Заратуштра, или Хождение духа Ницше. Второе издание

Андрей Константинович Гоголев, 2023

Книга задумана как нестандартная по форме хрестоматия по курсу «Религиоведение»; представляет собой остросюжетный роман не без элементов мистики с описанием как всех мировых, так и региональных религий и учений, но очерчиваемых исключительно на функциональном, то есть на высшем, и, порой, на трудно усваиваемом понятийном уровне.Сюжетная канва заимствована из романа Ницше «Так говорил Заратустра». Все понятийные ряды религий и учений излагаются исключительно на основе первоисточников; этот роман – «Для всех, и ни для кого».Главный герой, основав, по мнению автора, самое понятное и самое по изложению изящное на планете вероучение, сталкивается в своих скитаниях как с самыми мрачными, так и с самыми передовыми идеями мироустройства. Накопив в земных странствиях опыт снятия всех маскировок с любых перевоплощений Зла, в своей новой жизни герой романа будет готов явить миру новое учение Добра.Предлагается второе, существенно доработанное издание романа.

Часть

IV

. Зеркало меж небом и землёю

Учитель Кун и государство без какого-либо бога

Пастырь о многом рассказал Заратуштре; рассказал он и о мудреце по имени Кун Фуцзы.

«Это — очень достойный учитель: обращаясь к старому, он способен открывать новое; он не любит много говорить, так как считает для себя позором не поспеть за собственными словами», — говорил Пастырь.

«Чему же учит Кун Фуцзы?» — спросил тогда Заратуштра.

Ответ Пастыря развернул перед Заратуштрой зеркало, которое представляло собою по сути гладкую поверхность Озера разума всех храмовых уделов его родины; в его рассказе то и дело всплывали знакомые силуэты духов предков жителей реки Ра — так естественно на сознание Заратуштры ложились его установления. Спитама не мог отделаться от ощущения, что он слышит не голос седовласого мудреца из Поднебесной, но голос Жреца… Но что-то пока непонятное не позволило Заратуштре встать около Кун Фуцзы решительною третьей тенью поддержки его идей.

По рассказу Пастыря, седовласый Учитель Кун, которого потом мир Запада назовёт Конфуцием, не нёс своему народу религию как таковую, но только систему доверия духам предков; при этом поклонение не могло зависеть ни по форме, ни по содержанию от того, кому из предков поклонялся житель Поднебесной империи: будь то дед, или будь то бог, который почитался первым предком; или будь то учитель, признанный учителем с молчаливого одобрения сельской общины. Помимо действий живых существ, во Вселенной им не признавалось никакого иного творящего начала, никакого божественного Творца!

Его стараниями был наложен запрет на составление Писаний; их не было и, как он считал, не могло быть в принципе! Были книги, но они больше предназначались к обладанию, но не к прочтению; к примеру, только для этого и будут вскоре составлены тома Трипитаки³⁷; существовали лишь немногие каноны: И-Цзин — Канон перемен, Канон песнопений, истории и сочинения философов. По убеждению Кун Фуцзы, нет и не могло быть канонических текстов, нет и не могло быть религиозных аксиом, то есть того, во что нужно верить безусловно и из чего потом раскручивается религиозный канон, который бросается в фундамент веры.

Когда заезжие купцы его спрашивали «В чём заключается его религия?», Кун Фуцзы отвечал: «Воля бога — это то, что мы называем законом жизни. Выполнение закона жизни и есть то, что я называю нравственной, истинной жизнью. Когда законы нашей жизни собраны в порядок, излагаются в последовательности, это и есть то, что вы называете религией. Но это — только часть моего учения, учения о Середине. Не существует разницы между верой в бога и верой в своего учителя»

Патриотизм учит граждан отождествлять себя со страной, слиянию с государством — обычно так продолжал мудрец свой ответ. — Многие религии говорят по сути то же: призывают к слиянию с Богом. Таким образом, обе концепции культивируют представление о двух отдельно существующих субстанциях: человеке и стране, человеке и Боге. Но идентификация в философии Инь-Ян исключает всякий дуализм! Вы — Инь-Ян, и Инь-Ян — это вы. Поэтому все, что обнаруживается во Вселенной — это тоже вы. Все человеческие существа — это вы, а вы — это они. Именно поэтому вы страдаете, если они страдают, и вы счастливы, если счастливы они.

