Веселья жизни скрылся легкий дым. Рассказы для девушек среднего возраста

Андрей Марковский

К некоторым нашим дамам прочно прилепилось именование «девушка». «Сударыня» и «барышня» не прижились — чересчур старорежимные. У «особы» и «миледи» ярко отрицательное звучание. «Тётка» и «женщина» — грубо и пошло.Годы, как наличие или отсутствие детей, тоже ни при чём. Да, они не юные, но всё-таки девушки, только среднего возраста.Девушками называют и в тридцать, и в сорок, а некоторые остаются ими в пятьдесят и даже в шестьдесят лет.Для всех вас предназначены мои рассказы.

ВСТРЕЧА

Некоторым людям не везёт. С самого рождения не везёт, такие им даты рождения выпадают. Одного 31 декабря угораздит родиться, когда самым близким друзьям не до чьих-то именин, другому ещё хуже попадёт — 1 января, когда голова болит и не до поздравлений. Совсем уж неудача, когда женщина 23 февраля уродится или мужик 8 марта. Но совсем плохо в високосный год, в конце февраля. С одной стороны — отмечать можно, когда захочешь, а с другой — обман сплошной, иллюзия, а не день рожденья. Доживаешь до старости, а лет тебе всего ничего — пятнадцать. Хорошо ещё, в пенсионном фонде пока не догадались, не то пенсию бы не дали, сказали: вы ещё молоды, юноша, давайте дальше трудитесь на благо Отчизны. И претензии предъявить некому: император римский Октавиан Август, тот, что февраль-месяц обокрал, давным-давно, ещё до Иисуса помер. Я репродукцию его мраморной статуи видел. Обыкновенный мужик, к тому же язычник, нехристь.

Всем остальным лишь бы какие дни достаются. В основном простые. Некоторым число 13 не нравится — это от невежества, и сейчас не будем об этом. Счастливчикам везёт в благостный день уродиться: на Пасху, положим, или на Рождество, на худой конец в маленький какой-нибудь, но светлый праздник, Ильин день, например, или на Николая чудотворца.

К примеру, есть у меня друг, которому повезло, аккурат его мамка на Сретенье родила, 15 февраля. Мы с другом очень давно знакомы, почитай — лет тридцать, и всё это время так близки, как у родных братьев не всегда бывает. Когда-то учились вместе, потом работали рядом, после — в разных местах. Прошло время, разошлись наши пути-дороги совсем далеко, и по жизни мы, что называется, оказались на разных полюсах, но остались друзьями. Ничего нам не помешало: он — успешный бизнесмен, я — рядовой инженер, он по заграницам шастает, я картошку в огороде от колорадского жука спасаю, чтоб вместо меня урожай не сожрал. И когда я к Богу пришёл, когда осознал и принял великую его силу, даже тогда мой ни во что не верующий друг со мной не рассорился, и я его по-христиански понял и простил. Остались мы близки, как и прежде.

Дружка моего зовут Олег, подчинённые называют уважительно: Олег Игоревич. Я же чаще всего Олежкой называю, как его жена. Если б вы его увидели, он вам тоже сразу понравился: подтянутый, крепкий мужчина. Такие разболтанности ни внутри, ни снаружи себя не допускают. Рубашка отглажена, под цвет костюма подобрана, галстук яркий, но однотонный, без дурацких рисунков. Лицо гладкое, в волосах ни грамма седины нет. Глаза тёмно-синие, умные. А какой умница! Недаром к нему с детства прозвище прилипло — Умка. Встречи наши с Олегом в последнее время нежданно случаются. Обыкновенно сам звонит: не возражаешь, говорит, если приеду? Иногда товарища прихватит — я не в обиде. Я-то вином теперь не балуюсь, кагора стаканчик приму из рук батюшки несколько раз в год, по большим праздникам, вот и всё моё разговленье.

Сегодня Олежка приехал один, какой-то разгорячённый. Сразу рюмку себе налил, махнул, тут же налил ещё, хотел было и её сразу выпить, но приостановился, потянулся к закуске. Задумчиво пожевал, нацепил на зуб вилки ещё кусок мяса и взялся-таки опять за рюмку:

— Я тебе кое-что рассказать хотел. По твоей теме. Мы позавчера с Валеркой на дачу к нему ездили, в Веселовку. Генерала он какого-то в гости пригласил, с минобороны его фирма работает. Вот и получается типа «встречи с клиентом», хотя генерал, конечно же, никакой не клиент. Но ты понимаешь… Меня Валерка попросил помочь: «Поехали вместе, а то я один с ним не справлюсь. Военные знаешь, сколько пьют?» Ром, ты Валерку-то помнишь?

