Голоса. Книга вторая. История движения индеанистов

Андрей Ветер

Предлагаемая читателям новая редакция книги «Голоса» принципиально отличается от первого издания общим объёмом (он значительно уменьшен) и оформлением (в первую очередь – это отсутствием фотографий). Сделано это с единственной целью: превратить первое издание в настоящий раритет.

Составитель Андрей Ветер

ISBN 978-5-0050-3038-2 (т. 2)

ISBN 978-5-0050-0096-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От составителя

Андрей Нефёдов (Ветер)

Вторая книга «Голосов» слегка отличается от первой, здесь не представлена переписка с индеанистами, я почти перестал задавать им вопросы, решив, что основное мне удалось выяснить, готовя первую книгу, и пора углубиться в историю жизни отдельных людей. Не странно ли, что история человечества в действительности безлика? У человечества нет лица, имени, голоса, формы. Сколько ни смотри вокруг, не удастся увидеть никакого человечества. Есть лица отдельных людей, мы видим эти лица, но не знаем этих людей. Вокруг столько жизней, столько судеб, столько похожего и непохожего в них, но мы не знаем их. Это просто люди, слившиеся в огромную массу, в которой они теряются и превращаются в необъятный организм, о котором можно судить только по данным статистики, но судить лишь в общих чертах. Человечество не есть человек. Человечество необъяснимо. Оно эволюционирует внешне, но не изменяется внутри. Сегодня в нас кипят те же страсти, что кипели в людях тысячи лет назад. Нас разделяют крепчайшие барьеры традиций, языки, вековые устои, государственные законы, но все эти барьеры построены на одних и тех же базовых чувствах — любовь, ненависть, голод, страх, жажда власти и т. д. Всюду есть преступники, и природа всех преступлений одинакова, несмотря на так называемую культурную среду, а поэты всюду воспевают одни и те же добродетели: честность, щедрость, смелость, верность. Но изучая традиции и копаясь в чуланах истории, мы всё равно не сможем понять поступки отдельно взятого человека, если не познакомимся с ним лично, с его жизнью, убеждениями и заблуждениями. Только открывая людей, погружаясь в их судьбы, мы по-настоящему познаём жизнь.

Мне очень хотелось, чтобы в «Голосах» прозвучали мелодии разных жизней — они ведь уникальны, даже если кажутся похожими. То, что принято называть Движением индеанистов, вобрало в себя самых разных людей: от художников до бандитов. Их, таких разных, не могло объединять, кажется, ничто, потому что таким людям не о чем говорить друг с другом. Но они говорят! И они радуются друг другу — научные работники, скульпторы, таксисты, офицеры и «отмотавшие срок» блатные! Кого там только нет! И они легко находят общий язык, собираясь вместе.

Что представляло собой Движение индеанистов? Мальчики и девочки, по какой-то причине очаровавшиеся индейцами (никто так и не сумел объяснить, что именно привлекло их), стали искать себе подобных. Говорят, что первая группа индеанистов сформировалась в Литве в конце 1960-х или начале 1970-х под руководством Кагаги, но о той группе никто ничего не знает. Я сомневаюсь, что тех ребят следует называть индеаниствами. Они поиграли в индейцев, и племя «рассосалось». В индейцев играли многие, но индеанистами можно называть только тех, у кого это увлечение держалось долгие годы.

В советское время поиски себе подобных затягивались иногда на десятилетия. В этом проявилась особая природа индеанистов Советского Союза, особый их дух. Сегодня не нужно ни терпения, ни усилий, чтобы найти людей, разделяющих ваши интересы, интернет-поисковик найдёт их за несколько минут. А в прошлом поиски информации и людей придавали нашему увлечению особую ценность и неповторимость…

Найдя друг друга, ребята начали встречаться, стали устраивать ежегодные Пау-Вау (в моих телевизионных программах я говорил, что Пау-Вау — это Праздник Людей, потому что не смог подобрать более подходящего «перевода»). Так возникло Движение, хотя никаким Движением оно на самом деле не было — ни устава, ни программы. С 1982 года Пау-Вау проводились регулярно, сначала только под Ленинградом, затем по всей стране (правда, в других городах Пау всегда были малочисленнее), а после распада СССР — ещё и на просторах «ближнего зарубежья», то есть в бывших республиках Советского Союза. Численность индеанистов неуклонно росла, Движение набирало силу, но затем что-то случилось, приток людей прекратился, наступил застой. По крайней мере, некоторым казалось, что наступил застой, и эти некоторые начали борьбу против застоя. Внутренние раздоры привели к расколу. Под Питером почти параллельно проводились два Пау-Вау, одно из которых называлось «Возрождение». Возродился ли на том Пау-Вау индеанизм в России? Возродился ли тот дух, который заставлял мальчишек и девчонок искать друг друга? Нет, не возродился. И не мог возродиться, потому что с годами юношеский идеализм ушёл, и вместе с ним ушло то отличительное, что лежало в основе сообщества первых индеанистов.

