Курс на Мираж

Андрей Буторин

В первом из шести тематических сборников фантастических рассказов, объединенных общим названием «БутАстика», писатель-фантаст Андрей Буторин предлагает читателям произведения, представляющие поджанр «научная фантастика».

Бобик по кличке Жучка

Семен вжался в рыжий песок, пытаясь сильнее в него зарыться. В промежуток меж двух бурых валунов просматривался приличный участок блекло-оранжевой пустыни. Однотонный пейзаж несколько разбавляли многочисленные вкрапления красно-коричневых камней. Здесь все было выдержано в «теплой» цветовой гамме. Даже небо отливало грязно-розовым.

«Как на Марсе», — вынырнула откуда-то непонятная мысль. Подобные странные, ни на что не похожие мысли посещали Семена частенько. Случалось, и бронебойный лучер, ствол которого он как раз просовывал сейчас между камней, называл про себя «пэтээром». Бессмысленное словечко, глупее не придумаешь! Но придумалось вот… Или залги, эти злобные твари, тошнотворные уроды, которые лезут и лезут, словно тараканы (а вот и еще один подарок подкорки!) — откуда они и берутся в таком количестве? Их Семену все время почему-то хочется назвать «чехами». Тьфу! Слово хоть и непонятное, но для залгов слишком уж красивое. Сколько ребят полегло от этой нечисти!

Ничего, скоро мы им покажем! Пополнение наконец-то прибыло. Желторотики, конечно, щенки сопливые, но это дело поправимое. Сержанты свою работу знают! А после первого же боя те, кто уцелеют, уже совсем другими станут…

Размышления Семена отвлекло движение у самой линии горизонта. Сменив фокусное расстояние огромных, по-жабьи (опять словечко выскочило) выпуклых очков, он выбрал нужное увеличение и весь обратился в зрение.

По пустыне, дымя рыжей пылью, стремительно плыли желтые «табакерки». Это слово отдавало тоже чем-то неуловимо-знакомым, но главное — так назывались бронемашины залгов. Быстрые, мощные, поражающие лучом и живую силу, и бронетехнику почти на любой дальности. В принципе, луч бил абсолютно на любое расстояние, но чем оно дальше — тем, понятно, больше и рассеивание луча. Километров за пять его диаметр становился уже с человеческую голову, таким борт бронемашины не прожжешь, зато «голого» бойца в простом пехотном панцире поджарить можно за милую душу!

Семен насчитал шестнадцать движущихся целей. А их здесь, вместе с господином поручиком, двадцать шесть. Негусто. Но если бить прицельно, а самое главное — не паниковать и подпустить врага поближе, то справиться можно. Да что там «можно», нужно справиться! Не за что-нибудь бьемся — за Родину! За нее и умереть не страшно.

— Я — второй. Вижу цель, — сказал Семен в общевзводном диапазоне ровным, как на учениях, голосом. — Шестнадцать «табакерок». Дальность от двух до двух с половиной. Интервал сто — сто пятьдесят.

— Понял, старшина, — откликнулся поручик Иваневич. И отдал приказ командирам отделений: — Сержанты, готовность к бою! — А потом добавил, уже на личной волне Семена: — Не трусь, старшина! Будем биться до подхода наших бронетанков. Пусть пока гады думают, что мы без прикрытия. Ну, с богом!

Семен облегченно вздохнул. Про бронетанки он не знал. Думал, что их взвод кинули сюда целенаправленно, драться до конца. Ведь с бронетехникой сейчас проблема — сколько еще направлений, где ломятся сквозь наши заслоны банды «чехов»! Говорят, что уже у самой столицы… Впрочем, тс-с-с! Треплом не стоит быть никогда, даже самому с собой наедине.

Старшина на миг оторвался от наблюдения и перевел взгляд в сторону. Вон, из-за линии горизонта, над самыми облаками возвышается ажурное плетение башни… А за ней начинается город. Его город. И защитить его надо во что бы то ни стало! Ценой крови, ценой жизни, но защитить.

«Табакерки» приближались. Ладони в армированных крагах, превращающих пальцы в цепкие когти, вспотели. Семен взял в прицел крайнюю слева машину и доложил по взводу: «Я — второй. Беру первую слева!» Он имел право выбора. Он — замкомвзвода и вправе принимать решение самостоятельно. Лишь господин поручик мог сейчас запретить ему что-либо делать.

Бронемашина залгов приблизилась на сто десять метров. Можно стрелять. Но Семен привык действовать наверняка. Он решил подождать. Немного.

Сто… Девяносто пять… Девяносто… Восемьдесят восемь… Огонь! Луч фукнул из ствола, обдав лицо жаром сквозь вентиляционные отверстия маски. Заплясал по желтой броне малиновым пятнышком. Попадание есть, но надо держать луч в одной точке хотя бы пару-другую секунд. Ручные лучеры не прошибают лобовую броню мгновенно. Самое главное, чтобы за эти секунды по наводке твоего же луча не шарахнули с «табакерки». Там уж достаточно будет мгновения, чтобы расплавилась кираса — в общем-то чисто декоративная защита, титановый панцирь, спасающий разве что от удара булыжником. Зато эти панцири у них красные, как сама кровь, которую проливают они за свободу Родины. А у мерзких ублюдков и панцири мерзкие — желтые, словно детский понос. Наверное, специально, чтобы не видно было, когда обдрищутся.

Семен отсчитал уже пять… шесть секунд, удерживая зайчик луча в одной точке, но «табакерка» все перла и перла вперед, не собираясь дырявиться.

