Гроза тиранов

Андрей Муравьев

1799-й год. Суворов бьет французов, Наполеон штурмует Египет, а сербы воюют за независимость с турками. Балканы… Кругом шпионы, предательства, резня, засады, погони, штурмы, «этнические чистки». Власть над Римом, Миланом и Неаполем, как и над всем Средиземноморьем, переходит из рук в руки. В центр этой свистопляски попадают наши современники. И хотя гораздо проще было бы умереть, им придется выживать. И сражаться. Поднимай же простреленный флаг, барьяктар! Доставайте ружья и точите сабли, юнаки! История Балкан переписывается заново…

Родителям посвящаю.

Глава 1

Предложение

1

1799 год

Каракулучи^[1] Хасан Тургер пнул неподвижное тело. Стоявший рядом кат угодливо подхватил связанного пленника подмышки, но и без его помощи было ясно, что говорить тот уже не сможет. Голубые глаза лазутчика горели безумием.

— Я ведь приказал тебе только допросить его? — голос османа звучал чуть глухо, но палач редко ошибался. Командир был взбешен.

— Прости, светлейший. У него оказался очень слабый рассудок.

Каракулучи гладил холеные усы, успокаиваясь. Палач, согнувшись в поклоне, хранил молчание.

— Ты сколько лет уже занимаешься этим делом, Али?

Палач согнулся еще ниже.

Янычар сорвался на крик.

— Пять человек! Я потерял пять человек, чтобы взять его! Реайа!^[2] Кяфира! — горящий взгляд испепелял толстую фигуру. — Ты, жирная свинья! Я знал некоторых из них всю свою жизнь!

Он схватился за ручку кылыча.^[3]

Палач рухнул на колени, потом распростерся перед взбешенным командиром. Тот закачался от приступа ярости, сжатые пальцы на рукоятке сабли побелели от напряжения…Минута… Другая…

Краска гнева медленно отступала с лица каракалучи.

— Аллах, да будет воля Его, учил прощать оступившихся… Поэтому я не зарублю тебя сегодня…

Палач шумно выдохнул.

— Но! — голос янычара звенел. — Если этот кусок мяса не заговорит до джумартеси,^[4] то в пазар ты будешь стоять на площади гнева рядом с ним! Ты слышишь меня, о Али?!

Палач Али Азик заскулил и попробовал ухватить янычара за подошвы желтых бабушей,^[5] но тот легко увернулся и пнул распластанного в пыли толстяка.

— У тебя три дня!

2

15 июля 2006 года. Будва. Черногория

Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. Под каждый глоток кислорода равномерный взмах рукой, движение ног. Он легко и быстро скользил в теплых лазурных водах Адриатического моря.

Еще два десятка метров от гудящего пляжа, и Алекс перевернулся на спину. Соленая вода позволяла пловцу без усилий держаться на поверхности. Благодать… Парень отдышался и нырнул. Море стремилось вытолкнуть тело, но пловец был упрям. Мускулистые руки и ноги уверенно несли их обладателя ко дну. Вот и галька. Из воды он выскочил как пробка из бутылки, но с высоко поднятой рукой, полной осклизлых окатышей.

— Я же говорила, говорила! — Нелли не любила скрывать эмоции, демонстративно выражая все свои чувства. Шестнадцатилетняя красавица подпрыгивала и торжествующе размахивала полотенцем.

Иннокентий Макарыч поморщился, но отчитывать никого не стал. Размеренное существование на яхте слишком нравилось ему, чтобы омрачать жизнь разборками со вспыльчивой внучкой.

Алекс подплыл поближе и ухватился за поручень лестницы, опускающейся прямо в море.

— А мы поспорили с мастером на то, сумеешь ли ты достать до дна! — радостно выпалила девушка.

Он улыбнулся и ухватился за протянутую руку. Приятно, когда ты небезразличен.

Быть кому-то нужным было… забавно. Еще полгода назад жизнь Алексея Потемкина, кроме товарищей по общаге, могла заинтересовать только коменданта той же общаги да военкома.

Вытираясь большим махровым полотенцем, парень оглянулся.

Высокий седой старикан.

…Именно таким показался Иннокентий Макарыч в день их первой встречи. В читальном зале новой библиотеки. Практикант ковырялся в томах воспоминаний очевидцев Смутного времени, когда подошедший незнакомец спросил его мнение по поводу какого-то фолианта. Слово за слово завязался разговор, положивший начало необычному знакомству.

Иннокентий Макарович (старик предпочитал деревенское — Макарыч) Заволюжный, старый потомственный колдун или ведун, как он любил сам себя величать, специализировался на предсказаниях и связях с умершими родственниками. Спиритические сеансы и поиск людей — все это приносило небольшой доход и кое-какие связи, а также нервотрепку, разборки, обиды и угрозы со стороны сильных мира сего.

Алекс сам не заметил, как стал работать на своего нового знакомого. Колдун мало интересовался окружающим, зато очень нуждался в человеке, способном собрать информацию о новом клиенте. Не для работы — нет! Для политики поведения. Ведь в хорошем деле самое главное — не вляпаться. А прослывешь один раз советником уголовников или свяжешься с криминалом — пиши пропало. Не один солидный клиент больше носа казать не будет. Обойдут, благо конкурентов хватает. Потому и решился мастер расширить круг своих помощников, включив в него молодого образованного знатока Интернета и прочих новомодных примочек.

Теперь у Заволюжного было двое помощников: Нелли и Алекс.

И если появление среди ассистентов единственной внучки колдуна и, по-совместительству, потомственного (по матери) медиума было делом естественным, то принятие на работу студента без каких бы то ни было выдающихся способностей вызывало недоумение. Как бы высоко ни ценил себя Алекс, уровень своих навыков он знал хорошо и смотрел на жизнь без розовых очков. Потому и спросил о выделенной ему роли в планах мастера сразу же после предложения о сотрудничестве.

Старик мялся недолго. Лгать он не любил.

