Солнцеворот. Блокадная повесть

Людмила Лапина

Всем ленинградцам и петербуржцам, пережившим и не пережившим смертельные 867 дней блокады родного города, посвящается эта повесть.

© Людмила Лапина, 2018

ISBN 978-5-4493-1820-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

ДЕНЬ ЛЕТНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ

Репродуктор вздрогнул, и бодрые звуки «Марша авиаторов» раздались над перроном Витебского вокзала. До отправления скорого поезда «Ленинград—Одесса» оставалось десять минут.

— Будем прощаться, — сказала Лидия Андреевна. Яна бросилась на шею матери, сбивая ее шляпку.

— Ну, полно, полно, дитя мое, — укоризненно сказала Лидия Андреевна, поправила белую кружевную шляпку и поцеловала дочь.

— Папочка, до свиданья!

Всхлипывающее чадо перешло в объятия отца, массивного и непривычного в белом чесучовом костюме, форма военврача идет ему гораздо больше.

— Янка, не грусти, мы вернемся через три недели и поедем на нашу дачу, — сказал Ян Михайлович и поцеловал дочь.

— Да, папочка, хоть бы скорее.

— Лина, берегите Яночку, — строго сказала Лидия Андреевна и подтолкнула девушку к домработнице.

— Не беспокойтесь, Лидия Андреевна, у нас все будет хорошо, как всегда. А вы, как приедете, сразу дайте телеграмму.

Акулина Михайловна — член семьи уже сорок лет. Она вынянчила Лидочку Муромцеву, а когда та вышла замуж и родила Яночку, Акулина Михайловна вынянчила и ее. И с тех пор вела хозяйство Петерсов. Хозяйка и домработница поцеловались, Ян Михайлович пожал руку Акулине Михайловне.

— Садитесь, пожалуйста, осталось пять минут, — пригласил пассажиров мягкого вагона щеголеватый, подтянутый проводник в черной форме. Семья еще раз торопливо расцеловалась, и Ян Михайлович подсадил супругу в вагон.

Яна и тетя Лина подошли к окну вагона. Родители Яны сидели напротив друг друга в двухместном купе и счастливо улыбались. Лидия Андреевна успела снять шляпку и теперь поправляла темные волосы, скрученные в два валика над высоким белым лбом, как у Любови Орловой. Яна постучала в закрытое окно. Родители послали ей воздушный поцелуй и украдкой взялись за руки. Паровоз громко свистнул, окутался паром, поезд медленно поплыл вдоль платформы. Яна и тетя Лина стояли, обнявшись, и махали вслед.

— Они до сих пор красивая пара, — сказала тетя Лина.

— Счастливые, — выдохнула девушка, — едут к морю в мягком вагоне.

— В понедельник, наверное, придет от них телеграмма, — сказала Акулина Михайловна.

— Как бы я хотела поехать с ними далеко-далеко, в мягком вагоне, — мечтательно произнесла Яна. Ей всегда нравился особый запах на перроне — горячий металл и горящий уголь звали в дальнюю дорогу.

— Ты забыла, что едешь, завтра на дачу, и будешь там всю субботу и воскресенье?

— А мы сейчас зайдем в Елисеевский? — с лукавой улыбкой спросила девушка.

— Заедем, егоза, — ответила Лина.

Они вышли с вокзала и сели в трамвай. Деревянные сидения тянулись вдоль всего вагона, раздался громкий звонок, и трамвай тронулся. Яна наслаждалась поездкой. Жаркий солнечный день заканчивался. Золотистое закатное сияние охватило всю западную сторону неба. Яна восторженно крутила головой налево, направо и вскрикивала:

— Как красив наш Ленинград в такую погоду!

— У меня глаза болят, уж слишком много сейчас света, — ворчливо сказала няня.

— Ну что вы говорите, разве света может быть много! — вскричала Яна.

— Посмотрите, тетя Линочка, Ленинград сейчас кажется полупрозрачным, почти стеклянным, или леденцовым, как в той сказке Гофмана. Помните, мы ее читали, когда я была маленькой.

— Про этого… с орехами… Щелкунчика?

— И на балет вы меня водили…

— Но зимой у нас холодно и мрачно, — настаивала Лина.

— И вовсе нет, одеться потеплее, и на каток в ЦПКиО, или в Дюны на лыжах!

— Вставай, егоза, мы выходим!

На главном проспекте Ленинграда Лина и Яна постояли, любуясь закатом. Широкий проспект по всей длине залит пурпурным сиянием опускающегося за горизонт в сторону Невы солнца, даже зеленые кроны деревьев в саду Дворца пионеров кажутся багряно-золотыми. Все величественные здания освещены одинаково, тень не отбрасывают, в темнеющем небе ослепительно горит золотая игла Адмиралтейства.

