной бой весь караул Ляшина удостоился личной благодарности отца-командира. Суворов ведь тоже этой ночью не спал, все планировал, как лучше провести рейд. И тоже решил — ночью. Как вот эти турки. Только туркам не повезло… Повезет ли русским?

— Турок не дурак, однако, — встречая рассвет, Никодим Иваныч раскурил трубку. — На том берегу у него и пикеты, и пушки. И еще — крепость целая!

— Ну, крепость, чай, штурмовать не будем, — присаживаясь рядом с ветераном на старое, поваленное ветром, дерево, покачал головой Прохор. — Сказано же — разведка боем. Поиск! Ну и вниманье врагов отвлечем для вящего нашего наступления.

— Все так, — Ляшин, прищурясь, посмотрел за реку, словно бы заглянул в глаза неприятелю. — Однако как там пойдет — видно будет.

— Вот то-то и оно, — поддакнул старый воин. — То-то и оно.

* * *

Наступало утро, по-южному быстрое, взорвавшее ночь яркой солнечной вспышкой. Побледнев, резко погасла луна, и словно бы кто-то потушил звезды. Лишь одна Венера осталась и еще долго горела ярким белым фонариком. Растаял, растворился почти без остатка утренний полупрозрачный туман, скрывавший берег. Зажглись, вспыхнули золотом вершины деревьев — высоченных буков и грабов. Радуясь погожему дню, заиграла на плесе рыба, заскользили над самой водой синие стрекозы, а над заливным лугом появились разноцветные беззаботные бабочки. Специально отряженная команда собирала трупы. Коль есть время, так, стало быть — похоронить. Негоже людям — пусть и врагам, и нехристям — так вот, в траве, валяться, словно какая-нибудь никому не нужная падаль.

Подобрали и бездыханное тело Магомета Конаклы-эфенди. Молодой солдатик снял портупею, прибрал пистолеты, огниво, кинжал. Подумав, стащил и фереджи — то ли халат, то ли плащик. Пес его знает, что. Так ведь и не носить взял — маркитантам. Вещь добротная, дадут справно.

* * *

Ночь на десятое мая 1773 года выдалась светлой. Ярко сверкали звезды. Мерцающая лунная дорожка тянулась через всю реку, от одного берега к другому. Казалось — ступай да иди себе по узенькому серебристому мостику. Шагай до самого Туртукая.

Казаки, егеря и астраханцы, соблюдая полнейшую тишину, сноровисто погрузились в лодки. Все произошло быстро, без суеты и лишних разговоров. Выстроились на берегу…

— Левое плечо… вперед…

Никто не кричал, ротные отдавали команды вполголоса, солдаты действовали проворно и четко. Уселись в лодки по взводам-десяткам, сообразуясь с заранее намеченной разметкой. От большого серого камня до смородиновых зарослей — казаки, от смородины до камышей — астраханцы, ну а дальше уже — егеря и присланные графом Салтыковым карабинеры.

— Посадку закончил! — усевшись на носу лодки, доложил Ляшин.

Негромкие голоса унтеров слышались один за другим, по всему берегу. Не орали, но опять же, особо до шепота не опускались, понимали — рано или поздно турки все равно заметят неладное. Такую ораву лодок — пятьсот человек — не скроешь! Ну, лучше бы, конечно, попозже заметили, да тут уж как Бог даст.

По команде солдатушки взмахнули веслами. Поплыли. Алексей бросил взгляд на своих — все выглядели сосредоточенно, в соответствии с предстоящим делом. Сидели тихо, лишь глаза сверкали в свете луны. Взамен убитых во «взвод» Ляшина добавили еще трех карабинеров из тех, что прислали в подмогу. Карабины, да, выглядели весьма хлипкими, не то что солдатские пехотные ружья, из коих не только стрелять можно убойно, но и действовать штыком, прикладом.

— Как в атаку пойдем, в средине каре становитесь, — на всякий случай предупредил Ляшин.