И дело тут не в том, что вид и состояние души других людей как-то воздействует на вас; просто их проблемы становятся вашими проблемами. Эта самоидентификация — тотальна, она является основой вселенской гармонии и мира в мире. Только после осознания принципа Инь-Ян и самого себя как Инь-Ян вы почувствуете красоту Вселенной и осмысленность жизни!

И помните крепко! — добавлял Кун Фуцзы. — Поскольку во внешней части человеческого тела доминирует Ян, а во внутренних органах — Инь, переразвитые мышцы тела вызывают нарушение баланса. Внутренние органы, такие, как сердце и почки, вынуждены производить лишнюю работу и постепенно ослабляются. Доминирующий Ян заставляет Инь отступать. Такое состояние называется «Сильный Ян ↔ слабая Инь» и это — нарушение нормы! Сильная Инь, слабый Ян — тоже нарушение нормы. Единственным нормальным и желательным состоянием является равновесие Инь и Ян.

Таким образом, термин религия в активном лексиконе Кун Фуцзы отсутствовал вообще. Было учение, учение предков; примерно такое же, какому следовали жрецы храма Макоши родины Спитамы. Это обстоятельство вводило в ступор мозги заезжих купцов и миссионеров, и они понесли на земли заката Солнца весть, что и в Поднебесной таки есть религия, захватив для подтверждения своей бессмыслицы фигурки Будды — не бога, но только наиболее почитаемого человека, предка, ставшего сверхчеловеком.

И вправду! Не могли же они говорить, что есть место на земле, где нет в почёте ни одного бога и, тем более какого-то одного бога, и что люди там совсем не маются от отсутствия веры в какую-либо непостижимую сущность и «почему-то» совсем не чувствуют от этого ущерб своей души! Этим сообщением была бы отрыта могила власти попов и хомотриалов их родины! Так люди запада получили обережение своего разума от волн его очищения, вместе с Солнцем выбрав путь к своему закату. И уж совсем невдомёк тем носителям бессмыслиц было понять, что основа буддийской космологии — число четыре — вызывает лютое противление у китайцев постольку, поскольку иероглиф, обозначающий её (si, 四) озвучивается в Поднебесной так же, как и иероглиф смерть (sĭ, ), и что нет у буддизма никакой победы на землях Поднебесной и близко! По крайней мере, той его ступени, которая определяет философский уровень его функционирования.

То, что Неопознанный Совестью стал называть молитвой, и для Кун Фуцзы, и для людей Ра было лишь формой обращения к предкам и общения с ними. Если же человек назойливо направлял свои мысли к мечтаниям об ином мире, это рассматривалось как месть миру существующему. Да и то: если мы не знаем, что такое жизнь, как можем мы рассуждать о том, что за порогом смерти?! Но говорил мудрец при этом, что смерти бояться не надо, советуя обратить мистическое знание в пространство рационального служения государству, всем рассказывая, что душа расстаётся с этим миром на 49-й день!

Говорил он ещё, что вся жизнь состоит из парных событий и всё в этом мире уравновешивается. Как пример Учитель приводил деревенское поверье: умер в доме человек — завтра должно быть счастье, родился ребёнок — удача будет какое-то время обходить дом стороной.

И для Кун Фуцзы и для храмовых жрецов сообщества людей Ра был всегда неприятен тот человек, кто только и искал оправданий собственной лености и бездействия; но также ими равно уважаем тот, кто искал пути преодоления трудностей и находил их, пусть и большим по́том. А тот, кто видел оправдание своей слабости как результат невнимания к нему непостижимых сущностей, был особенно мерзок; такой не мог рассчитывать на сочувствие, он изгонялся из общества как преступивший черту терпения предков.