«Что за черт? — подумал Семен. — Усиленная броня?» И как раз в этот момент металл бронемашины побагровел, лобовая плита вогнулась, словно пластилиновая, а потом прорвалась вовнутрь расплавленным потоком. Семен целил под самый ствол «табакерки», где за броней находился лучевой генератор. От огромной температуры тот должен был взорваться, разнеся по пустыне жидкометаллические капли — все, что осталось бы от вражеского танка. Но он почему-то не взорвался…

«Новые сюрпризы! — нахмурился Семен. — Ну, ничего!» А продырявленная «табакерка» продолжала двигаться. До нее оставалось уже тридцать два метра. «Ничего, — повторил старшина. — Легче целиться!» И вдарил новым лучом в проделанное им же отверстие.

Бронемашина дернулась и заглохла. Внутри нее зашипело, заплевалось сквозь «рану» огнем. Повалил густой дым. Так и не взорвавшаяся «табакерка» перестала, тем не менее, быть боевой единицей. Что и требовалось.

Увлеченный нелегкой победой, Семен потерял общую картину боя. Между тем почти все «табакерки» находились уже в зоне доступного огня. Но и сами они не собирались играть роль мишеней, начиная плеваться шипящими лучами. Соседнюю же с «семеновой» бронемашину уже поливали из лучеров сразу двое бойцов. Но у них, видимо, не достало выдержки подержать луч дольше чем обычно, и расстояние между ними и «табакеркой» неумолимо сокращалось.

— Мать твою!.. — ахнул Семен, увидев наконец, что товарищи не справляются и вот-вот погибнут. Он быстро перевел ствол на новую цель, шепча: «Не успею, не успею!» И не успел. Из «табакерки» резанул луч. Только не по стреляющим солдатам, а в его, Семена, сторону. Он успел лишь заметить, как взметнулся красивыми брызгами прикрывавший его булыжник, и сразу все потухло.

Открывать глаза очень-очень не хотелось. Но когда Семен все же сделал это, то увидел над собой низкий серый потолок.

— Очнулся ваш герой, — послышался смутно знакомый голос.

— Он может говорить? — спросил кто-то еще более знакомый.

— Не то что говорить — хоть снова под танки! — хохотнул первый.

Над Семеном склонилась голова поручика.

— Ну что, боец-молодец? Как себя чувствуешь?

— Господин поручик! — попытался вскочить Семен, но рука Иваневича легла ему на плечо:

— Лежи, лежи! Теперь можно полежать денек-другой.

— Как бой? — заволновался старшина. — Мы победили?

Господин поручик смущенно крякнул.

— Мы не проиграли, — сказал он. — Отступили на занимаемые ранее позиции.

— Как отступили?.. А залги? Мы раздолбали «табакерки»?

— Не все, — осторожно ответил комвзвода. — Собственно, ты подбил единственную бронемашину.

— Как?! — все же подскочил Семен. — Почему?!

— Что-то проклятые залги придумали. Броня стала крепче, генераторы дополнительно защитили…

— А наши бронетанки? Они тоже не смогли с ними справиться?

Иваневич посуровел.

— Бронетанки были заняты другой важной задачей. Все, герой, хватит вопросов, отдыхай.

— Но залги, — не унимался старшина, — они где? Почему вы говорите, что у нас есть время на отдых?

— Залги заняли нашу прежнюю позицию. Укрепляются. Подтягивают свежие силы. Разведка донесла… Собственно, это не твоего ума дело! — Похоже, поручик все-таки рассердился. — Все, отдыхай! Документы на твое награждение переданы в штаб. — Козырнув, он покинул палату.

Семен опустился на койку. Значит, он в лазарете. Живой, выходит, остался. Повезло!.. Он зло сплюнул.

— Но-но, хорош плеваться! — донеслось сбоку. Тот самый первый голос, смутно знакомый.

Старшина скосил глаза. А-а, фельдшер! Как его… Тимирязев? Мечников?..

— Ты кто такой, чтобы мне тут указывать? — нарочито строго спросил Семен.

— Я — замначальника полевого лазарета, старший сержант Мичурин, — с ехидцей ответил фельдшер. — А поскольку начальник сейчас на операциях, то я и вовсе тут главный. Так что лежи и не плюйся!

— На операциях, говоришь? — смягчил тон старшина. — Что, много наших ранило?

— Да нет, не много, — пожал плечами Мичурин. — С тобой — четверых.

Семен собрался было облегченно вздохнуть, но фельдшер добавил:

— Еще трое целехоньки, считая господина поручика…

— А остальные?! — подпрыгнул Семен, сжимая кулаки.

Фельдшер повернулся и молча вышел из палаты.

И потекли тягучие, серые, несмотря на «веселый» оранжевый пейзаж, дни. Да не один, не два, как сказал поручик Иваневич, а и три, и четыре, и пять… Обе стороны укреплялись, подтягивали новые силы, восстанавливали надорванные. По донесениям разведки, на данный момент наступило определенное равновесие, когда ни тем, ни другим не хотелось рисковать. И те, и другие чего-то выжидали, чего именно — ведомо только высшему командованию.

Преимущество «наших» заключалось, пожалуй, лишь в том, что они, как объявил старшине господин поручик, «отступили на занимаемые ранее позиции». На этих позициях полк стоял уже очень давно, успев как следует обустроиться. Помимо капитальных защитных сооружений, — рвов, проволочных и земляных укреплений, наблюдательных и огневых точек — был неплохо продуман и быт. Для господ офицеров и унтеров даже были выстроены капитальные каменные общежития. Солдаты жили хоть и в палатках, но тоже довольно комфортабельных: теплых, четырехместных, обложенных почти на полметра дерном, привезенным из ближайшего оазиса. Имелась и баня — просторная, светлая, хоть и с каменкой вместо нормальной печи.

Но Семену все равно было тоскливо. Враг — вот он, почти доплюнуть можно, а они сидят тут, чаи гоняют, в бане парятся!..

