Скалистые Горы

Андрей Ветер

«Скалистые Горы» – сборник повестей о Диком Западе. Четыре самостоятельные истории с непредсказуемыми сюжетными линиями рассказывают о жизни индейцев и первых белых торговцев, проникших на дикую территорию. Много этнографии, много споров, много замешанной на романтике отваги, много любви – простой, даже грубой, но всё-таки любви. В книге речь идёт о Проткнутых Носах, Абсароках, Лакотах и Черноногих.

Мёрзлая кровь

«Цель войны — убийство. Орудия войны — шпионство, измена и поощрение её, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями».

Лев Толстой

— Это и есть знаменитый форт Ларами?

Девушка с любопытством огляделась. Ей было лет двадцать, не больше. Копна светлых волос, слегка выбившаяся из-под заколки на затылке, придавала ей чарующее изящество и подчёркивала мягкий рисунок лица. Её звали Нэнси и её нежное имя вполне соответствовало её облику.

Она обернулась к сидевшей рядом женщине и спросила:

— А где же громадные крепостные стены, мадам? Где могучие бастионы?

— Не знаю, милочка, — пожала в ответ плечами Кэтрин Трублад (ибо таково было её имя) и поправила шляпку. — Какое сегодня жгучее солнце.

Два месяца назад Нэнси Смоллет нанялась в прислуги к миссис Трублад, муж которой, лейтенант Генри Трублад, был приписан к экспедиции полковника Кэррингтона. Дело было, конечно, не в желании девушки отправиться с военной колонной, чтобы познакомиться с неизведанными краями Дикого Запада. Причина таилась в том, что с этой экспедицией уезжал и Тим Хэнкс, который последние шесть месяцев считался женихом Нэнси.

— Похоже на то, что у нас будет непродолжительная остановка, — сказала Кэтрин. Она была лишь на пару лет старше Нэнси, но являла собой полную её противоположность: чёрные жёсткие волосы, острый нос, узкие губы, строгий взгляд. С Нэнси она разговаривала без высокомерия, но никогда не забывала держать дистанцию.

Спустившись из коляски на землю, Кэтрин отряхнула зажатой в руке перчаткой пыль с подола синего платья, сшитого в тон армейской униформе. На плечиках у неё красовалась вышивка, напоминавшая лейтенантские погоны. Нэнси вышла из коляски следом.

— О, Марго, дорогая моя! — воскликнула Кэтрин, завидев неподалёку жену полковника Кэррингтона. — Как вам это зрелище? — не то спросила, не то пожаловалась миссис Трублад.

— Грандиозно! — откликнулась Маргарита Кэррингтон. — Посмотрите, какое скопление народу. Потрясающе. Никогда не представляла, что нам удастся увидеть столько дикарей сразу. Я слышала, что здесь будет вся нация Лакотов… И всё же столько дикарей сразу…

Фургоны военного обоза, в котором только что прикатили собеседницы, начинали выстраиваться по квадрату. Повсюду появились часовые, устало щурившиеся под солнцем.

— Капитан, объявите всем, что всякая торговля с индейцами строго запрещена! — услышала миссис Кэррингтон голос мужа и оглянулась.

Полковник сидел на серой лошади и отдавал распоряжения трём конным офицерам. Они козырнули, повернули своих лоснящихся скакунов и умчались.

— Дорогой, — заворковала Маргарита, беря под локоть миссис Трублад, и вместе с ней подошла к полковнику, — не пора ли нам отобедать? Мы изрядно утомились.

— Мадам, — заговорила Нэнси из-за плеча миссис Трублад, — вы позволите мне пройтись вокруг после того, как завершится обед?

— Гуляй себе на здоровье, только не забывай, что вокруг нас настоящие дикари.

— Не беспокойтесь, мадам, я буду крайне осторожна. Да и защитник у меня есть хороший, — улыбнулась Нэнси и откинула со лба золотистую чёлку.

— Знаю, знаю, — Кэтрин строго свела чёрные брови, — но не забывай, что твой жених тут вовсе не на летнем курорте. У него служба, милочка, так что не отвлекай его без нужды, не позволяй ему расслабляться.

— Разумеется, мадам.

— Сэр!

Перед полковником остановился молодой лейтенант.

— Что случилось? — повернулся к нему Кэррингтон.

— Я только что выяснил в форте, что выделенные для нашей экспедиции сто тысяч патронов никак нам не подходят! — проговорил лейтенант, смахивая пот с лица.

— То есть?

— Калибр не тот. Это какая-то чертовщина!

— Ох уж мне эти тыловые крысы, — проворчал полковник, — всегда что-нибудь напутают.

Лёгкой рысью подъехал, вальяжно откинувшись в скрипучем седле, пожилой человек. Замшевая одежда его пропылилась насквозь, швы и складки давно засалились и выглядели абсолютно чёрными. Из-под повязанного на голове выцветшего платка выбивались пряди седых волос. По тёмному от загара лицу были рассыпаны серебристые искры щетины. Нэнси хорошо знала этого человека в лицо. Это был известный по всему пограничью следопыт по имени Джим Бриджер.