— Да уж понимаем, господин капрал, не дети малые, — один из карабинеров — дюжий усатый молодец — усмехнулся, поправив на голове франтоватый кожаный шлем с перьями. В таких шапках удобно было метать фитильные «бомбы» — гранаты или «гренадки». И припасы эти у карабинеров имелись. Хоть и не гренадеры, да.

Ну, хоть так. А вообще, с виду — парни бравые.

— Интересно, доплыли уже до середины? — орудуя веслом, вслух прикидывал Прохор. Сам себе же и ответил так же вот, отрывистым шепотом: — Наверное, да. Доплыли. Вон уж и крепость видать.

Башни Туртукайской крепости и впрямь уже стали хорошо заметны на фоне неба, светлого от луны и звезд.

— Однако скоро и…

Впереди — казалось, совсем рядом — вдруг громыхнул выстрел. Потом еще один — и еще.

— Заметили! — с досадой бросил Авдеев.

— А ты как хотел? — дюжий карабинер хмыкнул и презрительно сплюнул в воду. — Этакую-то прорву и не заметить? У турка, чай, тоже пикеты выставлены.

— А ну, парни! Пли! — передали по цепи с соседней лодки.

Турки стреляли вразнобой, горохом, словно собаки лаяли. Пули уносились в ночь, падали в воду, почти не причиняя вреда.

— Тоже еще, стрелки…

Приложившись к карабину, усач произвел выстрел, целясь в направлении вспышек турецких ружей. Пальнули и остальные, все, кроме гребцов.

— Ну вот, в белый свет как в копеечку!

— Скорее — в черный.

По команде капрала все принялись перезаряжать ружья… С башен крепости громыхнули пушки. Ядра пронеслись над головами солдат, упали где-то далеко в реку. В ответ им заговорили орудия с русского берега. Над Дунаем разразилась настоящая канонада, гром оружий и ружейные залпы, наверное, были слышны и в самом Букуреште!

— Никудышные стрелки турки, — снова позлорадствовал дюжий.

— Да уж, артиллеристы они неважные, — забив в ствол бумажный патрон с мерою пороха и пулей, капрал махнул шомполом. — А похоже, братцы, — приплыли. Ну, пошли, помолясь…

С берега уже доносился бравый голос капитана:

— Причаливай! Выходи… В каре — стройся!

— Егеря-а! Стройсь!

Алексей почувствовал, как нервно забилось сердце, влекомое громыханием пушек и выстрелами — музыкой начинающегося боя.

Дробно забили барабаны. Затрубила труба, взвизгнули сигнальные флейты.

Высадившиеся астраханцы споро выстроились в два каре. Одним командовал полковник Батурин, вторым — подполковник Мауринов. Ляшинский «взвод» подчинялся Батурину.

— Кто не зарядил еще… Заряжай! Примкнуть штыки! — снова скомандовал ротный.

— Ну что, братушки-молодцы! — совсем рядом вдруг возникла щуплая фигура командующего верхом на белом коне. Окинув взглядом солдат, Суворов взмахнул шпагой: — Православные! Чудо-богатыри! Ужо покажем нынче нехристям!

— Покажем, господин генерал-майор!

— Ужо высыплем турку!

— Молодцы! Слушай мою команду… Подполковник Мауринов!

— Я!

— Давай со своими молодцами на левый фланг. Там лагерь паши с батареей! Батарею разгромить к черту. Лагерь — разрешаю разграбить! Задача ясна?

— Так точно! Разрешите исполнять?

— Вперед! Впереди колонны — россыпью — егеря и карабинеры.

Отряд Мауринова исчез в полутьме, озаряемой частыми зарницами выстрелов.

— Полковник Батурин… — между тем продолжил Суворов. — Идем вдоль берега, на правый фланг. Карабинеры — вперед. Россыпью.

Печатая шаг, солдаты двинулись вслед за своим командиром. Александр Васильевич во главе колонны, верхом, чуть позади сгинувших в ночь карабинеров.

