Зеркала Борхеса

Андрей Бондаренко, 2013

Их нет. По крайней мере, так принято считать. В том глубинном смысле, что все они – кентавры, домовые, гарпии, вурдалаки – были когда-то, но очень и очень давно. А потом вымерли, переродились, испарились, далее по списку. Кто же тогда так тревожно воет в ночи, за оконным стеклом? Звеняще и тоненько, с нечеловеческой тоской в голосе? Как раз – полнолуние… А ещё на этом свете существуют старинные Зеркала. Тусклые такие, словно бы отлитые из чистого серебра. Не стоит долго смотреться в них, особенно перед сном…

Глава вторая

Ахерон^[4] и Амфисбена^[5]

Ладный трёхмачтовый фрегат, подгоняемый попутным восточным ветром, уверенно шёл по неизвестному проливу, ширина которого не превышала три четверти морской мили. Судя по расположению на небе жёлтого солнечного диска, совсем недавно миновал полдень.

«Ага, подняты только нижние паруса на двух передних мачтах, топселя убраны, а грот и стакселя взяты на риф», — непроизвольно отметил Алекс, с удивлением осознав, что прекрасно разбирается в искусстве судовождения парусных кораблей. — «И это, безусловно, правильно! Плавание под парусами узкими и извилистыми проливами — дело скользкое и насквозь опасное. В любой момент может ударить коварный боковой шквал. Тогда — только держись, запросто можно врезаться в отвесные и крутые береговые скалы, до которых рукой подать… Ещё было бы неплохо узнать — своё тутошнее имя и местный общественный статус…».

Он, стараясь не привлекать нездорового внимания, мельком осмотрел собственную одежду-обувь. Неуклюжие сапоги тёмно-коричневой кожи, серые замшевые панталоны до колен, тёмно-фиолетовый камзол, украшенный квадратными керамическими пуговицами и светло-жёлтыми кружевами на рукавах. За широким кожаным поясом обнаружился громоздкий неуклюжий пистолет. На левом боку — в деревянных ножнах, украшенных круглыми серебряными заклёпками — висела длинная дворянская шпага с кованным вычурным эфесом.

«Определённо, я попал в легендарные Средние века», — предположил Алекс и восхитился про себя: — «Смотри-ка ты, сколько у меня на пальцах золотых перстней, оснащённых различными самоцветами! Рубины, сапфиры, аметисты, изумруды… А что это такое болтается в моём правом ухе? Ага, тяжёлая, явно золотая серьга. Волосы какие-то чрезмерно длинные и слегка сальные. Однако… Эх, посмотреться бы в зеркало! Интересно, а что у меня нынче с физиономией?».

Торопливо нащупав ладонью во внутреннем кармане нарядного камзола заветный бархатный чехольчик, он облегчённо вздохнул и тут же решил, что время для этого зеркальца ещё не наступило. Надо было поискать другое, обыкновенное.

Примерно в ста пятидесяти метрах от борта фрегата тянулись бесконечные низкие берега, густо покрытые невысокими хвойными деревьями и пыльным кустарником.

— Сеньор командор! — долетел до него чей-то смутно-знакомый голос. — Пройдите, пожалуйста, на капитанский мостик!

«Это же португальский язык», — уверенно определил Алекс и тут же вспомнил всё…

Он звался — Алехандро Кабрал. Почти тридцать четыре года от роду. Уроженец португальского городка Синиш. Полноправный командор торговой португальской эскадры, идущей под гордыми королевскими знамёнами.

— Следуем из родимого Синиша в японскую Иокогаму, — тихонько пробормотал Алекс. — Туда везём европейские товары: креплёное и сухое вино, арбалеты, холстину, восковые свечи, дорожные кареты (в разобранном состоянии), пшеничную и ржаную муку. В Японии же загрузимся всякими восточными редкостями: шёлком, пряностями в ассортименте, экзотическим холодным оружием, чайной травой, рисом, стойкими красками… Сейчас суда моей эскадры проходят Магеллановым проливом. До выхода в Тихий океан остаётся миль сто двадцать — с небольшим хвостиком. Фрегат, на котором я нахожусь, называется — «Святая Анна». Анна… Кроме него в состав торгового каравана входит ещё один многопушечный фрегат и три пузатых купеческих брига. А на дворе нынче стоит 1635-ый год.