— Ты тоже хочешь повеселить меня новостями, Джим? — Кэррингтон посмотрел на Бриджера.

— Я видел у нескольких индейцев бочонки с порохом, — проговорил Джим, щурясь. — Это армейский порох, полковник. Не знаю, кто продал его, но кто-то это сделал. Можете быть уверены…

— Чёрт подери этих свиней! — Кэррингтон обернулся к женщинам и покачал головой. — Простите мне эту мою несдержанность, но иногда я просто сгораю от злости… Поехали, Джим. Надо разобраться во всём этом бардаке…

Повсюду сновали индейцы. Одни были одеты, другие полуголые, на третьих же не было ничего, кроме набедренной повязки. Маленькие дети бродили вокруг своих родителей совершенно голые, некоторые сосали леденцы, то ли купленные, то ли украденные в лавке. Молодые индеанки мило улыбались солдатам и просили дать им кружку риса, сахара, кофе, муки. Они быстро рассыпали поданное им по сумкам и принимались просить опять. Мужчины не обращали внимания на поведение своих жён. Они считали такое попрошайничество вполне нормальным.

— Ва́ште, ва́ште, — слышалось отовсюду.

— Это обычные цыгане, — разочарованно проговорила миссис Трублад, наклоняясь к уху Маргариты Кэррингтон, — они грязны, и от них дурно пахнет. Где же их сказочная гордость, о которой написано столько книг?

Иногда перед женщинами останавливался какой-нибудь коричневый от солнца воин и быстрыми жестами что-то объяснял, не произнося ни слова.

— Чего им надо? — недоумевала Кэтрин.

— Понятия не имею, — отвечала Кэррингтон и, выразительно пожимая плечами, показывала дикарям, что их жесты ровным счётом ничего не значили для белых женщин, поэтому объясняться таким образом не имело смысла.

— Какими глупыми они кажутся, — проговорила Кэтрин, оглядывая индейцев, которые, похоже, посмеивались над непонятливостью белых женщин. — А как от них пахнет, Марго, почти воняет!

— Ещё бы, дорогая моя. Взгляните на их волосы, на них намазано столько медвежьего жира, что косы весят целый пуд.

— Зачем они так мажутся? На этот жир страшно налипает пыль.

— Должно быть, это считается у них своего рода шиком. Впрочем, я не знаю. Надо спросить у Джима.

— Этот Бриджер кажется мне ничуть не умнее краснокожих… Ой, а это что ещё за особы? — Кэтрин кивком головы указала на двух белых женщин, которые неторопливо подошли к солдатам, покачивая бёдрами.

— Похоже, это проститутки, — предположила Маргарита.

— Неужели в форте есть проститутки? — не удержалась и воскликнула Нэнси из-за плеча хозяйки.

— От них пахнет псиной, — Кэтрин Трублад скривила лицо, — не человеком, не женщиной, а псиной.

— Будьте снисходительной, дорогая, — ответила Марго. — Эти жалкие существа — тоже женщины и тоже хотят любви.

— Эти… они не люди, — решительно проговорила Кэтрин. — Их невозможно любить человеческой любовью. Собаку тоже можно любить, ласкать её, играть с нею, кормить заботиться. Но не как человека любить, а как собаку.

Кэтрин Трублад тряхнула головой, как бы ставя окончательную точку.

— Нэнси, — Маргарита повернулась к девушке, — Кэтрин сказала мне, что ты ведёшь дневник?

— Да, мадам.

— Ты непременно должна занести туда впечатления о сегодняшней нашей остановке, о дикарях и даже об этих несчастных женщинах, вынужденных торговать своим телом в этих диких местах.

***

«Воскресенье, 17 июня, 1866. Покинули форт Ларами и остановились на берегу реки Платт возле ранчо, которое носит название Девятая Миля. На расстоянии примерно шестидесяти миль отсюда возвышался пик Ларами. Я слышала от Джима Бриджера, что форт Ларами — излюбленное место многих торговцев и фермеров, женатых на индеанках. Здесь постоянно находится множество индейцев. Джим рассказал, что обычно форт Ларами очень приветлив, но этого, к сожалению, нельзя сказать о тех днях, которые мы провели возле форта. Индейцы очень недовольны тем, что Кэррингтон ведёт экспедицию в самое сердце их страны. Это, оказывается, противоречит всем заключённым с туземцами соглашениям.

Меня очень удивляет, что взрослые люди не могут договориться. Быть может, ни одна из сторон просто не желает прийти к нерушимому союзу? Всего этого я понять не могу, из-за чего на душе лежит лёгкая тень беспокойства. Но эта тень не способна заглушить яркие впечатления от нашего путешествия.

Наш обоз состоит из двухсот двадцати шести фургонов, запряжённых мулами. Помимо них, имеются также медицинские повозки. И ещё оркестр из тридцати человек. Можно легко представить, что думают о нашем походе дикари. Они наверняка полагают, что мы отправляемся навеки обосноваться на их земле.

