Заратуштра, или Хождение духа Ницше. Второе издание

Андрей Константинович Гоголев, 2023

Книга задумана как нестандартная по форме хрестоматия по курсу «Религиоведение»; представляет собой остросюжетный роман не без элементов мистики с описанием как всех мировых, так и региональных религий и учений, но очерчиваемых исключительно на функциональном, то есть на высшем, и, порой, на трудно усваиваемом понятийном уровне.Сюжетная канва заимствована из романа Ницше «Так говорил Заратустра». Все понятийные ряды религий и учений излагаются исключительно на основе первоисточников; этот роман – «Для всех, и ни для кого».Главный герой, основав, по мнению автора, самое понятное и самое по изложению изящное на планете вероучение, сталкивается в своих скитаниях как с самыми мрачными, так и с самыми передовыми идеями мироустройства. Накопив в земных странствиях опыт снятия всех маскировок с любых перевоплощений Зла, в своей новой жизни герой романа будет готов явить миру новое учение Добра.Предлагается второе, существенно доработанное издание романа.

Часть I. Бал неправдоподобных

Росстаня

Вечерние тени показывали направление пути. Верховного жреца храма Макоши обуревали невесёлые мысли. Рядом шёл тот, в развитие способностей которого был заложен труд всей его жизни, и теперь Ученику, к которому так удачно подошло новое имя, предстояло осуществить план, задуманный сообществом всех храмовых жрецов людей Ра.

— Ну, вот и место расставания. — Подумал жрец вслух.

В центре небольшой поляны возвышался огромный камень-валун, около которого путники и расположились.

— Ты говорил, что путь наш к Ра ведёт. Я чувствую сильный поток воды. Река рядом?

— Нет, Заратуштра, Ра тебя встретит завтра. Ты же чувствуешь два потока подземных рек, которые, пересекаясь под вот этим огромным камнем, разговаривают с ним; это — две Реки мудрости, а этот камень — одна из слёз Макоши… Ты покинешь меня утром, мы сидим на росстанях.

— О великий жрец! Есть ли слова, которые мне стоит ещё раз услышать?

Жрец как будто не услышал вопрос, но, продолжая прерванную гонку своих мыслей в лабиринтах будущего, сам того не заметив, открыл им дорогу к ушам Заратуштры:

«Но знай пришелец продолжение истории поколений…

Ни один народ не может жить, не сделав сперва оценки: если хочешь сохранить себя, не дóлжно оценивать так, как оценивает сосед. Многое, что у одного народа называется добром, у другого зовётся глумлением и позором. У каждого народа — свой бог, и чем сильнее народ, тем особливее его бог. Когда же боги становятся общими, когда начинают у многих народов становиться общими понятия о зле и добре, тогда вымирают народы и тогда самое различие между злом и добром начинает стираться и исчезать, — так умирают и сами боги»

Но только Верховные жрецы северных ариев знали продолжение этой вечной мудрости, которое только сейчас пыталось найти место в сознании Заратуштры:

Если народ индивидуален в своём коллективном сознании, то он образует и индивидуальное государство. Но если у каждого народа должен быть свой собственный бог, то, следовательно, и у людей каждого государства также должен быть свой бог, отличный от богов народов иных государств.

Но если бог один в нескольких государствах, то такие государства являются химерами. Или химерой является их общий бог.

Вот и путники, южные арии. Куда денется тот опыт, который был накоплен этими переселенцами в иных условиях; разве не будут из поколения в поколение передаваться вера предков, устои, правила и практика ведения житейских дел? Разве нет у них своего понятия Добра и Зла? Слишком легко получив в странствиях от других народов приумножение знаний и опыта, не подвигнут ли их эти приобретения задать себе вопрос: «Разве мы не выше других?». Вобрав в себя кровь многих, разве не скажут ли они: «Наша кровь — новая кровь земли!»?

Уже через пару десятилетий их новое поколение свою нерасположенность нашим законам начнёт прятать за фасадом масок благонравия, но маски те с каждым кругом рождений будут становиться всё тяжелее и тяжелее, и наступит момент, когда носить их на лицах будет уже невмочь; маски опадут сами собой и тут же им понадобится собственный флаг. Затравки кодекса «Моё» дадут бурные ростки, которые за шестую часть единственного годового урожая будут обильно удобрять своею властью новоявленные кшатрии пришельцев, но ощущение ими своего могущества не сможет сравниться с могуществом кшатриев континента трёх урожаев в год. Память зависти не даст им покоя, и они захотят утроить своё личное «моё», но что в краях северных можно сделать только присвоением чужого «моё». Именно тогда и будет поднято знамя нового воинственного и жестокого бога-предводителя: забияка Перун станет на время их главным кумиром, и этого кумира они станут навязывать всем иным народам с тем, чтобы создать империю разных народов, но с одним богом и пусть он будет иметь несколько имён. И первое, что этот злобный бог затеет — это назначит себе избранных, но тех только, и только тех, кто признал Его Отцом множества, желая утроить личное «моё».

Первое, к чему стремятся воины в бою, — это захватить стяг врага; первым падёт наш центральный храм Ретры; женское начало Матери-земли будет предано забвению, а Море выбросит на берег её окаменевшие слёзы…

Жестокость породит только жестокость. И вот уже от собственных оголтелых они начнут избавляться их ссылкой на Остров. Через много столетий потомки переселенцев на том Острове-на-Углу генами вспомнят прошлое и, по подобию, начнут поступать также, наивно полагая, что они навсегда избавляются от населенцев своих узилищ, отсылая их за многие моря, и на Запад, и на Восток.

Так мир захлестнёт долгая Эпоха Моли.

О боги! Неужели, чтобы людям познать истину, им так необходимо испытать безмерность страданий?!»