Семен жил в одном помещении с сержантами взвода. Двое из них, Серега и Димка, вернулись из последнего боя живыми — Димке лишь срезало осколком камня правое ухо, да посекло крошкой лицо, поскольку шлем с маской ему сорвало мгновением раньше. А вот третьему сержанту, Тимохе, не повезло. Как и еще восемнадцати бойцам… Теперь место Тимохи занял огненно-рыжий, веснушчатый и лопоухий Стас — недавний ефрейтор, один из солдат, что поливали ту самую «табакерку», с которой Семену пришлось познакомиться близко. Стас, в принципе, был неплохим парнем, просто еще не привык быть своим в кругу сержантов. Стеснялся пока. Но это быстро проходит на войне. Если еще быстрее не убьют.

Скучными, выматывающими бездействием вечерами не оставалось ничего другого, как заниматься добротным мужским трепом, начиная, как водится, с баб, а заканчивая устройством блока юстировки нового плазменного генератора тяжелого бронетанка. В промежуток между этими крайне важными темами попадало все остальное: недосол сегодняшнего борща, чирей на заднице командира роты (отчего тот не может вторые сутки усидеть на месте, гоняя заодно и всех остальных), ну и, конечно же, вонючие залги, не облить которых лишний раз дерьмом было бы не только непатриотично, но даже преступно.

Стас, новоиспеченный сержант, как раз и открыл в тот вечер данную тему. Сидел-сидел в уголке на койке, молчал-молчал, а потом, набравшись смелости, вдруг взял да и ляпнул:

— А залги точно на нас не похожи? Вблизи их кто-нибудь видел когда?

Все враз замолчали и посмотрели на Стаса так, будто и впрямь увидели залга. И загалдели тоже одновременно:

— Ты что, идиот? Кто ж на них станет смотреть? Не проблюешься потом неделю!

— Похожи на нас?! Да они и на тебя не похожи, хоть ты и тоже урод — с такими вопросами!

— Бляха муха, да ты врубаешься-нет, че спросил?! А ну-ка, пойдем — выйдем!

Семен, как старший по званию и по должности понял, что пора вмешаться. Встал и вмазал кулаком по столу. Так что стаканы с чаем подпрыгнули.

— Ма-а-алчать!!!

Потом повернулся к побледневшему — аж веснушки стерлись! — Стасу и ласково так, нараспев, сказал:

— Гаспа-ади-ин сержа-ант! Объясня-аю в пе-ервый и после-едний ра-аз… — Потом перешел на резкий, жесткий, рубленый тон, повышая громкость по экспоненте: — Залги — мразь! Дерьмо! Ублюдки! Не смотреть — их надо бить, давить, жечь! Клешни — рвать! Жвала — дробить!… Топтать, топтать, топтать!!! — Семен выплюнул последние слова в лицо несчастному сержанту и впрямь затопал коваными сапожищами, побагровел, затряс кулаками. Он аж задохнулся от гнева и омерзения, из глаз брызнули слезы. Потом замер, зажмурился, прижал кулаки к ушам и затряс головой, приходя в себя. Отдышался, сел и добавил совсем тихо: — Залги — это враги, сынок. И чтобы я больше такого не слышал.

Все понуро молчали. У бедного Стаса пылали оттопыренные уши. Да и лицо уже не отличалось цветом от волос.

«Черт, что со мной? — подумал Семен. — Надо же как сорвался! Первый раз со мной такое… Последствия недавнего боя, контузия? Но я ведь и раньше бывал в передрягах, еще и похлеще…» Он задумался вдруг, вспоминая. Но ничего, кроме последнего боя, вспомнить почему-то не смог. Нет, что-то мелькало в голове, какие-то обрывочные картинки: он бежит, кричит, стреляет из лучера… Или не из лучера… Из «акаэм»? Что такое «акаэм»? Пистолетная ручка, магазины, скрученные синей изолентой… Какие «магазины»? Что за «изолента»? Падает Сашка — у него нету полчерепа… Бородатое лицо «чеха», рядом, близко — глаза в глаза… Кто кого? Кто быстрей? Семен оказался быстрей… Тогда — да. А потом? А еще? Новая картинка: желтые панцири в ряд, фасеточные глаза, лучеры наперевес, не бегут — спокойно шагают, уверенно, нагло!.. По его родной земле, по улицам любимого города… Хватают мать, сестренку, слышится чавканье жвал, щелканье клешней… Кровь, кровь, красное на желтом… Мразь, мерзость! Там где прошли — пустыня, покрытая липкой слизью… И снова Сашка, живой, веселый, в бандане цвета хаки на целом еще черепе. Тянет руку: «Оставь затянуться!»

Семен снова прижал к ушам кулаки, замотал головой, отгоняя видения. «Контузия, контузия!.. Это она. Завтра же покажусь Вавилову… тьфу, Мичурину! Нет, лучше самому доктору… А сейчас — пойти подышать, остыть, развеяться!..»

Старшина поднялся, надел легкую кирасу, маску — без них вне помещений находиться запрещалось категорически. Буркнул: «Прогуляюсь!» и, не глядя на примолкших сержантов, вышел.

На свежем воздухе ему и впрямь полегчало. Вечер был потрясающе красив — на востоке небо уже было усыпано яркими звездами, а западная его часть играла в стиле «Deep Purple» — от сочного, малинового пурпура у горизонта до самого настоящего, «глубокого», ближе к зениту.

А вот «Deep Purple» он вдруг отчетливо вспомнил! Даже зазвучала в ушах мелодия и завертелась на языке строчка: «I guess I’ll always be a soldier of fortune».

Но допеть Семену помешали, он сразу забыл, о чем только что вспомнил… Со стороны солдатских палаток послышался дружный гогот.