— Сеньор командор! — продолжал упорно надрываться противный визгливый голосок. — Я вас жду! Это очень-очень срочно…

«Штурман Сантьяго Альварес», — опознал Алекс неприятный голос. — «До чего же беспокойная, суетливая и мнительная личность. Знать, опять чего-то испугавшись, ударился в пошлую панику…».

Стараясь шагать неторопливо и важно, как и полагается полновластному командору серьёзной эскадры, он по короткой скрипучей лесенке поднялся на капитанский мостик. Вернее, на квадратный помост, ограждённый низенькими перилами.

Возле корабельного штурвала дисциплинированно застыл матрос Данни — широкоплечий верзила с откормленной физиономией, украшенной длинным и извилистым тёмно-багровым шрамом. В двух метрах от штурвала, возле крепких перил, обнаружился тщедушный пожилой человечек, крепко сжимавший в морщинистых ладошках длинную подзорную трубу. В южной стороне, куда и были направлены окуляры бельгийского оптического прибора, хорошо просматривались — даже невооружённым глазом — два высоких столба чёрно-серого дыма, вальяжно поднимавшихся над далёкими тёмно-синими горами.

— Что случилось на этот раз, штурман? — нарочито небрежно поинтересовался Алекс. — Узрели очередную смертельную опасность? Приближается ужасная грозовая туча?

— Вз-з-з-гляните с-с-сами, дон Ал-л-лехандро! — отчаянно заикаясь, предложил Альварес, протягивая подзорную трубу.

— Что же, и посмотрю. А ты, сеньор паникующий штурман, хлебни-ка ямайского рома — для укрепления расшатанных нервов. Так тебя и растак, да с двойным перехлёстом…

Картинка, открывшаяся взору, была величественной и, одновременно, угрожающей. На высоких горных пиках, расположенных друг рядом с другом, горели два ярко-розовых «глаза» действующих вулканов. По их крутым чёрным склонам величественно и непреклонно стекали-сползали малиновые потоки расплавленной лавы. Тёмная и широкая седловина перевала, соединявшего пики в единое целое, напоминала собой гигантский, нагло улыбающийся рот.

«На фоне низких лохматых туч, неподвижно зависших на юге, да если подключить обострённую фантазию, то — сама собой — напрашивается однозначная ассоциация: огромный Великан, безудержно и горько плачущий огненными слезами…», — подумал Алекс. — «Вот, так, скорее всего, они и рождаются: самые невероятные легенды и мифы, призванные пугать — до регулярных желудочных колик — доверчивых и наивных обывателей…».

Рядом послышалось бодрое бульканье, аромат отборного ямайского рома приятно защекотал ноздри. Ещё через семь-десять секунд хриплый голос Альвареса — без малейших следов заикания — сообщил:

— Именно так мне его и описывал один благородный ирландский дворянин, заслуживающий доверия.

— Кого — описывал? — Алекс неохотно оторвался от оптического прибора и с любопытством уставился на штурмана.

— Да, Ахерона. Провинившегося слугу Господа нашего. Прикованного — за неизвестные ужасные прегрешения — толстенными чугунными цепями к земной твердыни…

— Расскажи-ка, любезный. Давай, давай, не стесняйся… Рассказывай, рохля худосочная, иначе в глаз засвечу!

Штурман, торопливо заткнув горлышко кожаной фляги грубой деревянной пробкой, заговорил — с откровенно-испуганными и паническими нотками в голосе:

— Ахерон ростом будет — с высоченную гору. Его круглые глаза пылают нестерпимым огнём. Пасть так огромна, что он может поедать закостенелых грешников — тысячами. Десятками тысяч… Иногда Ахерон, когда очень голоден, начинает оглушительно рычать и страшно ругаться. И тогда земля трясётся, как красный осиновый лист — на холодном осеннем ветру. Огромные валуны скатываются по склонам гор, разрушая мирные города и безжалостно давя их несчастных жителей. Извилистые и бездонные трещины упрямо ползут — везде и всюду. Небесные птицы умирают на лету, камнями падая вниз. Рыбы всплывают — кверху брюхом — на озёрных и речных водах. А сами реки текут вспять…

Словно бы подтверждая слова Альвареса, с юга прилетел низкий громовой раскат, деревянный корпус «Святой Анны» ощутимо вздрогнул и покачнулся. Впечатлительный штурман тут же повалился на колени и, воздев к небу сложенные вместе ладони, принялся неразборчиво молиться.