Жрец унял поток своих тяжких мыслей, окружив густой тишиной слух Совести Заратуштры. Но вскоре тот прервал гнёт скорби своего учителя вопросом:

— Зная последствия пропуска южного народа через наши земли на запад, — образования там сообществ племён Внеморальной Оси, — почему жрецы не воспротивились решению вождей? Ведь повлиять на развитие будущего можно только из прошлого, — того времени, которое было только сейчас, но которое люди по наивности называют настоящим.

— Увиденные мною картины будущего не являются прямым следствием нашей поддержки решения вождей. Образовавшись единожды, династиями царей скоро будет охвачен весь мир; этот процесс мы не в состоянии остановить. Повлиять на него, находясь только мыслями в будущем, невозможно; для этого нужно жить там. Уроки же событий прошлого, уроки Четырёх предыдущих поколений людей никого, как правило, не настораживают. Мы дали согласие на проход пришлых племён, понимая, что события предрешены, но их последствия можно ослабить. При ином решении у нас не осталось бы времени для действий. И более того, отказ был бы осуждён всеми людьми Земель Единства, и тогда дробление человечества началось бы быстрее и с более тяжёлыми последствиями, принеся людями огромные страдания.

— Учитель! Я хочу помочь людям, я хочу дать им человека, кто сможет побороть эти страдания, — сверхчеловека, по следам которого станет возможным найти дорогу к знаниям людей Четвёртого и предыдущих Поколений, к знаниям тех, кто покорил небо и время. Я хочу дать людям сверхчеловека сейчас! Но захотят ли они меня понять?

— Не давай им ничего. Лучше сними с них что-нибудь и неси вместе с ними. Разделённая с другими несправедливость есть уже половина справедливости. И тот должен взять на себя несправедливость, кто может нести её! В каждом человеке есть добро, и если ты снимешь с человека груз его страданий, то свои добродетели он сам будет способен нести, без твоей помощи.

Ничего не бойся! Опасайся лишь невежд, тех, кто упорствует в своих заблуждениях. И вот что я не говорил тебе прежде — не спорь с ними: очень трудно вести против течения ту часть человечества, которая стремится вниз по течению! Бойся глупости осад! Путь этих упорствующих в Явь будет очень долог, так как невежество — самый страшный человеческий грех! Но в том и задача твоя: сократить их путь, отдав накопленное в хождении причине Явленного Вновь; только с его появлением чаша весов со Злом начнёт подниматься.

Костёр уже догорал. Камень, казавшийся неподвижным и просто мёртвой глыбой сообщества элементов земли, стал вдруг излучать напряжение, которое ощущалось Заратуштрой примерно так же, как и чувство напряжённого внимания собеседника. Казалось, что слова жреца материализуются в пространстве, разделяясь на мельчайшие облачка водяной пыли своих сотен элементов, впитывали их и затем преобразовывали в цепочки, которые представлялись Заратуштре роем светящихся, пляшущих, немного смешных голубых звёздочек. Рой перемещался на зов камня, плясуны свободно заполняли «дом» валуна, ласкали невидимые перегородки бесчисленного множества «комнат» и, проникая наконец в них, казалось, успокаивалась средь элементов земли.

Всё это напоминало обряд венчания постольку, поскольку каждая пара смешливых плясунов порождала вскорости один, такой же пляшущий комочек, но уже с изумрудным мерцанием. И вдруг весь народившийся ясельный рой устремился вниз, к перекрестью потоков Великих подземных рек. В местах падения малышей вода вспенивалась, озаряя подземные прибрежья изумрудными всполохами.

«Наверное, именно эти водяные молнии и есть материализованные людские мысли и слова. Если существует безусловное и вездесущее Начало, то для него нет ничего тайного, ибо исток всегда связан с устьем. Следовательно, человек не может утаить от Создательницы ни свои мысли, ни слова и, уж конечно, ни дела; каждому человеку даётся оценка. Но как остальные люди смогут узнать, что есть злая мысль и плохое слово, если и мысль и слово человека исчезнут в небытие? Ведь тогда людям не на чем будет поверять свои мысли и слова свои, понимать то, что нельзя.

Впрочем, зачем же отталкиваться от низкого, поверяясь основаниями Зла? Запрыгнуть разумом на бóльшую высоту можно, отталкиваясь только от более высокой поверхности, то есть от добрых мыслей и добрых слов — трамплина в Небо! И если им в Яви⁷ даётся такая оценка, то она должна быть доступна людям так же, как и предмет оценки. Тогда и мысли, и слова в вечности не растворяются и не должны растворяться, да и рукописи не должны бесследно сгорать. Но лишь те мысли и те слова от Добра, что гостеприимны элементам Земли, только из которых Ею и выстраивается лестница в Небо», — подумал Заратуштра.

Беседа возобновилась, и Жрец продолжил свои последние напутствия:

«Единица — это исходное Я всей Вселенной, и исходное Я человека — его основы; Я — это то первое и исходное, для уменьшения которого уже невозможно подобрать делитель. И как уже скоро напишет один из философов: «Единица есть начало всякого числа, абсолютное единство, она есть сама абсолютная максимальность: всеблагий Бог».

Но нет в мире целых чисел и нет во Вселенной целых отношений, так как Миром и обществом правят лишь малые возмущения: всякое бесконечно большое всегда исходит от бесконечно малого и всякое бесконечно большое — всегда оборотная сторона бесконечно малого! Как только ты найдёшь закономерность в целых числах — знай, Заратуштра: ты ошибся! Только бесконечнодробное ведёт к Истине, так как сама Истина бесконечна. И запомни: без чисел мудрость — вздор.

Ты можешь догадаться, что Мать-земля, породив человека, как и любая мать, хочет видеть своё чадо сильным и умным, способным стать хозяином в Доме, где он рождён. Трон царя Яви — царствующего Сына Земли — сейчас пуст. Его должен занять лучший из людей, сверхчеловек, тот, кто будет обладать знаниями и опытом побед над причинами людских страданий, тот, кто будет знать, что есть счастье, собою испытав его безмерность. Я говорю о сверхчеловеке, о твоём человеке, Заратуштра! Я говорю о будущем «Боге»!

