Сталинград. Том третий. Над нами мессеры кружили

Андрей Воронов-Оренбургский, 2019

"Сталинград. За Волгой земли нет!" – роман-сага о чудовищной, грандиозной по масштабу и человеческим жертвам Сталинградской битве, равной которой не было за всю историю человечества. Автор сумел прочувствовать и описать весь ужас этой беспримерной кровавой бойни и непостижимый героизм советских солдат… Как это возможно? Не укладывается в голове. Но ощущение полное – он сам был в этом аду!.. Он сам был участником Сталинградской битвы… Книга получилась – честной и страшной. Это суровый, как сама война, роман, возможно, лучший со времен "Они сражались за Родину" М. Шолохова. Содержит нецензурную брань.

Глава 5

Отто хорошо помнил: тогда же, в один из поздних вечеров, в их загородном, родовом особняке, в кабинете отца, за закрытыми дверями, у него произошёл сложный, но доверительный разговор с ним.

Старый барон Альбрехт Ганс Фридрих фон Дитц, по-домашнему, в халате, расположившись у камина, сказал:

— Отто, мальчик мой, будь добр, присядь и выслушай старика отца. Век мой подходит к концу…

— Отец! — он нервно усмехнулся, ноздри его трепетали. — Ты же знаешь, я не терплю, когда ты заводишь разговор на эту тему…

— Значит, потерпишь! — потребовал вдруг отец. — Не перебивай старость, сынок. Она, как и смерть, неотвратима…с ней не поспоришь. Но сейчас не об этом! Ты молод и жизнь твоя, и карьера — всё впереди. Потому я обязан предостеречь тебя, дать напутствия и сказать то, что должен.

Отто молча, пересёк кабинет, слабо освещённый люстрой с электрическими свечами, и остановился у камина, в котором потрескивали поленья, объятые оранжевой вуалью пламени. Старый барон сидел в кресле, ноги его были укрыты шотландским пледом в крупную сине бордовую клетку. Рядом стоял полированный красного дерева стол, в котором как в чёрном зеркале, отражались языки пламени камина. На столе мерцало серебряное блюдо с крупными зелёными яблоками, рядом благородно сверкало фамильное столовое серебро. Хрустальный четырёхгранный штоф, до половины наполненный тёмным, как гранат, вином, стоял по соседству с серебряным кубком. Оба сосуда отсвечивали золотыми бликами бойкого пламени камина.

— Слушаю тебя, — присаживаясь в кресло напротив, почтительно сказал Отто.

Старик налил ему вина, но не ответил. Потом, продолжая хранить паузу, уставился на рубиновые поленья, потрескивающие в багровой пасти камина.

«Что задумал отец? Какого чёрта тянет? — не понимал он. — Ох, уж мне эти завивы да выходы…в старинном духе. Не как не уймётся…»

Отто пригубил вино и вновь беспокойно спросил себя, зачем он тут. Вдруг поднял голову. Родитель пристально смотрел на него. Его сухое, изборождённое морщинами аристократическое лицо находилось на границе темноты — света камина и это лицо отца — бледная кожа, седые волосы…Красные сосредоточенные глаза, в блестящих зрачках которых, отражались рыжие искры.

— Ладно, время не ждёт, — надтреснуто сказал, наконец, он.

— Тишина эта мне знакома…Она перед бурей. Но скажи, о чём ты думаешь, сын?

— О чём и ты, о «ночи длинных ножей»…Фюрер сделал это…

— Это сделал не Гитлер, — резко отрезал барон. — Да, он глава нации и властитель дум…Но, имел ли он власть над произошедшим? Убеждён, им руководило нечто сильное и дикое…

— Ах, перестань! Умоляю, отец, — с досадой протянул Отто. — Вредная тема, мне надоело слушать эту ересь, когда наш дом полон гостей…Но сейчас мы одни, и, право, я хочу, чтобы ты позабыл о существовании мира духов. Твой спиритизм, признание жизни «духов» умерших и возможность общения с ними через посредство медиумов…в роли коих выступают отпетые шарлатаны и цыганская нечисть…

— Ты мне не веришь? — грозно и требовательно вопросил отец.

Он промолчал, но лишь из такта и уважения к сединам отца.

— Пусть так…Но Богу, ты молишься?

— Причём тут Создатель? — Отто вскинул брови, с нескрываемым удивлением, глядя на отца. — Конечно, да. Но это…совсем другое дело.

— Разве? Без Тьмы нет Света. Без Зла — Добра. Подумай ещё раз, сынок. Вспомни, в чём ты мне признался сам…Ты играл в покер, не так ли? Ставки были высоки, это было в нашем доме, ну, вспоминай! Две-три недели назад. Меня навестили старые друзья из Баварии…Ты играл против некоторых весьма богатых и влиятельных людей.