— А как же.

Как не помнить? Бывал этот Валера как-то в гостях вместе с Олежкой. Весёлый мужик. Анекдоты без числа рассказывал, некоторые срамные, но смешные. Посидели, поговорили. Настало время прощаться, я как обычно говорю: «До свиданья. Ступайте с Богом». Вдруг Валера со словами: «Ну что, Коля, двинули?» — икону со стены снимает, под мышку её — и на выход. Я опешил, спрашиваю: «Чего ты Николая чудотворца схватил»? Отвечает: «Сам сказал, идите с богом, вот мы и пошли». Смеётся, нехристь. Шутка у него, оказывается, такая. И смех, и грех.

— Так вот, — Олежка продолжает. — Поехали мы к Валерке на дачу. Полный багажник водкой, пивом и мясом загрузиоли. Всё равно по дороге остановились у магазинчика, он мне говорит, дескать, купи ещё пару флаконов про запас, на всякий случай, или на утро пригодится для опохмелки. А я думаю: ну куда ещё-то, и половину вряд ли выпьем. Купил одну бутылку, раз уж остановку специально делали. Но что ты думаешь? Пока шашлыки, баня, чуть-чуть посидели, потом ещё, хватились — ничего не осталось! Валерка упрекать меня не стал. Говорит: «Придётся в Веселовку ехать за водкой». Я ему: «Может, хватит? Спать пора, ночь на дворе. Завтра с утра сгоняем». А он: «Мне-то уже два раза хватило, да и тебе, наверное, тоже. А генерал? Обидится ещё. Нехорошо».

Делать нечего. Оставили генерала с подругой на даче, а сами на машине в деревню поехали за выпивкой. Хорошо, дорожные менты в той глуши не водятся, отобрали бы права у Валерки вместе с машиной. Хотя, думаю, не самый худший вариант. Незачем в таком состоянии за руль садиться. Еле по ночи нашли, где купить. Водки взяли две бутылки, и ещё вина для подружки генеральской. Поехали назад. А дорога! Ты в Веселовке когда бывал в последний раз? Там ведь холмы, дорога только этим словом называется, в самом деле просто просека грейдерованная меж деревьев. Валерка торопится, гляжу — скорость под девяносто, берёзы в свете фар мимо проносятся, будто в ужасе от нас убегают. Камни по днищу грохочут, я ему кричу сквозь шум: «Ну куда ты разогнался? Некуда опаздывать! Машину побереги». Он только отмахнулся. Я говорю: «Ну и хрен с тобой, бей, раз не жалко», — и ремнём пристегнулся. В ту же секунду, только замком щёлкнул, глаза поднимаю, гляжу — изгиб дороги, куча гравия, Валера в поворот не вписывается, и мы на эту кучу, как на трамплин, правым колесом взлетаем, и в свете фар на нас косо летит берёза. Больше ничего не помню, помню только, как инстинктивно ногой в пол упирался изо всех сил — вроде как тормозил.

Грохнулись. Сколько времени прошло, сказать трудно. Но, похоже, недолго я был без сознания. Очнулся вниз головой, на ремне вишу. Пошевелился и так и сяк — вроде цел. Ничего не болит, хотя с тем количеством обезболивающего, что мы приняли, кусками можно отрезать, ничего не почувствуешь. Валерка, хоть и непристёгнутым ехал, в руль мёртвой хваткой вцепился, это его и спасло. Растолкал его. «Жив»? — спрашиваю. «Как будто обошлось»! — отвечает, — «головой только маленько ушибся о подушку безопасности».

Чую — надо побыстрей выбираться. Что с машиной — неизвестно, а ну как загорится? Для начала попробовал отстегнуться. Машину перекорёжило, замок ремня тоже заклинил, кнопка не нажимается. Давил-давил — никак, к тому же вниз головой неудобно. Помощи, конечно, не дождёшься — кому придёт в голову среди ночи по лесу шастать, кроме нас, идиотов.

Вдруг гляжу — фигура какая-то на дороге, издалека не пойму: мужичок маленький или мальчишка. Я рукой махнул и крикнул: «Эй!». Заметил нас, с опаской в нашу сторону свернул. Наконец подходит, оглядывает меня, машину. На лице ноль эмоций. Как икона. Маленький мальчишка, лет десять или девять — откуда он взялся?