Эта страна удивительно красива. Пусть индейцы нас и не приветствуют, но природа не противится нашему вторжению: пахнет цветами, отовсюду льётся пение птиц, шныряют лисицы и койоты, то и дело на глаза попадаются величавые олени и стада могучих бизонов. Природа будто бы похваляется своими богатствами. Здесь просто рай земной. Иногда меня охватывает чувство блаженства!

18 июня. Сегодня утром долго разговаривала с Тимом. Мне кажется, что я перестаю понимать его. Он чем-то сильно раздражён, но я не могу разобраться, чем именно. Не могу занести его слова в мой дневник, ибо никакой внятной мысли я от Тима не услышала. Сегодня он совсем не похож на того Тима, которому я отдала моё девичье сердце.

В три часа дня просигналил горн, и мы выдвинулись из Девятой Мили. Проехали мимо сухого притока Тёплого Ключа, мимо Ручья Горького Тополя и через шестнадцать миль остановились на Малом Горьком Тополе. Здесь полным-полно тенистых деревьев, воды и травы. Трава очень высокая и шумная на ветру. Глядя на эти заросли, я невольно погружаюсь в детство: тогда всё казалось громадным и сказочным. Здесь, на берегу Горького Тополя, меня окутал дух давно забытой сказки.

19 июня. После восемнадцати миль пути остановились близ прекрасного ущелья, по которому река Платт течёт из Скалистых Гор.

Старый Джим Бриджер ведёт себя настороженно, постоянно осматривается и указывает нам на горы, мол, там наверняка притаились злые дикари. Все посмеиваются над этим пропахшим дымом человеком. Все вокруг думают, что он специально преувеличивает опасность, желая тем самым повысить собственную значимость. Мне тоже кажется, что он сгущает краски: индейцы ведь не проявляют никакой враждебности, несмотря на высказанные ими в форте Ларами угрозы. Старый Джим иногда напоминает мне ворчливого гнома из детских рассказов про Эльфов, хмурится седыми бровями, грозит пальцем и пугает несмышлёных детишек.

20 июня. Добрались до паромной переправы, которой владеет некий мистер Милс. Владелец парома сообщил, что за день до нашего прибытия поутру нагрянули индейцы и угнали с его пастбища десять голов рогатого скота. С Милсом живёт жена, она из Лакотов; помимо этой индеанки, при Милсе живёт ещё один дикарь по имени Кривой Корень, который помогает ему вести хозяйство. Кривой Корень тоже из Лакотов. Он отправился по следам угонщиков и сумел незаметно увести у них обратно семь коров из десяти угнанных. Он утверждает, что угонщики были Оглалы из группы вождя по имени Красное Облако. Эту группировку воинственного племени Лакотов называют Плохими Лицами.

В этом месте громоздятся причудливые горы красно-бурого цвета; они похожи на аккуратно сложенные глиняные плиты — бесчисленные эти плиты сдавили своим весом друг друга, потрескались, размылись дождевыми потоками и вдруг окаменели в таком исковерканном виде. Потрясающее зрелище! Смотришь на здешние утёсы и видишь перед собой одну из застывших форм времени. Растрескавшиеся скалы и гигантские ели.

Моё сердце готово растаять от восторга.

22 июня. Вечером в лощине между холмами я видела оперённых всадников. Со мной рядом был Тим, но его присутствие не успокоило меня. Мне показалось, что от тех индейцев исходил какой-то устрашающий дух. Они подъехали настолько близко, что я разглядела раскраску на их лицах. Белая глина покрывала их лица и плечи густым слоем. Чёрные точки глаз выглядели ужасно и пугали. На одном из всадников была пушистая шапка с бизоньими рогами. Индейцы покружили на месте, не доехав до нас, и скрылись в лесу.

Джим Бриджер усмехнулся, услышав мой рассказ про встречу с индейцами. Теперь мне кажется, что он прав, говоря о подстерегающей нас опасности. Покуда я видела индейцев только в форте, они казались мне просто примитивными людьми. Но теперь я увидела их в раскраске, и они напугали меня. При них были топоры, дубины и луки со стрелами.

Неужели мы все (наши предки) тоже были такими же дикими варварами? Неужели и мои прапрадеды бродили по лесам и горам, вымазавшись глиной, и дрались друг с другом тяжеленными дубинами? Не верю я в это, хотя и понимаю, что не всегда мы принадлежали к цивилизованному миру.

И вдруг подумалось: а не точно ли такая же я примитивная дикарка, когда вхожу на центральную улицу моего родного города, ярко накрасив губы и глаза и повесив в уши серьги? Для чего мне браслеты и прочие побрякушки? Для чего мне всевозможные бантики и ленты на платьях? Разве это не те же орлиные перья в волосах и не та же белая глина на голых телах индейцев?

23 июня. Прошли шестнадцать миль. Остановились возле ручья, который наши проводники назвали Полынной Речкой.