Поэтому сейчас, в преддверии Эпохи Моли, очень важно собрать воедино и сохранить истоки духовного развития всех людских общностей, следы житейской мудрости всех народов. Только тогда — не сразу, но со временем, — оказавшись разъединёнными, и в тот момент, когда люди подойдут к краю пропасти и перед лицом своей смерти окажутся в готовности осознать, что их представления о добре и зле мало чем отличаются от представлений соседа по планете, только тогда наступит время сверхчеловека, который, вооружившись собранными и сохранёнными знаниями, положит основу грядущему возрождению Великого Единства, похоронив Эпоху Моли.

События, которые начнутся через много лет, должны быть заложены и тобой, Заратуштра. Те богатства разума, что удастся вычерпать в хождении, ты передашь людям, и ты только что видел, как именно — есть много таких камней на земле. К сроку, который нельзя изменить, народится человеческий детёныш, природный остаток истории нашего народа Единства будет передан многими поколениями в его сердце, связь причинности приведёт его к этому камню, и Явленный Вновь сможет считать с него и мои заветы, и твой опыт хождения. Так мы заложим в него семя Озера разума, которое до назначенного часа будет охранять слезу Макоши, так начнётся возрождение всего уже утраченного и всего того, что будет утрачено в Эпоху Моли.

Явленному Вновь суждено стать той бесконечно малой, той песчинкой, что обрушит склон песчаного холма, стать той упавшей на склон горы каплей, что приведёт к сходу снежной лавины; ему будет суждено стать Председателем кшатриев земного шара.

Завтра ты сядешь в чёлн, Ра вынесет его в море. Ветры и волны прибьют его к земле с высокими холмами, верхушки которых протыкают облака там, где капли дождя скребутся о воздух. Звери приведут тебя к пещере.

Вечерами ты будешь слушать шуршание вечных странниц. Может статься, что только вчера вода поднялась в небо с памятью людских радостей и печалей из какого-то отдалённого уголка Земли, и тогда тебе останется только послушать облака — плод сватовства воды с ветром. Сёстры молнии — беженки от боженьки — будут пытаться стирать память влаги; поэтому торопись услышать весть людей. Так ты узнаешь о народах всё, но также и имена тех, кто встанет стеною гнева против сквозей Неопознанного Совестью. Тебе предстоит понять, что несут людям возводящие основания новых империй не государств, но Совести, понять всех, кто также торит путь к сверхчеловеку, соединить их опыт.

Затем, подобно солнцу, ты будешь должен закатиться, как называют это люди, к которым тебе предстоит спуститься с гор. Так начнётся твой закат.

Я же останусь здесь. Нашими священными рунами я высеку на камне послание тому, кому будет дозволено через тысячу лет прочесть их, и только тогда, когда возникнет окружение основ возрождения Единства. Потом я защищу от невежд своё послание шумом незначащих насечек. Затем я умру.

Орёл, что будет жить с тобою в горах, увидит в море остатки моего погребального челна и принесёт тебе весть».

— Это и будет твой знак к началу моего пути? — спросил Заратуштра.

— Да… И помни: никогда не пытайся быть свободным от чего-либо; можно быть свободным только для чего-либо. Нельзя освободиться от страданий; можно только освободиться для борьбы с причинами их появления.

Уже засыпая, Верховный жрец еле слышно спросил в никуда:

— Если тень человека от света Солнца темна, то какую тень отбрасывает от человека Чёрное солнце?

За южной окраиной

Проснувшись и приподняв голову над бортом небольшой ладьи, он увидел огромный простор, подаренный Землёй стокам всех ручейков его родины, но утренняя хмарь задёргивала края горизонта. И Заратуштра пропел — то единственное, что он хранил в своей памяти от материнских слёз радости и ожиданий:

Солнышко, радостей папынька!

Где оно нынче?

У чёрта заморского запонка?

Чёрт его спрятал в петлицу?

Выловим! Выловим!

Выудим! Выудим!

Как и тогда, в младенчестве — в ответ на материнскую голосицу, — так и сейчас солнце не преминуло тут же откликнуться, объявив себя ластиком серого неба: стал заметен левый берег, другой же берег реки продолжал прятаться.

На чистой глади устья Ра то и дело всплёскивались игры больших, невиданных им рыб; поверхность воды была настолько огромной, что вмещала в себя всё небо. На Солнце не было возможности смотреть прямо — настолько оно было ярким, — но лишь через его отражение, которое, казалось, заигрывало с Заратуштрой. Тишина как будто предвещала торжественность момента встречи реки с морем, но он так и не смог понять, когда эта встреча произошла; земля внезапно ушла на кромку горизонта, вода поменяла свой цвет и стала солёной.

Здесь пролегала южная граница Руси храма Рода.

Он и раньше видел море, Северное Море солнечных слёз; иссиня-чёрная вода волнами выбрасывала там на берег янтарные капли. Заратуштра бродил по мягкому песку, и иногда ему казалось, что он гуляет не в воде, а по воде — так легка была его поступь.

Южное море было иным. Оно не могло ничем защититься от мощи Солнца, было тёплым, и поэтому проигрывало свою извечную борьбу со стихией Огня, ежесекундно отдавая стихии Ветра щедрую дань частью своего тела.

В один из дней горизонт ощетинился белыми зубцами.

«Когда-то там были холмы, потом наступил холод и, съёжившись от него, они дружно потянулись ввысь, к Солнцу, отряхивая снег со своих склонов и оставляя только шапки льда на своих зубцах-макушках. Холмы заматерели в своей могучести, получили в награду свет, но тепло не возвратилось. Раз обманутые в своих ожиданиях, они теперь никому не прощали беспечности.

В этих краях бессмысленно проповедовать главенство какой-либо иной стихии, кроме Огня — он здесь правит всем!»

Так думал Заратуштра.

Проходили долгие часы плавания. И вот, споткнувшись об очередную волну, чёлн вздыбился и вынес взор Заратуштры к подошве гор. Его путешествие по Первому морю заканчивалось.