По словам Заволюжного, кроме знаний, в Потемкине колдуна привлекла еще и необычная аура. Она была какой-то странной, неправильной. Мастер утверждал, что при взгляде на человека он видит не только прошлое, но и будущее индивида: его взлеты, падения, поступки, выбор и, как следствие, вероятность развития судьбы. Все это идет как сложная сеть, переплетенная сотнями узелков, как целая груда колтунов, распутать которые и помочь распутаться клиенту — его главная задача. У Алекса же в сети был явный провал, будто кто-то вынул часть жизни, не оставив ничего взамен.

Потемкина такой ответ озадачил, но и только… Раздумывал студент недолго и с радостью принял предложение.

Теперь же пришла пора сполна наслаждаться прелестями нового вида деятельности.

Парень довольно потянулся в тени палубного навеса.

…Ясное до рези в глазах небо, чистая вода, хорошая пища, много солнца и мало забот — идеальный отдых.

Он улыбнулся и перевернулся на живот, сквозь прозрачную палубу разглядывая красоты моря. Под толщей воды отчетливо просматривались камешки на дне. Казалось, только поднырни немного, и вот оно, подземное царство… Романтика…

— Я, мастер, присмотрел вполне приличную виллу… Антураж там… Все дела… Кафель древний, как мамонтово га… Короче, будете довольны, — последняя фраза была явно лишней. Особенно из уст такого скользкого типа, как Сережка Бырлов.

Потемкин и Бырлов обменялись неприязненными взглядами. Помощник колдуна и представитель клиента недолюбливали друг друга.

А Нелли Сергей нравился. Высокий, симпатичный, с фигурой спортсмена — мечта любой девушки.

— А ванна там есть, в вашей вилле? — она отчаянно флиртовала с мордоворотом, но тот оставался невозмутимым.

— Этого я не проверял. Зато там клевая комната со старыми коврами и куча антиквариата. Самое то, для обстановочки.

Заволюжный поправил:

— Для вашей обстановки, возможно… Для моей работы хватит и номера в гостинице.

Мелкие уколы — это все, что мог себе позволить старый знахарь.

Ситуация у них была аховой.

Несмотря на солнце, море, шикарную яхту и видимую свободу передвижения никто из них не чувствовал себя до конца свободным. Впрочем, по этому пункту следует пройтись по-подробнее.

…Месяц назад в квартиру Заволюжного в скромной многоэтажке заглянули необычные посетители. Среди клиентов ведуна часто попадались необычные личности, но тут дело действительно оказалось нерядовым.

Серьезные мальчики в аккуратных костюмах и тяжеленных ботинках оказались сотрудниками некой коммерческой структуры, которой потребовалась помощь особого рода. Такое случалось и раньше… Только услуги, которые желал получить анонимный начальник Сергея Бырлова, оказались даже для колдуна необычными.

Не в том плане, что требовалось что-то невозможное. А скорее наоборот, им предложили поучаствовать в рядовом «кидке».

Один из основных акционеров коммерческой структуры, представленной к вниманию колдуна, недавно почил в бозе. Сам Сергей употребил термин «откинул копыта», но сути терминология не поменяла. Человек умер, а его жена, вернее, вдова, хотя и блондинка, оказалась довольно крепкой штучкой. Вместо того, чтобы заглотить подачку от остальных акционеров-соратников покойного, она начала требовать независимого аудита, говорить о бумагах, архиве, оставленном покойным, называть заоблачные суммы. Положение дел усугублял интерес к активам усопшего со стороны некого зарубежного консорциума. Ситуация, по словам Бырлова, сложилась патовая. С одной стороны, чай, уже не девяностые, когда дуру закатали бы в асфальт, а бумажки сожгли бы на могилке семейной четы, но с другой стороны, платить такие деньги акционерам очень не хотелось. Необходима была необычная идея по решению проблемы простым и «элегантным» способом. И такой вариант нашли.

Вдова, здоровая пятидесятилетняя тетка из Нефтеюганска, оказалась поклонницей оккультных наук и прочей антинаучной белиберды. Даже, случалось, обращалась к предсказателям и, по слухам, осталась очень довольной. Бырлов, которому поручили разработку этого направления, вышел на колдуна, произведшего впечатление на закусившую удила бабенку и имевшего, опять же по слухам, на нее определенное влияние. Так Заволюжный попал в аферу.

Идея организаторов была проста: в Россию вдова даже носа не казала, предпочитая зарубежные курорты и агентства охраны, значит, ловить рыбку надо там. А наживкой послужит старый колдун, случайную встречу с которым и организуют люди Бырлова. Дальше — проще: старик впарит вдове идею о том, как правильно будет продать акции добрым дядям из компании, а не злым дядям из-за кордона, женщина поведется — и всем по большой конфете!

Попахивало от этого плана… Но выбирать не приходилось. Это только со вдовами бывших соратников дяди из компании были добрыми. И аргументы они предложили самые что ни на есть… с характерным щелчком взводимого курка и шелестом зеленых бумажек.

Заволюжный согласился.

Таким образом, они уже неделю жарились под ласковым солнцем Адриатики, пока агенты Бырлова готовили почву для дальнейшей работы.

Вдове подпустили слух о том, что на побережье отдыхает великий колдун, потом подкинули и имя, которое она с радостью узнала. Остались только технические моменты.

Она позвонила сама. Встречу назначили на воскресенье. Осталось подыскать подходящее, по мнению Бырлова, место и отрепетировать постановку.

Колдун поморщился. Вдова просила организовать ей сеанс связи с душой умершего. Значит, будет советоваться с мужем.

3

17 июля 2006 года

Вчера вечером они осмотрели виллу.

Старый дом у подножия Кровавой башни в центре Херцег-Нови при тесном знакомстве не походил на фешенебельное жилище. Слишком обветшалый, на узкой улочке, с маленьким садом. Над въездом — рога тура, двор вымощен старинной плиткой. Дыхание старины… Причем, очень глубокой старины. Три этажа, по три комнаты на каждом, и пристройка, служившая когда-то конюшней, а после переделанная под мастерскую — все это не соответствовало образу преуспевающего мага. Именно так заявил Заволюжный. Бырлов брюзжание проигнорировал.