24 июня. Остановились возле сарая с вывеской «Магазин». Заправляет этим магазином Луи Газон. Луи и его жена-индеанка открыли торговлю на дороге к будущему форту. Форта ещё нет, а торговля уже идёт. Торговая лавка забита фруктовыми консервами, спиртными напитками, ножевыми изделиями, табаком, бусами, печениями, сыром. Луи очень похвалялся тем, что он был первый торговец на пути в страну золота и дичи. Он говорит о себе так: «Луи Газон имеет хорошую голову! Без хорошей головы в наше время ни купить, ни продать нельзя ничего. Ха-ха! Если бы Луи не поспешил сюда, то его обскакали бы другие купцы. А я не люблю, когда меня обскакивает кто бы то ни было. Зато теперь я обеспечил себе хорошую жизнь. Моя скво⁶ очень довольна, что её соплеменницы смотрят на неё с завистью. Они хотели бы получить всё, что у нас есть в лавке. Да, они нам завидуют». Жена доктора Хортона купила у Луи Газона маленькую антилопу.

Странный человек, этот Луи: кто может завидовать ему, кто может желать такого же прозябания в безвестном уголке? Впрочем, ему, похоже, нравится его существование. Выглядит он забавно, весь растрёпанный, одет не то под городского купца, не то под индейца. А жена у него красивая, статная, темнокожая и улыбчивая. Я бы хотела, чтобы у меня были такие же красивые крупные зубы.

25 июня. Прошли пятнадцать миль. Остановились возле южного притока реки Шайен. Повсюду лежит сухой бизоний помёт, его используют в качестве топлива, чтобы не тратить время на сбор дров. Однако воды мало, она в эту жаркую погоду ушла из реки. Мужчинам пришлось копать песчаное русло, чтобы добраться до живительной влаги. Отсюда прекрасно виден пик Ларами, острым углом возвышающийся над скалами, которые громоздятся каменными пирамидами одна над другой. Чарующий вид!

Я чувствую, что в моём сердце всё больше и больше растёт благодарность судьбе за предоставленную возможность отправиться в эти края. Во всём виновата моя любовь к Тиму. Не повстречай я его, сидела бы сейчас в унылом родительском доме и изнывала бы от тоски».

***

— А этот Бриджер на самом деле так хорош, как о нём говорят? — полюбопытствовал молоденький солдатик, спрыгнув с лошади и разминая ноги.

— Говорят, он пасётся в прерии уже больше сорока лет, — отозвался Тим. — За такой срок вольно или невольно научишься распознавать следы в траве.

— А ты давно мотаешься по пустыне? — встрял Патрик Шэнон.

— Мне было восемнадцать, когда Юг поднял мятеж. Я сразу пошёл добровольцем на войну и стоптал не одну пару сапог. — Тим опустился на землю и потянулся. — Теперь я проклинаю себя за моё желание служить родине. Пришлось глотнуть и пота и слёз. Впрочем, я многое повидал, наступая и отступая. Я даже видел, как генерал Ли пописывал бумагу о капитуляции.

— Значит, ты пропахал через всю гражданскую войну?

— От начала до конца. И вот что я скажу тебе, приятель: война — это самая вонючая помойная яма из всех, в которых мне приходилось побывать. Я рад бы похвастать, но нечем. Я поймал два куска свинца в левую руку и один свинец в правую лодыжку. Кроме того, меня угораздило попасть под копыта одной строптивой лошадёнки, и она едва не проломила мне череп. Одним словом, я проглотил столько дерьма, что и говорить об этом не следует.

— Стало быть, ты не остался доволен службой?

— А ты полагаешь, что перечисленные мною подарки судьбы настраивают на благодушное настроение?

— Тогда почему же ты не уволился, Тим?

— Как же не уволился? Я ушёл из армии сразу после окончания боевых действий, будь они четырежды прокляты. Но дома у меня что-то не заладилось. Семья большая, а хозяйства никакого. Да все мои домашние успели изрядно отвыкнуть от меня. Меньше года промыкался и вот опять подрядился носить это синее тряпьё.

— Опять в помойную яму?

— Мне двадцать три отстегнуло, но что делать? Если так пойдёт и дальше, то придётся остаться в армии навсегда. А ведь у меня невеста. Она из-за меня нанялась прислуживать в семью лейтенанта Трублада. А жена у него, скажу я тебе, просто крыса. Жаль мне мою Нэнси.

— Значит, ты человек бывалый. А вот про золото в Чёрных Холмах приходилось слышать? — спросил, жуя табак, Патрик Шэнон.

— Нет.

— А вот до меня дошёл слушок, — встрял Альберт Уолтер, — что Бриджеру посчастливилось однажды найти в Скалистых Горах потрясающий алмаз. Искал золото, а наткнулся на алмаз. Так вот, при свете этого камня он проехал добрых тридцать миль во время ночной бури — алмаз освещал дорогу.

— Чушь, — недоверчиво хмыкнул Тим.

— Мне рассказывал об этом человек, который провёл с Бриджером целый год в горах, — заверил Уолтер.

— Алмазы не сверкают, — неуверенно парировал Тим.