Алекс неодобрительно и сердито посмотрел на рулевого.

— Это я случайно, — смущённо пожимая широченными плечами, принялся оправдываться здоровяк Данни. — Оно так неожиданно загремело, что рука — сама по себе — дёрнулась на штурвальном колесе… Рука, клянусь! Извините, сеньор командор! Больше такого никогда не повторится… Кстати, ветер-то постепенно стихает. Как бы ни установился полный штиль.

Посмотрев на паруса, повисшие — словно рваные тряпки на деревенском заборе, Алекс, слегка пнув носком сапога Альваресу под копчик, строго велел:

— Давай, трусливый пройдоха, продолжай. Что ещё знаешь про этого страшного Ахерона?

— Да, я уже почти всё и рассказал, — истово заверил штурман, торопливо поднимаясь на ноги. — Демоны ещё там всякие появляются…

— Ну, что — за демоны?

— Живут они в бездонном чреве Ахерона… А тёмными беззвёздными ночами регулярно вылезают наружу. Шастают по округе. Пьют человеческую кровь. Похищают глупые и заблудшие Души… Ещё разные чудеса происходят в тех местах, где обитает Ахерон.

— Чудеса?

— Ну, всякие и разные события, которые не случаются в обычном Мире, в обычное Время…

— По южному берегу наблюдаю городские развалины! — прокричал из марсовой бочки вперёдсмотрящий матрос.

— Согласно моей подробной карте, здесь должно располагаться старинное испанское поселение — «Сан-Филипп», — дрожащим голосом сообщил штурман. — Очевидно, проклятые индейцы постарались… Впрочем, какое нам дело до наглых, напыщенных и жадных испанцев? Ровным счётом — никакого! Чем больше их погибнет, тем нам, португальцам, будет легче и проще жить…

Алекс, задумчиво погладив пальцами массивную серьгу в своём правом ухе, приказал Альваресу:

— Отставить — всякие глупости! Готовиться к внеплановой стоянке! Видишь, ветер почти стих? Так что, не зевай, увалень… Встаём на якоря под южным берегом, напротив этих загадочных развалин. Командуй здесь, паникёр. А я, пожалуй, ненадолго спущусь в каюту…

В каюте властвовала жёлто-серая затхлость, нестерпимо пахло грязным бельём и очень плохим коньяком.

— Семнадцатый век, как-никак, мать его, — брезгливо разглядывая подозрительные бурые пятна на серой простыне, успокаивающе сообщил сам себе Алекс. — Клопы, судя по всему, здесь совсем и не редкость…

На крохотном квадратном столике, рядом с полупустой бутылкой синего стекла, горлышко которой было небрежно закупорено кожаной затычкой, обнаружилось и крохотное зеркальце, искусно вделанное в длинную костяную пластину-рукоятку. Он — с чувством лёгкой неуверенности — взял данный предмет туалета в ладонь правой руки и, робко заглянув в мутную зеркальную поверхность, облегчённо выдохнул:

— Что же, могло быть и гораздо хуже. Лицо собственное, что уже просто замечательно… Длинноватые волосы? Ничего страшного, данная причёска мне, определённо, идёт. Только, вот, эти дурацкие чёрные усы… Почему они такие длинные? И кончики смотрят вверх как-то очень, уж, залихватски, придавая всей физиономии характерный оттенок наглого пижонства… Придётся, как я понимаю, смириться с этим неаппетитным нюансом. Особенности местной средневековой моды, так сказать…

Слегка заострённый нос корабельной шлюпки мягко ткнулся в светло-жёлтый песок низкой косы. Алекс ловко выпрыгнул на пологий берег и отдал приказ, стараясь, чтобы его голос звучал максимально мужественно и властно:

— Гребцам от лодки далеко не отходить. Штурман, возьми с собой пару-тройку вооружённых солдат и тщательно осмотри окрестности. Встреченных туземцев — без отдельного приказа — не обижать, — подумав секунд пять-шесть, добавил: — За мной никому не ходить. Я здесь самостоятельно прогуляюсь, без провожатых…

Альварес — в сопровождении трёх высоких оборванцев, вооружённых допотопными неуклюжими пищалями — двинулся, постоянно оглядываясь по сторонам, перпендикулярно к береговой кромке. Алекс же уверенно направился на запад, вдоль каменистого берега Магелланова пролива, благо обгоревшие развалины городка были длинными и тянулись по обе стороны от места стоянки корабельной шлюпки.