За день нанятые сербки привели заброшенный дом в порядок. Полы блестели, мебель и лестницы сияли полиролью, потолок и стены вернулись к первоначальному цвету. Массивные занавески и частая драпировка скрывала то, что требовало большего времени и внимания: обветшалые окна и трещины в штукатурке.

Бырлов поглядывал свысока, будто он все это сделал своими руками. Впрочем, гордиться было чем — дом преобразился.

— Иннокентий Макарыч, у вас времени до завтрашнего вечера. Обживайтесь, входите в образ.

Бырлов махнул рукой в сторону одной из комнат.

— Там ребята прикупили то, что вам может понадобиться для антуражу… Ну… свечей, там… Книжек старых на латыни. Другой хрени.

Старик усмехнулся.

Представитель заказчика еще постоял, ожидая реакции. Потом откашлялся и неуверенно добавил:

— Надеюсь, завтра вы сработаете, как надо… Без выкрутасов.

Он еще потоптался немного.

— Ой, Серёженька! Какой у вас пиджак красивый!

Нелли выпорхнула из-за спин и тут же приникла к вытянувшемуся мордовороту.

— Кх… Эта… Версаче…

Нелли щебетала:

— Вот и я говорю: красивый! Он вам так идет.

Девушка огладила полы пиджака. Большие карие глаза, не отрываясь, смотрели в глаза собеседника, отчего Бырлов вдруг покраснел и смутился. Он нервно сглотнул, отступил на пару шагов и устремился к выходу.

— Так я на вас рассчитываю, Иннокентий Макарыч! До завтра!

Вослед ретировавшемуся бандиту захихикала юная ведьмочка.

4

— Ты посмотри, что у него в кармане было, — Нелли протянула Алексу сложенный вчетверо листок. — Правда ведь, я ловка?

Потемкин покрутил листок в руках.

— Да уж! Без куска хлеба не останешься. Если не за свой счет, так за счет государства…

Нелли надулась.

— Забавно… — Алекс вгляделся. — По-моему, это электронный билет на самолет.

— Чего?

— Бырлов себе забронировал местечко в самолете… В бизнес-классе… Шикует…

Девушка пододвинулась поближе.

— И куда?

Потемкин задумался.

— Куда? — Нелли потянула листок к себе.

— Правильный вопрос — когда.

— Не поняла.

Алекс показал дату билета.

— Завтрашний рейс до Вены… На полдень.

Внучка колдуна удивленно всматривалась в цифры.

— Так ведь мы только завтра вечером будем сеанс проводить…

Она подпрыгнула.

— Дедушка!

…Иннокентия Макарыча они нашли в главной зале дома на третьем этаже. Он вешал на стену большое зеркало в красивой оправе.

— Иногда и от бандитов бывает польза. Смотрите, какой раритет нашли.

Несмотря на внушительный возраст, зеркало и правда впечатляло. Тонкую резьбу золоченой оправы так и не смогло победить время. Само полотно лишь слегка потускнело. Если бы не полузатертая царапина по нижней планке, вещь казалась бы почти новой. Иннокентий Макарыч крутил зеркало, примеряя его на стену.

Внучка прервала деда:

— Ты посмотри, что Серёга Бырлов задумал! Он сматывается отсюда завтра!

Старик вздохнул, поморгал близорукими глазами и сел.

— Уф! Устал я…

— Дед, ты слышал?

Заволюжный потер затылок.

— Голова что-то к ночи разболелась.

— Деда?!

— Слышал я! Слышал! Не волнуйся, все будет хорошо.

Нелли не унималась.

— А точно?

Тот усмехнулся.

— Я же предсказатель! Или ты деду не веришь?!

Внучка расплылась в улыбке.

— Верю…

Она чмокнула старика в щечку и упорхнула вверх по лестнице.

— Может, лучше все-таки убраться из города по-быстрому? — неуверенно предложил Алекс. — Похоже, они ставят не на нас. Как бы не сделали пакости какой.

Заволюжный долго молчал.

— Нет, Леша. Мы не поедем… Я не вру, когда говорю, что вижу будущее…

Старик жестом подозвал собеседника поближе.

— Если мы уедем, у нас будет очень короткая жизнь… А если останемся… То тут по-разному…

— Как это?

Заволюжный вздохнул.

— Верь мне… Все будет хорошо.

5

— Солнышко, солнышко — жгучее, колючки, колючки — колючие.^[6]

Потемкин как раз вышел из комнаты. Несмотря на слегка заспанный вид, он весело мурлыкал себе под нос засевшую в голове попсовую песенку.

На лестничном пролете его догнала неугомонная Нелли.

— Алекс, ты заметил, что высота цокольного этажа значительно ниже остальных?

Девушка выглядела озадаченной, что не мешало ей приплясывать на месте. Избыток энергии иногда просто пер из этого создания.

Потемкин остановился:

— Чего?

Нелли притопнула ногой.

— Снаружи все этажи одинаковы, а внутри цокольный этаж ниже.

— И что?

Ответом стал возмущенный взгляд.

— Почему?!!

Алекс честно попробовал задуматься. Видимо, со стороны это выглядело безнадежно. Девушка махнула ладошкой и умчалась.

Через час история получила продолжение.

Довольная Нелли перехватила Потемкина у ворот виллы, когда он шел на пляж, и вместо моря затянула его в пыльную комнатку второго этажа.

— Вот! — торжествующе заявила юная особа, тыкая пальцем в стену.

— Что?!

С хитрым видом Нелли подбежала с двери и с усилием надавила на наличник. Неожиданно тот ушел вглубь, и тут же часть стены с легким скрежетом провалилась куда-то вбок.

— Каково? — девушка наслаждалась эффектом.

Оценив ошарашенный вид спутника, она тут же вытащила из карманов коробок, пару зажигалок и старую газету.