«Резвятся солдатушки, бравы ребятушки!» — усмехнулся старшина и двинул в ту сторону — неплохо бы и самому повеселиться. Подошел тихо, незаметно, не хотелось своим появлением смущать солдат. Остановился в тени крайней палатки, выглянул. На освещенной тусклыми лампочками площадке собрались все бойцы взвода. Сбились в круг, машут руками, хохочут, а чего хохочут — не понять.

Пришлось Семену все же выйти из тени, подойти к ребятам. А они так увлеклись, что на старшину и внимания не обратили. «Надо будет дневальному всыпать, — не зло ругнулся под нос старшина. — Так и залгов прохохочут!» Раздвинул руками крайних, протиснулся к центру круга. А там…

Он не сразу и понял, что это такое. Сарделька какая-то чешуйчатая о шести лапах! Длинная — с ногу, и толщиной такая же. Пасть зубастая, крокодилья, глазки маленькие, зеленым огнем светятся… И рядовой Красиков по кличке Карасик (вот кличку дали, а что она означает — никто не знает) над крокодильей мордой сосиской машет. А солдаты орут: «Пляши, Бобик, пляши!» И чудо-юдо правда пляшет! Прыгает, повизгивает, лапками коротенькими дергает. Смешно, и впрямь смешно.

Красиков сосиску уродцу скормил, другую достает. «А теперь пой!» — говорит. И «Бобик» этот как завоет! Тоненько, жалобно, прям рулады выводит. Солдаты ржут, чуть уже не в лежку лежат. Тут Семен и дневального увидел — тоже вместе со всеми регочет, с лучером в обнимку! Тут уж старшина не выдержал, гаркнул:

— Взво-о-од! Смир-р-рна-а!!!

Солдаты подскочили, вытянулись во фрунт, дневальный покачнулся, дернулся было к «грибку» бежать, одумался, замер… А Карасик не знает, куда сосиску девать — карманов в кирасе нету. Догадался — маску приподнял, сосиску в рот сунул. Куда чудо-юдо делось — Семен и не заметил.

— Это что за балаган? — придал он голосу строгости, чтобы не рассмеяться от всей этой картины. Да и не на что особо было сердиться, на дневального разве что. Этот-то точно свое получит. — Рядовой Красиков, чем занимаетесь во время отбоя?

Карасик не успел прожевать сосиску, но сделал героическое усилие и проглотил ее целиком, отчего голос его стал натужным и сиплым.

— Разрешите доложить, господин старшина, еще не время отбоя…

— Отставить пререкания со старшим по званию! Отвечать на вопрос!

Сосиска, видимо, благополучно покинула пищевод Красикова, отчего тот заметно приободрился, откашлялся и бодро выпалил:

— Занимаемся кормлением собаки, господин старшина!

— Чего-чего? — забыл об уставных командах Семен. — Кого-кого кормлением?..

— Собаки, господин старшина! Бобика.

— Что еще за «собака»? Почему «собака»?

— Не могу знать, господин старшина! Так само назвалось. Похоже просто.

— На что похоже? На собаку? А вы знаете, что это такое?

— Никак нет, — не по-уставному развел руками солдат. — Но должно ведь животное как-то называться… Она уж третий день, как к нам прибилась. Он, то есть. Или оно…

— Ладно, — хмыкнул Семен. — И где эта ваша собака? Покажите своего Бобика, я тоже хочу посмеяться.

— Бобик, Бобик! Сюда! Фью-ю-у! — засвистел Карасик. Бойцы завертели головами, кто-то еще негромко свистнул.

— Да вот же он! — ткнул за палатки пальцем долговязый солдат.

Семен посмотрел в ту сторону. В неверном свете догорающей «диппёпловской» зари смутно виднелся длинный силуэт с изумрудинками глаз.

— Бобик! Фьють-фьють-фьють! — обрадовались солдаты. — Давай сюда!

Но «собака» со всех шести ног рванула вдруг совсем не «сюда», а, напротив, «отсюда». Дополнительное внимание со стороны среднего командного состава показалось ей, видимо, излишним. А может быть, солдатского ора испугалась.

Несмотря на свой маленький рост, Бобик ловко перемахнул через все заграждения и слился с ночной темнотой пустыни.

— Куда же он побежал-то? — испуганно ойкнул кто-то.

— К залгам, мать их!..

— Они ж его, Бобика… — начал рядовой Красиков и замолчал. Остальные солдаты, опустив головы, тоже примолкли.

Семен лег спать в отвратительном настроении. Мало того, что перед сержантами концерт устроил, так еще и собаку угробил. По его ведь вине Бобик к неприятелю драпанул, чего уж перед собой-то юлить…

Спал старшина плохо. Снились залги, рвущие на куски кривыми острыми клешнями длинную живую сардельку. Рядовой Красиков качал головой и приговаривал: «Эх, господин старшина, разрешите доложить — вы скотина!» «Да знаю я, знаю!» — хотел ответить Семен, но вместо Карасика перед ним уже стоял Сашка в любимой своей бандане и, затягиваясь хабариком, щурился: «Что, и здесь „чехи“ достали?» «Я сам себя достал, Саня», — отвечал Семен другу.

К доктору он так и не пошел. И даже дневального за вчерашнее не стал наказывать. Зато вечером его снова потянуло к солдатским палаткам.

Еще на подходе он услышал возбужденный радостный гомон. Сердце прыгнуло к горлу. Неужто вернулся, крокодил собачачий?

Семен прибавил шагу и застал почти вчерашнюю сцену: тот же круг солдат на том же месте, только дневальный на сей раз стоит, где ему и положено — под «грибком», но шею тянет, паразит!.. Заметил старшину, собрался гаркнуть: «Смирно!», но Семен его опередил, погрозил кулаком

Теперь уж старшина подошел и вовсе осторожно — боялся спугнуть Бобика. Шепнул на ухо крайнему бойцу:

— Вернулся?

— Так точно, господин старшина, вернулся, — тоже шепотом ответил солдат.