— Я помню. Баварский министр юстиции Гюртнер с женой, герр полковник Россбах, генерал Зейссер…и что же?

— А помнишь, последнюю сдачу? Я видел, — барон утвердительно кивнул головой, — ты, мальчик мой, закрыл на секунду глаза, ведь так? И только потом взял последнюю карту.

— И?.. — Отто был поставлен в тупик.

— Какому духу, ты, молился тогда?

— Я…я…Ах, вот ты о чем? — Он сдавил подлокотники кресла, словно был на допросе в гестапо, и вдруг рассмеялся. — Сущий пустяк. Я попросил удачу у духа Зигфрида, чтобы он послал мне туза. Но это совсем другое. Прошу прощения, я, один шут, никак не возьму в толк, к чему ты клонишь?

— А теперь слушай, мой мальчик! — глаза старого барона сузились, голос заговорщицки стал тих. — Знаешь ли ты, кому поклоняется наш вождь?

Они оба, не сговариваясь, посмотрели на большой портрет фюрера, верноподданнически висевший на каминной стене. Фюрер на сём броском полотне, написанный маслом, широким, атакующим мазком, — был убедительно хорош: решителен, несгибаемо крепок, с неистовой одержимостью в стальных глазах, словно демонический рыцарь, готовящийся к битве.

Сверхъестественно! Но, Отто мог поклясться хоть на Библии, хоть на крови…В этот момент, внезапный порыв ветра сотряс высокие стёкла кабинета…Ворвался через открытую фрамугу, взволновав тяжёлый бархат портьер, и швырнул ему в лицо пригоршню колючей пыли, принесённой из, Бог весть, каких неведомых краёв. Эта горькая пыль пахла далёкими пожарищами, кровью и чем-то ещё едким, удушливо острым, напоминавшим не то запах уксуса, не то перегоревшего пота. Но за мгновение до этого, как порыв ветра коснулся его скул, ему почудилось: он услышал властный — командный голос, далёкий и холодный, словно северный ветер, дующий сквозь его душу. И ветер этот шептал всего несколько тихих, но яростных слов: «Один народ, одна Империя, один фюрер! Следуй за мной, во славу Тысячелетнего Рейха!» Затем откуда-то донёсся шёпот, и он был почти уверен, что услышал ледяной смех.

— Отто! — Он вздрогнул от неожиданного раздражённого окрика, нахмурился и с недоверчивым напряжением посмотрел на отца. — Ты полагаешь… — слова застревали в горле. — Ты думаешь…Наш фюрер покланяется…дьяволу?

— Да! Тысячу раз да! Зверю…

— Вздор! — высокие скулы Отто негодующе вздрогнули. — Он мистик…возможно…Но не более, чем я или ты. Поверие, повальное увлечение…Сейчас это модно в Европе. Гесс, Гиммлер, Геббельс — все они тоже верят во всевозможную древнегерманскую, тибетскую и прочую мистику.

— Замолчи! Я чувствую над всеми нами навис жуткий и страшный рок. Да будет тебе известно, что кроме оголтелых штурмовиков, вроде головорезов Рема, боевых союзов Крибеля, Гофмана и Мульцера… в «Ночь длинных ножей» были вероломно убиты и многие высокопоставленные, преданные Германии генералы…А так же гражданские политики, которых фюрер счёл опасными для себя, а потому — «лишними». Некоторые из них были мои товарищи…Некоторые из них бывали у нас в гостях, и ты, мальчик мой, был представлен мною им лично.

Эти откровения отца взволновали Отто, даже потрясли, но…не поколебали его убеждений. Он был очарован фюрером. Гитлер был для него кумиром, им оставался, и потому он готов был оправдать любые действия вождя, — будь они даже с подачи самого Сатаны.

Что ж, об Адольфе Гитлере кто только не говорил, как о «безумце» — вероятно потому, что большинство людей в состоянии были представить себе, что логика Зла может быть чем-то иным, а не субпродуктом психического отклонения.

Однако, Отто фон Дитца, как и миллионы других немцев ничуть не занимала пустопорожняя полемика между «высоколобыми умниками» по обе стороны Атлантики, а именно: до какой степени простиралось, так сказать, «безумие» вождя нацистской Германии, и какую часть совершённых им «злодеяний» можно отнести на счёт патологий — физических и душевных. «Так кто вы, мистер Гитлер?» «Сумасшедший или просто воплощение Зла?»

— А может всё таки гений Зла? — проиронизировал в адрес «янки» и «бобби» молодой барон. — Эй, кто там, из лукавых евреев придумал, что гений и злодейство — несовместимы?! А так же, чёрт возьми, тогда быть с гением Наполеона?.. И звериной жестокостью его бравых солдат, вроде незабвенного Шовиньи⁴? И что, вообще, такое «зло» на войне? Удача, победа, триумф? Нет, господа, что ни говори, а из хищных, животных инстинктов человечества, сколько не юродствуй, не бейся, — не сделать гуманный псалтырь милосердия. Верно, сказано: «Вся история мира — это история войн». И фюрер прав в своём утверждении: «Культура нации — это негаснущая любовь к войне, победе, величию и славе, как страсть к любимой женщине. На этом стоял Рим Цезаря, на этом будет стоять и Рейх фюрера!»

