Метро 2033: Мутант

Андрей Буторин, 2014

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж – полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду! Когда приходишь в себя в дремучем лесу, изуродованном радиацией, не помня, кто ты, откуда и почему оказался здесь… когда твой вид вызывает почти у всех только два чувства – страх и агрессию… когда вспышка ярости в любой момент может обернуться реальной вспышкой… когда единственная надежда вернуть память – ни много ни мало Дед Мороз, и он совсем не похож на доброго волшебника из сказки… когда грешники человечнее святых, и ни в ком нельзя быть уверенным наверняка… … всему есть только одно объяснение: ТЫ – МУТАНТ!

Глава 3

Ильинское

Показавшийся перед Глебом мужчина на первый взгляд выглядел вполне обычным человеком. Невысокий, плотный, — как говорится, крепко сбитый — он был одет в серые, из грубой ткани штаны, обут в лапти и сжимал в здоровенном кулачище топор. Выше пояса крепыш был обнаженный, и вот тут-то у Глеба пропали всякие сомнения — перед ним стоял все-таки мутант, поскольку тело незнакомца сплошь покрывали большие, неприятного «мясного» цвета пятна, кожа шелушилась так, что выглядела мохнатой, да к тому же пестрела коростами и язвами. Таким же пятнистым оказалось и лицо, которое несколько скрашивали лишь густые темные борода и усы. Голову покрывал бесформенный засаленный картуз, который мужчина на миг приподнял и вновь натянул на довольно обширную, усыпанную язвами лысину.

— Коли о гробах тока думать, — сказал он, прищурившись, — пошто и жить-то тогда?

— Подумаешь тут, когда, вон, с топорами встречают, — мотнул головой на руку собеседника Глеб.

— Так не знаем ишшо, чем тебя встречать, вот и… — усмехнулся в усы пятнистый, но тут же себя оборвал: — Ладно. Откель сам-то? Кто таков? Страшон уж ты шибко…

— Какой уж есть, — буркнул Глеб. — А вот откуда я и кто — мне и самому неведомо. Память я потерял. Тебе этот, что ли, не сказал? — кивнул он на Пистолетца.

— Сказать-то сказал, да тока кто ж теперя пустым сказкам верит? Одно ладно, что мутанты вы, а то бы и вовсе говорить ничо не стал. Тока вот не «дикие» вы… Эвон, одежа на тебе какая баская! Из городу ты, парень.

— Может, из города — говорю же, не помню ничего, — нахмурился Глеб. — А ты, коль не веришь иль испугался меня, то так и скажи сразу, мы дальше пойдем.

— Я уже в мамкином пузе никому не верил. А пужаться тебя мне непошто. Чай, не один я тут, — мотнул головой назад мужчина. — Как бы вам самим не напужаться, коли чо…

— Ладно, короче: пустите нас переночевать? — начал терять терпение Глеб.

— Так уж сказано было — Толяну, вон, — пустим. Ты хоть звать-то тебя помнишь как?

— Глеб, — буркнул мутант.

— И то ладно. А меня Макусином зови, — мужчина повернулся и призывно махнул рукой: — Идем! С мужиками покумекаем, чо с вами делать.

— Я же роговил!.. — радостно зашептал двинувшемуся следом Глебу Пистолетец, но тут же получил в бок локтем и сразу заткнулся.

На самом краю села, чуть в стороне от пронзавшей его насквозь дороги, и впрямь занимались строительством; около десятка мужчин, таких же коренастых и бородатых, как Макусин, и тоже по пояс раздетых, ставили сруб. Увидев возвращающегося товарища, они прекратили работу, разогнули спины и пристально уставились на «гостей» — вернее, на «гостя», поскольку Пистолетца они уже видели, да и выглядел Глеб, что ни говори, куда экзотичней своего плюгавого спутника.

Глеб всем своим видом старался показать, что ему эти «гляделки» совершенно безразличны, но сам при этом отмечал тонкости настроения встречающих: мужики тоже старались казаться невозмутимыми, но в некоторых взглядах сквозило неуемное, почти детское любопытство; какие-то выражали неприятие, даже брезгливость; в каких-то читался откровенный страх. А еще он заметил, что все без исключения мужчины являлись несомненными мутантами — почти у всех, в большей или меньшей степени, кожу покрывали такие же, как и у Макусина, «мясные» пятна, коросты и струпья. У троих были лишние пальцы на руках, у одного вместо правого глаза выпирала кожистая шишка, еще один демонстрировал култышку третьей руки, торчавшую из центра грудины.

