Час волка

Андрей Дышев, 1998

На крымском побережье снимается исторический боевик. Площадка, софиты, костюмы, актеры… В какой-то момент режиссеру для небольшого эпизода понадобился рослый мускулистый парень. Взгляд задержался на бывшем спецназовце Кирилле Вацуре. Вылитый рыцарь! Грим, доспехи, нарисованные шрамы – и на площадку! Дым, ветродуй, мотор!.. Зазвенели бутафорские мечи и пики, заскрежетал металл, и новоявленный актер ринулся в бой. Но что за наваждение! Битва отнюдь не киношная, из ран хлещет вовсе не томатный сок, и смерть – настоящая. Где же тут игра и где – реальность?

5

Кто сказал, что вспыльчивые быстро отходят, по отношению ко мне были весьма далеки от истины. Если я вспыливаю по какой-либо причине, то успокаиваюсь лишь тогда, когда начисто устраняю причину, побудившую меня нервничать. А до этого я всю свою эмоциональную энергию просто заталкиваю в маленькую крепкую емкость и до поры до времени навешиваю чеку. Словом, я весь из себя — очень взрывоопасный человек. Инга, естественно, этого не знала.

— Остыл? — заботливо спросила она меня, когда мы покатились по центральной улице города, такой же пересушенной, как и до дождя. Отдыхающие, как куры на птицеферме, разбегались из-под колес"шестерки"во все стороны. Меня это забавляло.

— Ты ожидал, что он назовет какой-нибудь другой адрес? — снова спросила Инга.

— Я ожидал, что он вообще ничего тебе не скажет и не возьмет деньги, — пояснил я. — А вообще, не спрашивай меня ни о чем, все это тебя не касается.

— Ты поехал поворот в автошколу, — заметила девушка.

Я в самом деле забыл, что еду на чужой машине, и что Ингу пора возвращать туда, где взял. Но из-за упрямства я не стал тормозить и разворачиваться.

— Поздно, — проворчал я.

— В каком смысле?

— Какая же ты непонятливая, — покачал я головой. — Просто диву даюсь, что таких, как ты, берут в актрисы.

Инга ответила не сразу, и я сначала подумал, что ей можно хамить безнаказанно.

— Знаешь, дорогой мой тиче, — сказала она звонко. — Если у тебя не ладятся какие-то дела, то не надо срывать злость на малознакомом тебе человеке. Это дурной тон.

— Во! — Я вздернул кверху указательный палец. — Точно! Ты права! А потому надо познакомиться еще ближе.

— Особого смысла я в этом не вижу.

— Напрасно! Никто не научит тебя мгновенно разворачивать машину вокруг своей оси… Так я не понял, ты хочешь мороженного, или тебя высадить?

— А почему ты так со мной разговариваешь?

— Потому что я битый час учу тебя вождению, а ты по-прежнему не различаешь педали тормоза и сцепления, — откровенно хамил я.

— Останови машину! — крикнула Инга.

— Как же, сейчас! — закивал я. — Я тебя отпущу, а ты потом посеешь повсюду сплетни, что я бездарный педагог. Да Макаренко и Сухомлинский в сравнении со мной — младенцы памперсные! Ты лучше выгляни в окно и посмотри, не отвалилось ли правое переднее колесо — что-то нас в сторону стало уводить.

— Останови немедленно! — пискнула Инга и стукнула меня кулаком в плечо.

Это меня рассмешило, и я страшно захохотал, отчего машина стала вилять, как лыжник на трассе слалома. Беспрерывно подавая сигналы, я на большой скорости взлетел на подъем у кладбища, как бы между делом заметил, что на этом опасном участке каждый день водители насмерть бьются, с воем промчался по Приморской, отравляя курортный воздух выхлопами с повышенным содержанием СО, и, наконец, остановился у музея.

Инга притихла. Она съехала куда-то под"бардачок", отчего ее коленки оказались на уровне лица. Я коснулся ее щеки пальцами и нежно потрепал за кончик уха. Она мне понравилась еще больше.

— Ты сумасшедший? — доверительно спросила Инга.

— Я хочу с тобой переспать, — признался я.

— Наглец, — устало ответила Инга и открыла дверь.

— Постой! — Я тронул ее за плечо. — Еще одна просьба.

— А не много ли просьб на первый раз?

— Тебе это ничего не будет стоить, а мне приятно.

— Ну?

Если бы обиделась, то непременно бы ушла, умозаключил я. А раз не ушла, значит, мое предложение ей понравилось.

— Посиди в машине, а я загляну на минутку к своей давней подруге.

Инга шумно выдохнула, снова села рядом и с деланным интересом стала изучать ногти.

В самом деле, подумал я, выходя из машины, я веду себя как идиот. Во всем виновата Анна. Женщины вообще виноваты во всем. Мужчины — святые!

С этими мыслями я поднялся по ступеням к двери выставочного зала и подергал отполированную ручку. Дверь была заперта. Я взглянул на часы: четверть третьего. Все ясно. Тетя Шура ушла за пирожками.