Движение индеанистов, возникшее в Советском Союзе, начало умирать вместе с крушением СССР. Во-первых, мальчишки повзрослели. Во-вторых, изменилось всё вокруг: политическая система, экономическая, мораль. Советские индеанисты не могли оставаться советскими в капиталистическом мире. Исчезла советская идеология, с множеством присущих ей ограничений, против которых восставала душа каждого индеаниста. Одновременно с идеологическими ограничениями исчезла материальная база социалистического мироустройства, гарантировавшая каждому хоть какую-то стабильность. Исчезло всё то, на что мы привыкли опираться. Дети, игравшие в индейцев, жили жаждой свободы, но под свободой подразумевали право свободно играть в индейцев, свободу от кураторов, наблюдавших за этой непонятной игрой в индейцев. Об изменении политического строя никто не думал, индеанистов это не интересовало. Я слышал от многих, что индеанистами интересовалась милиция, присматривался КГБ, кое-кто рассказывал мне о том, как с ними проводились беседы «с пристрастием». Сергей Иванов (Вапити) написал в своей «Краткой истории индеанистов»: «Вскоре после Большого Совета всех участников по местам их жительства прихватили гэбешники, правда, они не особо злобствовали, а потребовали подробного отчёта о Совете и согласия стать информатором и сообщать о всех индеанистских делах. Почти все отказались. Овасес тогда учился в художественном училище имени Серова, и там ему прозрачно намекнули, что если он не будет информировать органы, то он под тем или иным предлогом будет отчислен. Овасес пришёл понурый на сбор Клуба. Так и так, говорит, я попал в засаду. Посовещавшись, народ решил — стучи на нас, дорогой Овасес, но на сборах мы всё будем говорить тебе: что стучать и как стучать. Так появился в клубе „штатный стукач“…» Про Вапити все в один голос говорят, что он, мягко выражаясь, любит преувеличить и рассказывает любую историю, вывернув её наизнанку, но я лично отношусь к его словам о «штатном стукаче» с большим сомнением. Овасес написал: «Было мне 28 лет, и меня никто не вызывал на Литейный, а пошёл я выручать Серёгу Иванова и вовремя: его сразу закружили, и он позвал меня с улицы. Я вошёл и давай возмущаться, сказал что-то, среди прочего, о наших правах, и это товарищам майорам понравилось, а когда я сказал, что оба мои дедушки были чекистами — больше они Иванова не вызывали».

Прекрасно понимаю, что истории о допросах в казематах КГБ — красивая выдумка более поздних времён, ибо допрашивать мальчишек было не о чем, индеанисты не состояли в тайных антисоветских группировках. За ними приглядывали так же, как за всеми остальными неформальными организациями, и призывали к сотрудничеству. Но никто из тех мальчишек не являлся сексотом, то есть секретным сотрудником спецслужб. Был, правда, СоД ПИА (Союз Джосакидов Поддержка индейцев Америки), провозгласивший себя «боевой группой прогрессивно настроенной молодёжи», а боевая группа в Советском Союзе не могла не вызывать вопросов. Но дело в том, что самое «боевое» действие СоД ПИА — это сбор денег для покупки школьных тетрадей, которые предполагалось отправить в резервации… Так что рассказы о проникновении тайных агентов госбезопасности в ряды индеанистов — сказка.

В переписке с Орлиным Пером, основателем алтайской Голубой Скалы, я поинтересовался, сильно ли досаждали ему спецслужбы. Он ответил: «Бывало, домогались. Меня вообще два раза чуть не посадили. Один раз даже сидел пять суток в КПЗ, потом даже был суд, Мне сформировали липовое обвинение и сказали: „Община была восемь лет, вот ты и сядешь на восемь“. Но это уже отдельная история и к индейцам не имеет отношения»…

Я наблюдал за Движением в основном со стороны. Впервые приехав на Пау, я был очарован и разочарован одновременно. Я оценивал всё трезво: внутренние противоречия, недовольство, высокомерие «стариков», обиды — всё было очевидно. Несмотря на длиннющие минусы, торчавшие из всех швов Движения индеанистов, мне нравилось их общество. Несмотря на разность наших взглядов, среди них я ощущал себя в родной стихии, ни в каком другом сообществе (телевизионщики, киношники, литераторы) я не чувствовал столь глубинных связей. И это по сей день не перестаёт удивлять меня.