Стоявшие рядом услышали «старшину», заоборачивались, расступились. Снова оказался Семен перед Бобиком и рядовым Красиковым. Только в руках у Карасика была теперь не сосиска, хоть и тоже что-то длинное. А поза солдата выражала крайнюю озабоченность. Да и все остальные, хоть и радовались возвращению друга, но никто не смеялся как вчера.

— Что там, Красиков? — негромко спросил Семен.

— Разрешите доложить… — вытянулся солдат.

— Отставить, — перебил старшина. — Говори нормально, разрешаю.

— Так это, вернулся наш Бобик! — начал Карасик. — Жив, здоров.

— Значит, не добежал до залгов, — кивнул Семен. — Молодец!

— Да нет, как раз добежал… — отчего-то замялся Красиков. — Вот! — Он протянул старшине то, что держал в руке.

Это был лист бумаги, свернутый в трубочку. Изрядно помятый, к тому же, и грязный.

— Что это? — Семен брезгливо дернул носом, благо под маской его мимики все равно никто не мог увидеть. — Чего это ты мне суешь? — Взять в руки грязную бумажку он даже не подумал.

— Так это… — затряс трубочкой рядовой Карасик. — На шее у Бобика было привязано. Письмо от залгов…

— Что-о?! — Забыв о брезгливости, старшина выдернул из рук солдата бумагу. — А ну, расступись от света!

Солдаты зашевелились, освобождая путь слабым лучам сороковаттной лампочки.

— Там пишут… — начал было Красиков, но Семен резко его оборвал:

— Я умею читать!

Развернув мятый листок, он уставился в неровные строчки. Их было не так и много; Семен уже пробежал коротенький текст пару раз глазами, но смысл написанного все еще не доходил до него…

«Грязные, подлые олроги! Убирайтесь, пока не поздно, в свои вонючие болота, красные жабы! Оставьте в покое наш город! Все равно вам его не видать! Идите прочь, лупоглазые уроды, пока вы еще не захлебнулись своей кровью и слизью!» — говорилось в письме. А ниже, уже другим, не менее корявым почерком, была сделана приписка: «Если тронете Жучку, будете жрать свое дерьмо, запивая мочой, или что там у вас вместо них!» Еще ниже стояла подпись: «Защитники Родины».

До старшины дошел наконец смысл написанного. Вернее, не смысл даже, — его понимать рассудок отказывался — а осознание того, что эти слова и фразы предназначались им… Им — славным солдатам, бесстрашным, самоотверженным бойцам, патриотам Родины, не жалеющим жизни!..

Семен почувствовал, что начинает входить во вчерашнее состояние. Еще немного, и он бы снова начал визжать, брызгать слюной, размахивать руками… Собрав всю свою волю в кулак он глубоко вдохнул. Еще. Еще раз… Красная пелена перед глазами немного рассеялась.

— Кто это писал? — Старшина кончиками пальцев, за уголок, словно использованный пипифакс, поднял листок. Голос его хоть и звучал ровно и тихо, но явно не предвещал ничего хорошего.

— Так это… — промямлил рядовой Красиков. — Залги же…

— Залги?! — зловеще переспросил Семен. — Ты хочешь сказать, что эти вонючие насекомые умеют писать по-нашему?

— Так ведь… Вот!.. — выдохнул Карасик, кивнув на письмо, дрожавшее в пальцах командира.

— А мне кажется, — зашипел старшина, — что среди нас завелся шпион, провокатор, изменник!.. — Он затряс листком, а потом судорожно начал рвать его на мелкие куски. Лишь когда от письма не осталось кусочка крупнее копеечной монеты (что это такое он прекрасно сейчас помнил), Семен мысленно выругался. Ведь подлеца, точнее — двух подлецов, было бы так просто вычислить по почерку! Но дело сделано, гнусные обрывки уже уносил легкий ночной ветерок.

— Кто? Это? Написал? — вырубил Семен три слова-льдинки из окружавшей его ледяной тишины.

— Господин старшина! — взмолился все тот же Карасик. — Ну это точно залги! Почему по-нашему — не знаю, видать, учат их специально, чтобы нам досаждать… Только они это, точно! Бобик с той стороны прибежал!

У Семена в мозгу словно вдруг что-то щелкнуло. Гнев неожиданно прошел, зато появилась отличная идея.

— Рядовой! — хлопнул он по плечу стоявшего рядом солдата. — Боевой шлем! Живо!

— Слушаюсь! — козырнул солдат и нырнул в ближайшую палатку.

— Эй! Только не мой! — завопил кто-то, но на него зашикали со всех сторон, и снова стало очень тихо. Слышалось лишь шумное дыхание замершего в центре людского полукруга Бобика.

Из палатки выскочил солдат. Семен взял у него шлем, перевернул, сунул внутрь руку и, повозившись немного, достал гарнитуру ближней радиосвязи.

— Держи собаку! — приказал он Карасику.

Тот опустился на корточки, погладил Бобика по зубастой голове и взялся за передние лапы. Старшина подошел к шестилапому уродцу и застегнул на чешуйчатой шее наушники. Отвел кверху микрофон, чтобы животное не смогло дотянуться до него лапой, и скомандовал Красикову:

— Отпускай!

Едва рядовой разжал руки, Семен хлопнул в ладоши, свистнул, заулюлюкал. Бобик вздрогнул, присел, испуганно сверкнул зелеными огоньками и помчался, как и прошлым вечером, в сторону черной пустыни, перепрыгивая через все заграждения.

Бойцы повернули в сторону командира маски. Но задать висевший на языках вопрос первым никто не осмелился. Старшина хмыкнул.

— Сейчас мы узнаем, кто написал эту… порнографию! Еще шлем!