Он неторопливо шагал, изредка старательно обходя большие прибрежные валуны, и размышлял про себя: — «Что же, на Ахерона я, кажется, уже вволю налюбовался. Что, вернее, кто там на очереди? Если привязываться к тексту великого Борхеса, то, естественно, Амфисбена. Эта такая гигантская двухголовая змея. Если её ножом (мечом, саблей, мачете?), безжалостно рассечь на две части, то они потом — обязательно — срастутся. Даже если их закопать в землю в разных местах, расположенных за много-много километров друг от друга. Следовательно, надо внимательно и постоянно смотреть под ноги, чтобы случайно не наступить на экзотическую гадину… Развалины старинного испанского поселения? Обычные развалины — остатки каменно-кирпичной кладки, высокие кучи разнообразного строительного мусора, обгоревшие стропила крыш… А пожар-то, похоже, не давний. Горело месяцев шесть-девять тому назад…».

Приятно запахло мирным дымком. Обогнув очередной обломок чёрного базальта, Алекс обнаружил и источник дыма — в восьмидесяти метрах от него, на берегу, горел небольшой, но очень яркий костёр, рядом с которым наблюдались две человеческие фигуры.

«Судя по одежде, это местные жители», — предположил Алекс. — «Подойти и слегка пообщаться? Или же вернуться назад, к корабельной шлюпке? Дилемма… Я же могу разговаривать на самых разных языках нашей прекрасной планеты! Грех не воспользоваться таким удобным обстоятельством…».

Непроизвольно погладив ладонью кованый эфес шпаги, он двинулся вперёд.

На толстом чёрном брёвне — по правую сторону от костра — сидел, невозмутимо покуривая короткую тёмно-коричневую трубку, пожилой индеец. Широкоплечий, носатый, морщинистый и краснолицый, с абсолютно седыми длинными волосами, туго перехваченными красным матерчатым ремешком. Одет же абориген был совершенно обыденно и непритязательно. Именно так — по представлениям Алекса — и должны были одеваться южно-американские туземцы: широкий длиннополый плащ, умело сшитый из светло-кремовых, искусно-выделанных шкур неизвестного животного, из-под которого высовывались грязные босые ступни ног.

На появление незнакомого бледнолицего человека старик никак не отреагировал — всё также сидел на чёрном толстом бревне и, с удовольствием выпуская изо рта клубы ароматного табачного дыма, непроницаемо вглядывался в тёмно-синие воды Магелланова пролива.

Слева от костра стояла, небрежно опираясь на кривую палку-посох, женщина неопределённого возраста — черноволосая, очень худая, облачённая в мешковатый тёмно-рыжий балахон до колен. Вернее, в две звериные шкуры — мехом наружу — наспех скреплённые между собой кусками толстых сухожилий. Она, в отличие от мужчины, насторожённо повернула голову в сторону, откуда пришёл Алекс. Только это было напрасно — глаза женщины были закрыты двумя чёрными кругами-дисками, вырезанными, скорее всего, из выдубленной лошадиной шкуры.

«Наверное, она слепая», — решил Алекс и засомневался: — «Я, конечно же, теоретически владею всеми языками земного Мира. Но, спрашивается, на каком из них надо говорить в данном конкретном случае?».

— Мир вашему дому! — произнёс он по-патагонски и, не дождавшись ответа, повторил эту же фразу — поочерёдно — на языках арауканов, техуэльче и чайхи^[6]. После этого Алекс потерянно замолчал, пытаюсь угадать национальную принадлежность своих молчаливых собеседников.

Через минуту старик ожил и, плавно повернув голову, внимательно посмотрел пришельцу в глаза.

«Какое у него грустное лицо!», — подумал Алекс. — «Это, наверное, из-за опущенных вниз уголков тонких губ. Прямо, как у итальянской тряпичной куклы Пьеро…».