Не доходя до строителей шагов пять-шесть, Глеб и Пистолетец остановились. Макусин же подошел к своим товарищам и сказал, мотнув головой на Глеба:

— Вот он. Не помнит ничо: кто таков, откель… Что скажете?

— Так ить как он и помнить-то станет? — неуверенно проговорил обладатель култышки. — Он же этот… обезьян…

— Не, Степан, не мели напраслины! — замотал головой еще один местный. — Гли-ко, одет-то он по-человечьи, справно.

— А чо, на обезьяна, што ль, пижнак со штанами не натянуть? — встал на защиту первого мужика кто-то еще.

— Кто это станет такое добро переводить? Совсем кто шальной разве… Гли-ко, материя у одежки баская ^[2] какая!

— Да и где тутока обезьяну-то взяться, дурилы? — подключился к спору очередной мужчина. — Откель он сбежал бы? Зоопарков, поди, и в Вологде не было.

— Так ить и волки раньше по деревьям не лазили. И коркодилы по небу не летали. Мы-то, вон, тоже красавцы…

— Мы рядом с ним красавцы и есть, — нервно хохотнул тот, что с култышкой.

Глебу надоел этот бессмысленный треп. Ему ничуть не было обидно, просто он и впрямь заскучал. Он даже зевнул. И деликатно поинтересовался:

— Вы еще мозоли на языках не натерли? А то потом есть больно будет.

Строители разом дернулись и замерли, будто каменные статуи.

— Говорящий… — наконец выдохнул кто-то.

— Твою ж тудыть в кочерыгу! — взорвался вдруг молчавший до этого Макусин. — Мужики, вы чо, ошалели? Или брагой опились, пока меня не было? Вы чо, волосьев николь не видывали? Ну, поболе их у парня, чем у нас, так чо с того? Он ужо и не человек теперича? У тебя, вон, Мартын, у самого баба волосатая, так ты ж ее не в зоопарку каком нашел — сама такая уродилась.

— Дык вить то баба… — забормотал одноглазый, оказавшийся Мартыном. — И у Таньки моей рожа-то без волос. Да и титьки ишшо…

— С титек-то сам, поди, волосья оборвал? — загоготал кто-то из мужиков, и это будто стало неким сигналом — все остальные тут же подхватились, грохнули в десяток глоток, и сразу расслабились, преобразились, перестали выглядеть ошалевшими болванами.

Хохотал вместе с ними и Пистолетец. Да и сам Глеб, заразившись, не смог удержаться — растянул губы в улыбке.

Отсмеявшись, мужики определенно подобрели; смотрели на путников уже не удивленно, не пугливо, не настороженно, а с толикой некоторого превосходства, или, скорее, попечительства: дескать, мы тут хозяева, вы наши гости, так что сильно не духаритесь, знайте свое место, тогда и мы вас в беде-обиде не оставим.

— Вот что, — посмотрел на отправившееся уже к закату солнышко Макусин, — с избой на сегодня шабаш, все одно — какая теперича работа… Глеб с Толяном ко мне пойдут — на повети ^[3] места хватит.

— А чо к тебе-то? — выступил вдруг обладатель недоразвитой третьей руки Степан. — У нас повети тоже имеются.

Мужики одобряюще было загудели, но Макусин цыкнул на них, подобрал лежавшую в траве под кустом грубую серую рубаху, неспешно ее натянул и сказал:

— Повети у всех имеются. Тока гостей на всех все одно не хватит. Не драться же теперя из-за них? Вот я их и возьму к себе. А вы, кто желает, подгребайте ко мне, как солнышко сядет. Манька моя картохи наварит, вы тож чего ни есть пожевать с собой волоките — посидим, побалакаем.

— У меня бражка есть, свекольная, — заикнулся кто-то.

— Бражку само собой волоките, — кивнул Макусин. — У меня тож ее малость имеется. Тока шибко много не тащите, по баклажке на брата — и хватит. А то завтра робить ^[4] не заможете.