— Ты хотел сводить меня в музей? — спросила Инга, когда я вернулся.

Я молчал. Мне хотелось выговориться. Мне очень не хватало друга.

— Видишь ли, к заведующей недавно подходил какой-то мужичок из Прибалтики, мной интересовался. Ну, Лебединская из добрых побуждений дала ему от ворот поворот. А я сейчас подумал, раз Кучер за сто баксов кому хочешь даст адреса местных коллекционеров, то зачем от этого эстонца прятаться. Правда?

— А ты коллекционер?

— Да как тебе сказать?.. Когда в школе учился, то выменял у друга за жвачку два полтинника пятьдесят третьего года.

— Какая интересная у тебя была школьная жизнь! — заметила Инга. — И в самодеятельном театре ты участвовал, и монеты менял.

— Это что! Вот познакомимся ближе, я тебе еще и не такое расскажу.

— А что ты сейчас хотел от этой Лебединской?

— Во-первых, чтобы подробно обрисовала мне этого эстонца — вдруг случайно встречу его на пляже или на рынке. А во-вторых, надо предупредить ее, чтобы смело дала мой адрес, если он снова к ней придет. Познакомлюсь, поговорю, узнаю, что ему от меня надо. Но Лебединская ушла в пирожковую. Она всегда ровно в два идет к кинотеатру за пирожками… Мороженного хочешь?

— Послушай, ты уже десятый раз спрашиваешь!

— Разве? А я и не заметил… Ну, раз не хочешь мороженного, поехали ко мне, покажу свою гостиницу. Кажется, в холодильнике пара бутылок шампанского валяется.

Я развернул машину, посигналил Валерке, начальнику спасательной станции — тот чуть авоську с бутылками не выронил, когда увидел меня на такой экзотической машине.

Инга опустила руку мне на плечо.

— Знаешь что, тиче? Не будем форсировать события. У меня сейчас нет времени ехать к тебе.

— Что значит — нет времени? Еще не прошел первый академический час!

— Уже прошел второй астрономический. Отвези меня, пожалуйста, на набережную, к"Прибою", где чешское пиво.

— Ты хочешь пива?

— Нет. Просто меня там давно ждут.

— Кто ждет?

— Да уймись ты! — прикрикнула Инга. — Столько вопросов! Я вовсе не обязана обо всем тебе рассказывать!

— Это тебе только так кажется! — отмахнулся я. — Учитель для тебя ближе мамы. Заруби это у себя на носу!

Я не стал давать кругаля и поехал на набережную через военный санаторий. В одном месте, правда, пришлось скакать по ступенькам, и Инга несильно ударилась темечком о потолок кабины.

— Господи, за какие грехи ты свел меня с этим человеком? — взмолилась Инга, потирая ушибленную голову.

Я выкатился к причалу, аккуратно объезжая обнаглевших курортников, которые млели на асфальте, как гамбургские сосиски на гриле.

— Останови! — сказала Инга. — Вон они! Подъезжать не надо. Лучше, чтобы нас не видели вместе.

Метрах в пятидесяти от нас пристроились на парапете с пивными кружками трое мужчин. Одного из них, с большим кофром, с проплешиной, но бородатого, в шортах, из которых торчали тонкие и волосатые ноги, я сразу окрестил Художником. Как в воду глядел.

— Это наш художник Эдик, — пояснила Инга. — Они ходили на выбор натуры.

— А рядом с ним кто? Мужчина или женщина?

— Сам ты женщина! Это режиссер Браз. Просто у него прическа такая.

— А пижон в белом костюме и шляпе?

— Это продюсер.

— Кто-о-о? Я и слов таких не знаю.

— Продюсер, — повторила Инга каким-то странным голосом. — Тот, кто за все платит.

Я глянул на нее, потом на пижона в белом костюме. Лет под пятьдесят, гладко выбрит, бронзовый загар, волосы с проседью, орлиный нос, сигарета в золотом мундштуке.

— Все понятно, — сказал я.

— Что тебе понятно?

— Все, — гробовым голосом повторил я. — Но ты мне оставляешь надежду?

Инга улыбнулась и опустила на глаза очки.

— Гуд бай, май тиче! Целуй!

Она подставила щеку. Нашла, понимаешь, мальчика! Я легко притянул ее, развернул лицом к себе и с первого раза попал своими губами в ее влажный рот.

— Сумасшедший! — выпалила Инга, когда у меня закончился воздух и я расслабил руки, позволив ей свободно двигаться. У губной помады был вкус персика.

— Завтра в тот же час, в том же месте! — напомнил я.

Хлопнула дверь. Я смотрел, как Инга входит в роль актрисы, приближающейся к своему продюсеру. Она шла, как по подиуму. Коричневые мужики в плавках, обсыпанные песком, как котлеты сухарями, отрывали от подстилок головы и провожали ее косыми глазами. Черноокий юноша в символически белом халате, размахивая шампуром с осетриной, попытался привлечь ее внимание. Но Инга не видела никого, кроме пижона в белом.

И все-таки день прошел не зря.