Говорю: «Что глядишь? Помоги выбраться». Он стоит без движения, смотрит. Опять прошу: «Пацан! У меня ремень заклинило, помоги отстегнуть». Стоит недвижимо, во все глаза смотрит. И вдруг спрашивает: «Дяденька, который час?» Я обалдел, но часы к лицу поднёс, разглядел время: «Пять минут третьего», — отвечаю. И знаешь, что пацан сделал? Достал из кармана перочинный ножик, раскрыл, полоснул по ремню несколько раз, перерезал. Я башкой на крышу упал, немного руками падение смягчил, кое-как перевернулся, в разбитое окно вылез. Смотрю — парнишка мой быстрым шагом в лес уходит. Ладно, не до него мне тогда было, Валерке помогал из машины выбраться, потом мы из сломанной берёзы рычаг сделали, машину перевернули, поставили на колёса. Странно — как движущее средство она почти не пострадала, только помятая вся. Добрались до дачи с грехом пополам.

Только когда водку привезённую, как воду, выпили, я о том пацане вспомнил. Что это за чудо было чудное? Откуда он взялся и куда убежал? Куда маленькому пацанёнку по ночам шастать? Валерка смеётся — он мальчугана со своего места почти не видел, только ноги — это, говорит, леший был или оборотень. Ни одной правдоподобной версии нам придумать не удалось. Ты как думаешь? Есть варианты?

— Как же ты не понял! — отвечаю. — Это Он и был!

— Кто — он? — не понял Олег.

— Бог! Это ведь он вас спас! Всё ясно, как божий день.

— Этот пацанёнок-оборванец?

— Дурак ты, прости, господи! Он не оборванец, и даже не пацан. Это только форма, в которой он тебе показался. Всегда я говорил: неспроста ты в Сретенье родился. Спаситель в трудную минуту встретился тебе и помог, от смерти спас тебя, дурака пьяного. Пожалел. А ты в каком обличье хотел его видеть?

— Рома, ну откуда мне знать, какое у богов обличье! Такое, как на иконах рисуют? На всех опять же по-разному. То младенец, то мужик бородатый, то парень молодой восточного вида. Мне кажется, не в этом главная загадка. Знаешь, что меня особенно удивило? Бутылка вина из закрытой машины пропала бесследно. Раскурочил Валерка бедняжку вдрызг. Пока летели — кувыркались, крышу помяли, стёкла разнесли, она на смятую банку из-под пива стала больше похожа, чем на автомобиль. Но два флакона водки внутри в сумке нашлись, целёхонькие. А вина — нет! Ни целого, ни осколков. Как будто испарилось вместе с бутылкой.

— Это небесные силы взяли для причастия.

— Да? Недорого обошлось нам спасение, — качнул бровями Олег. — Валерка меня удивил. Неверующий, но на другой день в церковь поехал, службу за здравие заказал да свечку самую толстую под лик поставил. Под мужичка бородатого, вроде твоего святого Николая, свечу пристроил, пацанов у них не нашлось.

Несколько дней прошло с тех пор, может — два, а может и целая неделя, не вспомню. Опять приехал ко мне друг, как всегда ненароком нагрянул, без предупрежденья. Сели мы, чаю я себе покрепче заварил, а Олежка, оказывается, даже без спиртного ко мне в этот раз. Специально, сказал, чайку заехал со мной попить и историю дорассказать.

— Понадобилось Валерке страховку за машину получить, она по полному кругу застрахована. Страховщику знакомому позвонил — у Валерки полгорода знакомых, — а тот ему говорит: «Э, нет, дружок, так дело не пойдёт. Авто твоё, конечно, застраховано, но по правилам агенту положено своими глазами увидеть машину после аварии, и документы как положено оформить. Фотографии к делу приложить. Другими словами, сделай так, будто всё только что случилась».

Ну, чертыхнулся он, меня позвал, и поехали мы с ним на то самое место, еле доплелись. Хорошо — машина на ходу, крепко японцы машины делают, а то пришлось бы на эвакуаторе везти. Думаешь, легко её было на крышу поставить? Не смогли вдвоём, пришлось мужиков местных звать, а те никак не хотели понять, зачем и так помятую машину ещё больше ломать.