Берег был скалист, безлюден и неприветлив. О присутствии людей говорила только еле заметная тропинка, ведущая в горы; она и приняла шаги северного гостя.

К пещере

Первый же костёр собрал всех, кто хотел подивиться страннику и услышать голос неубоявшегося бросить вызов морю на столь хрупком судёнышке. Уже только одно это делало северного гостя почти богом в глазах окружающих.

Никто не торопил события, не торопил их и Заратуштра, совсем не замечая, что путь от одного костровища до другого был всё меньше, теперь и полдня не занимая.

К тому времени по горам пронеслась весть о пришельце разума необычайного, о пришельце, который время от времени заводит разговор о непонятном, — о сверхчеловеке.

*

«К объединению родов — только один путь: путь силы власти», — так думал Виштаспа, царь горских племён. Переодетый, он однажды присел у костра в полной уверенности остаться не узнанным, но стал узнаваем потом всеми, когда объединил подданных под флагом новой веры, тем флагом, под которым только и можно было собрать людей, ещё не знавших до того понятия государство.

Уходя, царь Виштаспа оставил своего верного помощника, который усердно записывал за гостем гор. Записанным соединялось в единое всё, что царь пытался собрать сам, но не смог объединить в единое верование. Как нетрудно было догадаться, его же распоряжением все новые друзья странника были одарены пищей и новой одеждой, а через них и он.

Уже очень скоро собирающиеся у костров с гордостью стали называть себя учениками Заратуштры, один из которых прибавил к его прозвищу и его новое имя: Спитама.

*

Путь всё реже и реже пересекал людские жилища, склоны гор становились всё менее лесистыми.

Однажды вечером Заратуштра почувствовал, что дальше ему надлежит идти одному — предстояла встреча; троп больше не было, и поутру он направился к вершинам гор.

Уже вскоре он услышал свист закрученного ветра. Взгляд в небо поймал орла, на шее которого свилась змея. Явно не замечая тяжесть этого «ожерелья», орёл радостно приветствовал Заратуштру грудным клёкотом, полуслепая змея показывала головой направление пути к пещере.

Мудрость идиотов

Вход в пещеру обволок туман; за спиной Заратуштры мирно спала змея и дремал орёл. Ученики принесли пищу для Заратуштры, для его костра и для его зверей.

Потянулись долгие разговоры.

— Скажи, Спитама, какой дар нужно считать бескорыстным? — начал беседу один из пришедших.

— Только тот, который для украшения сознания. Все остальные семь типов даров — от лукавого. Например, дар ради обретения славы — это когда богач использует своё состояние на благодеяния и милостыню. Ведь если он нажил своё состояние неправедным путём, то его благосостояние принадлежит только тому, у кого оно похищено, но не тому, кому он дал милостыню.

— Скажи, — обратился другой к Заратуштре, — кого из людей можно считать славными?

— Тех, кто славен благомыслием мысли, благословием слова и благодеянием дела.

— А какова обязанность ремесленников? — спросил третий из учеников.

— Обязанность ремесленников заключается в том, — отвечал Заратуштра, — чтобы к тому делу, которое они не знают, они не прикасались, а то, которое знают, делали хорошо и внимательно и по справедливости просили плату. Поскольку случается, что если тот, кто не знает дело, возьмётся за него, то это дело будет испорчено и исковеркано. А если к тому же этот человек, кто его делает, очень доволен собой, то тогда уже это станет основой его греха…

Слова Спитамы отражались гулким эхом от сводов пещеры. Для одного из учеников — Неопознанного Совестью — они на время стали неразличимы, затмившись собственными размышлениями: «Неспроста Заратуштра всё время пристально смотрит на огонь: наверное, именно в нём он черпает секрет своей мудрости. Тот плохо отплачивает учителю, кто навсегда остаётся только учеником. Я сам стану Учителем, я построю храм в горах; огонь в нём будет гореть всегда и я стану так же славен, как и он, но я не буду отказываться от дорогих подарков… Мне не сравниться с ним в красноречии, но достаточно и того, что я запомнил; да и царский писец оставит мне возможность не забыть услышанного.

И вот ещё что: нужно обезопасить себя от сложных и каверзных вопросов моих будущих последователей, моей паствы. Сделать нужно так, чтобы люди воспринимали не смысл моих слов, но только тон речи, поэтому проповеди стоит вести вообще на новом языке, который я назову сакральным языком жрецов Храма Огня, языком «священных книг», и который вообще никто из мирян не будет понимать⁸; тогда можно будет смело говорить с амвона всё что угодно, оставляя людей в уверенности, что именно так разговаривают боги, и им ничего не останется, как и меня считать пришедшим к ним из уделов Богов.

Я принесу народу новую Веру Огня, а во время службы новым богам призову в помощь хаому⁹. Напиток будет уводить паству в миги блаженства, но глухие душой будут думать, что этим блаженством они обязаны мне, лично мне, но не пойлу Ахримана и его дэвов. Так я стану Первым жрецом Храма Огня — мобедом. И ничто мне не будет мешать сменить коллегию богов-ипостасей верховного бога Добра — Ахура-Мазды-Создателя: я придумаю образ бога-Хаомы, а воинственного Митру возведу на главный престол точно также, как только ещё намереваются сделать с Перуном исходившиеся по миру племена на землях Спитамы. Хватит Митре маяться на периферии пантеона богов, хватит забияке Перуну плестись в обозе богов Храма Макоши! Я, тем самым, опережу время, опережу Историю всего мира! А эти… Этим не долго владеть душами людей, и пусть даже царь Виштаспа им будет покровительствовать. И пусть родину Заратуштры люди ассоциируют с Адом веры маздаяснийской. Мне не нужен соперник, а народу всегда нужен образ врага. И да будет так!»

Пройдут годы. Последователи Неопознанного Совестью будут продолжать опыты с огнём. В итоге сущность их религии фактически составят ритуалы, которые и сложатся в результате этих бесконечных и бессмысленных опытов. То была мудрость идиотов.