— Я простучала пол, тут явно пустоты. А потом заметила, что часть стены тоже звучит по-другому. Вот и нашла!

— Да уж… Интересно, — Алекс заглянул внутрь провала. — А там что?

Девушка пожала плечами.

— Ничего… Видимо, сделали хранилище на всякий случай. Или тайную комнату, — она доверительно нагнулась к уху молодого человека. — Я узнала, что этот дом принадлежал турецкому палачу еще в конце семнадцатого или восемнадцатого века. Говорят, тут все пропитано ненавистью его жертв…

Она сделала круглые глаза. Алекс хмыкнул, а чуть позже рассмеялась и сама рассказчица. Популярный курорт не вязался в голове с давно забытыми тайнами.

— Пыль, пыль, пыль… Хотя бы туфельку какую оставил он там… Или саблю, — Нелли ткнула кулачком в наличник двери. Провал закрылся.

Тут же егоза вырвала у парня пакет, заглянула внутрь и заканючила совсем по-детски:

— Я тоже хочу на пляж.

Потемкин выругался. Придется идти вместе с этим постреленком в юбке.

6

Вечером сеанс начался несколько позже запланированного.

Для начала Пежо-406 Купе клиентки не сумел проехать к вилле. Машина застряла на узких средневековых улочках где-то на половине пути.

А потом выяснилась и еще одна неприятная деталь. Дама была пьяна… Вдрызг.

И мнение покойного супруга о предстоящей продаже акций ее не интересовало. Вместо предполагаемых вопросов она обрушила на дух мужа целый ворох упреков, главным из которых было то, что тот утаил номер сейфа в одном из прибалтийских банков, в котором откладывал «камешки» на черный день. Теперь в адрес Нелли, говорившей голосом покойного, летели такие эпитеты, что понемногу закрадывались сомнения, уж не откопал ли почивший олигарх себе супругу в одной из столовок на буровой.

Останавливаться дамочка не собиралась, требуя от медиума выдать искомую тайну.

Алекс поморщился и покинул комнату. Пока мастер пробует вернуть клиентку к нужной теме, его помощь не требуется. Значит, можно перекурить или попить ледяного сока.

Потемкин спустился на два этажа (сеанс шел на верхнем) и заглянул в комнату с тайным ходом.

«Ишь ты! Уже и фонарик приволокла», — Алекс оценил подготовительные работы.

Видно, Нелли решилась заняться тайной всерьез: моток веревки, зубило, молоток, два фонарика. Алекс ткнул ладонью в наличник. Стена провалилась. Он заглянул внутрь.

Ночью здесь было страшновато.

Сверху долетел вскрик.

Парень прислушался. Тишина… Затем быстрый взволнованный голос мастера, хлопки.

Потемкин кинулся вверх по лестнице.

Дверь распахнулась с одного рывка. А дальше время будто остановило бег…

Перед глазами Потемкина маячила спина невысокого мужчины, одетого во все темное. Чуть дальше валялся перевернутый столик для спиритических сеансов. Слева, на полу, лежало тело клиентки в неестественной позе. Из-под ее живота расплывалась лужа темной крови, левая нога еще шевелилась. Поодаль на полу сидел мастер, прислонившись к стене и держа на коленях голову лежащей внучки. Нелли выглядела бы спящей, если бы не быстро расползавшийся красный подтек на груди. Пятно росло на глазах.

Человек в черном повернулся к вбежавшему парню. Из прорезей вязаной шапочки на Алекса глянули тусклые глаза. Правая рука незнакомца пошла вверх… Вороненый ствол массивного глушителя…

Алекс инстинктивно метнул то, что сжимал в руках, и что было силы толкнул створку двери. Массивное полотно врезалось в косяк. Незнакомец легко уклонился от летящего фонарика и мягко, по-кошачьи, отпрыгнул. Хлопнул выстрел, дерево закрытой двери разлетелось щепками. Алекс бросился вниз по лестнице.

«Эта дура-клиентка еще и телохранителя отпустила! Следить за авто, чтобы „аборигены не растащили“. В Черногории!»

Потемкин летел по узкому проходу, с ужасом слыша за спиной шаги преследователя.

«Сережка! Бырлов! Сука!» — страх и ярость накатывали одновременно.

Нижний этаж…

Снаружи послышался хруст гравия. Еще один киллер?!

Парень метнулся в комнату, где оставался открытым провал тайника. Второй фонарик. Дверь. Тычок в рубильник. Плита с шелестом стала на место, на глаза навалилась темнота.

Стараясь не дышать, он вслушивался.

Снаружи протопали — это убийца добежал до цокольного этажа. Затем хлопнула дверь. Видимо, наемник решил, что «последняя мишень» пробует скрыться во дворе.

Алекс выждал еще пять долгих секунд и выбрался наружу. Пока киллера нет в доме, надо попробовать помочь мастеру. Время дорого!

Он взлетел по лестнице в залу спиритического сеанса.

Клиентка уже не шевелилась. Черты лица Нелли заострились, кожа пожелтела. А мастер был еще жив! Полузакрытые глаза, несколько подпалин от выстрелов в упор на рубашке и тихое бормотание.

— Иннокентий Макарыч, бежим! Внизу есть комната, там пересидим!

Алекс ухватил старика за руку и тут же полетел на пол.

Глаза колдуна раскрылись.

— Тихо!

Потемкин попробовал возразить, но рука Заволюжного перехватила его кисть как клещами.

— Моя линия жизни кончается здесь, но твоя и ее пойдут далее… — он хрипел все тише. Окончания слов скрадывались. — Ты должен успеть!

Старик подтянул парня к умирающей девушке. Затем всунул ему в руку уже холодеющую ладонь внучки. Алекс успел заметить, сам колдун опирается на поваленное старинное зеркало.

Шепот! Шепот! Шепот!

Голова полыхнула пожаром.

Алекс напрягся, но руки не выдернул. Заволюжный всегда знал, что делать.

