Доказательство одиночества

Андрей Драгунов, 2015

Пока растёт дерево, даже если верхние ветки уже отсохли, есть возможность быть незабытым, как минимум – Ангелами. Автор выражает благодарность за помощь в создании и издании книги своим близким: Татьяне Захаровой, Игорю Кучину, Сергею Лиходееву.

Доказательство одиночества

1

Главным и, пожалуй, единственным фактором одиночества является желание не впасть в зависимость от кого-либо и, еще более важная часть этой проблемы (если проблемы) — не стать обузой той или иной половине здравомыслящего человечества. Так как большую, и должно быть не худшую, часть обеих половин заботит состояние погоды в окне и стоимость на сегодняшний день килограмма ветчины в ближайшем магазине. Но, как гласит пословица: «Нельзя ругать волка за то, что он ест мясо…» И здесь стоит оговориться, т. к. речь идет не о заурядных обывателях и домохозяйках, а о людях в той или иной степени причастных к литературному творчеству и, в частности, к поэзии. Вот их форма существования и является объектом нашего внимания.

2

Находясь, зачастую, с другой стороны зеркала (подчас венецианского) и, являясь, скорее — продолжением, нежели отражением — понимаешь не только, что ты не такой как все, но еще и то, что рано или поздно придется отвечать за все написанное тобой. И не перед милыми здравомыслящими, а, как минимум перед самим собой и, как максимум — перед Всевышним, что заранее не гарантирует счета в твою пользу. Поэтому только одиночество гарантирует свободу передвижения, по крайней мере, в границах белого бумажного листа, что с годами чернее и чернее, не оставляя шансов на возвращение и, тем более — на прекращение написания.

Одиночество в лучших и, по счастью — немногочисленных своих проявлениях (заключение в одиночной камере не вызывает восхищения, за очень редкими исключениями, хотя количество эмоций присутствует в должной мере и в этой ситуации) является частью литературного процесса. Сам факт существования произведения — продукт длительного одиночества, не беря во внимание перо и бумагу. И до определенного времени, порой очень не обозримого, является достоянием одного единственного человека — самого автора, если, конечно, заранее не подразумевается соавторство. Но и в этой ситуации, одиночество, скорее, удваивается, нежели разрушается присутствием второго, третьего и т. д. И сам вопрос соавторства весьма закономерен, потому как — один соавтор у человека пишущего, тем более поэта — всегда существует. И Его постоянное, порой трепетное, участие не вызывает сомнений, если, конечно, не вызывает сомнений присутствие Его инструмента — таланта, со всеми его составляющими.

3

Но далеко не все, занимающиеся написанием прозы, стихов и т. д. избирают для себя форму существования — одиночество (в силу своих внутренних возможностей, в конце концов, таланта). Многим просто необходимо определенное окружение, пусть не самого высокого качества, но без которого они не мыслят своего существования в литературе. Потребность в постоянном внимании и, если, не в восхвалении, то, по крайней мере, в позитивном должном отношении — определяющие такого творчества. И иногда в этой среде появляются довольно яркие представители культуры, но массовой. Наиболее существенными носителями этой массовой культуры в российской поэзии являлись и, в какой-то степени, являются два экстравагантных, даже по внешнему виду, не говоря о написании стихов, поэта: Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко. Их стадионная и площадная поэзия еще у многих на слуху, еще выходят, хотя и иногда, сборники их стихов, но к их великому сожалению — почитателей все меньше… И остается выпускать телепрограммы, пусть и имеющие отдаленное отношение к литературе, изобретать некие графические каламбуры¹, читать довольно приторные и мало относящиеся к поэзии лекции и т. д. Все это следствия, если не торговли, то, по меньшей мере, подторговывания поэзией и, как результат этого — одиночество, но уже совсем другого рода. Всякого вида измышления такого рода на бумаге, пусть и заключенные в определенную форму, имеют, если имеют, весьма незначительное отношение к литературе вообще и являются, в основном, сиюминутными проявлениями, необходимыми в данное время и в определенной ситуации, но не всегда!

4

Противной стороной этого вопроса являются поэты, избравшие сознательно или подсознательно, единственно возможный для себя и своего творчества — в основном, вариант написания — одиночество.

Не избирая в пример какого-то одного поэта, что не всегда является действительным положением вещей, не отдавая предпочтения той или иной школе, хотелось бы остановиться на трех, на мой взгляд, самых интересных поэтах ХХ века: Осип Мандельштам, Марина Цветаева, Иосиф Бродский.

Положение этих троих на бумаге (очередность в написании имен) — это не предпочтение тому или иному, а лишь сохранение действительности убывания, т. е. — смерти.

Она (смерть) уравняла всех троих в правах на первенство, предоставив право выбора, если не нам, то времени… И, находясь на границе века, можно с уверенностью говорить не о «великой четверке²», но о «великой тройке», не умаляя ни сколько вклад в поэзию двух других (Б. Пастернак, А. Ахматова.). Но их творчество — это тема для другого разговора.

Примечания

1

Имеются в виду телепрограмма Е. Евтушенко «Поэт в России больше, чем поэт.» и довольно известное произведение А. Вознесенского «Видеомы»

2

Борис Пастернак, Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Марина Цветаева.