Заратуштра запомнил многое из сказанного Кун Фуцзы, что Пастырь передал ему:

Не беспокойся о том, что у тебя нет высокого чина. Беспокойся о том, достоин ли ты того, чтобы иметь высокий чин. Не беспокойся о том, что тебя не знают. Беспокойся о том, достоин ли ты того, чтобы тебя знали.

Только самые мудрые и самые глупые не поддаются обучению.

Давай наставления только тому, кто ищет знаний, обнаружив свое невежество. Оказывай помощь только тому, кто не умеет внятно высказывать свои заветные думы. Обучай только того, кто способен, узнав про один угол квадрата, представить себе остальные три.

В древности люди учились для того, чтобы совершенствовать себя. Нынче учатся для того, чтобы удивить других.

Единственная ошибка — не исправлять своих прошлых ошибок.

Не поговорить с человеком, который достоин разговора, — значит потерять человека. А говорить с человеком, который разговора не достоин, — значит терять слова. Мудрый не теряет ни людей, ни слова.

Того, кто не задумывается о далёких трудностях, непременно поджидают близкие неприятности.

По своим природным задаткам люди друг другу близки, а по своим привычкам друг от друга далеки.

Когда же Кун Фуцзы спрашивали об истоках его мудрости, он впадал в смятение. «Я передаю, а не сочиняю! Я верю в древность и люблю её», — так отвечал он на этот вопрос.

*

Уже в который раз Заратуштра убеждался, что Добродетель не остаётся в одиночестве; у неё обязательно найдутся соседи. И не было удивительным совпадение — и в Поднебесной, и на просторах долин река Ра люди признавали ведущими одни и те же добродетели: сострадательность, справедливость, вежливость, учёность (или мудрость) и искренность.

Но, и к своему сожалению, Заратуштра понял: Кун Фуцзы — не боец с богами-ремесленниками; они для него просто не существуют. Но кто тогда усмирит чиновничий пыл этой Троицы? этого Предводителя-садиста, Яалдабаофа-Небро и придурка Сакласа?

Трое против Троих — Первый, Я и Третий против Троицы этих придурков — то была бы справедливая битва! И Кун Фуцзы тут был бы лишним, иначе не было бы тогда справедливости.

Однако больше огорчало Заратуштру всё же иное.

Учитель Кун называет систему своих знаний «Учением о Середине», что может означать только одно и потаённое им: «Мы поставили наш стул посередине — одинаково далеко от умирающего гладиатора и довольных свиней». Мудрец собирается жить и не на Небе (он слишком рационален, чтобы стремиться к этому), и не на земле (он любит летать! — а кто не любит?), он устремлён к жизни-между — под Небом и над землёй, под небесами, куда ему удастся устремить и взоры своего народа, который он назовёт жителями Поднебесной.

Но в кого будут попадать молнии, спускающиеся с Неба, и в кого полетят стрелы разума людей, извечно устремлённых своими мечтаниями назад, домой, к Небу, к Господину богов, их породившему? Такое «Зеркало поднебесья» будет неминуемо разбито!

Мастер над ремесленниками

Утром, выставив солнце своего посоха отражением небесного светила, Заратуштра отправился туда, куда указывал косой луч — символ жрецов храма Макоши, — на северо-восток.

Долго ли, коротко ли тянулся путь, привела дорога на холм, с высоты которого вдали отчётливо завиделось одиноко стоящее дерево.

«С человеком происходит то же, что и с деревом, — подумал Заратуштра. — Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, во мрак и глубину — ко злу»

Чем ближе подходил Спитама к дереву, тем большим оно казалось; но странно: размеры и его и человека, сидящего под ним, по мере сближения становились непомерно огромны, по меньшей мере, вчетверо от ожидаемого.