— Завтра будет хорошая погода, — уверенно сказала Лина, — смотри, деточка, закат красный, а не малиновый.

Их обгоняли гуляющие, почти все были в белом и улыбались красивой девушке. Яна сегодня надела белую юбку, белую блузку с рукавами-фонариками и комсомольским значком. Белые парусиновые туфли были с вечера начищены доброй тетей Линой зубным порошком. Яна поправила белый берет на темных, как у матери, волосах, и потянула Лину в ленинградский гастроном номер один.

— Пойдемте скорее!

— Иду, детка.

— О чем вы задумались, тетя Линочка? — ласково спросила Яна.

— Как чисто в нашем городе, безопасно, уютно, и людей немного, никто не толпится, не толкается, не кричит.

— Так было, наверное, до революции? — наивно спросила Яна.

— Так стало в последние два-три года, — со вздохом ответила Лина. Они вошли в магазин и повернули налево. Ярко светились круглые матовые электрические лампы, отражающиеся в неровной форме зеркалах и стеклянных витринах прилавков. И кассы, и прилавки сделаны их заморского красного дерева. «Вот вам буржуазный стиль модерн во всей красе, — потрясенно подумала Яна, — и он мне очень нравится».

— Какие конфеты покупаем? — осведомилась Лина.

— Раковые шейки, конечно, — отозвалась Яна.

— Да, твои любимые.

— А помните, как в «Хождении по мукам», в первом томе, Телегин предлагал Даше карамельки от Елисеева?

— Да, ты мне читала это место, — ответила Лина. — Что еще берем?

— Колбасу докторскую… — подсказала девушка.

Вскоре, нагруженные покупками, Яна и Лина вышли в коридор, разделяющий две части Елисеевского магазина.

— Зайдем сюда, — позвала Яна, стремительно поворачивая направо.

— Чего ты еще хочешь? — вздохнула Лина, но пошла за своей девочкой.

— Хочу кофе, — ответила она, блаженно вдыхая запахи свежемолотого кофе, копченой рыбы и специй. «Так, наверное, пахнет во всех магазинах колониальных товаров по всему миру».

— Кофе молотый или в зернах? — уточнила Лина.

— В зернах, я его завтра сама смелю, — ответила девушка, слегка краснея.

Они вышли из магазина, и перешли проспект Двадцать Пятого Октября к остановке троллейбуса. Вскоре подкатил троллейбус номер пять. Яна и Лина поднялись в салон и поехали домой по Советскому проспекту к Смольному собору, в конец Тверской улицы.

— Пусть завтра у нас опять будет хорошая погода, — горячо шептала девушка, глядя в окно.

— А если будет дождь, останешься дома? — поддразнила ее Лина.

— Все равно поеду, надену плащ, резиновые боты, возьму зонт и поеду, там же наш кот один остался.

— Не забудь дать ему докторской колбасы, — напомнила Лина.

— Ой, тетя Линочка, вы до сих пор считаете меня маленькой дурочкой, — вспыхнув, выдавила Яна. Няня ответила ей со спокойной улыбкой:

— Как же ты дотащишь все эти продукты, которые мы купили?

— Но вы же меня проводите на вокзал, тетя Линочка?

— Конечно, провожу, и вернусь домой стирать белье.

— А вы разве не поедете со мной?

— Нет, у меня большая стирка, и я приеду вечером. Но тебя же там встретят.

— Да, Егор Шестаков, мой однокурсник. Мы будем заниматься историей и немецким языком, — ответила Яна и покраснела.

— Ну что ж, это приличный молодой человек, — сказала Лина. — Я знаю его маму и сестер.

— Представляете, он разгружает вагоны, чтобы купить своим сестрам обновки.

— А учится он как?

— Почти на все пятерки, — радостно сказала Яна. — Занимается парашютным спортом!

— Вот с парашютом ты прыгать не будешь никогда, — резко сказала Лина. Яна надула губы.

— А многие комсомольцы у нас в университете уже имеют значок «Парашютист-спортсмен».

— Слишком опасно прыгать с парашютом, — отрезала Лина. — Ну вот, мы подъезжаем.

Яна легко сбежала вниз по ступенькам троллейбуса и помогла Лине вынести тяжелую сумку.

В большой квартире Петерсов было непривычно тихо. Яна, как обычно, понесла в столовую поднос с чайной посудой, но тетя Лина сказала:

— Попьем чаю на кухне и будем ложиться. Завтра у нас насыщенный день.