Перед глазами поплыли круги…

Из-за края сознания донесся голос Иннокентия Макарыча:

— У тебя будет время! Спаси ее!

Последним, что донеслось до слуха, был шум открываемой двери.

Он падал в бездну…

7

Шепот! Шепот! Шепот!

Голова раскалывалась.

Алекс попробовал пошевелиться и понял, что связан.

Он медленно открыл глаза. Приятный полумрак.

Напротив раскачивался на полу невысокий оборванец. Черное от загара скуластое лицо, длинная седая борода ниже веревочного пояса, поддерживающего на тщедушном теле потертый восточный халат. Закрытые глаза, шамкающий рот. И пронимающий до кишок шепот!

Алекс перевел взгляд дальше.

— Клянусь Аллахом, ты сделал это! — возопил богато одетый толстяк и полез обниматься с оборванцем. — Ты сделал это! Ты настоящий пир!^[7] Это — чудо! Это достойно самого Абд-аль-Хазреда,^[8] да пребудет он в вечном покое!

Одно понял Алекс совершенно точно: кричал толстяк не на русском. И все его слова были… понятны?!

— Где я?

Слова родной речи с огромным трудом сходили с языка.

Толстяк недоумевающе глянул на связанного. Охрипший голос Потемкина остановил поток дифирамбов прекратившему камлать оборванцу.

А тот уже поднялся с пола. Видно было, что старика пошатывает. Теперь Алекс заметил, что сквозь дыры распахнутого драного восточного халата видны обильные, уже пожелтевшие синяки.

— Ты выполнишь то, что обещал, уважаемый?

Толстяк подобрал полы одежды и важно кивнул:

— Мои слова тяжелее золота, езид.^[9]

Он хлопнул в ладоши. Из-за двери выглянул громила в кожаном мясницком фартуке на голое тело.

— Проводи уважаемого табиба.^[10]

Алекс заметил, как толстяк подмигнул громиле. Тот, осклабившись, кивнул и призывно распахнул дверь. Старик, с трудом переставляя ноги, последовал за мордоворотом.

Толстяк повернулся к Алексу.

— Как же ты меня напугал, кяфирчик! Как же напугал!

— Где я? — слова турецкого языка звучали с легким акцентом. Потемкин сам удивился тому, что услышал. Это были его слова, его речь, его вопрос!

Лицо толстяка расплылось в улыбке.

— Неправильные слова, кяфирчик… Неправильные слова, ненужный вопрос. Ненужный, как пахлава к плову, дорогой… — он улыбался искренне, широко. Но от этого оскала веяло холодом. — В этой комнате только одна загадка нуждается в ответе — кто ты?

Толстяк взял с полки какие-то щипцы и нагнулся к телу пленника.

— Теперь я буду очень осторожен. Дважды, трижды осторожен, Аллах свидетель! Но ты… ты мне расскажешь все… Все, что знаешь… и даже то, что не знаешь!

8

Его бросили в темницу только к утру…

Гад! Толстый гад! Улыбчивая жирная гадина!

Алекс попробовал перевернуться на живот и зашипел от боли. Спаленный бок обожгло огнем. Тут же заныли пятки, запульсировали изувеченные пальцы левой руки.

Этот жирный ублюдок раз за разом спрашивал, кто он… И не верил услышанному. Смеялся… Потом побелел… Кричал, чтобы кончал придуриваться… И пытал!!!

Стена перед глазами покрылась кровавым маревом. Это накатывала и отступала боль.

Во время пыток палач иногда обкуривал пленника странным дымом, притуплявшим чувства, но истязания не прекращал.

Теперь горело все… Кожа, мышцы, суставы…

Где он?!

Почему его истязает этот свихнувшийся азиат?!

Неужели это все — изощренная пытка хозяев Бырлова?! И за что? Почему так?

И наконец: как он понимает и говорит на совсем незнакомом еще вчера языке?

Язык во рту распух, хотелось пить.

Алекс медленно, нараспев произнес первое, что пришло в голову:

— Солнышко, солнышко жгучее, колючки, колючки колючие…

Правильный русский язык… Без акцента, хотя тембр, вроде, немного не его… Но это родная речь! Так почему же…

Его размышления прервали. Голос шел откуда-то из-за спины, из глубины камеры:

— Ты русский?

Он уже открыл рот для ответа и… замер… Опять чужая речь! И снова он все понимает! Какого черта!!!

— Ты русский?

На каком языке его спрашивают? В сознании всплыло: «Сербский». Черт! Теперь он понимает и сербский?! Вчера еще нет, а сегодня уже да?!

Послышалось шуршание. Кто-то тронул его за ногу… За сломанный палец.

— ДА!!!

Алекс перевернулся, громко матерясь от боли.

Напротив него в ошметках соломы сидел чернявый юноша его лет. Порванная рубаха и короткие синие штаны из грубой шерсти из-за дыр больше походили на макраме. Сам паренек был невысок, но жилист и… очень изможден. Глаза ввалились, разбитые губы покрыты коростой засохшей крови. Через прорехи видны кровоподтеки на теле…

Алекс слегка отодвинулся.

— Да…

Серб не сводил с его зачарованного взгляда.

— Значит, правда, что…

Потемкин прервал сокамерника:

— Где мы?

Серб запнулся и удивленно посмотрел на собеседника. Большие черные глаза. В них промелькнуло… сочувствие?

— Ты не знаешь?

Алекс взорвался. Орал он на русском.

— Чертовы бандиты! Я оставил записку у друга! Если вы не отпустите меня, все уйдет в ФСБ! В Интерпол! Вас посадят всех! За Иннокентия Макарыча вы ответите! И за Нелли!

Он набрал воздуха в легкие:

— Суки!!!

Серб молчал. Молчал коридор за дверью в камеру, молчало узкое, забранное решеткой окошко под потолком…

Он орал, не останавливаясь, еще минуты две, когда дверь в камеру, наконец, открылась.