Подойдя совсем близко, Заратуштра проговорил в никуда и в куда:

— Жил да был котёнок. Однажды он выглянул из-за кустов и увидел на поляне тигра. Полосатый кот был во много раз больше его, и котёнок подумал: «Зачем он такой большой? То, что выглядит таким огромным, не может обладать истинной ценностью. Если бы он действительно что-то собой представлял, у него не было бы нужды быть таким большим»

Смеясь и уменьшаясь до обычных размеров, так обратился сидящий под деревом к Спитаме:

— О Заратуштра! В своих странствиях ты не заметил, как достиг ты полной силы духа своих учителей и даже превзошёл одного из них. Я только что пытался покинуть своё местопребывание в четырёхмерном пространстве, но тебе не составило труда, и ты даже не заметил, как наблюдаешь меня в ином течении времени иного пространства; ты давно не ученик — ты сам Мастер! Ну а побасёнка твоя действительно весьма поучительна, я запомню её.

Пальцы рук и ног сидящего под деревом были очень длинные, соединяясь перепонками, которые достигали уровня половины пальцев, на ступнях не было подъёма, тело было большим и стройным, кожа имела золотистый оттенок и была совершенно тонкой и гладкой; глаза его были глубокого голубого цвета, как сапфиры, ресницы прямые и чистые, как у «жаждущей коровы». Речь сидящего под деревом имела явные достоинства: понимать её было легко, все его слова имели одну интонацию; речь была приятна и глубоко притягательна, слова произносились в правильном порядке, чисто и без ошибок.

Это был уже не тот изнеженный сын главы царского рода Шакья, что несколько лет назад, выйдя за ворота своего родового гнезда, впервые столкнулся с людскими страданиями. Это был уже четвертью прошедший Путь, это был Татхаагата.

— Заратуштра! Ты ищешь танцующего бога, ведёшь себя дорогой через радость победы над невежеством. Мой же путь иной — путь Четырёх благородных истин, дорогой идущий через прекращение причин страданий. О, если бы мы были в состоянии вырваться из власти желаний, мы освободились бы тогда и от ударов судьбы! — Такое было начало их разговора.

— Я не понимаю тебя. Ты говоришь только о страданиях. Но разве нет в мире счастья?

— Вот посмотри на эту плошку риса, Заратуштра. Если буду есть скудно — наступит чувство голода. Следовательно, малость риса станет причиной моего страдания. Но вот я съем всю плошку риса и стану сыт. Следовательно, тот же самый рис окажется причиной моего счастья.

Добро и Зло — полярные понятия, значит, и причины их также полярны и должны быть устойчивы так же, как устойчивы Добро и Зло.

Но разве причина моей сытости, моего счастья устойчива, если она может в разных обстоятельствах быть то исходом страдания на меня, то схождением на меня счастья?

Ты часто видел глупцов, которые, перекинув груз с одного плеча на другое, испытывают счастье. Разве это — не извращённое сознание? И это второй мой пример.

А вот и иная история. Лежащая на ладони ресница не ощущается людьми, но когда она попадает в глаз, то причиняет боль и неприятности. Так и глупцы, подобные ладони, не чувствуют разницы, то есть не чувствуют страдания как факт обусловленности, но мудрые, подобно глазу, испытывают от неё чрезмерные муки.

Следовательно, счастья как такового не существует, так как у него нет устойчивой причины!

*

Катящийся валун логики сбил Заратуштру с ног, но не смог смять его.

— Пусть я смотрю на кучку гороха — зёрна страданий и никчемности, в которой можно с трудом различить зёрна фасоли, зёрна радости или счастья. Что можно сказать в целом об этой кучке зёрен? — бросился в атаку Заратуштра.

— Это есть кучка страданий!

— Но что такое страдание?

— То, что по сути своей неприятно.

— Как ты это понимаешь?

— Это есть то, что приносит вред.

— Значит то, что приносит пользу, — зёрна фасоли — есть истинное счастье, и хоть в окружении гороха приносящее только радость?! Тогда зачем постоянно говорить только о страданиях?

Принц улыбнулся.