Девушка вздохнула, убрала обратно в кухонный буфет стакан отца в серебряном подстаканнике и мамину голубую чашку императорского фарфорового завода. Казалось, уехавшие родители забрали с собой уютную семейную атмосферу: громкий жизнерадостный голос мамы, постукивание ее каблучков по наборному паркету, шутки, которыми сыпал отец с невозмутимо серьезным лицом, их хохот дуэтом, дым папирос «Беломор» — курили и Ян Михайлович, и Лидия Андреевна.

После ужина Яна ушла в свою комнату, взяла книгу из шкафа и устроилась почитать в мягком вольтеровском кресле, любимом кресле деда. Он погиб в Гражданскую войну, еще до рождения внучки. Она раскрыла книгу, обняла коленки и уставилась в окно. Желтая полоса, след ушедшего за горизонт солнца, горит на севере. Книга Достоевского «Белые ночи» выскользнула из рук задумавшейся Яны и упала на ковер. Девушка не шелохнулась. Сейчас ее не занимали неожиданные повороты судьбы Мечтателя. Подумаешь, бродил белой ночью по набережной Фонтанки, разговоры вел с чужой невестой…

Сердце Яны замирало в предчувствии собственной судьбы. Неужели это будет Егор? Девушка тихонько напела песенку из любимого фильма:

— Кто весел, тот смеется

Кто хочет, тот добьется,

Кто ищет, тот всегда найдет…

Вот это жизнь — путешествовать на поезде, на самолете и на пароходе, верхом и пешком, открывать новые страны, знакомиться с людьми. Девушка прикрыла глаза. Окутанный клубами пара черный паровоз с красной звездой, как тот, что увез к морю ее родителей, требовательно свистнул и тронулся. Яна увидела себя на перроне Витебского вокзала, но только почему-то темной ночью, а не светлым летним вечером, и она отчаянно бежит, пытаясь успеть на поезд.

Егор в красной рубашке тащит ее за руку, Яна оглядывается и видит спешащих к ней родителей, тетю Лину, кота Барсика. Грозный отец выхватывает револьвер из кобуры. Во сне Яна плачет и кричит:

— Папа, спаси меня!

Но Егор забрасывает девушку в кабину паровоза и дергает рычаг. Паровоз басовито гудит, набирает скорость, растерянные лица родных скрываются во тьме, а Егор оборачивается к Яне и говорит:

— Наконец-то мы одни.

Его лицо, подсвеченное снизу огнем из паровозной топки, кажется чужим и страшным.

Девушка кричит:

— Нет, нет, я хочу домой! — и просыпается от собственного вопля, по щекам ее текут слезы.

— Да что же это такое, вот ведь кошмар приснился, — девушка досадливо вытерла глаза, щеки, распрямила затекшие ноги и встала с кресла.

— Надо спать, мне вставать рано, — приговаривала она, разбирая постель. Небо за окном потемнело.

— «Одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса», — шептала Яна, ложась. Она боялась закрыть глаза, но усталость взяла свое. И вот уже она бредет по берегу Финского залива и пытается разглядеть Кронштадт в голубой дали между морем и небом.

После белой ночи утро настало слишком рано. Тетя Лина изумленно охнула, когда умытая и причесанная Яна вышла на кухню.

— Доброе утро.

— Ты рано встала, моя девочка, но я уже сварила твою любимую кашу.

— Манку? — радостно спросила Яна.

— Овсянку, — поправила Лина.

— А, ладно, спасибо, — девушка села за стол, няня подала ей тарелку горячей каши со сливочным маслом и чашку свежезаваренного чая. Торопливо отправив в рот две ложки каши, девушка отхлебнула чай, обожглась и отставила чашку.

— Ну, все, я побежала на вокзал, — Яна выскочила из-за стола.

— Погоди, егоза, я тебя провожу, — тетя Лина поправила белый платок перед большим зеркалом в прихожей и взяла тяжелую авоську, приготовленную с вечера.

— Понесем сетку вместе, — сказала девушка.