Мужики натянули сложенные под кустом рубахи, похватали инструмент и шустро разошлись по домам — готовиться к «вечеринке». Видать, не так уж часто выпадали им такие праздные часы, да и поговорить с необычными гостями хотелось определенно всем.

Дом самого Макусина оказался поблизости — через две избы от строящейся. У него была даже не изба в точном понимании этого слова, не бревенчатый сруб, а крытый потемневшим от времени, потрескавшимся шифером, сложенный из также почти черного уже бруса «коттедж» на два крыльца — построенный еще наверняка до Катастрофы. Собственно, из таких на две семьи «коттеджей» состояла едва ли не половина Ильинского.

Во дворе у Макусина, возле покосившегося сарая, был врыт в землю большой дощатый стол с грубыми скамьями вдоль каждой стороны. Вероятно, хоть, может, и не часто, посиделки хозяин устраивать любил. А возможно просто его семья предпочитала в теплую пору трапезничать на свежем воздухе.

Метрах в трех от стола, с двух его сторон, чернели два обложенных закопченными камнями круга. Хозяин набрал дров из сложенной вдоль изгороди поленницы, сложил их в кострищах. Поджигать пока не стал — было еще довольно светло, хотя солнце уже село. Кивнул Глебу с Пистолетцем на скамью возле стола, приглашая садиться, сам же зашел в дом, но скоро вернулся с деревянной баклагой и тремя алюминиевыми кружками. Две наполнил доверху, в одну плеснул на дно. Полные поставил перед гостями, поднял полупустую:

— Давайте, за знакомство.

— Может, подождем остальных? — спросил Глеб.

— И с остальными успеете. Вы-то находились сегодня, так что с устатку шибко добрó будет… Да и не робить вам все одно завтра, так что и поболе принять можно.

Собственно, Глеб догадывался, чего добивается хозяин: подпоить гостей, чтобы языки развязались — авось и проговорятся, брякнут то, что ранее скрыть собирались. Но поскольку Глеб все равно ничего не помнил, то опасаться собственной болтливости ему было незачем, а унять взбудораженные мысли и нервы определенно хотелось. Так что спорить он не стал, взял кружку, чокнулся с хозяином и Пистолетцем и принялся жадно глотать ядреную, отдающую свеклой брагу — собственно, он только сейчас понял, что уже давно испытывает жажду, так что хмельной напиток пришелся весьма кстати не только в качестве «успокоительного».

Стоило Глебу и Пистолетцу опустошить кружки, Макусин тут же наполнил их снова. Себе наливать не стал, но кружку приглашающим жестом поднял:

— Чтоб память вернулась.

Глеб про себя лишь усмехнулся: его догадка оправдывалась, хозяин в самом деле торопится их напоить, чтобы развязать языки. И хоть ему, кроме завтрашнего похмелья, перебор выпитого ничем не угрожал, осушать вторую кружку не стал, отпил с четверть, не более. И сам решил попробовать разговорить Макусина.

— Вот ты говорил, что мы не «дикие», — сказал он. — А кто тогда? Какие могут быть варианты?

— Варьянты? — почесал корявую плешь Макусин. — Варьянтов не шибко много. Ну, Толян, знамо, мутант с Лузы, тут варьянт простой. Коли не врет, конечно, — бросил он на Пистолетца хлесткий, с прищуром взгляд, и лузянин, поперхнувшись брагой, закашлял, заерзал, замахал руками:

— Кхе!.. Не… кхе-кхе!.. Не рву я! Кхе-кхе! Зачем мне? У меня вон что, — ткнул он под нос Макусину беспалую ладонь, — а ты…

— Ладно, ладно, — отодвинул хозяин от лица руку гостя. — Не гоношись. Это я так, для примеру, — и продолжил, обращаясь уже непосредственно к Глебу: — А вот ты… Ты, брат, из городу, по рукам да по одеже видно.

— По рукам? — уставился на свои ладони Глеб. — А что по моим рукам видно? Волосатые они, только ладошки и голые. Ну и ногти у меня черные, на когти больше похожи. Так разве в городе у всех такие? А если в городе, то в каком?

— Волосатые, поди, не у всех, — усмехнулся Макусин. — И когти, небось, не у всякого растут. А только вот нетути ни у кого в деревнях таких гладких ладошек. Не робил ты, Глебушка; ни топора, ни лопаты в руках не держал, земли не пахал, сена не косил, картошки не копал. А вот што за город… Так либо Луза, либо Устюг — другие-то далеко, да и живет ли там кто — незнамо.