Давешний рядовой снова прыгнул в палатку и уже через пару-тройку секунд протягивал боевой шлем Семену. Тот, понимая, что солдат заест любопытство, не стал надевать устройство, а лишь выдвинул наружу микрофон и настроил на максимальную громкость наушники. В них сразу послышалось шумное дыхание «собаки» и топот ее коротких лап.

Вскоре раздались и отдаленные выкрики. Бобик совсем по-собачьи тявкнул. Голоса приблизились. То есть, скорее, это Бобик приблизился к ним. Совершенно отчетливо прозвучало: «Жучка! Жучка, Жучка, фьють-фьють-фьють!»

Столпившиеся вокруг старшины солдаты зашевелились, кто-то шепнул:

— Это кто Жучка? Это Бобик — Жучка? Вот уроды…

Парню пихнули локтем под ребра, и тот прикусил язык. Все еще ниже склонились к шлему. Задние отчаянно тянули шеи.

«Ребята, Жучка вернулась!» — послышалось из наушников. Семен начал расплываться в торжествующей улыбке, хоть веселиться как раз повода не было. В полку — предатель, и даже не один. Он оказался прав, никакие это не залги! Но голоса из шлемофона понесли вдруг откровенную чушь: «Вернулась, Жученька! Не съели тебя слизкие жабы! Не по вкусу им наша собаченька… Ребята, а это еще что?.. Так это ж наушники с микрофоном!.. Гарнитура из шлема… Признавайтесь, кто этот остряк?»

Зазвучали неясные возмущенные голоса, Семен разобрал лишь произнесенное пару раз: «Олроги!». Он вспомнил, что именно так обращались к ним в грязной бумажке… Но сразу забыл про это, потому что из наушников понеслось совсем интересное: «Ты что, дурак? Откуда у олрогов наши шлемофоны? Это кто-то из своих прикололся… Узнать бы кто — задушить мало!..»

— Ну, ладно, хватит ломать комедию! — поднес Семен к губам микрофон. — Доложить звания и фамилии! Все равно вычислю подлецов! Но тогда хуже будет…

— О-па, а это еще кто? — послышалось с той стороны эфира. — Славка, ты, что ль, прикалываешься?

— Я тебе… — начал было Семен, но тут он чуть было не застонал вслух от собственной глупости. Ведь есть же… Он быстро натянул на голову шлем и вывел на дисплей нужную информацию: расстояние до объекта связи, направление…

Старшина сдернул шлем так быстро, словно туда заползла змея. Маска на его лице съехала в сторону, и солдаты увидели, как мелко трясутся губы замкомвзвода. А еще эти губы шептали: «Залги… Это залги!..»

«Как же так?! — лихорадочно проносилось в мозгу. — Почему залги говорят по-нашему? Почему у них такие же имена? Нет, нет, этого не может быть! Это провокация! Мерзкие твари хотят заморочить нам голову, сбить с толку, а потом подло напасть!.. Долго ли выучить язык, разыграть сцену?.. Они хотят лишить нас достоинства, чести… Хотят поиграть с нами, посмеяться, унизить… Хорошо, поиграем! Только по нашим правилам!»

Семен снова поднес микрофон к губам, которые больше уже не тряслись.

— Кто писал письмо? — жестко спросил он.

— Что, жаба, умеешь читать? — ответили, спустя долгую паузу. Видимо тоже поняли, с кем ведется радиосвязь. — И по-нашему квакать наловчилась? — Старшина услышал, как сквозь наушники скрипнули зубы. Или, точнее, жвала…

— Слушай меня, гнида, — тоже скрипнул зубами Семен. — Ты посмел оскорбить… — «Перед кем я выкаблучиваюсь?!» — вдруг мысленно сплюнул он и закончил так: — Завтра на рассвете тот, кто писал письмо, или тот, кто сейчас тявкает, пусть выходит в пустыню, посередине между позициями. Один. Без оружия. Если не трус. Сразимся врукопашную. Ответишь за все, гнида!

Старшина так сжал микрофон, что электронное устройство хрустнуло. Отбросив шлем, быстро зашагал к казарме.

Уснуть Семен, конечно же, не смог. Лежал с открытыми глазами и думал, не совершает ли глупость. Нет, он абсолютно не боялся проиграть в поединке клешнявому желтому таракану. Такого случиться не могло! Плохо то, что он бросил, не подумав, вызов чести существу, у которого этой чести не может быть по определению. Факт, что слизняк приползет не один. И все будут вооружены. Наверняка захватят его, приволокут к себе, попытаются допросить, — тут им, конечно, обломится! — а потом сожрут.

Но не прийти, или прийти не одному, или с оружием!.. Нет, Семен так тоже не мог. Ведь у него-то имеется честь! Конечно, залгам на это плевать… Но сам-то он как потом станет жить, поступившись ею однажды?

Промучившись так до тех пор, пока на востоке не начали блекнуть звезды, Семен вскочил с койки, плеснул в лицо пригоршню холодной воды, натянул легкую кирасу, маску и твердым шагом направился в сторону заграждений.

Вчера все солдаты взвода слышали, разумеется, его разговор. Само собой — все восхищались решением старшины, завидовали его смелости, гордились его самоотверженностью и патриотизмом. Поэтому часовые разом повернулись спинами, сделав вид, что внимательно наблюдают за чем-то очень важным в глубине собственных позиций, когда он проходил мимо постов.

Еще издали Семен увидел неподвижную фигуру залга, освещенную первыми лучами солнца, отчего панцирь врага стал таким же красным, как у него самого. Это очень не понравилось старшине. Зато, похоже, залг все-таки пришел один. Нет, не один! Не совсем один… В небольшом отдалении, теперь уже посверкивая не зелеными, а тоже алыми в отблесках восходящего светила глазами, стоял Бобик. Оба, — урод и уродец — не отрываясь, смотрели на спешившего к ним Семена.

