Те, Кого Ждут

Андрей Геннадьевич Юрьев

Повесть «Те, Кого Ждут» была издана еще в 2000 году. Язык произведения метафоричен и может показаться сложным неподготовленному читателю, но настроившимся на одну волну с автором он принесет удовольствие от прочтения! «Те, Кого Ждут» – о страсти, открывающей «Двери Сознания», о любви, преодолевающей даже смерть.

Темные строки

Следует признать несколько азбучных истин.

Истина минус один. Ты рождён потому, что родители сочли необходимым и неизбежным твоё рождение, потому что родители возлагали на твоё рождение свои надежды и свои ожидания.

Истина номер ноль. В жизни, в твоей жизни и жизни окружающих тебя людей, нет никакого от рождения присущего смысла, кроме смысла ожиданий твоих родителей. Есть лишь очертания, наметки, контуры — берега возможностей, способностей, талантов — в пределах этого русла ты можешь двигаться, обретая умения, совершая осмысленное — осмысленное, в худшем случае, тобою и более никем.

Истина номер один. Никто никому не нужен таким, каков он есть. Каждый обладает набором отличительных качеств — палитрой, гаммой, спектром. Окружающим нужны лишь части твоей души, крупицы, краски, ноты — те, в которых они нуждаются, которых не хватает им самим. Весь, целиком — ты не нужен ровным счётом никому.

Истина номер два. Качества твоей души — это наиболее сильные желания, господствующие, и ослабленные, затушёванные, затемнённые, теневые. Помимо желаний, ты обладаешь способностями к осуществлению желаний, господствующих и теневых. Чем больше сил ты тратишь для насыщения господствующего, преобладающего, тем сильнее голодает обездоленная тень, тем крепче иллюзия, что тебе пора насытить этот голод, тем сильнее соблазн свернуть с ясного пути в туман грёз.

Истина номер три. Если обручаешься кольцом смысла, если готовишься все свои силы вложить в преобладающие части души, если готов лететь лучом — будь готов лететь в окружении сов, тянущих к земле, жаждущих отнять добычу — будь готов к соседству вечно голодной тьмы.

Если ты выучишь эту азбуку, ты сможешь прочесть Минус Книгу. Тогда ты дашь ответ на вопрос — чего ты так жадно ждёшь от любимых? Ты ли ждёшь? Или твоя тень? И так ли светлы эти ожидания? Если ты ждёшь яркого света — разве ты не сама тьма?

Мне кажется — когда я переверну последний лист Минус Книги, мне останется сделать один-единственный шаг в глубину Её души, в чашечку светлого цветка. Отец отцов, весь Род, и Отец Рода — ждут Её цветущее пламя, чтобы влиться, избыться, чтобы сбыться вновь — чтобы шествовать сквозь время, меняя облики, чтобы разлиться по миру морем — одним-единственным всемирным родом, не встречающим на пути чужаков…

Клара восхищённо оглядывает смолкшего Даниила:

— И это вы думаете от любви к Ней?

— Он, он, — бурчит Милош, ширкая вилкой в чёрной тарелке. — Думает он, пишет его брат, а читаю я.

Клара хмурится, вглядываясь, как Милош разжёвывает жаркое. Клара бледнеет, всматриваясь, как Владов вглатывает кровавые струйки вина. Клара, зардевшись:

— С вашими ушами миром править!

Если Борко хохочет — вызывайте «Скорую». Или зашивайте уши. Иначе эпидемия хохота опустошит городок, и без того не часто посещаемый плодовитыми знаменитостями. Смех — единственно приятная зараза.

Смеховинки пылятся шипеньем шампанского и лопаются пугливо. Даже скрипки, и те, кашлянув, смычками вязнут в тишине. Если девушка смеётся — завидуйте, сколько влезет. Если девушка плачет — что вы пялитесь? Вот так. Носы в тарелки! Вынюхивать смачные охтинки.

У Клары улыбка робко мечется чайкой, взлетает сквозь тяжёлые, томные капли. Вот-вот, и захлебнётся горечью:

— Я забыла. Вы властолюбивый. Меня учили, как понимать, а я забыла.

— Милош, не валяйся на полу. Кларочка, кто тебя этому учил?

Как можно эти плечи оставлять без плащяниц? Как можно эти пальцы, это веющее у виска, навеявшее радугу слезинок, как можно это не упрятать в уютные меховушки? Ведь смёрзнется, застынет неприступным гордецом. Клара, оттаяв капелью, обнажила карие проталинки: «Лариса Нежина».