— Нет, не Луза, — замотал головой уже слегка захмелевший Пистолетец. — В Лузе бы я… бы я бы… бы… это… такого зверилу не смог не того… бы.

— Сам ты зверила! — пихнул его в бок Глеб. — Ты еще больше выпей, а то у тебя пока «бы» слишком хорошо получается.

— Прости, — заморгал Пистолетец. — Я хотел… это… верзила…

— Ты вообще лучше помалкивай. Тут без тебя хоть бы в чем разобраться, — буркнул мутант и вновь посмотрел на хозяина. — Так значит Устюг?

Макусин пожал плечами, плеснул себе, снова на донышко, браги, выпил.

— Знамо, Устюг. А коли так — морозовец ты, не иначе. Ежели, конечно, Святая в каратели мутантов брать не стала.

— Что? — нахмурился Глеб. — Какой еще «морозовец»? Какая Святая? Ты ясней говорить можешь? А то тоже, как этот вон, — кивнул он на погрустневшего Пистолетца, — про морозильников плел…

Тут он осекся и замер. Так вот какую ассоциацию вызвали у него те самые «морозильники»-отморозки из Лузы!.. «Морозовцы». Конечно же, «морозовцы»! Это слово он определенно раньше слышал. И не раз. Но кто это такие, вспомнить все равно не мог, как ни старался. Равно как и то, был ли он сам этим самым морозовцем.

— Что, вспомнил? — по-своему понял его реакцию Макусин.

Но ответить Глеб не успел — во двор один за другим потянулись давешние мужики-строители. Хозяин же направился к приготовленным в кострищах поленьям — хоть в первой половине лета на севере ночи не темные, однако период пика «белых ночей» уже закончился, так что для лучшего освещения, а особенно для отпугивания озверевших комаров костры были хорошим и в данном случае, пожалуй, единственным средством.

Мужчины, как им и было велено, принесли с собой еду и выпивку. Но если хмельное здесь водилось только одного сорта — разве что двух разновидностей: брага свекольная и брага ягодная, — то съестное отличалось несколько бóльшим разнообразием. Пришедшие выложили на стол как уже упоминавшуюся вареную картошку, так и пареную репу, морковь (прямо с грядки, с ажурными зелеными хвостиками), горох в стручках и он же россыпью, рыбу — копченую и вяленую (кто-то принес сырую, свежевыловленную, и Макусин передал ее показавшейся на миг из дома жене), а одноглазый Мартын расщедрился даже на половину курицы, хорошо прожаренной, с аппетитной румяной корочкой.

Браги же, хоть и предупреждал работников Макусин, оказалось все же больше, чем требовалось. Так, во всяком случае, думалось Глебу, хотя у его соседей по столу наверняка имелось собственное, прямо противоположное мнение. Но как бы то ни было, хмелели мужики быстро, а мутанту хотелось прояснить и расширить полученные от Макусина сведения. Да что там, он просто горел от нетерпения продолжить начатый разговор, ведь сейчас могло наконец выясниться, кто он такой и откуда. Пусть без «почему», «зачем» и «как», но хотя бы что-то…

И он, осушив залпом полкружки браги, не выдержал. Вперил тяжелый взгляд на хозяина и громко, перебивая сумбурный застольный гам, спросил:

— Так кто я все-таки, морозовец или каратель?

За столом тотчас повисла тишина. Напряженная и недобрая. Угрожающе поблескивали красным отражающие пламя костров глаза. Глебу стало совсем неуютно.

— Чего вы примолкли-то все? — выкрикнул он. — Что я не так сказал? Я ведь не помню ничего, повторил только, что Макусин говорил.

— Ты говорил? — повернулся к хозяину сидевший с ним рядом мужик. — Откель знаешь, что он каратель?

— Да ничо я не знаю! — прихлопнул по столу ладонью Макусин. — Ишь, нахохлились, расщеперились ^[5], как куры под петухом… Я сказал, что из Устюга он, не иначе. А коли так, то морозовец, али каратель, кто ишшо-то?