Залг возвышался, широко расставив нижние конечности, сложив на груди клешни. Издалека он очень походил на человека… Но клешни… И эти огромные, в полморды, фасеточные глаза, переливающиеся в солнечных лучах всеми цветами спектра!.. Однако чем ближе подходил к врагу старшина, тем более сильные сомнения стали одолевать его. Очень уж похожи были пресловутые клешни на краги, почти такие же, как его собственные. Только перчатки Семена напоминали больше хищную когтистую лапу…

Старшина подошел почти вплотную к залгу и остановился. Никогда еще столь близко он не встречался с врагом. Захотелось, невзирая на отвращение, как следует рассмотреть эту мерзкую морду. Эти глаза, эти кривые, зазубренные жвала… Да нет же! Теперь, с двух-трех шагов, он отчетливо видел, что большие радужные глаза — это всего лишь очки на желтой металлической маске, что жвала — всего лишь украшения ее же… Какой же отвратительной должна быть настоящая морда насекомого, если ее приходится прятать! А что, если…

— Скинем маски! — крикнул Семен, стряхивая с рук краги, и сдернул с лица красную гнутую пластину с очками. — Посмотрим друг другу в глаза!

Залг на мгновение оторопел, вынул руку — человеческую руку! — из клешнистой краги и медленно поднес ее к блестевшей на морде позолоте. Так же медленно стянул маску и отбросил на песок.

Серые прищуренные глаза с усмешкой смотрели на Семена. Бандана защитного цвета делила загорелый лоб пополам — примерно по этой черте его и разделил когда-то осколок чеченского снаряда. Теперь голова Сашки была снова цела и уже откровенно радостно и ослепительно белоснежно скалилась на ошалевшего старшину.

— Семка, закурить не найдется? Нам не выдают, бляха муха!

Друзья сидели на рыжем песке, прижавшись лбами, положив руки на плечи друг другу, очень-очень долго — светило успело вкатиться высоко на небо, и даже спрятаться за грязно-желтыми облаками. Говорили мало. Когда утихли первые эмоции, выяснилось, что рассказать им особо и нечего. Они вспомнили друг друга, но и только. Кем они были раньше, как оказались тут — все это оставалось загадкой. Ясно лишь стало одно — мир перевернулся. Нет ни залгов, ни олрогов — люди воюют с людьми, друзья с друзьями, братья с братьями. Это было нелепо, чудовищно, но так было. Почему так случилось — не знали, не догадывались ни Семен, ни Сашка.

Старшина наконец оторвался от друга, взгляд его снова скользнул по бандане. В мозгу вновь пронеслась картинка: Сашкина голова без верхней половины…

— Сними-ка бандану, — сказал он пересохшими губами.

— Зачем?

— Сними.

Сашка сдернул зеленоватую тряпку с русого ежика волос. Вопросительно улыбаясь, глянул в глаза Семена.

— Что?

— Что-то вспомнилось… «Чехи»… — Семен чиркнул себя по лбу рукой.

— «Чехи»? — нахмурился Сашка. — Я иногда вас так называл… Ну, здесь… — Он неопределенно повел вокруг рукой.

— Я тоже, — кивнул Семен. — Вас… Слушай, кому это все-таки надо? Чтобы мы убивали друг друга?

— Им. — Друзья услышали это одновременно, хотя никто из них не раскрывал рта. Да и «услышали» — не совсем то слово. Во всяком случае, уши не имели к случившемуся никакого отношения. Слово возникло прямо в головах.

— А? Что? — Сашка с Семеном вскочили на ноги и заозирались вокруг. Кроме Бобика-Жучки никого рядом не было. Зато «псина» смотрела на них неотрывно.

— Надо. Им. — Отчетливо раздалось в головах снова. А «собака» вдруг отвернулась и уставилась куда-то вдаль.

Семен машинально посмотрел туда же. До самой линии горизонта — одна лишь пустыня. А далеко за ней торчала над самыми облаками макушка ажурной башни.

— Там… город… — прошептал Семен, не вполне понимая, кому он это говорит.

— Наш город… — эхом откликнулся Сашка.

— Город. Нет. — Отпечаталось в головах. — Башня. Да.

«Собака» снова повернулась к друзьям. В ее глазах по-прежнему сверкали изумруды.

— Это… ты?! — ахнул вдруг Сашка. — Жучка, это ты говоришь?!

— Я.

— Бобик, ты кто, елы-палы? — Семен чуть не сел на песок.

— Я. Здесь. Жить. Мы. Здесь. Жить. Они. Придти. Заставить. Вы. Убивать. Мы. Негде. Жить.

— Кто «мы»? Кто «они»? — воскликнули друзья разом.

— Мы. Здесь. Жить. Всегда. Они. Придти. Далеко. Чужие. Плохо. Вы. Чужие. Хорошо. Помогать. Мы. Вы. Помогать. Вы. Мы.

— Вы — местные, я так понял? — почесал ежик Сашка. — А мы тогда кто? Там же наш город!

— Наш… — встрял было Семен, но махнул рукой. Ничего он больше не понимал.

— Город. Нет. Вы. Чужой.

— Значит, ты говоришь: там никакого города нет, а мы здесь чужие? Тогда это что? — показал Сашка на верхушку башни.

— Они. Смотреть. Вы. Убивать.

— Что?! — разом вскрикнули друзья. — Кто-то любуется, как мы здесь друг дружку рубим?

— Правильно.

— Ни хрена не правильно! — рубанул рукой Сашка.

— Что нам делать-то, скажи! — присел перед крокодильей мордой Семен. — Как помогать мы — вы, вы — мы?

— Мы. Думать. Все. Вы. Думать. Один. Один. Один. Много. Один. Плохо. Мы. Вы. Думать. Вместе. Хорошо.

