Курс на Мираж

Андрей Буторин

В первом из шести тематических сборников фантастических рассказов, объединенных общим названием «БутАстика», писатель-фантаст Андрей Буторин предлагает читателям произведения, представляющие поджанр «научная фантастика».

Гуси-лебеди

Гуси-лебеди летели

По-над полем, по-над полюшком,

По-над реченькой, по-над чистою…

Я стою на берегу тихой речки, юная и наивная, подняв голову к белокрылой стае. Стою и пою, и шепчу завороженно:

— Гуси-лебеди, птицы белые!

Вы — чудесные, вы — волшебные!

Подарите мне волшебства чуток —

Дайте, птицы, мне жизнь легкую!

Минуло уж двадцать лет — промелькнула белой птицей юность. А гуси-лебеди все летят в моей памяти. Ведь исполнили они мою просьбу: так, как мне легко — легче не выдумать! Все эти годы, бо́льшую их часть, я не имею веса.

Я — гравитолог. И на станциях, где я работаю, никогда не используют установки искусственной тяжести. Это помешало бы сверхчувствительным приборам, которыми я исследую гравитационные поля планет.

Вот и сбылась мечта, хоть и не так совсем, как она представлялась. Но я ни о чем не жалею. Я люблю свою работу, разноцветные лики планет, наблюдения и вычисления, сомнения и озарения, люблю парить птицей по коридорам станции, люблю мечтать, писать стихи в перерывах между вахтами…

Облака белокрылою птицей

Проплывают сегодня внизу.

Я всегда к ним привыкла стремиться,

Тосковала по ним я в грозу,

Я скучала по ним в ясный полдень

И в алмазную звездную ночь…

Все свершилось, этап этот пройден —

Притяженье отринула прочь

И взметнулась я к ним на свиданье,

Но мечту я пробила, как дым…

Снова я на большом расстоянье,

И опять я тоскую по ним.

Нет, по этим облакам я не тоскую. По тем, что сейчас внизу. Они не белые — оранжевые, желтые, коричневые, красные. И ядовитые — аммиак, метан. Планета Ряга — двойник Юпитера, лишь чуть больше его по размеру. Только разделяют ее с «братцем» почти шесть световых лет — Ряга вращается вокруг знаменитой летящей звезды Барнарда. Сама звезда — красный карлик, ее радиус в шесть раз меньше солнечного, и для меня она ничего интересного не представляет. Ряга — другое дело. Она обладает крайне нестабильным гравитационным полем.

Моя станция, по сути, — кусок толстой и длинной трубы. Звездолет «Вадим Нестеров» сбросил нас с ней над Рягой, а сам отправился дальше, по своим важным звездолетовским делам. И пока он не полетит назад, я так и должна была болтаться в этой трубе полгода, за которые и планировала успеть сделать все наблюдения и измерения.

Станция снабжена очень слабенькими ионными двигателями — только для небольших корректировок орбиты. И когда Ряга выкинула свой первый фокус, я первый раз серьезно задумалась о смерти. Тогда притяжение Ряги просто пропало! Я смотрела на приборы и думала, что они отключились. Но «отключилась» Ряга. А станция стала медленно, но верно улетать в открытый космос. Я включила ионники, но понимала, что долго на них на орбите не продержаться — запаса топлива хватает на сорок восемь часов непрерывной работы. А если бы меня унесло от планеты, то могла легко подхватить звезда Барнарда, и что было бы тогда — я посчитать так и не успела.

Но в тот раз пронесло. Ряга вновь обрела гравитационное поле, так же мгновенно, как с ним и рассталась. Но такого быть не могло в принципе, и я стала догадываться о причине. Поле не пропадало — оно видоизменилось!..

Впрочем, что это я! Какое это теперь имеет значение? Ведь сейчас Ряга позвала меня в гости… Она «тянет» к себе станцию очень плавненько, почти нежно, но настойчиво. Уже третий день. Я еще жду, когда ей надоест играть со мной — но, честно говоря, уже потеряла надежду.