Своим остановившимся в плёсах самодоволья сознанием Неопознанный Совестью застал только обрывок ответа Заратуштры:

–… да, это так.

Меж тем беседа, только недавно угасавшая вместе с костром, снова разгорелась. И самый способный ученик Спитамы спросил:

— Ты говорил, что наш верховный бог Добра Ахура-Мазда и злой дух Ахриман на Период смешения заключили договор о перемирии на девять тысяч лет. Но может ли Добро вымотать силы Зла и победить его силой Разума Ахура-Мазды?

Заратуштра отвечал так:

— Люди при первоначальном творении были так мудры, что когда они только задумывали совершать деяния, они своими глазами ещё загодя видели награду за благодеяния и наказание за грехи, они видели не только свои мысли, но мысли всех, и ни один грех не исходил тогда от людей. Но затем лживый Ахриман скрыл награду за благодеяния и наказание за грехи, он скрыл четыре вещи: вознаграждение за благодеяние, за грех наказание, сами мысли людей и конец их дел. Теперь ему не в тягость распространять по миру псевдо-религии и греховные верования, чему из-за незнания добрых дел каждый будет очень верить и считать хорошей ту религию, которой обучен, и особенно сильной ту религию, благодаря которой у него будет власть… Победа Добра будет не скорой, но неотвратимой, и будет это в четвертой четверти отпущенного людям века.

— Скажи, Спитама, где родина твоя? — задал вопрос кто-то из новых друзей, чем вызвал всеобщую улыбку: история Заратуштры уже давно была всем известна.

— Моя родина и родина моих предков — Север, там, где десять месяцев зима, а два — лето. Но даже в те два летних месяца там холодная вода, холодная земля и холодные растения, и зима — их враг¹⁰. Когда зима идёт к концу, там большое половодье. Когда же луга высыхают, то становятся для наших домашних животных тем, что вы называете паиридааэза — отгороженный парк, сад или, сокращённо, Парадиз, Рай.

— Скажи, Заратуштра, кто спас людей от Потопа в наших краях? У нас нет единого мнения.

— Имеющий, или Йима на вашем наречии. Но не всех ему было предписано спасти. Йима построил высоко в горах глинобитную крепость размером в бег¹¹ на все четыре стороны. Потом принёс туда семя всех мужчин и женщин, самцов и самок животных, семя всех растений, которые на земле величайшие, лучшие и прекраснейшие. Так хотел от него бог Добора Ахура-Мазда.

— А что есть душа человеческая?

— Душа-фраваши¹² — живёт ещё до рождения, изначально. Она соединяется с телом в момент его появления и покидает его в момент смерти. Затем фраваши умерших предков покровительствуют своему роду. Фраваши есть и у всех богов.

— Для сохранения тела и спасения души что лучше и важнее? — спросил ещё кто-то.

— Самое лучшее — разум, так как землю можно обустроить разумом и небо подчинить себе силою разума. Ведь и земля и небо управляются силой врождённого разума бога. И на пути разума главное — не печалиться, так как тот, кто печалится, лишается радости земной и небесной и наносится ущерб его душе и телу.

— Как связаны между собою Добро и Зло?

— Ничто не исчезает и не появляется без причин, — отвечал Заратуштра. Соотношение сил Добра и Зла описывается простым соотношением:

Если прирастает Зло, то, как следствие, прибавляются в своей мощи Страдания людские, что человечество может предупредить лишь одним способом — приростом Добра. В противном случае, Постоянная Стабильности Земли (const.) не допустит нарушения основного закона Мироздания и даст волю всем пагубным страстям и страданиям, в конце концов, сведя материю в исходную Единицу, которая распакуется во Вселенную с Чёрным солнцем!

Значит, в первую голову, нужно набирать не опыт страданий и их терпения, но опыт Добра в борьбе с ними, орлиным взглядом отслеживая малейшие потуги Зла к приросту своего могущества и с мудростью змеи отправляя причины страданий в небытие; при неизменности же мощи Зла только прирост Добра может привести к уменьшению людских горестей! И только когда Добро войдёт в свой абсолют, только тогда наступит на земле благоденствие, сведя материю-время в исходную единицу, которой суждено распаковаться уже в иной Вселенной. Но борьба двух Вселенных может показаться вам бесконечной лишь постольку, поскольку человек не состоянии осмыслить конечность времени; лишь поэтому итог Космической сечи кажется неопределённым.

И вот что ещё, — продолжал Заратуштра. — Друзья мои! Не слишком увлекайтесь поиском начал, — можно сделаться раком. Смотреть только вспять; в конце концов, и верить тоже вспять.

Тут Спитама умолк на время, пытаясь заглянуть в будущее. Повсюду, и на просторах Макошевой Руси, и на холмах Руси Масок, на берегах рек Руси Рода, и в Волосовой Руси он увидел блистающие купола. Что это за маковки? Символ боевого шлема?

Так далеко унесло Заратуштру.

*

Надвигался рассвет, ученики засобирались.

«Чем была наша беседа? — спросил себя Заратуштра. — Один искал акушера для своих мыслей, другой — человека, которому он мог бы помочь разрешиться ими; так возникла наша добрая беседа»

Прощаясь, друзья поведали:

— Твои слова слышали от нас люди нижнего города. Они смеялись. Они думают, что ты подобен идущему по канату: им смешно смотреть, как ты опору ищешь в воздухе, там, где её нет. Теперь они натянули канат над площадью и ждут тебя, чтобы ещё раз посмеяться.

— В их смехе правду услышать можно, — отвечал Заратуштра. — Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, — канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращённый назад, опасны страх и остановка. В человеке важно только то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель… Я уже иду по канату, но не знаю, когда смогу увидеть шутов, меня передразнивающих: ещё не получил я весть.

*

Проснувшись после тревожного сна, Спитама не застал уже никого: ученики ушли, зверей также не было.

Но вот показался орёл. В глазах своих он принёс отражение носимого морем погребального челна.