— Колонны и рассыпные егеря, — улучив момент, одобрительно молвил Никодим Иваныч. — Этак граф Петр Румянцев делал. Под Кольбергом.

В относительном спокойствии солдатушки шагали недолго. Как только повернули с берега к вражеской батарее — так турки тотчас же открыли стрельбу! От грома орудий заложило уши! С отвратительным воем проносились над головами ядра, парочка все же угодила в гущу солдат — кому-то оторвало ноги, а кому-то и голову.

— Вперед, вперед, чудо-богатыри! — неутомимо подбадривал Суворов. — А ну, всыпьте вражинам!

Грянул ответный ружейный залп. Колонна обернулась несколькими линиями. Сначала стреляли солдаты первой линии, затем опускались на колено, перезаряжали ружья. Тем временем стреляла вторая линия, затем — третья…

Правда, пушки были укрыты за земляной насыпью, так что русские пули пока что причиняли врагу мало вреда.

И Александр Васильевич сие очень хорошо понимал! Как и то, что с рассветом меткость врагов значительно улучшится. А если еще применят картечь?

— Эх, братцы-молодцы! Пуля — дура, штык — молодец. Батурин…

— Примкнуть штыки! В атаку… арш!

— Ур-ра-а-а-а!!!!

Русские бросились в штыковую неудержимой лавой! Подхватив ружье убитого сотоварища, Ляшин ворвался на насыпь одним из первых. Какой-то здоровенный турок бросился на него с саблею, замахнулся… и, получив штыком в живот, мешком осел наземь, зажимая дымящиеся, вываливавшиеся наружу кишки.

Завязалась короткая схватка. Редкие выстрелы, крики и стоны — все смешалось, и неожиданно быстро закончилось. Не выдержав натиска, турки бежали, надеясь укрыться за стенами крепости… которую им вообще-то надобно было прикрывать…

— Ур-ра-а-а!!! — предчувствуя близкую победу, радостно закричали солдаты.

Что-то громыхнуло, словно бы десять орудий выстрелили разом! Взорвалась одна из пушек… Совсем рядом с появившимся на земляном валу верховым — Суворовым.

Когда рассеялся дым — всадника не было.

— Суворов! — первым опомнился Ляшин, он и был-то к орудию ближе других, так, что от взрыва заложило уши.

Следом за капралом бросился верный ординарец, денщик, за ним и Епифан, хорунжий…

— Александр Василич… эгей!

Бросив ружье, капрал рванулся к насыпи… Вон убитый конь… и рядом — командующий. Бледный, с окровавленными лосинами и ботфортом.

— Александр Василич, жив?

— Да жив, жив, братцы. Только вот нога…

Суворов поморщился, пытаясь подняться. Не смог, и Епифан с ординарцем подхватили своего командира на руки, понесли…

— В лазарет вам, Александр Василич… Сейчас перебинтуем, ага…

* * *

Батарея была взята. Судя по громовому «ура», не только она одна. Похоже, суворовские чудо-богатыри взяли на штыки все турецкие лагеря и теперь прорвались в крепость. Недолго враг сопротивлялся, ага!

Крепость Туртукай капитулировала, имея гарнизон в четыре тысячи человек против семи сотен русских. Пятьсот человек астраханцев и донских казаков, плюс подмога — егеря и карабинеры.

Наступила радостная для каждого солдата пора — брать и делить трофеи! Для поиска военной добычи отрядили специальные команды, впрочем, и самим солдатам никто не препятствовал.

Кроме собственно военных, в Туртукае проживало и местное гражданское население, кроме турок, включавшее еще и христиан, в основном — болгар и армян. Кто-то проживал в каменных домах, кто-то — в хижинах, окромя того, русские освободили невольников. Домашние слуги-рабы имелись почти у каждого уважающего себя турка, и это еще не говоря о гареме. Всемилостивейший Аллах разрешал правоверным иметь нескольких жен, а наложниц — бессчетно. Кто сколько мог содержать.