…Что ж, пугающие откровения отца, конечно, оставили след в душе сына, но не убедили.

— Опасные…крайне опасные речи, отец! — Отто хищно усмехнулся, и в глазах старого барона загорелись искры гнева. — Вот и я о том! Среди них, Отто, мог быть и твой отец…Клянусь памятью твоей покойной матери…Я никогда ещё не ощущал такой энергии Зла, как та, что ворвалась в наши ряды…и прокатилась по всей Германии, в ту злополучную ночь. Добро было уничтожено Злом. Эта энергия Тьмы отмела светлых, доброжелательных духов, словно мух!

— Да что с тобой, отец? Ты говоришь, как язычник. Довольно химер!

— Именно эта чудовищная сила, вопреки всему вывела Гитлера на олимп власти, и именно она…управляла им, когда он отдал этот чёрный приказ…Он продал душу Сатане, а это…

— Прекрати! — резко потребовал Отто. — Ради всего святого, опомнись!

Лицо отца окаменело. Несколько секунд он смотрел на него своими воспалёнными, налитыми сильнейшей тревогой глазами, потом откинув плед с колен, тяжело поднялся.

— Прости, я не хотел расстроить тебя, мой мальчик. Ты знаешь, как я люблю тебя…бесконечно люблю. Но я хотел, чтобы ты знал правду. Хотел предостеречь тебя… Кто предупреждён, тот вооружён…

— Ради Бога, перестань же!

–…тот кровавый шабаш… То, что произошло прошлой ночью разбило все наши надежды Германии. И я боюсь, как бы она не была брошена в жертву, на алтарь этого безумца.

— Но, ведь, ты сам, отец, восхищался им…А твои деньги, отец?! Ты, жертвовал их на НСДАП немало…

— Я был слеп, Отто. Но каяться поздно. Антихрист среди нас. Нам всем следует молить и просить Господа…Чтобы Он спас Германию от катастрофы! От падения в бездну, на край которой её поставил этот Адольф…На этом всё. Я сообщил тебе эту правду, я сделал то, что должен был сделать.

— И эта «правда» сделает нас лучше, решит все беды Германии и её несчастного народа?.. — Отто широко улыбался. — Что-то подобное я уже слышал и раньше…Да только проку от этого было пшик.

— Решать тебе, Отто! — в голосе отца слышалось предельное напряжение. — Ты, можешь шутить в пивных со своими болванами, можешь корчить рожи перед зеркалом, менять голос и до дури маршировать по улицам с молодчиками из СА, и пусть они думают, если у них есть мозги, что ты живёшь тем же, чем и они. Но не надевай на себя бесовскую личину передо мной! Приходит время, когда наступает конец всем шуткам. Смех умирает. И тебе приходится смотреть на мир без фальшивых очков, видеть его таким, каков он есть на самом деле. И помни: делай не то, что сердце велит, а то что разум приказываю Ты всегда радовал меня. Отто. У тебя светлая голова. У тебя благородные предки…Помни мои слова и держись праведной дороги. Будь осмотрителен и да хранит тебя Небо.

«Тысяча залпов чертей! От какой катастрофы, ты, предостерегаешь меня? О каком пристанище Зла и астральных духов, ты, говоришь?!» — хотел в ярости крикнуть он.

Но отец уже отвернулся. По-стариковски медленно, но с достоинством он пересёк кабинет и, словно растворился в сумраке. Он услышал слабый звук затворившейся двери. «Бог мой…Не дай мне дожить до таких лет…Отец совсем выжил из ума. Вот в чём проблема старости…Антихристы, шабаши, ведьмы…А как же чеканная проповедь фюрера? «Ненависть к врагам Рейха, возведённая до безумия — есть спасительная истина нации!»

— Prost! Prost! Prost!⁵

Он резко встал. В смятении, охваченный внутренним огнём, пересёк кабинет, где на огромных многоярусных стеллажах стояли тысячи книг, а проёмы стен между ними украшали рыцарские мечи и доспехи. Но у самых дверей задержался, ровно кто-то невидимый положил ему на плечо тяжёлую, как свинец, руку. Он резко обернулся — никого. Но та же незримая сила заставила его поднять голову. Адольф Гитлер смотрел прямо на него и в его стальных глазах, как ему показалось, теперь ревело и бушевало пламя. Взор фюрера прожигал его череп насквозь. Он насилу отвёл взгляд в сторону, даже мышцы шеи внезапно пронзила судорога, словно кто-то зубьями пилы провёл по его сухожилиям. Ему вдруг стало нестерпимо жутко…И тяжко

было снова поднимать глаза на вождя. Но когда он всё же взглянул в его глаза, ему показалось — портрет ожил! И, что в центре мозга фюрера кипит яростный котёл.