«Наконец-таки мне удалось увидеть улыбку на твоём лице, — обрадовался про себя Заратуштра. — И, кажется, я начинаю понимать тебя»

И так, подобно Пастырю, погонял свои мысли Заратуштра дальше:

«Вот и тут счастье — не в почёте; как и на страницах Саги распятой Совести, где с этим словом не знаком никто, на тысяче страниц ни одним из персонажей не упоминается это слово! Творение Исадвастара и его внучат — это самая мрачная книга, когда-либо явившаяся человечеству: 613 заповедей её Интродукции слагаются из 365 запретов и 248 повелений; число негативных повелений разбросано по всему тексту этой Саги несравненно больше, чем число позитивных заповедей и предписаний.

Нет! Впрочем, нашёлся один пророк, так определивший, но только в контексте, слово счастье:

«Ибо он угнетал, отсылал бедных; захватывал домы, которых не строил; не знал сытости во чреве своём и в жадности своей не щадил ничего. Ничего не спаслось от обжорства его, зато не устоит счастье его. В полноте изобилия будет тесно ему; всякая рука обиженного поднимется на него»

Вот, как оказывается, в чём счастье! В возможности угнетать бедных, захватывать чужие дома, чрево своё насыщать безмерно… — быть с частью, с долей украденного и награбленного!

Потом люди забудут о том, какое именно счастье порицал пророк, но будут наставляемы смотрящими: «Счастье — грех! Так говорил пророк».

Слову «сострадание» — главному, ключевому понятию учения Первого — среди сотен тысяч слов той Саги удастся затесаться лишь в четырёх фразах! Слов сопереживать, сочувствовать, соучаствовать… в той Саге нет вообще. Зато имя Мусы-Моисея в тех авраамистических Писаниях — предводителя грабителей и убийц младенцев и имеющего собственный опыт убийства человека — отцарапано аж 982 раза! Трепещите от мудрости его, без него нет истин в мире, что не были бы связаны с именем его, изречены или содеяны им! Именно он, как оказывается, открыл «новые» истины!

Как же смеялись тогда скрижали, а Макошь роняла слёзы!

А не открой внучонок эти «истины», так народы до сих пор повально убивали бы друг друга, не ведая, что это — плохо, повально воровали бы друг у друга, так как не знали до него, что это — плохо; повально не почитали родителей своих…

Но кто тогда кормил бы этих хабиру и производил то, что они воровали и что у них самих воровали; кто бы рожал, если они убивали бы тех, кто рожает; какой бы дед воспитывал не почитающих его детей и внуков, какая бы женщина решилась родить исчадие, которое — и это точно было бы известно ей заранее! — крошки хлеба не поднесло бы ей в старости? Когда говорят о необходимости существования религии обычно имеют в виду, что нужна полиция. Но разве при исчезновении полиции все люди бросаются во все тяжкие?

Истинная идея не может быть «новой», так как Истина Добра не является продуктом человеческого разума, но только сущностью Господина богов — Господа, отдавшего своим порождениям часть своего Я. Нравственное чувство — это способность людей, полученная от Природы, и она находится в естественной связи с Природой совершенно так же, как и чувство осязания или обоняния людей, чувство любви, наконец. И если смотрящие проповедуют другое начало этой истины, это означает лишь то, что они, дабы заглушить запахами ладана свой протухший идеологический товар, стараются предписать пастве добровольно делиться плодами своего реального труда в их пользу, как и в пользу хомотриалов у власти. О Совести речи нет.

А поскольку «Бог ничего не делает, не открыв Своей тайны рабам Своим, пророкам», то, судя по словам и делам пророков Саги, соответственно и Ему, этому кровожадному демиургу — источнику «тайны», понятия счастья и радости неведомы по самой природе естества Его. Но тогда кто есть этот бог, как не переродившаяся в прихвостня сатаны сущность, лукаво открывшаяся для немногих, для «избранных» на страницах той же Саги двумя фразами. Да сравнят слышащие, врезанное в них, записанное в начале и запрятанное в конец той Саги:

«Гнев Господень опять возгорелся на Израильтян, и возбудил он в них Давида сказать: пойди, исчисли Израиля и Иуду»;

«И восстал сатана на Израиля, и возбудил Давида сделать счисление Израильтян»

Нужно ли говорить о том, кто именно возбудил Давида сделать счисление народа Его, кто именно стоит в основе веры Неопознанного Совестью и какому именно господину предписано той Сагой молиться?