— Коллективный разум, что ли, у вас? — выплыло откуда-то у Семена. — Полезная штука! А мы не только думаем по одному, так еще и не помним ничего! Кто такие, откуда, почему?.. Может, если бы вспомнили, то и вам бы помогли. Да и себе заодно!..

— Мы. Помогать. Вспомнить. Вы. Надо. Хотеть. Все.

— Ёшкин кот, — вновь зашебуршил по русому ежику Сашка. — Мы-то хотим! Мы вот, с Сенькой. А остальные не только не хотят, но и не знают, что надо хотеть! Мы сами до утра не знали.

— Ты. Ты. Сказать. Все.

— Ага! Скажешь всем!.. Расстрел на месте по законам военного времени! За измену Родине. — Сашка сплюнул.

— Аналогично, — кивнул Семен. Подумал немного и спросил у Бобика: — Слушай, ты говоришь, что вас много. А где остальные?

— Прятаться. Далеко.

— Хорошо, если нас станет много… ну, готовых к объединению, так сказать, с вами разумами, как мы вас соберем?

— Я. Вы. Вместе. Бобик. Жучка. Собака. Смотреть. Знать.

— Ага, понятно! Ты, значит, пока с нами. — Сашка снова завязал бандану. «Ему сейчас только „акаэма“ не хватает!» — плеснулась мысль в голове у Семена. И сразу погасла. Старшина поморщился:

— Саня, как-то своим все равно рассказать надо.

— Не поможет рассказ. Вспомни хоть себя вчерашнего!

Сашка был абсолютно прав. Еще вчера Семен убил бы любого, рассказавшего подобную ересь: залги — друзья, они такие же, как мы! Вспомнил, как за более невинный вопрос чуть не избили сержанта Стаса… А сам-то он что тогда орал? Семен даже покраснел от чувства жгучего стыда. И чуть не заплакал от досады… Ведь спасения ждать неоткуда! Так и будем убивать друг друга, если сами же себя не спасем. И бобиков-жучек, вон, тоже надо спасать. А с настоящими гадами — узнать бы еще, кто они такие — разобраться, как следует!.. Наблюдатели хреновы. Устроили шахматы живыми людьми. Ничего, не на тех напали! Они же, вот, с Сашкой разобрались, кто здесь друг, а кто враг. И другие смогут!..

«А ну-ка!» — озарило вдруг старшину. Он улыбнулся Сашке, положил ему ладонь на плечо и, как бы между прочим, спросил:

— Не знаешь, когда наступление?

— Точно нет, но говорят, скоро. Сил вроде набрались. А что?

— Есть идейка. Ты кто по званию-должности?

— До прапорщика дослужился. Не такого, как у нас. Здесь это — как младший летеха по-нашему.

— Ага! «У нас», «по-нашему»… Тоже что-то помнишь!..

— Ну, да, — провел рукой по бандане Сашка, будто проверяя целостность черепа. — Вспоминается что-то, особенно, когда не специально. А как специально вспоминать начинаешь — ни фига!

— Ладно, прапорщик. Ты ведь замкомвзвода, наверное?

— Ну, да…

— Тогда слушай сюда! И ты, Бобик, тоже.

Награду за последний бой Семену все же вручили. Перед боем нынешним. Сам комполка прикрутил к алой кирасе темно-малиновый кругляш.

— Слава герою! — рявкнул торжественный строй готовых к бою солдат.

Подошел Иваневич. Пожал руку.

— Как себя чувствуешь, герой? Готов к новым подвигам?

— Так точно, готов, господин поручик!

— Сегодня мы снова выступим первыми. Разведка донесла, что залги сначала тоже выпустят пехоту. Так что полегче будет, чем в прошлый раз.

— Разрешите обратиться, господин поручик! — Семен выпучил под маской глаза.

— Разрешаю, старшина, — удивился Иваневич.

— Позвольте сегодня мне командовать взводом!

— Вот как? Совсем себя героем почувствовал?.. — В голосе поручика послышалось недовольство, но тут же сменилось на милость: — Впрочем, почему бы и нет? Ты — замкомвзвода, надо практиковаться… Валяй, разрешаю!

Семен облегченно вздохнул. Первое дело сделано.

Противники сходились красиво, ровными рядами, словно на параде. И те, и другие одурели уже от безделья — в бой шли, как на праздник. Кирасы блестят, лучеры наперевес, солдаты носок тянут…

Между первыми рядами было уже метров сто, а стрелять так никто и не начинал. Но терпение бойцов не бесконечно. Вот уже кто-то поднял лучер на уровень глаз, прицелился. Еще чуть-чуть — и раздастся шипение, раздадутся первые крики, запахнет паленым… Но первый крик не был криком боли:

— Бобик!

Еще несколько голосов подхватили:

— Бобик, уходи!

А вот и с другой стороны:

— Жучка, беги! Прячься, собачка!

— Ребята, да она не одна!..

И впрямь, возле непонятно откуда вынырнувшего — прямо посередине меж сближающихся рядов — Бобика-Жучки появилась вдруг еще «собака». Потом еще и еще… Быстро, быстро, очень быстро!.. Они словно выскакивали из-под песка, — да так оно, скорее всего, и было — отряхивались, ложились и замирали, поглядывая то на «желтых», то на «красных». Скоро шестилапых созданий лежало между двумя армиями столько, что идти солдатам дальше, не наступив на «собак», стало попросту невозможно.

И тогда Семен сделал шаг вперед, заметив краем глаза, что так же шагнул и один из «залгов», поднял руку и зычно, перекрывая начавшийся ропот, крикнул:

— Взво-о-од! Слушай мою команду!

Точно такая же фраза донеслась эхом от «вражеских» рядов. Семен узнал голос, улыбнулся и гаркнул что есть мочи:

— Взво-о-од! Снять маски! — И первым отбросил шлем в сторону.