— Приветствую тебя, храбрый и решительный командор Кабрал! — торжественно произнёс туземец на очень чистом и правильном испанском языке. — Извини, что долго не отвечал, хотя достаточно хорошо владею всеми наречиями, на которых говорил ты. Просто, согласись, что твоя приветственная фраза была бесконечно наивна и глупа… «Мир вашему дому?». Какому, скажи, дому? — старик красноречиво махнул рукой в сторону серо-чёрных развалин. — Нет больше у Борха и Айники дома…

— Извини, уважаемый Борх, я ничего не знал о твоём горе, — коротко поклонился Алекс. — Как и когда это произошло?

— Обычно. Пятьдесят Больших Солнц тому назад сюда приплыли упрямые испанцы. Основали крепкий город и нарекли его — «Сан-Филипп». Арауканы поселились рядом с испанцами. Арауканы — мирные индейцы, никому не желающие зла. Вместе с испанцами мы разводили коров, лошадей, овец и коз, выращивали пшеницу, горох, бобы, картофель и томаты… Половину Большого Солнца назад с севера пожаловали подлые техуэльче, многие тысячи. Схватка была изначально неравной. Все горожане погибли. Только Борх и Айника остались в живых. Она — моя единственная дочь, потерявшая глаза во время страшного пожара. Видимо, так было угодно жестокосердным Богам…

— Техуэльче пришли, когда из высоких гор полился «жидкий огонь»? Когда проснулся великий и ужасный Ахерон? Ведь, горы, плюющиеся смертельным огнём, и есть — Ахерон?

— Глупости говоришь, пришлый идальго, — нахмурился старик. — Ахерон, это не гора, да и не великан, прикованный толстой чугунной цепью к земной твердыне. Это просто — такое особенное место.

— Место, где происходят всякие невероятные чудеса?

— Нет. Просто место, где высокий Небесный мир иногда может, никуда не торопясь, пообщаться с низменным Земным миром. Где подлое и кровожадное Зло — зачастую — нечаянно переплетается с благородным и светлым Добром… Хочешь покурить, командор Кабрал? — заметив утвердительный кивок Алекса, туземец достал из-под широкого плаща ещё одну трубку, заранее набитую табаком, и любезно протянул собеседнику.

Алекс, вытащив из костра горящую сосновую ветку, умело прикурил, глубоко затянулся, с удовольствием выдохнул ароматный дым и искренне поблагодарил:

— Спасибо! Очень хороший и духовитый табак, уважаемый и мудрый Борх… Кстати, а откуда ты узнал моё имя?

— Айника вчера сказала. Она — после того, как потеряла в жарком пожаре зрение — научилась многое видеть и слышать на расстоянии.

«А, ведь, Айника гораздо моложе, чем я подумал вначале», — решил Алекс, внимательнее присматриваясь к женщине. — «Ей, скорее всего, и двадцати лет ещё не исполнилось. Просто показательно худенькая, лицо измождённое и скорбное. А фигурка — очень даже ничего, ноги длинные и очень стройные…».

Когда курительные трубки погасли, Борх спросил:

— Что ты, любопытный и беспокойный командор, хочешь увидеть в наших скучных краях? Про Ахерона я уже понял. Отведу тебя в это необычное и тайное место. Если, конечно, захочешь. Может, ещё чем-то или кем-то интересуешься?

— Пожалуй, Амфисбеной. Эта такая огромная змея.

— Змея?

— Ну, да, змея, — уверенно подтвердил Алекс. — Длинная такая гадина, толстая, с двумя вечно-голодными головами… Разве нет?

— Это, странствующий кабальеро, как посмотреть. Если поверхностно, то, пожалуй, что и змея. Если же внимательно, то и нет…

— Заковыристыми загадками балуешься, уважаемый арауканец?

— Хочешь познать истинную суть Ахерона и Амфисбены? — вопросом на вопрос ответил старик. — Вижу, что хочешь… Ладно, так тому и быть. Всё покажу и расскажу. Времени у нас нынче много. Нужного вам ветра долго не будет. Целых десять Маленьких Солнц… Впрочем, пожалуй, начнём прямо сейчас. К чему, спрашивается, медлить? Взгляни-ка, командор, на Синие воды!

Алекс посмотрел в указанном направлении. С запада по Магелланову проливу, в тридцати-сорока метрах от берега, неуклонно приближаясь, двигалась маленькая эскадра туземных пирог. Вернее, две длинные и крепкие пироги, заполненные рослыми воинами, уверенно настигали хлипкий чёлн, в котором находились три древние старушки, орудовавшие из последних сил короткими чёрными вёслами.