«Я прочёл твою скорбную весть, — проговорил орлу Заратуштра. — Жрец уже в царстве Яви. Теперь я один. Пора в путь. На завтра мне обещано зрелище — плясун на канате».

Следы взгляда

Спускаясь одаль крайних домов селения, Спитама увидел разлагающиеся трупы и обглоданные кости людские, лежащие открыто солнцу в чуть откопанных ямах; трупы были закреплены за волосы и за ноги верёвками к вбитым в землю кольям.

— Кладбища — полигон трофеев Смерти; всяк входящий в этот «музей» слышит её хвастливые речи. Но какова цена за вход? — остановил себя Заратуштра, вопросом взглянув на встречного.

— Их всегда переносят на погост два нагих мужчины, иначе дух смерти может вселиться в людей. Потом эти мужчины должны пройти тщательное омовение. Собаки и дикие звери должны очистить в течение года трупы от плоти, — пояснил встречный. Увидев удивление на лице Спитамы и предвосхищая его вопрос, встречный быстро продолжил: «Осквернение огня мёртвой плотью карается у нас смертью, а огнесеяющее дерево, которое могло бы использоваться для сожжения трупа, должно выноситься прочь от жилищ. Но, как видишь, их немного свалено поодаль; а с помощью верёвок мы не даём диким зверям растащить части трупов по горам — тогда была бы осквернена вся наша земля!»

И так думал Заратуштра:

«Откуда такая жуткая похоронная традиция в этих краях? Ну, конечно же! Ведь и я с трудом в окрестностях жилищ находил здесь топливо для костра. Превратить тело в первоэлементы и отдать их Создательнице несколько часов горения требуется, пищи для которого и на подогрев жилищ не хватает. Люди здесь давно поняли: не будет деревьев — не будет тени, не будет тени — не будет лужиц, не будет лужиц — не будет ручейков, воды не будет! Но и другое: облака, приносящие влагу в горы, могут легко породить и погребальный для людей плод воды и земли — плод мести людям, и только деревья могут встать стеной их охраны, а через листья свои отправить в небо часть гнева воды¹³. Отдать же тело на потребы червям — так те ленивы, да и не по зубам им кости. Мудрый народ. Они наверное знают, что кости отстроены с использованием восьми основ земли, но также и атомов, что свет помнят¹⁴ — Земля ослепнет без них. Голодным же диким собакам кости — в радость; через их желудки элементы и возвращаются в свой дом. Всё здесь по-иному. Облака меня не обманули.

Но я слышу, тут путник недавно был! Я чувствую след его взгляда и след его мощного духа. Это — тот, что недавно ушёл в хождения из царской семьи и о котором мне шептали вечные странницы, гонимые ветром от востока и юга. Но что искал он здесь?»

Сердце речаря

Заратуштра спустился в город Пёстрой коровы и нашёл там множество народа, собравшегося на базарной площади. Его ждали.

— Смотрите! Заратуштра! Для него, сидящего в горах, мы как плевательницы для плевков его учения! — истошно заголосил один из торговцев.

— Так может, ты уже утопленник? — отозвался, смеясь, другой.

— Я ещё на плаву — не видишь разве?! Но, быть может, Заратуштра — тот спасительный круг, который сброшен нам с неба?

Тут в перепалку двух торгашей встрял третий:

— Да! Это он! — И, бегая подскоками вокруг Заратуштры, мерзко захихикал: — Хи-хи, ха-ха! Я к вам ползу в припляске корч, одетый язвами порч! Хи-хи, ха-ха!.. Начинается учение лесного дурака. Учитель! Мы слушаем!

И так говорил Заратуштра к народу:

— Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что дóлжно превзойти. Но что сделали вы, чтобы превзойти его? Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека? Взгляните на обезьян! И вы увидите, что эти примитивные твари, лишённые способности говорить в нашем смысле слова, неспособные сделать даже примитивный каменный топор, не имеющие ни письменности, ни искусства, тем не менее, показывают прекрасные способности к борьбе за власть и к политическим интригам. Вам также не трудно будет подметить, что эти твари умеют строить заговоры, создавать тактические альянсы и комбинации, льстить и обманывать, «подставлять» других.

Но что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище, мучительный позор! И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором. Поистине, человек — это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым. Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он — это море, где может потонуть ваше великое презрение. Всё живое есть нечто повинующееся; тому повелевают, кто не может повиноваться себе, — таково семейство всего ныне живущего¹⁵. Я же учу вас повиноваться себе! Братья, довольно быть вялыми струнами! Натянем себя на пеньки мести к невежеству!

Но толпа как разношёрстное сообщество людей из страты беспомощных, была не в состоянии удержать в голове больше одной мысли сразу, и уж тем более их ниагарские каскады. А так как нет яростнее ненависти к более умному, чем ты сам, то терпение тех, кто заполнил базарную площадь, начало иссякать и перерождаться в агрессивность.

Заратуштра видел, что многие из стоящих по отдельности способны вместить в мир своего разума его идеи, но сбитые в одно целое люди всегда нивелируются под общий, усреднённый знаменатель из уровней интеллекта — примерно так же, как и «сознание» термитов образует единую ауру места их тесного скопления. И ещё он знал, что идеи определённого направления обыкновенно воспринимаются только людьми, которые сами принадлежат к этому направлению, предрасположены своей природой к нему. Следовательно, прежде чем выйти к толпе с новыми идеями, их нужно сначала посеять среди немногих, но очень пассионарных немногих, которые станут затравками для генерации средь беспомощной страты и таксона троечников общества этих идей.

Этих первых сподвижников в разных народах может оказаться достаточно разным числом. Их, первых немногих, может быть четыре, столько, сколько существует храмов аватар Верховной богини Макоши, или двенадцать, как у далёких братьев Двуречья — по количеству воплощений владыки Анну; или трое, как в верованиях южных ариев, или, наконец, семь — столько, сколько существует членов коллегии Ахура-Мазды в пока разрозненных верованиях этого народа.