Войдя в Туртукай, солдаты растеклись по узеньким улочкам, входили в дома, проверяя каждый двор — не укрылись ли там бравые турецкие вояки? Да нет, похоже, все, кто мог, сбежали в ближайшие крепости — Шумлу и Рущук. Суворовские войска тому не препятствовали. Они вообще-то совсем другую задачу имели — просто провести «поиск», разведку, отвлечь врагов от наступления основных сил на Силистрию. Ну, что сказать — отвлекли! И еще как.

* * *

Что ж, трофеи так трофеи! Каждому воину приятно, что греха таить. К солдатскому жалованью в семь рублей шестьдесят две копейки трофеи — неплохая прибавка. То, что поважнее — то конечно же в общий котел, ну а к мелочи никто не придирался.

— Слыхали, что полковник сказал? — выйдя на небольшую площадь, старый солдат Никодим Иванов сын Репников оглянулся на своего «взводного». — Крепость разрушить. Пушки — те, что тяжелые, что не унести — утопить. А всех христиан — переселить на наш берег. Чтоб, значит, не было им больше от турка никаких обид да примучиваний.

— Видал, не очень-то они хотят переселяться, — хмыкнул в рукав Коля Авдеев. — Стенают — мол, и дома тут у нас, и хозяйство. Ну, правильно, чего ж… Ну, так что где брать-то?

— Еще Александр Василич наказал — христианские дома не трогать. А басурманские — нате-пожалте, — ветеран усмехнулся в реденькие усы. — Так что, ежели икон в горнице нет — так там все и наше. Ну, пошли, что ли, господин капрал? Вон тот забор побогаче будет.

— Вы идите… я попозже подойду…

Махнув рукой, Ляшин проводил своих быстрым взглядом и прислушался. Показалось, будто…

Да нет, не показалось… Снова вроде бы как стон… похоже, что женщина стонет или ребенок… Вон за той калиткой, да…

Турецкие дома — неласковые, окнами на мир не смотрят — за заборами прячутся. И такие заборы, что не заглянешь — высокие, глухие. Вот как здесь… Ворота, правда, приоткрыты… видать, уже кто-то заглядывал.

Нет! Ну, точно — стон.

Приготовив на всякий случай пистоль, Ляшин толкнул створку ногой. Представший его глазам небольшой дворик выглядел как-то бедновато. Бочка с водой, покрытый соломой навес с очагом, небольшой дощатый стол с низенькой лавкой, в углу — старый карагач и сливы. И — дом, скорее даже — хижина. Маленькие оконца, меж ними — дверной проем, закрытый циновкою.

Да! Именно оттуда снова послышался стон.

Не убирая пистолета, Алексей решительно отбросил циновку, вошел…

— О, благородный воин… Я прошу помощи…

На низеньком ложе, посреди комнаты лежала молодая дева. Тоненькая, смуглая, с копной светло-русых волос и большими лучистыми глазами, она не очень-то напоминала турчанку, скорей, болгарку или валашку. Хотя кто его знает? Среди турецких кровей такого намешано! И рыжие турки сплошь и рядом встречаются, и даже светловолосые, навроде наших вологодских.

Из одежды на деве имелись лишь желтые полупрозрачные шальвары и черный, расшитый бисером, лиф, бесстыдно оголяющий плоский девичий животик с темной ямочкой пупка. Голова непокрытая, руки и ноги тонкие, но так, в общем — вполне даже красивенькая. Правда, не для турок — те все же пожирней девок любят. Как и баранину.

— Помоги, воин!

Девушка дернулась, застонала, закусив губу… Что-то звякнуло… Цепь! Незнакомка оказалась скованной. Точнее сказать — прикованной за левую ногу… к какому-то странному предмету, явно тяжелому… Наковальня, что ли? Ну да, наковальня!

— Это кто же тебя, бедолагу, так?