— Не знаю, что там насчёт алмазов, но мне доподлинно известно, что Джим Бриджер любит приврать, — вновь заговорил Патрик Шэнон. — Когда мы проезжали мимо форта Ларами, я собственными ушами слышал, как он рассказывал жене полковника, будто в дни его молодости на месте форта торчала высоченная скала. На вопрос, куда же она делась, он заржал, как старая лошадь, и ответил, что скала эта была разбита ударом молнии и превратилась в песок. Разумеется, миссис Кэррингтон ему не поверила. Она сказала, что такого быть не может. Она даже попыталась пристыдить Джима. А он себе похмыкивает. Миссис Кэррингтон вроде даже обиделась на него. Тогда он и пояснил ей, что привык подшучивать и даже обманывать путешественников, ведь они, мол, обычно даже «спасибо» не говорят ему за его работу.

Солдаты любили посудачить о Джиме Бриджере и Джеке Стиде, характеры и жизнь которых оставались для них неразрешимыми загадками. Что заставило этих людей покинуть оживлённый мир и уйти в глухие пространства прерий и гор? Неужели вдали от людской толпы они ощущали себя гораздо увереннее и спокойнее, несмотря на поджидавшие их на каждом шагу опасности?

— Если ваши солдаты, лошади или кто-либо вообще будет оставаться без присмотра, — сказал Бриджер, подъехав к Кэррингтону, — у них будут неприятности. В этом я не сомневаюсь.

— Мы двигаемся в самое логово этого дикарства, — мотнул головой Джек Стид, подскакав к полковнику через секунду.

— Да, там вас никто не поприветствует рукопожатием, — поддержал его Бриджер. — Лакоты не хотят мира с белыми, которые приходят на эту землю без приглашения.

— Быть может, эти племена не знают о переговорах в Ларами? — предположил лейтенант, стоявший рядом с Кэррингтоном.

— Знают, — Бриджер уверенно покачал головой, обвязанной платком. — Помните Кривого Корня?

— Это кто такой?

— Индеец, который помогает хозяину парома.

— Да, вспомнил его.

— Тогда вспомните и то, что он угнал обратно украденный с фермы скот. Помимо коров, он пригнал обратно и лошадь, нагруженную подарками, которые выдавались индейцам в форте Ларами. Так что дикари прекрасно знают обо всём. Знают они и о том, что Красное Облако отказался заключить мирное соглашение с правительством США. Так что желающие присоединиться к Красному Облаку чувствуют себя более чем свободными от каких-либо обязательств. Красное Облако — один из самых весомых людей среди Оглалов.

***

«27 июня. Пройдена двадцать одна миля до Сухого Притока Пыльной Реки. Рано утром удалось впервые взглянуть на великолепные горы, известные как Большой Рог.

— Большой Рог. Так индейцы называют горных баранов, — пояснил Бриджер. — В этих горах большерогих баранов просто тьма, поэтому горы и называются Большой Рог. А вон там сияет на солнце Облачная Макушка.

— Она и впрямь похожа на облачную. Вокруг тёмные скалы, а этот пик искрится снегом, будто невесомый, воздушный.

— Там нет снега, мэм, — улыбнулся мне Бриджер, очень довольный произведённым на девушку впечатлением.

— Как так? Макушка вся светится!

— Попросите бинокль у кого-нибудь из офицеров, и вы сможете убедиться, что там нет снега.

После долгих обсуждений, передавая из рук в руки бинокли, мы так и не смогли прийти к твёрдому убеждению, покрыта ли Облачная Макушка снегом или же это песок отражает солнечные лучи.

— А справа что за горы?

— Чёрные Холмы, мэм.

28 июня прошли так называемые Бизоньи Ключи и спустились по сухому притоку Пыльной Реки. Всего шестнадцать миль. С самого утра шли по руслу реки, покрытому водой лишь на несколько сантиметров. Травы мало, но множество тополей повсюду.

— Вот мы и на Пыльной Реке. Это самое сердце Абсароки, — сказал мне Джим Бриджер

— Что такое Абсарока?

Бриджер неторопливо и широко обвёл рукой:

— Весь здешний край, всё вокруг — это Абсарока. Этим словом себя называют индейцы Вороньего Племени. Раньше вся эта территория была под их контролем, но их вытеснили Лакоты и Шайены. Теперь только старожилы, к которым отношусь и я, продолжают называть эти места Абсарокой.

— Абсарока. Красивое название. Но пугающее. В нём угадывается дикость.

— Здесь повсюду дикость, мэм. — Джим посмотрел на меня очень ласково. Я давно не встречала такого взгляда, должно быть, с далёкого детства. — Здесь не может не быть дикости. Дикие звери, дикие люди, дикие реки… Но для меня всё это — норма, а не дикость. Я не понимаю, зачем вы сюда приехали, мэм…

Я и сама не понимаю. Неужели мною двигает только любовь к Тиму? Неужели я решила бросить всё только ради того, чтобы не разлучаться никогда с моим милым Тимом и испытать на себе те же тяготы пограничной жизни, что выпадут на его долю? Наверное, это было глупо с моей стороны — решиться на это. Ведь с Тимом я знакома совсем недолго. Не могу понять, чем он очаровал меня. Неужели только тем, что был моим первым мужчиной? Или я увидела в нём настоящего героя? Ведь он немало рассказал мне про войну, хотя и не выпячивал себя. Не знаю. Не понимаю себя. И не слышу в моём сердце ничего по поводу этой экспедиции. Что меня ожидает впереди? Что ожидает нас всех?