Внутрь зашел невысокий поджарый мужичок. Черное от загара тело, короткая безрукавка на серой, давно нестиранной рубахе, странная тюбетейка, короткие галифе и смешные тапочки на босую ногу, в руке короткая палка. Войдя, он лениво окинул взглядом камеру и поинтересовался на турецком:

— Чего кричишь?

— Кто вы? Почему? — вопросы не формулировались.

Тело разламывалось от боли.

Серб пополз в дальний угол, волоча замотанную в кровавые тряпки левую ногу.

Охранник нагнулся к Алексу и… Удар пришелся в кровавое месиво сожженного бока. Животный вой разорвал камеру. Потемкин скрутился в комок, на глаза наплыл туман… туман забытья… Сквозь который послышался голос охранника:

— Будешь верещать — не доживешь до завтра…

Вибрирующий где-то на уровне ультразвука вой был его собственным… Это последнее, что Потемкин понял, когда на его сознание упала спасительная пелена беспамятства.

9

В лицо плеснули воды.

Алекс потянулся. Какой кошмар…Приснится же…

Тут же кольнуло в боку, зашлась пульсирующей болью голова. Юноша медленно открыл глаза и тихо, сквозь зубы, выругался. Вокруг была все та же камера.

— Значит, не сон… — Он ущипнул себя за руку и ойкнул.

Покрывшийся коростой ожог взорвался в руке пламенем.

— Мля-я-я!!!

— Тебе плохо, русский?

Это серб с перебитой ногой. На его лице свежий синяк. Видимо, Потемкин что-то пропустил, пока валялся без сознания.

Боль стала обыденной, тупой, выматывающей. Но нельзя давать ей полной власти над телом — иначе захлестнет всего, растворит, превратит в скулящего зверя… Алекс подтянулся и присел.

— Да, мне плохо… — Он осмотрелся. Ни графина, ни другой емкости. Как же хочется пить… — Ты кто?

Серб выкопал из соломы кувшин с отбитой ручкой и протянул его Потемкину.

Теплая, с каким-то привкусом вода заструилась по глотке. Даже боль на мгновения отступила.

— Спасибо…

Серб кивнул.

— Я — Зоран. Зоран Митич.

Алекс протянул руку. Они обменялись рукопожатиями. Появился хоть кто-то, кого можно отнести к друзьям.

Зоран хотел бы продолжить расспросы, но и у Потемкина накопились свои темы для разговора.

— Где мы? Что это за бандюганы?

Оказалось, что он довольно свободно может изъясняться на сербском. Только со словом «бандиты» вышла легкая заминка.

Митича вопрос застал врасплох.

— Это — Херцег-Нови. Кровавая башня. А ты думал, ты где, русский?

Алекс облегченно выдохнул.

— Херцег-Нови… Слава Богу! И от Кровавой башни недалеко… Тут же сплошь туристы… — он указал на окошко. — Почему не кричишь? Даже если мы на отшибе — крик услышат… И позовут полицию, жандармерию. Кто там у вас?

Зоран удивленно уставился на русича.

— Это в Неаполе — жандармы… А в санджаке ничего такого нет. Здесь закон — Салы-ага, дахий. А в Которе и Херцег-Нови — его рука каракулучи Хасан Тургер, Кровавый Хасан…Ты же в его темнице…

— Где? — не понял Алекс.

— Здесь…

Потемкин отмахнулся и тут же скривился от боли. Левую руку жгло.

— Ты сказал «в санжаке»? Это где? Разве Херцег-Нови не в Черногории?

Серб усмехнулся.

— Не был он под владыкой никогда… — он удивленно посмотрел на собеседника. — А ты думал, ты где? В пашалыке?^[11]

Алекс завелся.

— Санжак? Пашалык? Почему я должен думать, что я не в каком-то… санжаке, а в пашалыке? Ты нормально можешь говорить?!

Зоран ответил с легким раздражением.

— Ну если ты не Белградском пашалыке, то значит в Скутарийском санжаке^[12]…Неужели русские не могли подготовить тебя получше, если уж послали сюда?

Потемкин схватился за голову. Кругом психи… Он в психушке или лечебнице… Бырлов — тварь!!! Сюда запрятал, следы запутать хочет!

Он уже собрался опять заорать, требуя себе санитара, но… кровавое пятно на ноге серба не вязалось с лечебным заведением… Никак не вязалось… Да и его совсем даже не лечили… Если это и психушка, то очень частная и с прилично чокнутым персоналом…

Серб молчал. Молчал и Алекс.

— Слушай, а тебя то сюда за что? — Потемкин первым нарушил тишину.

Зоран пожал плечами.

— Янычары совсем с ума сошли. Хватают всех… Меня взяли за то, что рыбачил…

Сказано это было странным тоном… Будто собеседнику все сразу должно стать понятно. Впрочем, одно слово было явно знакомым.

— Какие янычары?

Митич указал рукой на дверь.

— Теперь здесь всё их…

Янычары, санжак, пашалык… Турецкий язык…Какие-то нехорошие ассоциации.

— Так ты говоришь, мы в Херцег-Нови? — еще раз уточнил Потемкин.

Серб кивнул. Нехорошие ассоциации начали формироваться в дурное предчувствие.

— А год сейчас какой?

Зоран посмотрел в глаза собеседника и медленно ответил:

— Второй…

— Чего?!

— Уже второй год, как ваши с османами сдружились…А от сотворения мира…

Алекс заорал:

— От Рождества! От Рождества Христова год говори, бля!

Серб запнулся.

— Одна тысяча семьсот девяносто девятый.

Боль, притупившаяся немного, от волнений нахлынула с новой силой. Тело затрясло. Почему-то своему избитому собеседнику русич поверил сразу. Только потрескавшиеся губы тихо констатировали:

— Жопа…

10

Вечером его опять повели на допрос. Но теперь ситуация вокруг не казалось такой фантасмагорической, как накануне. Кое-что он уже понимал.

Первое, он — в прошлом. Возможно, это все только происки умирающего мозга, схлопотавшего пулю киллера. Возможно, бред впавшего в кому. Но пока не доказано, что все вокруг — мираж, для Потемкина это была реальность.