Я познакомился с индеанистами в «славные» 1990-е, когда страна стала жить по-новому. Москву чуть ли не в одночасье наводнили бездомные собаки, проститутки и нищие. Пустые вчера дворы заполнились подержанными автомобилями, которые гудели, ревели и тарахтели глохнущими двигателями. На перекрёстки выплеснулись толпы детей, спешившие вымыть грязные стёкла машин и получить за это вознаграждение. Эти же дети предлагали водителями газированную воду, газеты, сигареты. В самом центре Москвы, на Манежной площади раскинулся гигантский лагерь беженцев, горели костры, пахло гнилью. Повсеместно так называемые «бригады» вершили свой бандитский суд. Их легко было узнать по безразмерным кожаным курткам, тренировочным штанам, коротким стрижкам, многие носили на шее золотые цепи толщиной в палец, чуть позже в моду вошли малиновые пиджаки (это уже у тех, кто выбился из рядовой «братвы» в бизнесмены). По ночам слышались выстрелы… В те годы, работая на телевидении, я с моей съёмочной группой не раз попадал в облаву (то в дневное время, то ночью), нас держали под прицелом, обыскивали, искали оружие и наркотики. Такое было время. Иногда на журналистов нападали и отнимали съёмочную технику (цена профессиональной видеокамеры в то время достигала двадцати тысяч долларов, и на этих разбоях быстро расплодились фирмы, сдававшие телевизионную аппаратуру в аренду).

Мне посчастливилось попасть на государственный телевизионный канал, на штатную должность режиссёра. Удача несказанная! Нам никогда не задерживали зарплату, её регулярно индексировали по мере роста инфляции. У меня был бессрочный пропуск, с правом вноса и выноса кассет и документов во все учреждения, имеющие отношения к государственному телевидению. Вплоть до 1997 года я жил беззаботно (если говорить о финансовой стороне, а не об условиях работы и не о физическом здоровье). Но у подавляющего большинства людей жизнь сложилась иначе, многие едва сводили концы с концами. Москва была похожа на гигантскую помойную яму, посреди которой бесстыдно перемигивались разноцветные лампочки многочисленных казино.

Что же касается индеанистов в те годы, то нужно отметить их удивительную стойкость; они не расстались со своей страстью, несмотря на давление обстоятельств. Они отказывали себе во многом, но только не в том, что касалось индейцев: покупали книги, бисер, кожу, ездили на Пау, тратя на это последние деньги… Впрочем, «не сломили» — это лишь об увлечении индейцами. Люди-то пошли каждый своим путём: и бизнесмены выросли из них, и бандиты, и отшельники. Разные судьбы. Ничего общего меж ними, если не считать их индейства.

Именно тогда, в девяностые, я начал цикл телевизионных программ «Голоса». Руководство долго отказывалось ставить «Голоса» в эфир, потому что наше творческое объединение занималось только политическими и экономическими вопросами, и для индеанистов просто не было места в сетке телевещания. Пока я пытался хоть куда-нибудь приткнуть моё «индейское» детище, на Первом канале кто-то запустил другой цикл под названием «Голоса», поэтому я срочно переименовал мою программу в «Голоса и крылья», поскольку где-то у меня в закадровом тексте мелькнуло что-то про «расправленные крылья души». К тому моменту, когда мой опус вышел в эфир, чужие «Голоса» загнулись. В те годы многое стремительно рождалось и так же быстро умирало. Поскольку я создавал мою программу в полулегальных условиях, отщипывая время от других моих официальных монтажных смен, у меня не осталось возможности вернуть первоначальное название моей программы, и она появилась как «Голоса и крылья», хотя я называю её просто «Голоса».

Книга «Голоса» стала естественным продолжением той телепрограммы, но с другим уклоном. Теперь я собираю вспоминания индеанистов, уделяя внимание в первую очередь советскому периоду Движения и тому, что происходило в 1990-е. Основная масса индеанистов по-прежнему отказывается участвовать в создании «Голосов». Один из моих корреспондентов объяснил это так: «Мне не жалко поделиться тем, что было, просто за все эти десятилетия многое в восприятии и эмоциях изменилось и потускнело. И ещё каждый хочет быть „вождём“, желает делать только „своё“ и не участвовать в „чужом“. Индивидуализм и эгоцентризм. Кто-то способен перешагнуть через эгоцентризм и быть проще, кто-то не умеет сделать этого, а кому-то вообще по фигу. Есть люди, реализовавшие свои амбиции в чём-то другом, от таких вряд ли дождёшься развёрнутого рассказа. Я сам где-то посередине этих характеристик. И придерживаю что-то для своих „мемуаров“, хотя они могут и не случиться». Другой мой давний знакомый сказал при встрече: «Подумаешь! Да что они там тебе рассказали! Я бы рассказал куда больше». Но дальше этих слов дело у него не двинулось. Поругивать других очень легко, это не обязывает ни к чему, а вот сделать что-то — это труд. В том числе и воспоминания — большой труд, поэтому я признателен всем, кто внёс посильный вклад в создание книги «Голоса». Во второй том включены воспоминания тех индеанистов, которые решились поделиться своим личным опытом и взглядами на жизнь. Здесь гораздо больше откровений, больше судеб, больше печали, больше горечи. Теперь эти голоса вписаны в историю.