29 июня. Природа вокруг изменилась сегодня. Кактусы, столь беспокоившие лошадей и сильно мешавшие пешим путникам прежде, стали встречаться гораздо реже. Повсюду разливается дурманящий запах полыни. Дикие тюльпаны, душистый горох и многочисленные вьюнки радуют глаз. Люди то и дело останавливаются, собирая индейский картофель и дикий лук.

30 июня. Джим Бриджер не умеет читать, но ему нравится, когда кто-то читает ему. Он с удовольствием слушал, как я читала ему вслух Шекспира. Забавный старик. Ему нравится Шекспир, но он сильно сомневается в правдивости Библии.

— Не могло быть в жизни всей этой чепухи, которую рассказали про Самсона, — качает он головой. — Как это Самсон смог схватить триста лисиц и связать им хвосты в узел? Не может такого быть! Это не человек, а чёрт какой-то. Нет, мэм, такого не могло быть, хоть об этом и написано. Надо же придумать: связать лисицам хвосты узлами, воткнуть в эти узлы по факелу и направить этих зверей на поля врагов, чтобы сжечь их. Даже краснокожие не додумались бы до такого… Нет, мэм, вы уж лучше почитайте мне Шекспира. Этот парень здорово рассказывает, слово к слову ложится. И голова у него варит. Но должен сказать вам, что сердце у этого Шекспира недоброе. Сколько подлостей он держит в голове, сколько обиды у него, сколько гадостей он рассказывает про людей…»

***

Индеец был старым. Морщины испещрили его лоб до такой степени, что кожа сделалась похожей на спёкшуюся картошку, а не на человеческую плоть. Но он легко, без малейшего труда слез с пегой лошади. Джим Бриджер подошёл к нему и протянул руку для пожатия.

— Он утверждает, — сказал Бриджер после нескольких минут разговора с дикарём, — что приехал посмотреть на солдат. Он никогда не сталкивался с белокожими военными людьми. В его племени поговаривают о войне, вот он и приехал посмотреть на людей, которые считаются его врагами.

Полковник Кэррингтон вышел вперёд и предложил индейцу сесть возле костра.

— Спроси у него, Джим, думает ли он, что мы опасны для его племени.

— Нет. Он так не думает. Но так думает племя. Сам же он считает, что Синие Куртки слабы и бестолковы. Он посмеивается над огромным числом фургонов, которые прикатили сюда. Он удивляется: неужели без всех этих вещей солдаты не смогут прожить?

Индеец поправил красное одеяло, обёрнутое вокруг бёдер, обвёл глазами собравшихся вокруг него белых людей и покачал головой. Его седые волосы были сплетены в тугие косы и перевязаны полосками из медвежьей шкуры.

— Он говорит, что не понимает, зачем сюда пришли Синие Куртки, — продолжил Бриджер переводить слова дикаря. — Он полагает, что мы опасны именно тем, что в нас много непонятного…

Индеец поднялся, будто собираясь уйти, и потёр колени. Его коричневые пальцы были одного цвета с засаленными ноговицами.

Внезапно он застыл и спросил что-то.

— Он хочет знать, кто эта девушка.

— Которая девушка? — уточнил Кэррингтон, и стоявшие вокруг него офицеры расступились.

Индеец выпрямился и вытянул руку по направлению к Нэнси.

— Чем-то ты привлекла его, дочка, — проговорил Джим и поскрёб ногтями свою бороду.

— Что ему надо от неё? — шагнул вперёд Тим Хэнкс. — Какого дьявола он тычет в неё пальцем? Может быть, он хочет напугать её?

Бриджер подошёл поближе к индейцу и перебросился с ним несколькими фразами. Прошла минута, другая, третья. Индеец что-то говорил тихим голосом, затем посмотрел на Тима Хэнкса.

— Дочка, — Джим поманил Нэнси к себе, — индеец просит тебя приблизиться.

Девушка сделала несколько шагов вперёд.

— А вы, джентльмены, — сказал Бриджер, оглядывая столпившихся офицеров, — отступите в сторонку. Тут не о военных делах идёт речь. Эти слова не для посторонних ушей.

— Мне тоже отойти? — удивился Кэррингтон.

— Да, сэр, — кивнул старый проводник, почёсывая шею.

— Чего он хочет, Джим? — Нэнси настороженно поглядывала на темнокожего дикаря. Её глаза внимательно оглядели худощавые старческие руки и задержались на его груди, рассечённой глубокими вертикальными шрамами. Глаза индейца то опускались, упираясь взором в угли костра, то поднимались и начинали ощупывать лицо белой девушки.

— Он говорит, что твой облик знаком ему, — перевёл Бриджер слова индейца. — Он видел тебя.

— Этого не может быть, — Нэнси отрицательно покачала головой, в её глазах мелькнул испуг. — Я не бывала здесь раньше.