Яна опустилась на деревянное сидение и выглянула в окно вагона. Тетя Лина стоит на платформе и машет ей рукой. Паровоз засвистел и тронулся. Яна помахала няне и поехала на дачу. Погожий субботний день только начинался. Девушка сняла соломенную шляпку и повесила ее на крючок у окна поверх авоськи с продуктами. Щурясь от солнца, Яна смотрела в окно. Зелено-медные сосны Карельского перешейка проплывали за окном вагона, белые облака летели по сияющему небу, но маленький серебряный самолетик обогнал их, покачал крыльями, приветствуя тихоходный земной транспорт, и исчез на севере, там, где море. Яна проводила его долгим взглядом. Предвкушение встречи с морем наполняло душу девушки ликованием. Конечно, Финский залив — очень мелкое море, но погулять на пляж она все равно пойдет. И, может быть, однокурсник Егор составит ей компанию. Надо же им выполнять комсомольское поручение старосты их группы: Егор подтягивает Яну по немецкому языку, а она его — по античной истории. Егор должен придти с утра на дачу Петерсов, и Яна спешила встретить гостя. Полчаса поездки тянулись как капли застывающей смолы по рыжему сосновому стволу. Девушка ощутила себя застрявшей во времени, как муха в янтаре. Неужели совсем скоро она увидит любимого друга? Момент, когда она впервые осознала, что однокурсник ей дорог, всплыл в памяти: морозный январь этого года, экзамен по истории дореволюционной России. Выйдя из аудитории, она очень удивилась — Егор ждал под дверью, пока она отвечала про Минина и Пожарского. Они вышли из университета, миновали Зимний дворец (теперь — Музей революции) и долго гуляли по проспекту Двадцать пятого октября, разговаривали обо всем, ели пышки, и Егор нес ее портфель с учебниками.

Из первого вагона дачного поезда Яна выпорхнула, озаряя улыбкой все вокруг. Крепкая рука с золотистыми волосками вокруг запястья поддержала ее, и девушка совсем не удивилась. Егор пришел ее встретить, разве он мог поступить иначе? Он взял ее набитую продуктами авоську, Яна надела шляпку и поправила темную косу с белой ленточкой. Егор перекинул авоську в левую руку и сжал ладонь девушки движением, с середины весны ставшим привычным. Ресницы ее опустились, скрывая теплые карие глаза.

— Я скучала по тебе, — смущенно выдохнула она. Он отвел прядь темных волос с ее атласного виска.

— Яночка, и я.

Она вгляделась в дорогое лицо и к сожалению заметила, что тени под синими глазами никуда не делись, а щеки впали, делая худое лицо Егора совсем аскетичным. Одет он был, как всегда, аккуратно: белые брюки, белые парусиновые туфли, тенниска в черно-белую полоску, на левой стороне широкой груди сиял вытянутый золотисто-синий значок «Парашютист-спортсмен».

— Ты не выспался? — нежно спросила она.

— Глаз не сомкнул, ночью разгружал вагоны, а потом ждал, когда ты приедешь. Я встречаю уже третий поезд.

— Мы с тетей Линой вчера зашли в «Елисеевский», а утром она проводила меня на вокзал.

— Вы, наверное, скупили полмагазина, — сказал Егор. — Ого, тяжеленная сетка, как ты ее дотащила?

— Это наш завтрак, — скромно ответила Яна. Молодые люди подошли к даче. Серый полосатый кот ждал на ступеньках крыльца. Увидев молодую хозяйку, он выгнул спину и громко замяукал. Она подхватила любимца, зарылась лицом в густую шерсть, и зверь басовито замурлыкал. Голова девушки кружилась от счастья и голода.

— Я еще не завтракала.

— Я тоже.

Яна, прижимая к себе кота, схватила Егора за руку и повлекла на кухню. Там урчащий полосатый зверь был спущен на пол.

— Поставь сетку на стол, пожалуйста, — попросила Яна, достала оттуда кружки докторской колбасы в пергаментной бумаге и выложила их на блюдце.

— На, Барсик, ешь.

Кот подошел к своему блюдцу и набросился на колбасу. Девушка вымыла руки и потянулась за спичками.

— Сейчас разожгу плиту и приготовлю завтрак.

— Я помогу, — сказал Егор.

— Не надо, родители оставили растопку с прошлого воскресенья, — ответила Яна, одной спичкой разожгла плиту и поставила на нее старый медный кофейник.

— А кофе можешь смолоть? Кофемолка наверху.

Егор вытянулся во весь рост и достал с верхней полки буфета дореволюционный механизм, сверкнувший медной ручкой. Вскоре бодрящий аромат свежесваренного кофе поплыл из кухни на веранду. Яна повязала нянюшкин фартук поверх своего белого платья и выкладывала из сетки на кухонный стол привезенное из города угощение: два городских батона, розовую ветчину, докторскую колбасу в веревочной сетке, яйца, кусок желтого дырчатого сыра, бутылку сливок, пряники, две плитки шоколада и кулек карамелек «Раковые шейки». Опустившись на табурет, молодой человек наблюдал за проворными загорелыми руками девушки.