Отто судорожно вытер со лба холодную испарину. В ту минуту ему хотелось завыть от ужаса, который сковал его по рукам и ногам. Челюсти болели и ныли от усилия, но вместо животного крика, что рвался из глотки, он вытянулся, как туго натянутая рояльная струна, щёлкнул по-военному каблуками и, вскинув руку в приветствии, громко выкрикнул:

— Хайль Гитлер!

И вдруг опять слух ранил тот далёкий узнаваемый, но теперь, несомненно, ставший ближе, железный голос, который изрёк:

— Отбрось все страхи и сомнения, Отто! Отныне я твой крёстный отец, мальчик мой. Выше голову, крепче шаг! Мио принадлежит молодым, Отто фон Дитц. Знаю, из тебя отольётся славный, настоящий рыцарь Третьего Рейха. Следуй за мной, никого не слушай и помни: границы Великой Германии — на острие её мечей и штыков. Наши железные легионы собьют с копыт любую армию мира и повергнут её в пыль. Клянусь чашей Грааля, ты, ещё омоешь свои сапоги во всех океанах! Миллионы рабов склонят головы перед штандартами непобедимого Вермахта. Мы — властители мира, и он, по-праву сильнейшего всецело будет принадлежать только нам, наивысшим и достойнейшим из всех рас на земле — ариям!

Он был потрясён до мозга костей. Но невидимый телепатический канал, соединявший их, не отпускал его ни на секунду, а слова фюрера, гремевшие в его сознании теперь, как раскаты грома, пульсирующими толчками наполняли его самоё огромной силой и тайной энергией. И не было в его душе больше сомнений, ненужных вопросов, но была железная воля, невероятная крепость и непреклонная вера. Его немецкая душа, ещё недавно оскорблённая, немощная, горюющая над участью любимой Германии, теперь утвердилась, восстала, слилась в единый железный кулак с другими тысячами душ, верящих в фюрера, в новый порядок Третьего Рейха. Их огненная вера была под стать пылавшей смоле факелов, в руках легионеров СА и СС.

И теперь в симфонии происходящего он слышал уже не один свой голос, не сотни, не тысячи, но миллионы голосов, которые в свете грандиозных факельных шествий, как совершенный настроенный механизм, под иступлённый клич команд и приказов, взрывоподобно скандировали:

— Зиг!

— Хайль!

— Зи-иг!!

— Ха-айль!!

— Зи-и-иг!!!

— Ха-а-айль!!!

* * *

…Весь в себе, погружённый в водоворот былого, он даже не обратил внимания на Вейса, который поставил перед ним дымящуюся чашку ароматного кофе.

…В 35-ом Альбрехт Ганс Фридрих фон Дитц почил в бозе. Старый барон был похоронен вместе с женой в каменном склепе, со всеми должными почестями на их родовом кладбище. А он, в том же году с отличием закончил берлинский политехнический университет, факультет машиностроения. Безусый юнец, которому впервые пришлось самостоятельно отмечать своё 19-летие в Берлине. Слёз особых не было. Но горько и больно на душе было, словно от сердца Отто, откусили кусок…Только тогда он осознал, сколь многим обязан родителям, которые подарили ему счастливое детство и юность! Ещё недавно он хотел посвятить себя инженерному делу или стать заправским автогонщиком, почему нет? Но потом, с головой окунувшись в ряды штурмовиков — коричневорубашечников, резко передумал. По совету старших товарищей из СА, знающих толк в «нацистской кухне», он пошёл добровольцем в армию по перспективной специальности «противотанковые самоходные установки».

Дело в том, что к этому времени в милитаристской Германии стали формироваться воинские единицы СС: звенья (роте), отделения (шар), взводы (групп), роты (турм), батальоны (банн), полки (штандартен), бригады (бригаде), а перед войной и в ходе её даже дивизии и корпуса.

После «Ночи длинных ножей» СС «за особые заслуги» были выведены из состава СА и стали самостоятельной структурой НСДАП, к этому времени они к тому же были наделены правами вспомогательной полиции.

В отличие от СА, куда, по сути, мог записаться без хлопот любой желающий, особенно если он обладал бычьей шеей, бицепсами и чугунными кулаками, то с СС кандидатов отбирали особенно тщательно (позднее с этой целью были созданы даже специальные школы). Основными критериями отбора здесь служили расовая чистота, крепкое здоровье, атлетическое сложение, образование и абсолютная — безграничная преданность лично фюреру Адольфу Гитлеру. Кандидат в солдаты эсэсовских частей обязан был представить документы, доказывающие его арийское происхождение до 1800 года; претендент на офицерский погон — до 1750-го.