Наконец перевернули, а деревенские всё изумляются: вот городские дурью маются, совсем с жиру сбесились. Ну да ладно — им не понять, им страховать нечего. Вызвал Валерка страхового комиссара, и я понял — долгое это дело: пока доедет, пока опишет-сфотографирует. Походил вокруг, траву попинал в попытке хотя б осколки найти от той бутылки вина, что пропала. Не нашёл. Делать мне там было больше нечего, вот и решил до деревни прогуляться. Дай, думаю, спрошу у местных. Интересно: что за пацан привиделся? Вдруг найду ответ ночной загадке?

Пришёл в Веселовку, лесом недалёко оказалось от места нашей аварии, минут сорок топать, не больше. У крайнего дома деда увидел. Сидит в тенёчке, зубы чёрные и сам весь как дуб морёный, подсохший немного, но с виду не развалина, крепкий ещё.

— Здорово, — говорю, — папаша.

— Здравствуй, сынок, коль не шутишь — отвечает.

Спрашиваю: так мол и так, пацанёнок лет девять-десять, куртёшка-обдергайка на нём цвета хаки, штанишки чёрные, глаза тёмные и грустные. Молчаливый, но живенький, по ночам в окрестностях гуляет. Не знаете ли такого?

— Знаем, — отвечает старик. — Как не знать. Витька это, наверняка Витька. Более некому. По ночам тут никто больше не бродит. Да и он бы не ходил, коли не нужда. Только ему не десять годков, а тринадцать. С мамкой евойной вдвоём оне живуть. Отца у него отродясь не было. Валентина поди и сама не знаеть, кто отец Витькин-то. Живуть, понятное дело, не шибко, с огорода. Если бы не сестра Валькина, Зоя, вовсе бы им хреново пришлося. Зоя поди-ка хорошо живёть, в городе на железной дороге проводницей работает. Витьку любит, как своего: своих-то нет. Так вот, когда она из поездки возвращается, аккурат через соседний полустанок поезд проходить, да ещё и останавливается на минутку. Зоя кой-чего подсобирывает, сестре передаёть. А Валентина последнее время приболела, ногами мается, не может сама на станцию ходить. Витьке эта забота досталася. Он хотя и мал ищо, но парнишка сообразительный, вёрткий. Он теперя заместо мамки на станцию бегаеть, за передачкой тёткиной.

Дед утомился длинным рассказом, достал папироску, со второй спички прикурил и принялся с удовольствием пыхтеть, да с присвистом, как маленький самовар.

— Поезд московский у нас вроде без пятнадцати три, или полтретьего проходит, не помнишь Маша? — окликнул он не то жену, не то соседку, старуху, подошедшую из любопытства послушать разговор. Та не ответила. — Летом хорошо, можно на лисапете поехать, зимой на лыжах или санках, а осенью-весной — только пешкодралом. Да ничего, четыре версты — чай немного, я помню, перед войной в школу кажный день по двенадцать километров ходил, шесть туда, да шесть обратно. Одно плохо — ночь. Злодеев и волков в нашем лесу нет, однако как новолуние — плохо ходить, дорогу не видно и на сердце от мрака тяжко, нечисть всякая чудится.

— Так что ж она сама не приедет, не привезёт?

— Да когда ей приезжать? Работает она, себя и сестру с племянником надо обеспечить. Раз в месяц приедет — и то ладно, Витьке праздник, весь огород в корках апельсиновых.

— Получается, некому больше помочь?

— Да кто щас друг дружке помогает? Каждый сам по себе. Намышковал ежели чего, сядеть на своём добре, семь замков навесить и трясётся, чтоб не украли. Вон в городе, я в газете читал, милианеры с жиру бесятся, деньгами сорют. А по деревням скоро все коровы с голоду передохнут, молочка не попьёшь. По тивилизору говорят — кризис. Вот оттудова и будет кризис. Одни не знают, куда ассигнации девать, а другим печку топить нечем, дрова уж пять тыщ машина стоит, а на зиму надобно две машины. Газ обещали-обещали, в прошлом годе до околицы довели, дальше, говорят, вы сами. А сами мы — чего? Собрались, послухали Савелича нашего, из сельсовета. Он посчитал: по пятнадцать тысяч с двора надо на трубы, да подключение, справки разные, ищо колонку газовую самим купить и ладиаторы. А ежели готовить хош на газу — так плиту тож надоть. По кругу выходит, мне год не есть — не пить, чтобы на газу греться. Ещё б газ был бесплатный — одно дело, но он скоро, говорят, как дрова будет стоить. К чему мене тогда газ? Прожили всю жизнь без газу, так без газу и помрём. Скоро уж помирать-то. А дрова мне Митрич завсегда привезёт, не замёрзнем.

Конец ознакомительного фрагмента.