Мастер мог многое, видимо, кое-что он приберег на черный день. Теперь помощник ведуна сполна оценил величие своего недавнего патрона.

Из 2006 года он перенесся в далекий 1799…

Ужас…

Второе. Тело было чужим. Только то, что с самого начала пребывания тут его сразу подвергли пыткам, не дало осознать сей простой факт. Руки были чужими, ноги, пальцы более тонкие, рост пониже… Он нащупал на губе небольшие усы, которые поначалу принял за небритость.

Поняв, что тело, в которое прихоть умирающего колдуна забросила его душу, является посторонним, русич потребовал соседа по камере описать его новую внешность.

По словам серба, телу было лет двадцать пять — двадцать восемь, среднего роста, волосы черные, глаза — голубые.

Бред! Дурное наваждение…

Все это заставило Алекса почти на полчаса уйти в себя, так что даже слова раненого серба проносились мимо сознания, не задевая… И только когда уха коснулось знакомое слово, он очнулся.

— Россия? Что ты сказал?

Зоран, перебитый на полуслове, удивленно всмотрелся в собеседника.

— Я говорю, что я рад, потому как умру не напрасно… Если русские высадят здесь свои войска…

— Подожди! Я потерял нить разговора… Ты слишком быстро говоришь… Да и после удара у меня… небольшие проблемы с памятью…

Алекс тщательно вспоминал, что ему известно об этом времени… Мало, слишком мало. Наполеон, Франция, Австрия, гибнущая Османская империя, но ничего конкретного, ничего примечательного… Разве что он был уверен, что русских войск тут в ближайшие времена не будет.

— Расскажи-ка, друг, мне основные события последних… пяти лет. А то я сдавать стал…

Митич сочувственно посмотрел на товарища по несчастью, подвинулся поближе и скривился от боли — нога.

— Извини, я тебя напрягаю, а ты ранен. Может, сделаем перерыв? — Алекс смотрел на свежие пятна крови, проступавшие через грязные холсты повязки на ноге собеседника.

Тот мельком проследил за его взглядом и криво усмехнулся.

— Бывало хуже… Да только что толку беречься, когда через день повесят?

— Меня? — не понял Потемкин.

— И меня… — еще раз усмехнулся серб. — Тургер не зря носит кличку «кровавый». Меня берегут к пазару, а тебя… могут и не со мной… Возможно, попробуют выкачать все, что знаешь, и тогда…

— Что я должен им сказать?

Серб пожал плечами.

— Тебе видней… Все побережье шумит, что турки взяли русского эмиссара. Я рад, что это — правда… Значит, наше дело не безразлично кому-то еще.

Алекс схватился за голову.

Блин! Попасть в прошлое в тело смертника!

Может, стоит рассказать туркам? Но что? Как убедить их в том, что он… Не виноват? Не русский?

Потемкин покачал головой.

Он жив, пока полезен им или они думают, что он может оказаться полезен. И только при этом условии. Значит… Надо постараться убедить их в этом… Поддержать уверенность, предложить что-то…

Голову ломило. Если бы только голову…

Серб опять что-то говорил.

Алекс напрягся. Теперь сокамерник — его единственный источник информации об окружающем мире. Кто предупрежден, тот вооружен? Пока нет, но, может быть, он сумеет уловить то, что даст ему возможность выжить… пока хотя бы выжить и не сойти с ума.

…В Османской империи дела шли плохо. Основная военная сила империи, янычары, давно перестали быть оплотом трона и больше занимались своими проблемами, чем делами государства. Конечно, когда задевались их интересы, то вечно склонные к бунту ага^[13] вели войска и на подавление мятежей, и на войну, но… это разъедало страну еще больше. Казна империи давно была истощена, а усатые капыкулу, «рабы султана», все требовали новых привилегий и льгот, денег и земель… А когда считали, что наград недостаточно, брали сами, и некому было их остановить…

Алекс читал о этом. В Османской империи значительная часть знати формировалась из числа бывших христиан, попавших в плен в раннем возрасте, либо взятых по девширме.^[14] Из новообращенных получались прекрасные слуги, не связанные с влиятельными семьями, не обремененные долгом перед ними, зависимые и благодарные только султану, его рабы… Это — в теории. Но, как воспитавший дикого хищника не может быть до конца уверен в животном, так и правители империи все чаще чувствовали себя в окружении выросших волков, сдерживать которых все труднее. У новых слуг не было многочисленной родни, но и долга перед памятью предков у них не было так же. Султаны Сиятельной Порты все чаще понимали, что уже не имеют рычагов давления на тех, кто их окружают. А почуявшие силу вчерашние слуги начинали пересматривать свою роль… и все чаще великие везиры назначались с согласия, а потом и по требованию тех, кто должен был оберегать империю, а не руководить ею.

Великую Порту лихорадило. Сановник, губернатор или военачальник — все, кто попадал внутрь этого гигантского механизма под названием государственное управление, чувствовали и видели, как слаба сейчас центральная власть, как мало значат на периферии фирманы султана. Чувство вседозволенности кружило головы. Один за другим те, кто должен был беспокоиться о могуществе страны, единстве нации, стремились урвать от ее кусок пожирней. Анархия и развал, упадок и деградация.