— Это туземцы из племени чайхи, — невозмутимо сообщил Борх. — Гонятся за своими старухами.

— Зачем — гонятся за старухами?

— Чтобы их съесть, конечно же. Сейчас зима, голод лютует, пришло время никчемных старух…

— Съесть собственных прародительниц? Матерей, бабушек, прабабушек? — опешил Алекс.

— Ну, да. Именно так и не иначе. Всё просто, благородный и наивный Кабрал… Чайхи — идеальное порождение тёмного Зла. Скотоводством и земледелием они не занимаются. Их любимая охотничья добыча — речные и озёрные выдры, из шкур которых они шьют свои уродливые и бесформенные зимние одежды. А летом, весной и осенью все чайхи ходят, вовсе, без одежд. Даже, бесстыдники такие, не носят набедренных повязок. Они — с самого рождения — никогда не моются, чтобы, мол, случайно не спугнуть капризную удачу… Во время голода у чайхи принято кушать старых женщин. Умерщвляют этих несчастных, держа их лица над дымными кострами, в которых тлеют сырые ольховые дрова. Причём, своих собак, то есть, приручённых степных волков, чайхи съедают только тогда, когда заканчиваются старухи… Почему установлена такая странная и извращённая очерёдность? И это просто. Собаки, ведь, исправно ловят речных выдр и лесных крыс, а старухи — нет.… А ты, глупый и добросердечный командор, считал, что имя страшному чудищу — Ахерон…

Понимая, что им уже не уйти от настырных преследователей по воде, пожилые индианки направили свой утлый чёлн к берегу. Но и это им не помогло. На песчаной косе, примерно в ста двадцати метрах от костра Борха, погоня окончательно настигла усталых беглянок. Двенадцать крепких и рослых воинов плотно окружили несчастных старух и, возбуждённо потрясая короткими копьями, радостно заплясали вокруг них.

«Вот, и всё. Игра сыграна», — криво усмехнулся про себя Алекс. — «Сейчас прольётся невинная кровь, а я… Я даже пальцем не шевельну… Почему? По кочану. По целому комплексу объективных и субъективных причин. Уважительных таких, прочных и железобетонных… Главным образом из-за того, что всё это — лишь — дурацкий сон, тёмный морок, галлюцинация, не несущая никакой смысловой нагрузки. Или же это я так неуклюже и подло прикрываю собственную трусость?».

Неожиданно кровожадные чайхи прекратили свой уродливый танец и, воткнув копья в прибрежный светло-жёлтый песок, склонились в вежливых полупоклонах перед стройной пожилой индианкой, которая была на голову выше двух других.

— Нечасто такое происходит, нечасто…, — удивлённо покачал седой головой Борх. — Вернее, совсем редко. Один раз в семьдесят-девяносто Больших Солнц… А Эйри — молодец! Никогда не думал, что она такая отважная и благородная…

— Кто такая — Эйри? И что же, собственно, происходит — один раз в семьдесят-девяносто лет?

— «Эйри» — так зовут высокую старуху. Какой же она была красавицей в молодости! Стройная, как тростинка камышовая, шея длинная, грудь высокая и упругая… Даже я частенько засматривался. Но она — чистокровная чайхи, следовательно, тёмное порождение ненасытного Зла. Ладно, дело прошлое… Эйри добровольно, без многочасовых пыток, согласилась прыгнуть в «кипящий глаз». То есть, в бездонный земной провал, откуда выливается — в наш Мир — «жидкий огонь»… Понимаешь меня?

— Нет, не понимаю, — честно признался Алекс. — Какая разница — умереть от меткого удара копьём под сердце, или же прыгнуть в жерло действующего вулкана?

— Большая разница, недогадливый сеньор командор. Я бы сказал — огромная… Во-первых, добровольный прыжок в «кипящий глаз» — это подарок всесильным и могущественным Богам. Они после этого, непременно, будут добры ко всему племени. Во-вторых, престарелых подруг Эйри отпустят на все четыре стороны. В-третьих, теперь к её мужу — старику Нору — все чайхи будут относиться с почтением и, более того, обеспечат ему сытую старость. Только, вот, её бессмертная Душа.… Ведь, и у вас, бледнолицых, тем, кто ушёл из жизни по собственной воле, то есть, раньше отведённого Небесами срока, полагается Ад? Чайхи тоже истово верят во что-то похожее. Искренне и крепко верят… Так что, для такого отчаянного и благородного поступка необходимо недюжинное мужество. Эйри — отважная женщина!