Как Бог свят! Членство в СС обеспечивало успешную карьеру на любом поприще. Постепенно едва ли не все партийные бонзы и государственные чиновники высшего эшелона стали обладателями эсэсовских званий, хотя никаких должностей в структурах собственно СС не занимали.

…Прекрасно понимал эту «карьерную казуистику» и Отто фон Дитц. Но главное и определяющее, — он — с его родословной, с его известными родителями, с его высшим техническим образованием и внешними данными истинного арийца подходил для служб СС — исключительно. Тем похвальнее было рвение молодого, вчерашнего выпускника университета — Отто фон Дитца записаться добровольцем в войска СД, с немецкой скрупулезностью, изучавшее личные дела новобранцев.

Гитлер не ограничился созданием собственных вооружённых сил — отрядов СС. Так, ещё до прихода нацистов к власти, «Человек в пенсне» — Генрих Гиммлер начал по его указанию формировать и личную политическую полицию фюрера. Первоначально в СС появился немногочисленный отдел под кодовым названием IC. В августе 1931 года его реорганизовали в службу безопасности — «зихерхайтдинст», или сокращённо СД. Её организатором и руководителем вплоть до своей гибели весной 1942 года был высокий стройный блондин с тонкими чертами несколько асимметричного лица, спортсмен, один из лучших фехтовальщиков Европы, и великолепный скрипач — Рейнгард Гейдрих, которому тогда исполнилось всего тридцать семь лет. Американская внешняя разведка окрестила его «прирождённым интеллектуальным гангстером». Примечательно, что в недрах самого СД, шеф РСХА обергруппенфюрер СС Рейнгард Гейдрих получил прозвище «Падший ангел».

Именно его люди в военной комиссии, среди прочих «ручьёв» добровольцев, сразу отметили и отложили в отдельную папку заявление молодого барона.

Расчёт «белокурой бестии» — Отто фон Дитца, удался на славу, после чего он вступил в СС и быстро продвинулся.

К 38-му году он был группенфюрером СС и командовал танковым взводом.

В 41-ом году он был под началом генерал-фельмаршала Роммеля «Лиса пустыни», будучи в 15-ой танковой дивизии (которая в альянсе с 21-ой являлись основной ударной силой легендарного Африканского корпуса в течение всей войны в пустыне), — он уже возглавлял танковую роту, и являлся по классификации воинских званий СС — соответственно штурмфюрером. За личное мужество и отвагу, проявленные в боях с британцами; за 14-ть подбитых танков врага его экипажем, он был отмечен лично Эрвином Роммелем, повышен в звании сразу через одну ступень, и награждён Рыцарским крестом с дубовыми листьями, который отменно смотрелся на его парадной форме в сочетании с Железным Крестом I класса и с серебряным боевым знаком танкиста.

К этому времени немецкая армия уже оккупировала спесивую Польшу беспрецедентным победным маршем. Пала гордая Франция, ощутив парализующую мощь ударов Вермахта.

…Покидая Африканский корпус, штандартенфюрер СС Отто фон Дитц рассчитывал на заслуженный отпуск. Настроение было «чемоданное» и он с нетерпением ожидал приезда в Берлин, в родительский дом, за содержанием коего следил преданный их семье, бессменный управляющий Герт Вальденмейр. Но, чёрт в костёр! В самый канун его вылета в Германию, пришла срочная радиограмма, объявлявшая о безотлагательной переброске его и ещё нескольких офицеров из командирского состава в 500-й учебный батальон.

— Собычьи уши! Scheibe! Endmadig! — не скупясь на отборную ругань, костерил он и в хвост и в гриву штабное начальство. — Меня, боевого командира, с фронтовым опытом и переучиваться?!. Уж лучше сразу отправьте под пули…Вот и накрылся медным тазом твой отпуск! Endgeil!

Разочарованный, уязвлённый приказом «тыловых крыс», он гадал, чему ему следует переучиваться…

Их сборная офицерская группа прибыла в Путлос с убеждённостью, что им придётся пройти ещё один усложнённый формальный курс артиллерийской подготовки. Но так они думали ровно до тех пор, покуда по прибытии в штаб не узнали, что именно офицерам — танкистам с боевым опытом с разных фронтов надлежит здесь обучение на танке нового типа — «Тигре». Новость разнеслась, как огонь пожара, однако никто ещё не знал о сём ничего конкретного. Но это было уже кое-что, обнадёживало! Дело в том, что офицеры, прибывшие с Восточного фронта, говорили в один голос: «Русские широко используют мощные противотанковые ружья, которые, как сыр, дырявят нашу броню. Потому потери очень велики».