— Не, не могет он карателем быть, — выдохнул Семен, у которого из-за культяпки третьей руки нелепым горбом топорщилась спереди рубаха. — Туды ить мутантов не берут.

— Так в сами каратели, поди, и не берут, — прищурился Макусин. — А ежели в прихвостни ихние, в шпиены?… Он тут позыркает, непорядки унюхает, да своим и доложит. А те ужо и пришлепают.

— Да какие шпионы, какие каратели?! — вскочил Глеб. — А если морозовец — лучше?… Что вы вообще тут мелете? Хоть объясните, в чем вы меня подозреваете?

— Объясним? — сверкнул на хозяина единственным глазом Мартын.

— Сам объясню, — буркнул Макусин и рыкнул на Глеба: — А ты сядь! Ишь, вскочил, как волдырь на жопе!.. И налей себе браги-то, поуспокойся чуток. Покеда ты мой гость, никто тебя не тронет, будь ты хошь сама Святая с яйцами.

Кто-то гоготнул, остальные подхватили. Обстановка разрядилась, хотя напряжение окончательно не ушло.

Глеб сел, налил браги, хотел выпить, но его тронул за рукав Пистолетец и шепнул:

— Мне тоже блесни. Страшно…

— Не боись, — шепнул в ответ Глеб, но браги напарнику «блеснул». Примерно с треть кружки.

Остальные тоже потянулись за баклажками, наполнили емкости, выпили, приготовились слушать Макусина.

Тот же лишь помочил усы, едва ли сделав и пару глотков. Потом обхватил ладонями кружку и заговорил, глядя в нее, словно наблюдая в хмельном содержимом некое действо.

Говорил он медленно, веско, но из-за скудости лексикона и местечкового коверканья слов не очень понятно. Впрочем, главное Глеб все-таки уяснил.

Из рассказа Макусина выходило, что Великий Устюг сильно разрушен, в том числе и храмы. В подземельях под ними и в древних подземных ходах живут не мутировавшие люди — так называемые «храмовники», над которыми стоит некто «Святая». На поверхности для них слишком большой уровень радиации, поэтому вылезают они из подземелий редко, да и то лишь в защитной одежде и масках. Зато наверху в пределах города обитают люди-мутанты, возглавляемые «Дедом Морозом» — тоже мутантом, выдающим себя за легендарную личность, за что и получили неофициальное название «морозовцы». А по району рассеяно много сел и деревень, больших, таких, как Ильинское, и совсем маленьких, зачастую всего в две-три избы. Их также населяют мутанты. Причем, многие из них хотят жить в городе, где за прошедшие после Катастрофы пару десятков лет стало довольно безопасно и комфортно. Но храмовникам не нужно столько потенциальной опасности у себя под боком. Они запрещают «диким» мутантам появляться в городе. Опасаясь группирования «диких» в большие организованные сообщества, храмовники запретили им создание новых коллективных поселений. «Диким» мутантам запрещено также иметь детей и владеть огнестрельным оружием. Имеется ряд и других категоричных запретов. Для контроля за исполнением этих «законов» храмовники периодически устраивают облавы по району, но далеко «дотянуться» им затруднительно. В основном инспекционно-карательные рейды проводятся по рекам с помощью весельных «галер» — переоборудованных речных катеров и теплоходов.

— И вот кто ты таков, — закончил свое выступление хозяин, — нам покеда неясно.

Глеб обвел взглядом сидящих за столом. Кто-то подозрительно разглядывал его, кто-то пьяно хмурил брови, улыбок на лицах больше не было. Видать, у каждого имелось что вспомнить, навеянное рассказом Макусина.

И тут неожиданно подскочил Пистолетец.

— Да итить вашу так! — заверещал он, размахивая беспалой ладошкой. — Путицы вы безлоговые! Уж если кто и шпион ваших махровников, так это я, не Глеб.

— Пошто так?… — от изумления даже не обидевшись на «безлоговых путиц», уставился на него Макусин. Впрочем, как и все остальные, включая самого Глеба.

— А пото, что шпион должен быть немазетным, как мышка, не влеприкать никакого внимания… Он своим в доску во всем должен закаться, да еще и жалость завывать. Вот как я, — Пистолетец опять покрутил изувеченной ладонью. — А от такого шпиона, — кивнул он на Глеба, — все ж разбегаться да тряпаться станут. Чего он тут вам нанюхает?