Ионники включены на максимальную мощность, но это ничего уже не даст — топлива почти не осталось. Я медленно падаю в Рягу. А скоро начну падать быстро. Интересно, я успею сгореть, или Ряга меня раздавит?

Первый раз я подумала об этом вчера. И сразу вспомнила древнюю книжку — «Путь на Амальтею» Стругацких. Я вообще люблю фантастику конца двадцатого века — она такая наивная, легкая, добрая… А в той книжке все так похоже на мое теперешнее положение — там планетолет падал в Юпитер. Но у него все же был двигатель, хоть и с аварийным отражателем, и герои книги его все-таки починили. И спаслись. Мне же чинить нечего. А так — совпадений много. Даже в названии книги, да и по тексту, фигурирует Амальтея — спутник Юпитера. А ведь Амальтею открыл не кто иной, как Барнард…

Единственное, что я смогла сделать, это послать сигнал «SOS». Двусторонняя гравитонная связь отказала, как только Ряга начала чудить. Она ведь как раз и «игралась» гравитонами, на которых работает приемопередатчик! Поэтому «SOS» я отправила в радиоволновом диапазоне. До Земли он дойдет почти через шесть лет, до «Нестерова» — раньше, но уже когда тот полетит сюда сам. Надеяться на чью-то еще помощь лучше не стоит — космос отнюдь не кишит звездолетами, их и всего-то пока шесть. Разве только Братья… Но я сама-то хоть чуточку верю в это? Конечно, нет. В самих Братьев, разумеется, верю — нельзя отрицать очевидного, — а вот в то, что они услышат меня и придут на помощь… Я скорее поверю, что сюда прилетят все шесть земных звездолетов разом! Нет, о спасении извне нечего и мечтать. Меня может спасти только сама Ряга. И то теперь только если «включит» антигравитацию! Ведь даже если она полностью «уберет» поле, как в первый раз, я по инерции буду продолжать лететь в нее — топливо в ионниках только что кончилось. А значит — спасения нет и быть не может.

Я уже ничего не исследую. Только смотрю на красно-коричневые облака Ряги, которые становятся все ближе и ближе. «Красно-коричневые»… Этот термин тоже из двадцатого века, я знаю. Это что-то очень-очень плохое и страшное! Как ядовитые облака Ряги. А вот оранжевые облака — совсем как пламя! Тревожное пламя пожаров. Желтые — это листья в осеннем лесу. Я не люблю осень. Не любила… Именно в эту — воспетую поэтами, — золотую пору. «Унылая пора, очей очарованье!» Да, очень унылая! Когда я смотрела на желтые листья, то чувствовала, как тоска и безысходность сжимает сердце. Наверное, уже тогда моя душа знала, как все будет…

К листьям не ведаю жалости!

Мокрые, желтые, кислые…

Символ тоски и усталости,

Знак увядания быстрого.

Лучше уж ветры с морозами —

Звонкие и бесшабашные!

Если листы — то лишь с прозою

(Само собою — бумажные).

Облака-листья, облака-пожары, облака-грязь, облака-кровь… Нет только белых облаков моей мечты. Где же вы, гуси-лебеди?

Я падаю в чужие облака. Мне страшно. Мне очень-очень-очень страшно! Где же вы, гуси-лебеди?

Как я умру? Я сгорю в облаках-пожарах, или меня раздавят облака-грязь? Засыплют облака-листья, или зальют облака-кровь? Мне страшно, мне страшно, мне страшно! Где же вы, гуси-лебеди? Теперь я знаю, что совсем не то попросила у вас в юности. Совсем-совсем-совсем не то…

Гуси-лебеди, птицы белые,

Прилетите ко мне, волшебные!

Подарите мне волшебства чуток —

Дайте, птицы, мне смерть легкую!

(В рассказе использованы стихи автора)