Наконец сетка была разгружена. Яна вскрикнула, когда Егор поставил на стол, глухо стукнувший сверток в газетной бумаге.

— Егор, что это?

— Я купил бутылку вина «Абрау-Дюрсо».

— Зачем? — удивилась девушка. — Это же дорогое вино.

— Отметим окончание летней сессии.

— Ах, вот зачем ты вагоны разгружал, — догадалась Яна.

— Я помогаю маме, надо будет сестрам купить зимние пальто.

— Помоги и мне, сбегай в огород, принеси укропа и зеленого лука, — попросила она, нежно, улыбаясь. Егор мигом исчез, а девушка взяла миску и разбила в нее пять яиц.

— А ты хозяйственная, Янка, — выдохнул Егор, кладя на стол пахучий пучок зелени. Бархатные карие глаза девушки стали лучистыми.

— Я с детства помогаю тете Лине на кухне.

— Это твоя тетя?

— Это моя няня и великолепная кухарка. Она научила меня готовить вкусный омлет, кашу и гренки. Любишь омлет? — спросила она ласково.

— Только омлет, — сглотнув, ответил он (в их семье предпочитали яичницу-глазунью).

Яна тихонько запела, накрывая стол на открытой веранде для их первого совместного завтрака. Воздух, пахнущий сосновой смолой и цветущим шиповником, вливается в легкие. «Почему на даче всегда так хочется есть?» — удивилась Яна и еще быстрее забегала из кухни на веранду. Вскоре пышный крестьянский омлет поднялся на горячей сковороде — кружки картофеля, залитые взбитыми со сливками яйцами, все это посыпано стружками плавящегося золотистого сыра, мелко нарезанным зеленым луком, укропом. Девушка решила пожарить еще и гренки. Съеденное на вокзале мороженое ненадолго приглушило ее чувство голода, но здоровый молодой аппетит требовал более существенной пищи. Вскоре горка золотистых гренок выросла на фарфоровом, белом в голубые незабудки, саксонском блюде. Яна торжественно поставила его в центр покрытого льняной скатертью стола и перелила густые сливки из стеклянной бутылки в сливочник из того же сервиза.

— Будешь ветчину? — спросила она, не оборачиваясь, и так чувствовала, что Егор стоит за ее спиной.

— Угу, — выдохнул он.

— На, съешь кусочек.

Егор нагнулся, задел горячими губами тонкую шею девушки и вытянул из ее аппетитно пахнущих пальцев ломтик розовой ветчины с тоненькой прослойкой сала.

— А сыр? — спросила она задыхающимся голосом.

— Да, и скорее.

— Сейчас, — девушка быстро разложила на тарелки ветчину, сыр, украсила веточками укропа. — Ну вот, неси на стол.

Кот, мурлыча, потерся об ее ноги.

— Поел, Барсик? — нежно спросила она.

— Когда? — шутливо — обиженно протянул гость, а кот громко заурчал.

— Иди, погуляй, — сказала Яна любимцу. Кот сыто потянулся, пушистый хвост мелко задрожал, зеленые глаза сверкнули в полуметре над полом. Синие и карие глаза проводили зверя на залитый солнцем двор.

— Теперь и мы пойдем есть, — позвала девушка и сняла передник.

— Ну, наконец-то! После вас, — Егор галантно пропустил Яну на веранду, захватил сковороду с омлетом и разложил его на две тарелки, расписанные такими же, как блюдо, цветочками.

— Ой, я забыла вино и рюмки, — вскрикнула, вскакивая, Яна.

— Вечером, отметим окончание летней сессии, — сказал Егор, и девушка послушно опустилась на стул.

— Тетя Лина приедет в восемь часов вечера, надо будет ее встретить.

— Конечно, встретим, — ответил Егор.

Молодые люди завтракали чинно, как примерные комсомольцы. Яна разливала кофе, гость потом вымыл посуду в тазу. Закончив хозяйственные дела, они взяли учебники, и пошли на пляж. Яна скинула сандалии и аккуратно сняла белые носки.

— Ногам уже горячо, — радостно сказала она, зарываясь ступнями в мелкий светлый песок, перемешанный с сосновыми иглами.

Прекрасное летнее утро превратилось в сияющий солнечный день, тихая вода залива блестела тысячами маленьких солнц.

— Знаешь, завтра будет солнцестояние, — задумчиво сказала девушка, глядя вдаль, где темно-голубое море и светло-голубое небо сливались в иллюзорной линии горизонта.

— Да, я смотрел в астрономическом календаре: день двадцать второго июня — самый длинный в этом сорок первом году, — ответил Егор, любуясь нежным профилем Яны.