Султан Селим III, занявший престол в 1789 году, при поддержке группы единомышленников из среды высшей чиновничьей иерархии предпринял реформы «низам-и-джами», новый порядок. Он взялся сразу за все: экономику, администрацию, армию. Посягнул на всю систему. И среди прочего решил разогнать закостеневший янычарский корпус, давно ставший неэффективным и требовавший себе все больше привилегий.^[15]

Естественно, такое решение вызвало бурное недовольство янычар как в столице, так и в провинциях, в том числе в пограничном Белградском пашалыке, населенном сербами. Совсем недавно это была арена боевых действий. Многие сербы воевали в составе добровольческих отрядов, фрайкор, на стороне Австрии против османов. После окончания войны часть из них в страхе перед расправой бежала за Дунай, в австрийские земли. Затем Белградский пашалык постиг голод, прокатилась эпидемия чумы, и это еще более увеличило поток беженцев. Но местных янычар это не волновало. Разделив страну между четырьмя военачальниками, которые назвались дахиями, они грабили и выжимали последние соки из тех, кто еще оставался. Один из дахиев, Ахмед Безумный, терроризировал и христиан и мусульман. Он убил пятнадцать сипахов, турецких землевладельцев. Новый белградский паша Бекир решил покончить с янычарами. Он созвал в Ниш сипахов, кметов, князей, предписал явиться Ахмеду Безумному и велел его убить на лестнице своего дворца. После этого паша прочел фирман от Порты, объявлявший амнистию янычарам за все прошлое, но изгонявший их из Сербии.

Кроме того, чтобы вернуть хоть часть населения стратегически важного пограничного района, султан Селим III даровал райе, то есть христианам Белградского пашалыка, определенные привилегии. Он перепоручил сербским кнезам права местного самоуправления, а для борьбы с изгнанными янычарами разрешил сформировать пятнадцатитысячный сербский корпус.

Возможно, это решило бы проблему надолго, но неистовый корсиканец, бич Европы и гордость Франции, в 1798 году решил покорить Африку. Вторжение войск Наполеона в Египет, все еще официально являющийся частью Порты, провинции, где были сильны позиции янычар, внесли свои коррективы в государственную политику Османской империи. Турция, порвав двухсотлетний союз с Францией, впервые в своей истории выступила на стороне Австрии и России.

Поначалу французы довольно успешно воевали. Наполеон занял Александрию и Каир, десанты республиканцев оккупировали средиземноморское побережье, принадлежащее немецкой Австрии. В том числе, захватили и Бока-Которскую бухту, которая после аннексии венецианской республики с 1797 года тоже принадлежала австриякам.

Затем пришла череда побед союзников. Нельсон и Ушаков властвовали в Средиземном море, блокируя египетскую экспедицию Наполеона. Суворов во главе русско-австрийского корпуса крушил лягушатников на севере Италии, где только Генуя еще оставалась верной республике. Англичане наступали в Бельгии.

Турки же взялись за то, что поближе. Десанты янычар, получивших амнистию и вернувшихся к власти, высадились на побережье Балкан и прошлись огнем и мечом по своим бывшим землям. Австрия, чьи войска двигались на Париж и контролировали Италию, сквозь пальцы смотрела на такие действия союзника. У немцев были дела поважней.

— А самое плохое знаешь что, русский? — Зоран придвинулся поближе.

— Что?

Митич нехорошо ухмыльнулся.

— А то, что янычары сюда высаживались с ваших кораблей… Когда при виде русского флага местное население начинало ликовать, им на головы обрушивались турки.

Потемкин спохватился.

— Постой! Ты говоришь, что Россия и Турция союзники? Так почему же меня держат в темнице?

Серб покачал головой.

— Не понял ты… Видимо, и правда совсем памяти лишился… Когда же такое еще было, чтобы турки и русские вместе были? Враг у вас пока еще общий, да вот только интересы у каждого свои. Пока Франция сильна была, тогда и согласие было. А сейчас, когда австрийцы вот-вот возьмут Париж, турки все чаще начали оглядываться на своего северного соседа. Уж больно король ваш, Павел, воевать охоч. Да и тебя, видно, не для прогулки высадили около границы Черногории, давнего российского союзника. Высадили ночью, тайно, как я слышал, да еще и с отрядом карбонариев.^[16]

Он придвинулся и заговорщицки подмигнул:

— Ну что, русский, тебе и сейчас нечего мне рассказать?

Алекс удрученно покачал головой.

— А-а-а… Ну смотри, смотри… Друзья тебе ой как нужны нонче.

Примечания

1

Каракулучи — офицер (европейский аналог — лейтенант) янычар.

2

Реайа (рейа) — здесь, крестьянин немусульманского происхождения.

3

Кылыч — вид сабли.

4

Субботы. Мусульманская неделя начинается с пятницы (джума, собрание), дальше идет суббота (джумартеси, день после пятницы), пазар (воскресенье), понедельник (пазартеси), вторник (сали), среда (чаршамба, четвертый), четверг (першембе, пятый).

5

Бабуши — сандалии без задника. Желтый цвет — цвет правоверного.

6

Дискотека Авария «Песенка о Египте».

7

Пир — здесь, старец-священник, носитель особых знаний.

8

Абд-аль-Хазред — автор книги аль-Азиф, позднее известной как «Некрономикон».

9

Езиды — курды, исповедующие особую религию, езидизм (Ирак, Турция). Подвергались гонениям в Оттоманской империи как чертопоклонники.

10

Табиб — лекарь.

11

Санджак (санжак) и пашалык — территориальные единицы османской империи, вроде края и области.

12

С 1498 года турки считали Черногорию кадилуком, т. е. областью, управляемой одним судьей-кади, Скутарийского санжака. Де факто Черногория стала независимой после победы 3 октября 1796 года при Крузи, официально признана независимой султанским фирманом в 1798 г. Но Бока-Которская бухта с портами Херцег-Нови, Котор, Рисан и пр. все еще относилась к территориям санжака, «временно» уступленных Портой сначала Венеции, а потом Австрии.

13

Ага — верховные военачальники янычар.

14

Девширме — налог крови, принудительный набор мальчиков, проводившийся в ряде христианских районов империи. Христианских мальчиков 7-12 лет отрывали от родной среды, обращали в ислам и отправляли на воспитание в мусульманские семьи. Затем их обучали в специальной школе при султанском дворе и формировали из них отряды войск, получавших жалованье от султанов. Наибольшую известность и славу в Османской империи приобрело пешее войско этой категории — янычары. Из этой же среды формировалось и османское чиновничество разных рангов, вплоть до великого везира.

15

Идея реформ, как и воплощение, было сложней, но в пересказе серба звучала именно так (автор).

16

Повстанцев.