— Помоги… — в девичьих лучистых глазах блеснули слезы. — Больно.

— Понятно, что больно, — усаживаясь рядом, на ложе, Ляшин успокаивающе погладил незнакомку по плечу и задумался. Как ей помочь-то? Тут, по всему, кузнец нужен…

— Мой хозяин… Измаил-ага… Страшный человек. О! Это он велел приковать… в кузнице… бил кнутом… Хотел уморить голодом… А потом… потом началась стрельба, битва… Я испугалась. Наковальню тащила. Спряталась. Здесь… И вот уже сил нет совсем. Умру.

— Ну, теперь уж не умрешь! Вызволим…

— Пи-ить… Пить очень хочу…

— Сейчас… ты обожди малость…

Выскочив из дому, молодой человек бросился под навес, к кухне. У очага в беспорядке стояли кувшины… В одном, похоже, масло… в другом… вино, что ли? Ну да, вино. Будет она вино пить? Ну, если водой разбавить… а где тут вода? В бочке? Бог знает, можно ли ее пить-то? Ладно. Вино так вино…

Прихватив с собою кувшин, капрал уж было собрался уйти, да вдруг сообразил — поставив кувшин наземь, пошарил вокруг очага. Кочерга, пара кухонных ножей, какой-то непонятный шкворень… Кстати! Вдруг да удастся без кузнеца обойтись?

Удалось! Не с первого раза, с третьего… Жалобно скрипнув, распалось одно из звеньев…

— Ну, вот и свобода! — пошутил Ляшин… и тут же протянул девчонке кувшин. — На вот, попей… Тут вино, похоже.

Та жадно припала к горлышку. Обхватила двумя руками, пила… Рубиново-красные капли стекали по подборку вниз, на лиф, текли по животику…

— Уфф! Ты спас меня, благородный воин. Без тебя я бы погибла!

— Ты русская?

— Не совсем так. Я болгарка. А русский знаю, да, — незнакомка торопливо закивала. — Здесь много русских невольниц. Я… я хорошо говорить?

— Хорошо, — улыбнулся Ляшин. — Забавно, правда, но понять можно.

— Как тебя зовут, воин?

— Алексей.

— А я — Иванна, — девушка неожиданно улыбнулась, протянула руку, будто на светском приеме. — Будем знакомы, ага!

Привстав, капрал чмокнул даме ручку… и неожиданно расхохотался:

— Ну, ты напилась?

— Напилась? О да! Даже опьянела. На, попей… Выпей, выпей. За наше знакомство, да!

Пришлось присесть обратно на ложе, выпить — хорошее оказалось вино, пьяное. Вот ведь турки! Впрочем, здесь не только турки. Болгары, валахи, русские…

Вытянув ноги, Иванна привалилась плечом к своему освободителю и, скосив чудные зеленые очи, погладила парня по руке:

— Умм! Спасибо-о.

Ощутив теплоту девичьей кожи, капрал сглотнул слюну. В этот момент с улицы донеслись крики:

— Эй! Алексей Василич! Господин капра-ал!

— Наши, — поднимаясь на ноги, улыбнулся Ляшин. — Ну, пора. Ты ведь христианка, Иванна?

— Да!

— А всех христиан приказано переселить за реку. Там уж турки вас никак не достанут. Так что идем… Эх, накинуть бы на тебя что-нибудь…

Алексей зашарил глазами по стенам… ничего подходящего не находилось, хотя… может быть, вон тот старый халат?

— Может быть, мы допьем вино? — длинные темные ресницы смущенно дрогнули. — Вместе. Вдвоем. Алексей, ты бы отпустил своих… Сказал бы — потом догонишь. Или у вас так нельзя?

— Почему нельзя? Я все-таки командир. Пусть небольшой, но… Сейчас!

Ах, свели, свели капрала с ума лукавые зеленые очи! Алексею, в отличие от турок, как раз вот такие и глянулись — стройненькие, загорелые…

— Эгей, Никодим Иваныч! Я тут задержусь малость… У лодок на берегу встретимся.