Нет, это не было паникой, но это было суровой правдой. Многие их товарищи получили в своих танках смертельные ранения, а тяжелораненых приходилось срочно эвакуировать.

Вскоре их группа была отправлена в Падерборн, — место расположения 500-го учебного батальона, на который позднее была возложена ответственность за все подразделения с «тиграми» и «пантерами». Что ж, новые машины оправдали надежды танкистов. «Тигр» выглядел грозно, мощно и откровенно радовал глаз. Его толстая броня компенсировала отсутствие скошенных форм. И если даже он не был красавцем, его запас прочности воодушевлял. Он и впрямь ездил, как автомобиль, и было одно удовольствие управлять этим 63-тонным гигантом мощностью более 700 лошадиных сил.

Двигатель объёмом 22 литра лучше всего работал при 2600 оборотах в минуту. Мощная башня легко поворачивалась при помощи гидравлической трансмиссии на 360 градусов за 60 секунд. Таким образом, обеспечивалась чрезвычайная точность прицеливания. И опытному наводчику не требовалось, потом доводить вручную.

При наличии у пушки электрического спуска — легкого нажатия пальцем было достаточно для того, чтобы произвести выстрел. За счёт этого удавалось избегать неизбежного рывка при производстве выстрела.

Самыми опасными противниками в России были танки «Т-34» и «Т-34-85», которые были оснащены длинноствольными 76,2 и 85-мм пушками. Эти боевые машины представляли для лёгких немецких танков опасность уже на расстоянии 600 метров с фронта, 1500 метров с бортов и 1800 метров с тыла. Если «тигр» попадал в такой танк, то мог уничтожить его с 900 и даже 1000 метров новой длинноствольной 88-мм пушкой.

А это отбрасывало ощущение беззащитности, которое было, охватило по-первости немецких танкистов. Это был яркий проблеск надежды на возможность обрести новые силы, который так часто появлялся во время войны в России. Уверенности в танковых частях прибавилось, когда на Восточный фронт из глубокого тыла, стали поступать и первые танки «Т-IV» с 75-мм длинноствольным орудием, танки «Т-III» с более толстой бронёй и 50-мм длинноствольным орудием.

Между тем, экипаж «тигра» состоял из пяти человек. 88-мм пушка, два пулемёта, полуавтоматическая трансмиссия и 700-сильный двигатель довершали внушительный облик 63-тонной бронированной машины.

88-мм пушка была такая же, как и та, что блестяще проявила себя в зенитных подразделениях. Её также взяли за основу, но при ещё более длинном стволе в новых противотанковых орудиях. Вскоре всем им предстояло подвергнуть новый танк тяжёлым испытаниям в бою.

В полностью оснащённой «тиграми» танковой роте было 14 боевых машин. Их огневая мощь, таким образом, превосходила боевую мощь целого зенитного батальона (3 батареи по 4 орудия в каждом). Затраты на производство одного «тигра» доходили до 1 миллиона рейхсмарок. По этой причине было сформировано ограниченное количество батальонов сверхтяжёлых танков. Стать командиром такой роты, а тем более батальона, значило взять на себя огромную ответственность…И Отто фон Дитц прекрасно в этом отдавал себе отчёт. С первых дней своего пребывания в учебном лагере, он вкладывал душу и сердце в выполнение своих обязанностей. И после нескольких усердных, откровенно тяжёлых месяцев подготовки, ему удалось добиться больших успехов, обогнав других командиров рот из их учебного батальона. В ходе учёбы и тактических учений, огневой подготовки, вождении, — в его подразделении было меньше. Чем у других технических неполадок. Впрочем, трудности с этими монстрами, к которым танкисты относились с особым чувством, похожим на любовь, начались раньше ожидаемого срока. Что тут скажешь? «Тигр» был тяжеловесом среди боевых машин Вермахта. А с тяжеловесами всегда было непросто.

Прежде чем погрузить танк на платформу, гусеницу для бездорожья приходилось заменять на более узкую. В противном случае она вылезала по бокам платформы и представляла угрозу для встречного движения. Для транспортировки по железной дороге были сконструированы специальные шестиосные платформы. Они могли перевозить 80 тонн и следовали с каждым батальоном в тот или иной район боевых действий. Для того чтобы не создавать опасную нагрузку на железнодорожные мосты, по меньшей мере четыре других грузовых вагона должны были находиться между двумя платформами с «тиграми».

…В 500-ом учебном лагере танковые роты набирались опыта, как экспериментальные подразделения в северном центральном, и южном секторах Восточного фронта с начала 1942 года. После формирования и укомплектования все они должны были последовать к месту дислокаций их дивизий и корпусов.

Ударно-штурмовой танковой роте фон Дитца, состоявшей из «тигров» и доведённой более лёгкими танками «Т-IV» и «Т-V», — числом до батальона, следовало прибыть в район Воронежа.