Путь истинный — путь собственных ошибок; если же идёшь путём обхода чужих ошибок, то это — путь отторжения от себя опыта людских переживаний. Ты не хочешь знать горести поражений и желаешь быть только победителем? ты не хочешь допустить страдания в свою душу? ты не хочешь использовать зеркало свой души, чтобы без искажений в нём слышать чужие, но знакомые и тебе, тебе знакомые страдания? — значит, ты напрасно скрываешь ото всех, что хочешь стать богом! Или так научил тебя твой бог? Но что это за бог тогда? Чьим порождением ты являешься? — задай себе вопрос!

Очевидно — подумал Заратуштра, — что существуют только два пути разрешения парадокса этого мира: либо Господин богов должен послать на землю своего эмиссара за опытом человеческих страданий, либо человек сам должен подняться до уровня богов Первопричин, стать сверхчеловеком, чтобы в новом своём местопребывании, не утеряв способность слышать страдания в потоках иных времён и на расстояниях иных пространств, сохранить способность сопереживать людям и направлять их в священной борьбе со страданиями. Но так как исходно все первые порождения Господина богов — лишь созерцатели, не способные сопереживать никому и ничему, то не разумней ли тогда всем людям стремиться к сверхчеловеку, оставив призрачную надежду о схождении богов Первопричин на землю — ведь это было бы для них унижением!

Выходит, что сейчас, — добавил на своих «счётах» Заратуштра, — не дожидаясь Пришествия, уже Первому из двух зачинателей мировых имперских верований³⁸ ничего не останется, как выбрать путь к сверхчеловеку!

И Заратуштра задумался о далёких трудностях, о временах, когда появятся страдания, существование которых сейчас невидимо. Вот тогда опыт пути Первого и окажется востребованным. При этом ученики Татхаагаты найдут причины новых горестей, отработают методы их уничтожения и накопленный опыт выгрузят… Но куда? В место пребывания буддийского сверхчеловека, в нирвану? В место, где вообще нет никаких страданий?

И уже во второй раз Заратуштра подумал: Какой толк в стараниях буддийских жрецов уровня архата будет, если тот архат, стремясь стать буддой, по определению осознанно лишает себя способности ни видеть в нирване хоть какие бы то ни были причины страданий людей, ни блокировать на земле эти причины своей мудростью?! Он в каком пространстве намеревается расточать мощь своего Добра? Какой толк уходить человеку в нирвану, если известно, что в брамфатуре Земли единовременно может пребывать только один Будда; все же остальные люди, которым удалось избавиться от всех клешей и побочных дхарм, ныне пребывают в иных Пространствах и Времени.

«Нирвана — вот счастье!» — говорит Татхаагата.

«Но разве может быть счастье там, где нет творчества, созидания, любви и эроса?» — так говорит Заратуштра.

В ответ Заратуштра услышал: «Счастье как раз в том, чтобы ничего не чувствовать!» — но чьи были эти слова?

*

Вот и ангелы — эти служки-конторщики у богов-чиновников той Саги³⁹: их беда состояла в том, что им не требовалось бороться, чтобы добиться славы; они рождались в этой славе, в ней пребывали, они были одной с ней субстанции, и они по определению ничего не могли чувствовать душой, которой у них и не было вовсе. Чего в таком случае оставалось им желать? У них даже не было возможности придумывать себе желания, так как у них нет и не было никогда самого «органа», порождающего желания. — Нет положения более ирреального и более горестного, чем когда слова «творить» и «примитивно существовать» сливаются в одно понятие!