— Понял, господин капрал. Будем дожидаться.

— Ах, Алексей… Там на полке… может быть, найдется что-нибудь перекусить…

Нашелся инжир, вяленые персики и еще что-то такое… хурма, что ли…

— Знаешь, я была танцовщицей… Хочешь станцую для тебя? Смотри!

Не дожидаясь ответа, Иванна вскочила с ложа и тут же закружилась в диковинном восточном танце. Ах, как она изгибалась! Как гладила себя руками по бедрам, показывая язык… А потом вдруг… сбросила лиф, ах, бесстыдница!

У девы оказалась очень хорошая грудь — тугая, налитая, не такая уж и маленькая… Закончив танцевать, девушка уселась Ляшину на колени, прильнула устами к устам… Теряя рассудок от нахлынувшей страсти, молодой человек нежно ласкал пальцами грудь юной красотки, погладил спинку и чуть ниже… Затем аккуратно разложил девчонку на ложе и, поцеловав пупок, стащил шальвары…

— Я сама раздену тебя… да…

* * *

Иванна обещала навещать своего благородного спасителя. Именно такими словами именно так и сказала. И смотрела при этом так… Словно кошка на сметану! Влюбилась, что ли? Если так, то зря! Не можно солдату жениться, никак не можно. Иное дело — просто любовь… как, к примеру, у многих с какими-нибудь маркитантками, точнее, с теми веселыми девицами, что к маркитантам всегда прибивались и таскались этаким обозом следом за армией. А что? Всем хорошо. А кому-то даже и приятно.

Как раз к маркитантам Ляшин свою зазнобушку и устроил. К знакомому валашскому торговцу дядьке Влаху.

— Помощница нужна, да, — сидя у себя в кибитке, важно кивал Влах. — Знаю, твоя дева. Для тебя, Алексий, и делаю. Уж придержу, будь уверен. Ай, вах — красивая цыпочка! Только вот тоща больно! Может, откормить?

— Да делай как знаешь… Только девку не забижай.

— Что ты, что ты! Как можно?

Ну, а с другой стороны, если уж рассуждать всерьез — куда было Иванне-бедолажке податься? Ни кола у нее, ни двора, ни родичей. Ну, куда ее? В служанки? Так это еще надо хорошо поискать — к кому? Да и возьмут ли приблуду? Да и своенравной оказалась красотка, сказала: рядом с тобой хочу быть! И буду. Как отрезала, вот так-то!

Ляшин расчувствовался и даже подарил девчонке серебряный перстень из захваченных в Туртукае трофеев. Перстень, конечно, оказался велик, и девушка таскала его на бечевке, на шее. Вместо креста, которого у нее и не было, потому как и не могло быть — у турок дева жила, в наложницах.

Этакому своему приобретению Алексей, с одной стороны, был рад — есть кому постирать-приголубить, а с другой — это же ответственность на себя взял. За человека, коего, честно сказать, первый раз и увидел.

Правда, вновь свидеться с Иванной в маркитантской кибитке капралу как-то не довелось, совсем неожиданно в судьбе его произошел поворот круче некуда. И поворот, мягко говоря, не очень-то доброго свойства.

Возвращаясь от маркитантов, Ляшин вдруг услышал звуки ударов. Словно ярмарочные бойцы лупили друг друга по мордасам!

Так ведь и лупили. Вернее — лупил. Недалеко от реки, на неширокой лужайке, поросшей рябиною и черноталом, бывший подпрапорщик и старый недруг Алексея Иван Хлудов адски лупил по лицу привязанного к дереву мускулистого мужика лет тридцати, темно-русого, с небольшой бородкой и белесым шрамом на левой щеке. Похоже, то был пленник.

Лупил да приговаривал:

— Вот тебе, сволочь, на! Получай. Думал, не отыщу? Думал, скроешься?