Она оглянулась и увидела позади напряжённую фигуру Тима. Солдат пытался распознать, о чём шла речь, но не мог.

— Я здесь впервые, — повторила Нэнси.

— Этот индеец, — сказал Бриджер, — ни разу в жизни не встречал белых женщин. Он говорит о своём сне. Он видел белокожую девушку во сне и считает, что это была ты, Нэнси.

— Я? Это странно… И что я делала?

— Он говорит, что ты остановила пули, которые предназначались его сыну, — продолжал переводить Бриджер. — Его сын очень уважаем в племени. Его сына зовут Человек-Упавший-С-Бизона. Это очень смелый воин. Но в его сне Человек-Упавший-С-Бизона попал под дождь, это был дождь из пуль, и вокруг танцевали синие тени. Старик думает, что это были тени Синих Курток, то есть наших солдат. Поэтому он и приехал посмотреть на нас. И вот он увидел тебя и узнал.

— Джим, — Нэнси почувствовала мелкую дрожь во всём теле, — что это может означать? Я боюсь. Я ничего не понимаю.

— Ещё он говорит, — продолжал Бриджер, внимательно вслушиваясь в слова индейца и следя за быстрыми жестами загорелых рук, — что тебя привело сюда не то, о чём ты думаешь. Есть какой-то человек, которого ты считаешь своим… Этого я не понимаю, дочка, возможно, речь о твоём женихе… Но человек этот расстанется с тобой. Он говорит, что видит в сердце того человека два огня. Один огонь маленький, и его искры направлены к тебе. Другой огонь большой, и его искры летят в противоположную сторону от тебя и от синих теней…

Индеец улыбнулся беззубым ртом и подался немного вперёд, вытянув жилистую руку, запястье которой было украшено ниткой с крупными белыми бусинами.

— Я ничего не понимаю, Джим. Зачем приехал этот дикарь? Зачем? Что ему надо? — Девушка впилась пальцами в локоть Бриджера.

— Не бойся, дочка, — отозвался следопыт, — у этого краснокожего нет дурных намерений.

Индеец коснулся узловатыми пальцами плеча Нэнси и тихонько рассмеялся.

— Он доволен, что повидал тебя, — перевёл Джим, когда индеец вновь заговорил. — Теперь он уверен, что сон поведал ему правду…

Дикарь поднялся и накинул соскользнувшее одеяло на свои худые плечи. Не произнеся больше ни слова, он взобрался на свою пегую лошадку и неторопливо поехал прочь.

***

«8 июля. Вчерашний визит индейца произвёл на меня сильное впечатление. Старик сказал, что видел меня во сне. Как он мог видеть меня, если мы никогда не встречались? И сказал, что я каким-то образом спасла его сына от пуль. Слава Богу, что это лишь его сон. Но в любом случае осадок у меня на сердце остался тяжкий. Любое предупреждение — пусть самое нелепое — о будущем вселяет тревогу. А вдруг?.. Возможно, мы начинаем строить наше будущее на самых беспочвенных предсказаниях и эта беспочвенность делается настоящим фундаментом? Если так, то это ужасно. Мы вселяем силу в то, что не имеет силы.

9 июля. Прошли двадцать шесть миль до развилки Безумной Женщины. Вода в Ручье Безумной Женщины очень грязная. Только ближе к ночи стоянка была оборудована для нормального ночлега. Ручей Безумной Женщины делает сильный поворот прямо возле переправы и разветвляется на два рукава. Провели разведку, нарубили деревьев.

10 июля. Поутру внезапно было обнаружено, что добрая половина наших фургонов находится в очень плохом состоянии, несмотря на то что солдаты проверяют повозки ежедневно. Вот что такое халатность.

Офицеры грубо ругаются. Возницы пожимаю плечами и отмахиваются. Наскоро соорудили кузницу и приступили к починке фургонов.

А вокруг нас — красота неописуемая. Равнина, убегающая от леса вдаль, выглядит жёлтым ковром, трава выгорела на солнце и кажется жёсткой. Зелень деревьев очень выразительна на фоне степи. А небо! Какая густая синева, какие головокружительные кручи облаков!

12 июля. Утром одна рота выступила со штабом на поиски подходящего места для строительства форта. Здесь полным-полно земляники, крыжовника, смородины, диких слив. Иногда кажется, что можно рухнуть в заросли, лежать на одном месте, и, просто вытягивая руки, и срывать ягоды, срывать до тех пор, покуда не объешься».

***

Огромный палаточный лагерь раскинулся на месте будущего форта. Со всех сторон вздымались сосны, громоздились лысые утёсы. Ежеминутно можно было видеть мелькавшие среди зелени спины баранов, иногда появлялись медведи, по ночам протяжно и устрашающе выли волки. Старые трапперы умели различать голоса настоящих волков от индейских «волчьих» криков. Иногда индейцы стреляли из ночной тьмы по палаткам. Ночью также слышался громкий храп людей и негромкая перебранка дозорных. Выставленные пикеты сменялись каждые два часа и обязательно меняли своё местоположение.

Нэнси сидела на раскладном стуле перед костерком. Тим Хэнкс подошёл к ней сзади.