Сквозит. Как сквозит! Прикройте окна. Понапускали кровососов! Милош мечется в тарелках. Милош обожает жаркое. Милошу приятно распробовать каждое волоконце, каждую продолинку, каждую кровавинку молдавских настоек впитать. Учили её! Впрочем, если ученик не понял преподанного урока — его ли это вина? И если тебя учат искусству рядиться в одежды всезнайства… Любит Милош втыкать ножи в живых людей? Вряд ли. Он любит раскуривать сигарку «Кафе Крем». Всё это — так, смутки. Дымчатые петли. Затяжки обидок. Промчитесь сквозь ночь, окунитесь в зарю. Ахните в дождь, слегка распояшьтесь. Не стискивайте зубы, Даниил Андреевич. И вот чего:

— Что, припёрла, наконец, пустота? Такая пустота! Ты уже до краёв любовью своей переполнился, а вокруг тебя пусто. Излиться не во что. Не в кого Дух свой излить. Все хотят собой что-то наполнить и заполнить, заполонить всё и всех без остатка. Каждый ищет в другом человеке пустот, дырок и норок, и чтоб они были тёпленькими и уютными. Чтобы повсюду свои щупальца распустить. И вот копошатся, вот копошатся! Я? Покоя хочу. Хочу все свои щупальца назад втянуть. Чтобы переполниться. Ну, хоть бы и так — наслаждаться собственным соком. Кто нарцисс? Сам ты настурция! У тебя самого-то лилии куда там падают? В зрачок, вот именно! Потому что ты пустой. И ты пустая. Пустая и уютная. Поэтому привлекательная и обольстительная. Даниил Андреевич, ты куда? О смысле жизни там подумай. Желаю облегчения. Ещё хоть раз напомнишь ему о Нежиных — всех твоих учителей перевешаю, ученица чёртова.

Милош доволен. Милош сыт по горло. Милоша в живот не бить. Милош доволен — девочка вспылила, рвётся из рук, полыхает павлинкой. Правильно. Хватит туманиться. Лучше сверкай зубками:

— Я сама решу, о чём вспоминать. Пусти руку!

Бокалы — звонкие склянки. Отчаливаем. Пусть штормит.

…ночь: ненасытный палач — пока не выпытает сны, не вдохнёшь конопляных зарниц — дымчатых, узорчатых зарниц. Ночь, ненасытный палач, всё выуживает, высуживает, судейской мантией скрывает зеркала: «Недостоин, раз и навсегда!». Недостоин осветиться раз и навсегда.

В сны всматриваешься как в зеркало, и если бы меня возмущал раздор теней, если бы меня смущало смирение ангелов! Я разъярён явью. В сны всматриваешься как в зеркало: беспощадное, откровенное — его бы вдребезги разбрызгать лоскутками осколков! Хватит любоваться — экакий соблазнительный самодоволец!

Дожидайтесь! Я не буду спать. Пока я сплю, вы ланцетом луны вживляете мне старость.

Я не буду спать. Я буду гулять с наивной поклонницей. Вдоль бульвара, поперёк бульвара. Вскачь и впрыть. На Карпатском, конечно. У Тех, Кого Ждут. Где ещё у нас можно девушек выгуливать?

На Карпатском не бывает драк, на Карпатском нечем поживиться полицаям. На Карпатском некому буянить с тех пор, как у Милоша кого-то ждут. Милош не верит в закон, в порядок, подкреплённый словом — Милош верит в порядок ножа и пули. Но моя пуля, пуля для меня, ещё не родилась, мне можно встать под любым фонарём, расхохотавшись во всю дурь, плюнуть в желтушный зрачок луны, да, оскалиться зверино:

— Если Лариса станет распространяться о том, что я всего лишь влюблён в призрак, в собственную белую горячку — не верь. Выбирай, кому доверять.

Милош морщится, и, скрипнув зубами, мелет:

— Даниил Андреевич, Данюшка, говорю тебе: Любовь — это праздник, жизнь — это будни. Нет, можно, конечно, верить в праздник, который всегда с тобой, но вот потом-то что будет? Похмелье? А оно наступит, обязательно наступит! Потому что любовь — это опьянение, опьянение восторгом и восхищением. Тебе не кажется, что пора уже и протрезветь?

У Клары стайки ресниц непонятливо мечутся.

— Милош, я обещал не ныть? Так я и не ною!

— Тогда я счастлив! — Милош, мельница смеха, с лопатищ ладоней сыплет прощания. И Клара, лодочкой-ладошкой плеснув, вплывает хрупкой щепочкой в говорливую толпу.

Где праздник, за который заплачено рождением?