Правая рука несчастного была перевязана окровавленною тряпицей, из разбитого носа рекой текла кровь, заливая рубаху и широкие янычарские штаны.

— Что это вы, господин Хлудов, творите? — не выдержав, вступился капрал. — Для экзекуций у нас профос имеется.

— И что тут у вас?

Кроме Ляшина, к маркитантам наведывался и капитан — ротный — и с ним еще четверо офицеров. Они тоже полюбопытничали, заглянули на звуки ударов, на разговор — и тут уж, волей-неволей, а пришлось бывшему подпрапорщику утихомириться. Деваться некуда, господа офицеры — это вам не капрал — далеко не пошлешь. Пришлось оправдываться.

— За дружбана своего! За Петрякова Самсона. Эта падаль турецкая чуть руку ему не оттяпала! Ятаганом.

— С пленными извольте вести себя соответствующе!

Ротный и вообще-то к понятию чести относился нервно — за то и был сослан, за дуэль. Да и Хлудова недолюбливал…

Турка господа офицеры забрали с собой, к другим пленникам. Хлудов же на Алексея обиделся, затаил зло. Да и черт с ним — пущай зубами скрежещет, авось, до корней сточит!

— Ай, вай, что, Алексей, случилось? — вынырнул из кустов дядька Влах. — А я ведь за тобой. Не ты потерял?

Торговец держал в руке треуголку.

— Ну, точно моя! — схватился за голову капрал. — Вот ведь, растяпа!

— Иванна-дева смеялась. Сказала — точно, ты забыл. Сказала догнать, вернуть. Заботливая, ага! Верной твоей служанкой будет. Жаль, тоща, а так — красивая, вах! Э-э, откормить бы… Округлилась бы, совсем бы справной стала, да.

— Спасибо, дядько, за треуголку. И Иванне благодарность мою передай.

— Та сам передашь, когда будешь, — пригладив рыжеватую бороду, засмеялся валах. — Э! Думаю, ты уже завтра придешь? Или сегодня к вечеру, нет?

— Да ну тебя, дядько.

— А это кого же повели господа офицеры? Что за парень такой со шрамом? Соглядатай турецкий, поди?

— Да пленный.

— А-а…

* * *

Ночью пленник бежал. А поутру в побеге обвинили Ляшина. И обвинителем выступил Хлудов. Мол, давно приметил, как оба сговаривались — капрал и тот, со шрамом. Видать, турок денег пообещал, вот господин капрал и прельстился. Случаев таких — сплошь и рядом.

— Ах ты ж, сука…

Тут как тут и свидетели! Видели, как Ляшин около подвала с пленниками ошивался… Так ведь и вправду — мимо проходил, искал одного каптенармуса.

Еще и ротный, и господа офицеры…

— А помните, господин капитан, вчерашний случай! Это ведь капрал за турка вступился, как за брата родного. Я тогда и подумал — с чего? Теперь ясно, с чего.

И, самое страшное, в подсумке Ляшина нашли деньги. Турецкие серебряные монеты — акче.

— Думаю, это еще не все, — зло щурился Хлудов. — Думаю, это задаток только.

При таких раскладах пришлось полковнику Батурину поместить господина капрала под арест. До полного выяснения всех обстоятельств.

Капрала разоружили, велели снять портупею, да отвезли на подводе в сарай, в соседнем селении все у той же реки Арджеш. Рядом — почти в таком же сарае пленные турки сидели. Не простые — из числа господ офицеров все.

Ну, некому заступиться было! Суворов далеко — в лазарете, друзья же верные несли караульную службу. Вместо Ляшина Никодим Иваныч был начальником караула назначен. В вину своего боевого товарища они, конечно, не верили, только сделать ничего не могли. Вести расследование поручили ротному, капитану. Да что там и расследовать-то было? И так ясно все. Свидетели есть, доказательства — деньги — имеются. Так что увы, увы…

Конец ознакомительного фрагмента.