Определение числа — это вопрос о числе стен гнева против тех, кто в верованиях людей всегда встаёт стеною перед идущими первыми, — родомыслами. А так как у каждого народа — свои понятия о Добре и Зле, свои представления о числе водителей Зла, то и число первых идущих на штурм его цитаделей в каждом народе разным числом отражается. А равность чисел предводителей Добра и предводителей Зла в верованиях каждого народа проистекает от благородства людей: битва только тогда честна, когда глаз к глазу, но не рой глаз к глазу.

Эти первые подвижники Добра необходимы как затравки чистейшей пробы, на которые, как из расплава руды, будут при остывании откристаллизовываться сознание и разум все большего и большего числа обращённых, принимая структуру исходной, кристально чистой затравки¹⁶. И только тогда, когда при усреднении коллективного разума толпы примет участие значительное число новых, прошедших чистилище здравым смыслом людей, когда усреднённый знаменатель предрасположенности к самостоятельному мышлению, знаменатель силы коллективного разума станет осязаем трибуном от идей Добра, только тогда ему может способствовать успех. В противном случае, ввергнуть в неистовство любое человеческое скопище может и альфа-самец стаи обезьян в обличье человека, и даже не совсем человека; и то, что подобные «самцы», затем становящиеся обычно жестокими тиранами, внешне производят впечатление людей недалёких, взявших в кредит у обезьян низкие лбы, — есть требование их профессии: человечество, то человечество, которое было перед Заратуштрой, в массе своей было не способно ни понять сложную или неоднозначную мысль, ни запомнить её; и поэтому признавало лидера по подобию, только лишь по подобию толпы.

Обратившись к народу, Спитама надеялся, что вокруг его учеников уже образовались носители ростков сверхчеловека, и он будет понят. Но он был ещё молод, и он ошибся. Он был пока только буйным пристяжным в тройке летящих коней, но не коренным, тем, что всегда знает Путь. Ибо лишь в старости уничтожаются заботы о будущем, освобождая тем разум для встреч с прошлым и его осмысления.

Меж тем из толпы раздался меланхоличный голос стражника, подхваченный всеобщим гоготом: «Мы уже довольно наслышались о плясуне; пусть нам покажут его! Околоканатный «караул» устал!» А канатный плясун, подумав, что эти слова относятся к нему, принялся за своё дело.

*

И так думал Заратуштра:

«Вот стоят они, вот смеются они: они не понимают меня, мои речи не для этих ушей. Неужели нужно сперва разодрать им уши, чтобы научились они слушать глазами?

Нужно носить в себе хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду… О горе! Приближается время, когда человек не родит больше звезды; приближается время самого презренного человека, который не сможет презирать даже самого себя.

Они думают, что холоден я и что говорю я со смехом ужасные шутки. И вот они смотрят на меня и смеются, а, смеясь, они ещё и ненавидят меня. Лёд в смехе их; очевидно, я слишком часто слушал зов ручейков и шелест листв дерев…

И вот! Я не верю своим глазам! Желая увидеть их души, непрестанно смотрю, откупориваю сосуды их тел и наконец вижу: это — бал! Я на балу у неправдоподобных!

Вот этот в толпе — ухо! Ухо величиною с человека! Смотрю ещё пристальнее: и действительно, за ухом двигается ещё нечто, до жалости маленькое, убогое и слабое, сотрясаемое смехом. И поистине, чудовищное ухо сидело на маленьком, тонком стебле — и этим стеблем был человек! Вооружась лупой, можно было даже разглядеть маленькое завистливое личико, а также отёчную душонку, которая качалась на стебле этом. Народ же утверждал, что большое ухо не только человек, но даже великий человек, гений. Но никогда не верил я народу, когда говорил он о великих людях, — и я остаюсь при убеждении, что это — калека наизнанку: у него всего слишком мало и только одного чего-нибудь слишком много. Но много не означает безмерно, как безмерен бог. Этот же судит обо всём! Но, и с ещё более умным видом, рассуждая о немногом, как он может судить о нём, если не знает, какое место это немногое занимает во всём, не зная ничего обо всём, о безмерности?

Или вот — иной, у которого нет головы, а глаза таращатся из области желудка; их взгляд уже давно заблудился в его складках, и теперь у него остался единственный выход — набить утробу до икоты, чтобы расправить стенки шлюза к кишкам и вздохнуть, найдя наконец выход.

А вот и те, чьи подёрнутые свинцовым отравлением суставы рук утеряли почти все степени свободы, кроме необходимых для того, чтобы только загребать к себе, к себе, к себе…

Какое жуткое зрелище струпьев человеческого разума, тяжелейших приступов умофобии и глупофилии! Я — среди людей, как среди обломков будущего, — того будущего, что вижу я. Нет пастуха, одно лишь стадо! Неправдоподобные! Утомлённые миром, который тем и похож на человека, что и у него есть свой зад!

Когда рога оленя поднимаются над зеленью, они кажутся засохшим деревом. Когда сердце речаря обнажено в словах, говорят, что он безумен. Они считают меня безумным!»

Услышав крик толпы, Заратуштра очнулся от своих горьких мыслей и увидел падающего к его ногам канатного плясуна.

Осёл для трупа

«Поистине, прекрасный улов был сегодня у Заратуштры. Он не поймал человека, зато труп поймал он», — разговорился Спитама сам с собой. Толпа молча отступила, а Заратуштра, взяв труп канатного плясуна себе на спину, пустился в путь. И так подумал он, через сто шагов решив передохнуть: «Вот судьба всех ослов, на спинах которых в города въезжают пророки».

Но не успел он присесть у трупа, как черноголовый людин подкрался к нему и стал шептать на ухо: «О Спитама! Слишком многие ненавидят тебя здесь. Счастье твоё, что смеялись над тобою: и поистине, ты говорил, как скоморох. Счастье твоё, что ты пристал к мёртвой собаке; унизившись так, ты спас себя на сегодня. Но уходи скорее из этого города — или завтра я перепрыгну через тебя, живой через мёртвого» — Сказав это, людин исчез так же неожиданно, как и появился.