Однако сначала ему пришлось отправиться на запад, в Плоэрмель в Бретани, для полного укомплектования своего подразделения. Батальон был направлен в заброшенный замок. Командир батальона и командиры рот, вместе со своими заместителями автоматически получали по прибытии жильё в городе. Но Железный Отто предпочёл разместиться вместе со своим, на две трети укомплектованным батальоном. По опыту в Северной Африке он знал: ему необходимо было познакомиться с каждым командиром экипажа в отдельности, притереться, найти общий язык, если они собирались вместе идти в бой, на смерть, в огонь и в воду…Он знал, танкисты и днём и ночью держали его под дозором, а потому ни один его поступок не оставался незамеченным. Но Отто сознательно пошёл на этот шаг и посему с охотой и, как само собой разумеющееся, воспринимал все неудобства, с которыми приходилось сталкиваться в затхлых, заброшенных помещениях их средневекового замка.

Веселье началось, как только они въехали и стали на постой. Им пришлось засучить рукава и приводить в порядок старые конюшни, прежде чем помышлять о том, чтобы там жить. Во многих помещениях не было ни деревянного пола, ни половых досок. На первое время фон Дитц хотел достать хотя бы тюфяки набитые соломой и одеяла для своих людей. Но это оказалось весьма не простым делом. Ни какие призывы и обращения к фермерам и местной администрации толку не имели. Куркули — французы, словно договорились держать круговую оборону и хранили обет молчания, не обращая внимания даже на деньги гитлеровских оккупантов.

И тогда Железный Отто, со свойственной ему решительностью и немецкой прямотой, пошёл ва-банк. Плюнув на все условности предписаний гауляйтера Бретани — соблюдать офицерам Рейха дисциплину и такт в общении с местным населением, он нагрянул в компании двух «тигров» в мэрию Плоэрмеля.

Без проволочек, оцепив по периметру здание муниципалитета, расставив на всех трёх этажах своих автоматчиков в касках, он пинком сапога открыл двери в кабинет мэра месье Луи де Лорана.

Ошарашенный таким непотребным — возмутительным визитом, тот наливая жаром складки затылка, недовольно поднялся из кресла:

— В чём дело?! Кто вы?! — на плохом немецком вспылил он.

— Твоя судьба, говнюк, — с ласковой ненавистью усмехнулся фон Дитц, его бесила эмоциональная тупость и самонадеянность мэра.

— Я буду жаловаться…гауляйтеру Коху!.. — попытался угрожать Лоран. Но, наткнувшись на каменное лицо и ледяной нордический взгляд щтандартенфюрера СС, осёкся и оскорблено буркнул под нос:

— Это может плохо кончиться, герр полковник.

— Хорошее гнёздышко у тебя, будь я проклят. А за окном война…Шикуешь. Значит, карман позволяет. Одобряю. Мне нравятся крепкие люди, вроде тебя толстяк.

— У нас так не положено…Вы, вы…нарушаете все допустимые нормы дозволенного! — вновь возмутился мэр, но в голосе его не было уверенности. В правой тумбе стола, в верхнем ящике, у него вместе с лекарствами лежал револьвер, но что бы достать его, ему необходимо было выдвинуть ящик, а внутренний голос предостерегал его от этого.

— Но позвольте, — Лоран, с трудом взяв себя в руки, вышел из-за стола. — Подобные визиты…мы не очень жалуем в наших краях.

— Я тоже не очень люблю говноедов! — холодно заметил штандартенфюрер. — Заткнись! У тебя дряблые ляжки соревноваться со мной. Вижу, вы все тут…в тайне…живёте наивной мечтой о возмездии, о реванше… — хищно усмехнулся Отто. — Так его не будет. Как видите, пресловутая линия Мажино не оправдала надежд Франции, Бельгии, Нидерландов…Но судя, по вашему ретивому норову, вас мало жгли и давили танки Гудериана, Манштейна и Герда фон Рундштедта. Но так, это легко исправить, всё в наших силах. В кабинете мэра повисла свинцовая пауза.

И то правда…В последний раз германские солдаты вторглись во Францию в 1914 году, их первый удар почти достиг Парижа. Но они были отброшены и вынуждены терпеть четыре кровавых года окопной войны.

Теперь же Вермахт сумел сломать хребет вражеского сопротивления в Европе за одну неделю! Блицкриг Адольфа Гитлера ошеломил мир. По прошествии менее двух недель англичане были вынуждены с позором эвакуироваться своих солдат, а Франция была оставлена на милость фюрера. Унижение Германии 1918 года было с лихвой отмщено, и это совершилось благодаря превосходной стратегии Гитлера, но не Генерального Штаба.