— Здравствуй, дорогая, — прошептал он.

— Я не видела тебя три дня, Тим. — Она посмотрела на него через плечо, и взгляд её влажных глаз пробудил в Тиме внезапное желание.

— Нэнси, позволь мне…

Он склонился над спиной девушки и обнял её, нащупывая ладонями женские груди.

— Я очень соскучился… И чертовски устал…

— Милый, нас могут увидеть. Здесь слишком светло.

— Давай отойдём от костра. Я так давно не ласкал тебя.

— У нас не было возможности остаться наедине. — Девушка провела рукой по его щеке и улыбнулась, ощутив прикосновение жёсткой щетины.

— Поднимись. Прошу тебя, давай отойдём в сторону.

Она послушно встала и увидела перед собой его осунувшееся лицо.

— Ты устал, милый. — Она нежно поцеловала его в губы.

— Боже, как я истосковался по твоему телу. Если бы ты знала, как мне хочется прикоснуться к твоей коже, потеребить губами сосок, раздвинуть твои ноги…

— Вы очень непоэтичны, мистер Тим Хэнкс. — Нэнси грустно улыбнулась.

— Отойдём подальше от огня. Я хочу, чтобы ты раскрылась для меня. Я хочу войти в тебя.

— Тим, ты ведёшь себя так, будто я уличная девка. — Она не отстранилась от него, однако взгляд её стал жёстче.

— Ты не права, дорогая. Вымя коровы тоже не поэтично. Но оно основательно, оно наполнено молоком. И его основательностью вполне можно восхищаться, её даже можно назвать поэтичностью. А я… Да что я? Откуда мне уметь складывать стихи, Нэнси? Я солдат. Но вот что я тебе скажу. Не думай обо мне плохо. Я вовсе не кобель приставучий. Я вот касаюсь твоей мягкой ручки, и сердце у меня сжимается. Что уж тому причиной, ты сама знаешь. Мне хочется смотреть на тебя всё время и ласкать тебя, хочется зацеловать тебя с ног до головы. Что в этом дурного? И ещё мне хочется переколошматить всю эту офицерскую братию, когда я вижу, как они помыкают тобой и заставляют вертеться, как пчёлку.

— Они и тебя заставляют вертеться, Тим.

— Я солдат. Мне к такому обращению не привыкать. Я на войне привык к этому. Такова моя служба.

— А я прислуга. Я тоже обязана уметь поспевать всюду.

— Ты достойна другой жизни, Нэнси. Мы оба заслуживаем другой жизни. — Он поглаживал её спину и бёдра.

— О чём ты?

— Послушай, — он перешёл на шёпот, не прерывая движений своих рук, — я слышал от трапперов, что в этих краях можно хорошо разжиться золотом. Надо лишь знать, где искать его.

— Золотом? Откуда тут золото?

— Нэнси, я найду золото. Я твёрдо решил бросить службу. — Тим устремил взгляд в темноту. — Хватит горбатиться на этих чистоплюев в погонах.

— Подашь рапорт?

— Какой там рапорт! Я могу только сбежать. — Он крепко взял девушку за кисть руки и повлёк за собой. Удалившись от палаток шагов на десять, где царил почти полный мрак, Тим заставил Нэнси опуститься на землю.

— Сбежать? Ты хочешь дезертировать? — Она не поверила своим ушам.

— Да, но это обернётся тюремной решёткой, если меня выловят. — Он толчком руки опрокинул девушку на спину и припал ртом к её шее.

— Милый мой, — прошептала она, — ты понимаешь, что ты задумал?

— Как чудесно пахнет твоя кожа…

— Тим…

Он не откликнулся, навалившись на неё всем телом, и молча принялся поднимать юбку.

— Тим, подожди…

— Я не могу без тебя… Скорее… Ну же…

Нэнси прикусила губу, чтобы не вскрикнуть от его напора.

В следующую секунду поблизости зашуршала листва. Тим Хэнкс застыл, резко вскинув голову.

— Что это? — прошептала Нэнси.

— Кто-то крадётся…

Он осторожно сполз с оголённого живота и прислушался, медленно подтягивая спущенные панталоны. Шорох прекратился, но через минуту возобновился. Совсем близко от любовной парочки завыл волк.

— Индейцы, — одними губами произнесла Нэнси в самое ухо Тима. Он ответил кивком.

Мгновение спустя над самыми их головами грянул выстрел, за ним другой. Вспышки вырвали из зарослей кустарника очертания двух дикарей. Нэнси громко закричала и кинулась, оправляя на бегу юбку, в сторону лагеря. Тим последовал за ней, спотыкаясь в приспущенных штанах.

***

«14 июля. В пять утра полковник Кэррингтон, адъютант Фистерер, капитан Эйк, проводник Брэннан и переводчик Джек Стид отправились на разведку в сопровождении конного отряда. Дежурным офицером остался капитан Эдар. В девять утра стало известно, что несколько человек дезертировали. Я побежала к солдатам и узнала, что среди сбежавших есть Тим.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

С к в о — женщина.