— А ить он дело говорит, — вымолвил один из мужиков.

— Так и чо, шпиен, значится, Тол… ик?… — пьяно икнул еще кто-то.

Все опять загудели, некоторые начали с угрожающим видом подниматься со скамей.

— Так, ну-ка, ша! — со всей мочи вдарил кулаком по столу Макусин. — Всем сидеть и слушать, что я скажу. Кто бы они ни были, сейчас они мои гости. А ежели кто моих гостей тронет — того потрогаю я. Как я трогать умею, вы все тутока знаете. Да и не каратели они никакие, это и прям я сдуру пернул. Морозовец Глеб, не иначе. А морозовцы нам не враги. Потому так я скажу тебе, Глебушка, — повернулся он к мутанту: — Коли и впрямь ты ничо не помнишь, то начинай-ка жить заново. Вот прямо у нас тутока и начинай. Покуда у меня поночуете, а там мы вам избу срубить подмогнем — и живите себе. «Галерщики» сюды редко добираются — рази что по весне когда, коли река разольется, да и то не кажный год, а через два-три на пятый… Так-то мелко здеся, не пройти их корытам. А боле кто тутока вас тронет? Живите да живите. С бабами у нас, правда, хреново, ну да помрет кто из мужиков — они шибче баб дохнут — возьмешь тады вдовушку. А там и Толяну кака-нить достанется.

— Так и чичас, вон, Макариха есть, — подал голос Мартын.

— Макариха есть, — кивнул Макусин. И хмыкнул. — А ты сам-то бы лег с ей?…

— Ежели тока и ентот глаз выколоть! — испугался одноглазый.

— Вот и мне-ка совестно об ей гостям говорить, — вновь усмехнулся хозяин. Но тут же вновь стал серьезным и спросил у Глеба: — Ну так что, остаетесь?

— Погоди, Макусин, — нахмурился Глеб. — За предложение и доверие спасибо, но я вот что подумал. Если я и впрямь морозовец, то мне в Устюг надо. Меня же свои всяко узнают. Расскажут, кто я такой, покажут, где жил, научат тому, что я делал. А может там, дома, я и сам все вспомню.

— А ежели ты все ж не морозовец? — прищурился хозяин. — Я ить не Дед Мороз, чтобы все угадывать.

— Что?… — встрепенулся Глеб. — Дед Мороз может все угадывать? И про человека тоже?…

— Дык кто ж знает, — пошел на попятную Макусин. — Сказывают про его много, так кто ж теперя в сказки-то верит?

— Не, Макусин, — замотал головой один из мужиков, — про Деда Мороза не сказки. Он все про всех знает. В глаза зыркнет — и мигом все высмотрит. Что было, что есть, что будет… Страшно тока.

— Что страшно? — спросил Глеб.

— В глаза его ледяные смотреть. Можешь сам навек ледышкой сделаться.

— Ты смотрел, што ль? — сердито бросил Макусин.

— Я не смотрел, люди сказывают…

— Вот и не мели языком, помело! А ты, Глеб, его не слушай. Да если ты не морозовец, то в Устюг тебя никто и не пустит. У тебя ведь документа нету?…

— Какого документа?… — растерялся Глеб.

— Что ты морозовец?

— Нету.

— Ну тогда и не суйся в Устюг. Забудь. Здесь твое место.

— Но… мне теперь точно туда надо! Вдруг мне и впрямь Дед Мороз поможет все вспомнить?

— Он тебя, скорее, повесит. А еще быстрее, собакам скормит.

— Но почему?! — подскочил Глеб. — Морозовцы ведь тоже мутанты! Даже если я не один из них, зачем же они такого же, как они сами, убивать станут?

— Не такой ты, Глебушка, — вздохнул Макусин, — ох, не такой… — А потом сказал для всех, коротко и категорично: — На посошок — и ша! Спать пора, робить завтра.

Примечания

2

Баская — красивая. (Прим. ред.)

3

Поветь — помещение под кровлей нежилой постройки. В сельской местности Вологодской области так называют сеновал, расположенный, как правило, над хлевом. (Прим. автора)

4

Робить — работать. (Прим. ред.)

5

Расщепериться — широко разместиться: расставить ноги, распустить перья, рассесться и т. д. (Прим. ред.)