Нет ни свободы, ни «подлинной жизни» без знания о том, как освобождаться от того, чем владеешь. Но внучата Неопознанного Совестью установят и их культ в партитуре Столбовой дороги; они услышат лишь отголоски слов гармонии: «Красота не только в звукоряде, но и в паузах». Но слыша только «звон», но не зная где он, они поймут, что ангелы и есть те самые паузы — ведь, на первый взгляд, так похожа эта их бесконечная пауза Разума на отдых Красоты!

Но тогда, — подумал Заратуштра, — обязательно должны найтись те, кто добровольно отступится сделать последний шаг на лестнице в небо, оглянувшись на ещё не вставших в начало пути в желании помочь им. Найдутся ли такие среди учеников Татхаагаты? И не должен ли он собою показать пример? Ибо, в противном случае, было бы вообще непонятно: разве строй идущих не замыкают самые сильные, оставив на плечах детей и слабых, идущих впереди, лишь посильный им груз и сверяя с ними шаг свой? Да, все они достигнут конца пути не так быстро, как если бы шли в отсутствие слабого авангарда. Но на финише они сохранят своё Число и традиции свои! Лишь в покое вершина пирамиды — наверху, там, где сверхчеловек первым встречает солнце, соответственно, в движении вершина той пирамиды должна быть только внизу! Кто же способен удержать пирамиду за её вершину? Татхаагата и идущие его путём? Но ведь его ученики будут рваться исключительно в отрыв от людей широкого пути, торя каждый лишь собственный, узкий и эгоистичный путь прекращения доступа психоквантов страданий только к себе!»

*

Тут Заратуштра прервал свои мысли, осенившись уже забытой догадкой:

— Похоже, что видел я следы именно твоего взора окрест города Пёстрой коровы. Что привело тебя туда? — обратился он к Татхаагате.

— Здесь трупы предают огню, следовательно, обезображенность могильных тел недоступна созерцанию. Но чем устранить четыре вида страсти — к цвету, к форме, к осязанию и к почестям — как не посредством созерцания следствия этих страстей, таких отвратительных объектов, как трупы?! Их, во всей их слабости противоборства с гнусными червями и собаками, можно было увидеть явно только в одном уголке земли, там, где и твои ноги ступали недавно. Там и я был.

Сущность покинутого духом тела — быть лишь набором великих элементов с эгоистичным желанием отдаться Природе не в куче, но устроив гонки: кто из первоэлементов удачливее? Созерцание трупов и итогов этой «гонки» во время медитации — это первая ступень йогической Практики, и я должен был встать на эту ступень первым.

— Что тогда представляет собою вторая ступень Практики пути к твоему сверхчеловеку?

— Сосредоточение на дыхании, особая практика которого приводит йогина в иное пространство. К ней, похоже, своим умом и независимо от меня, придут идущие узким путём и на твоей земле, Заратуштра, правда, со значительно более скромным итогом. К сожалению, они сочтут, что, увидев Свет через свою практику дыхания, они уже дойдут до конца Практики, однако я не вижу, и никогда не увижу их на следующих ступенях долгой дороги познания Благородных истин. Что жаль.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

37

Трипитака — трёхчастный буддийский энциклопедический канон: Виная-питака — свод правил, регламентирующих жизнь членов сангхи, кодекс поведения благочестивого буддиста; Суттра-питака — собрание бесед-наставлений, ориентированных также на широкий круг слушателей; Абхидхарма-питака («Сверх»-Дхарма) — философский уровень функционирования буддизма, язык рассчитан на очень узкую аудиторию (очень строг, терминологически точен; текст крайне сложен для понимания).

38

Видимо, ещё отрыжкой идей убогого философастера Гегеля происходит убеждение, что иудаизм и буддизм есть мировые религии. При том, что первая религия является сугубо местечковой (локальной) еврейской верой, а буддизм — это вообще не религия, а учение. Всего же мировых религий де-факто две: христианство и ислам.

39

В Древней Греции существовал институт гонцов (неофициальных ходящих СМИ) и глашатаев (официальных). Первые назывались ангелами (angeloi) [72].