…Последнее замечания эсэсовца было сказано почти походя, словно он имел ввиду, что не слишком любит специфический привкус французского пива, но в то же мгновение по кабинету словно прокатилась волна электричества. Глаза месье Луи Лорана от гнева едва не выскочили из орбит, а полукружья пота на белой рубашке под мышками увеличились в радиусе.

— Я бы попросил! — багровые скулы главы муниципалитета мелко задрожали, как клыки матёрого секача.

Но фон Дитц, бесстрастно глядя в глаза, холодно усмехнулся:

— Просить будешь у жены под одеялом, толстяк. Видишь, вон того малыша? — Отто бесцеремонно подтолкнул остолбеневшего мэра к окну, из которого был прекрасно виден 63-тонный монстр с бледно-чёрными крестами не броне, огромный 88-мм ствол которого бездонным аспидным провалом прямой наводкой грозно взирал на Лорана.

— Ну так вот, господин мэр, — спокойно продолжил фон Дитц, окинув вконец присмиревшего толстяка критическим взглядом. — Как вам известно, мой батальон скоро будет отправлен на Восточный фронт. Я планировал испробовать ударную мощь этого малыша сперва на русских свиньях. Но теперь вижу, — погорячился. Лучше, чёрт побери, испробовать сначала на вас.

— До-воль-но-о! — сдаваясь, прохрипел Лоран, карие глаза которого превратились в полные ужаса круги. Он понимал немец не шутит…И после выстрела этого монстра, в его кабинете не найдут и жалкой склянки чернил. — Всё…всё, что угодно, герр полковник. Пожалуйста…только не убивайте нас…умоляю…У меня четверо детей…

— Ну, вот, уже другой разговор. — Отто ободряюще улыбнулся. — Это слова не мальчика, но мужа. Вижу, ты лягушатник, духом не падаешь, хоть жизнь твоя на нитке. Как тебя там?..

— Месье Луи де Лоран, герр полковник…Можете просто Луи…Я не обижусь, герр полковник.

— Браво, Луи! Ты не такой дурак, как кажешься. Хм, я вижу не промахнулся адресом. Тогда к делу. Давай на чистоту, — Отто фон Дитц сгрёб толстяка за шиворот движением свирепым и дружеским. — Полагаю, замок Griffon, где квартируется мой батальон, ты знаешь, Луи, как грудь своей любовницы, не так ли?

— Я…я…

— Ну, хорошо…жены.

— Так точно, герр полковник, кто же не знает эту развалину?

— Вот именно, — «развалина». Тысяча залпов чертей! Halt die kiappe! Arsch! Scheibe!⁶

— А ты случаем, не еврей, Луи? — ледяные глаза, как гвозди, впились в несчастного мэра. — Уж больно ты вёрткий. Как уж под вилами…

Бедняга Лоран жутко потел и молча со страхом, смотрел на фон Дитца. В горле мэра тупо пульсировало

— Никак нет, герр офицер!

У него был настолько жалкий, ошеломлённый вид, словно в любую секунду он мог свалиться на пол в обмороке. Выражение его стеклянно поблескивающих глаз встревожило и рассмешило Отто одновременно.

— Успокойся, Луи, верю. Наши ищейки из гестапо не допустили бы такого промаха.

Он почти дружески похлопал ладонью мэра по пухлой щеке и вдруг подмигнул:

— Сколько можешь выпить, Луи?

— Да хоть бутылку! — оживая взором просипел тот, веря в своё спасение. Он был счастлив, как беспризорный пёс, внезапно забросанный мозговыми костями.

— А две?

— Могу и две, — снова насторожился мэр.

— А три?

— Но я же не лошадь, герр полковник, — Лоран почти обиделся.

Стальные глаза Отто смеялись. Толстяк определённо начинал ему нравиться, от него неуловимо пахло: провиантом, добротными ватными тюфяками, тёплыми одеялами, перьевыми подушками, французской снедью и вином.

— Надеюсь, ты понял меня, Луи? И не разочаруешь моих парней?

— Всё что в моих силах, герр полковник. Я тотчас же готов подписать.любые бумаги.

От штандартенфюрера не ускользнул лихорадочный блеск в агатовых глазах мэра.

— Дыши глубже, Луи, не то задохнёшься от радости, так и быть…я забуду твоё упрямство и несговорчивость. К делу, месье де Лоран, — фон Дитц хлопнул его, как коня, по холке и тихо, глядя в глаза добавил:

— Но помни, говнюк, ни жалоб, ни писем, ни звонков в канцелярию гауляйтера Коха…У меня длинные руки, и я достану тебя хоть в аду.

Примечания

4

Шовинизм — образовано по имени французского солдата Chauvin — ярого поклонника жестокой завоевательной политики Наполеона, — реакционная политика преследования, травли, геноцида других народов; разжигание нац. вражды и ненависти.

5

Грязное ругательство (нем.)

6

Заткнись! Редкое дерьмо! (нем.)