*

Провожаемый последними аккордами обвислых струн-извилин населенцев города Пёстрой коровы, ближе к вечеру он постучался в дверь одиноко стоящего дома, из стен которого донеслось:

— Кто идёт ко мне и нарушает мой скверный сон?

— Живой и мёртвый, — отвечал Заратуштра. — Дайте мне поесть и попить; днём я забыл об этом. Тот, кто кормит голодного, насыщает свою собственную душу: так говорит мудрость.

Получив хлеб и вино из костлявых рук, Заратуштра услышал причитания отшельника, поддержав затем короткий разговор:

— Здесь плохой край для голодающих — поэтому я и живу здесь. Зверь и человек приходят ко мне, отшельнику. Но позови же своего товарища поесть и попить, он устал ещё больше, чем ты.

— Мёртв мой товарищ, и было бы трудно уговорить его поесть.

— Это меня не касается. Кто стучится в мою дверь, должен принимать то, что я ему предлагаю. Ешьте и будьте здоровы!

«Спутников ищет созидающий, а не трупов, а также не стад и не верующих, но созидающих, кто пишет новые ценности на новых скрижалях. И ты, мой первый спутник, оставайся с благом! Хорошо схоронил я тебя в дупле дерева; молния скоро ударит в него…» —

Так прощался Заратуштра с канатным плясуном, со своей первой тенью. Его ждал порт.

Примечания

7

Да! И я ни разу в летописях не встречал терминов Явь, Правь и Навь. Но было бы крайне удивительно их там вообще встретить! Ведь все имеющиеся литературные памятники сочинялись попами, а рецензировались спецами Дома Готторпов-Романовых как, впрочем, и вся наша история, из которой часть документов «странным образом» пропала. С другой стороны, если известны имена авторов мировых и локальных религий и учений, а сами эти религии и учения не вызывают ни у кого вопросов, то почему идеи, как говорят, авторства Ю.П. Миролюбова, встретили столь сильное противление учёных (или таки попов)? Или нет пророка в своём Отечестве? И ещё. Почему столь логично выстроенная Роза Мира Даниила Андреева не взята щитом новой Руси, если Роза так замечательно вписывается как в буддийскую картину мира, так и в научную (в теорию струн) и, кроме того, отлично соответствует аксиоме Достоевского-Ницше?

8

Первая редакция Авесты представляла собой сборник молитв и мифов, записанных специальным алфавитом на так называемом авестийском языке (близком к санскриту искусственном языке). Все части были расположены вперемешку, в канонизированном порядке. В последующем построение текстов изменилось; Авеста была разбита на книги (наски), главы (фрагарды, гаты, карде, ха) и строфы, снабжённые комментариями, записанными уже не авестийским, а пехлевийским алфавитом с соответствующим переводом. Перевод-комментарий Авесты именуется «Зенд». Поэтому вторая её редакция называется иногда «Зенд-Авеста».

9

Хаома (авестийский яз. Хом) это наркотическое питие золотистого или жёлтого цвета, изготовлявшееся маздаяснийцами из естественных ингредиентов; рецепт его утерян. Современные адепты зороастризма (парсы, то есть персы на индийский манер) используют заменитель эфедру. Применялась хаома маздаяснийцами во время богослужений «для пополнения чувств», в качестве ритуального напитка; сам Зороастр называл его «омерзительным зельем». Согласно традициям учения вообще всё и вся персонифицировать, этот напиток не «избежал общей доли», и фантазией последователей пророка было сгенерировано божество Хаома. «В честь» этого наркотика в «Младшей Авесте» существует даже отдельный фрагард «Хом-яшт». Ни к чему хорошему это, естественно, не привело: из храмовых стен напиток переместился в дома и стал тем, чем и был, — наркотиком, принимаемым уже вне всякой связи с чином.

10

Этот не единожды повторяющийся в Авесте пассаж востоковеды предпочитают почему-то не замечать, локализуя почти единодушно родину Спитамы Заратуштры (Зороастра, греч.) в Согдиане; разброс мнений специалистов о времени рождения основателя маздаяснийской веры составляет почти 6000 лет (sic!).

11

Бег — мера длины в древнем Иране.

12

Слово фраваши имеет европейский синоним монада. См., например, работу Лейбница «Монадология» (1714). Термин монада активно использовал Д. Андреев [6].

13

Как говорят, Кавказская война 1817–1864 гг. закончилась буквально в один день тогда, когда одному простому солдату пришла в голову сатанинская идея, самая ужасная страшилка для горцев: мол, не прекратите грабежи и разбои — спалим все ваши леса! В итоге десятилетиями грабивший Грузию и все остальную округу Шамиль, в подражании Робин Гуду часть добычи раздававший соплеменникам, по доброте царя получил почётную ссылку в Калугу на полный государственный кошт аж в огромные 10 тыс. рублей годовых (sic!), а затем, от той же доброты был отпущен в хадж, в котором и умер; теперь останки Шамиля лежат рядом с могилой пророка Мухаммеда в Городе пророка — Мединат ан-Наби, т.е. в Медине. Но разве они одним мирром мазаны?

14

Хотя фосфор и не входит в восемь наиболее распространённых элементов земной коры (O, Si, Al, Fe, Ca, Mg, Na, K; итого 98 % по объёму), но важность его для развития жизни трудно переоценить.

15

Бóльшая часть этого текстового блока — и не Ницше и не моя: приводятся данные из журнала «Знание-сила» за 1989 год об итогах исследований советских приматологов в сухумском обезьяннике; «не забыт» и Велимир Хлебников.

16

В точности как при выращивании монокристаллов по методу поляка Яна Чохральского (открытие 1916 года): например, при вытягивании из расплава кремния заготовки для создания Si-подложки процессора ПК, а также всей элементной базы микроэлектроники сегодня.