Две низкорослые старухи торопливо, не оглядываясь, бодро засеменили прочь от берега Магелланова пролива. А Эйри, гордо вскинув голову, величественно зашагала — в сопровождении двенадцати воинов — к туземным пирогам.

— Что же дальше? — спросил Алекс.

— Завтра в полдень, командор, мы с тобой встретимся на этом же месте. Встретимся и пойдём к высоким горам с «кипящими глазами». К тем, которые ты, наивный глупец, посчитал Ахероном… Путь предстоит долгий и трудный, прихвати с собой побольше еды, оружие, тёплые вещи и одеяла. Подзорную трубу не забудь. А послезавтра, на раннем алом рассвете, ты, неразумный мальчишка, поймёшь, что же такое — на самом деле — Амфисбена…

Команда «Святой Анны» встретила известие об отбытии командора экспедиции — на несколько суток, в неизвестном направлении и в подозрительной компании — на удивление спокойно. Только штурман Альварес не преминул немного поворчать:

— Всё-то вам неймётся, уважаемый дон Алехандро. Снова жарких приключений ищите на свою благородную задницу. Простите, конечно, но не кончится это добром, ей-ей. Помяните моё слово…

— Ладно тебе, старый перец, — незлобиво усмехнулся Алекс. — Ждите меня здесь десять суток. А если не вернусь, то снимайтесь с якорей и плывите дальше. То бишь, до самых Японских островов. Командором — в этом скорбном случае — станет дон Сантьяго Карлуш, капитан «Святого Сальватора»…

В назначенное время Алекс — с пухлым и тяжелым вещмешком за плечами — отправился к назначенному месту встречи. Отойдя метров на сорок-пятьдесят от корабельной шлюпки, он обернулся и, прощально махнув рукой подчинённым, негромко пробормотал:

— Если не вернусь, то, наверняка, на свет Божий родится очередная красивая легенда. Например, о том, как любопытный и легкомысленный командор Кабрал отправился в гости к коварному Ахерону, а тот, морда наглая, безжалостно сожрал наивного и доверчивого дона Алехандро, благородно поделившись нежданной добычей с вечно-голодной Амфисбеной…

Яркий и уютный костерок горел-трепетал на прежнем месте. Кроме Борха и Айники — метрах в двадцати-тридцати от костра — лениво обгладывали с прибрежных камней мох и лишайники четыре ушастых мула.

После короткого обмена дежурными приветствиями пожилой арауканец одобрительно усмехнулся:

— Смотрю, Кабрал, ты прислушался к моему совету. От души набрал припасов, впрок.

— Только прогорклая говяжья солонина и ржаные сухари, пропитанные оливковым маслом. Корабельный ассортимент, извини, не богат…

— У нас тоже нет ничего особенного, — мягко улыбнувшись, сообщила на арауканском языке слепая Айника. — Вяленое мясо вигони^[7], картофель, сушёные бобы и перепелиные яйца.

«Какой же у неё необычный голос!», — удивился про себя Алекс. — «Мелодичный и певучий. Нежный и звучный. Никогда не слышал такого…».

Один из мулов — самый высокий в холке и более тёмный по окрасу — был густо увешан крохотными колокольчиками-бубенчиками.

— Колокольчики — для дочери, — пояснил Борх, заметив любопытный взгляд Алекса. — Она будет править своим мулом, ориентируясь на их тоненький звон. Я еду первым — на муле с колокольчиками. За мной следует Айника. Потом мул с поклажей. Ты, дон Алехандро, замыкаешь походную колонну… Направимся на юго-восток. Обойдём — по седловине горного перевала — «кипящие глаза» стороной. Так надо, командор. Долго объяснять. Завтра на рассвете ты всё поймёшь сам…

Через шесть часов караван путников свернул в узкую горную долину, склоны которой были покрыты низенькими кустиками южно-американского дурмана. Возле большого красно-белого валуна старый индеец остановил передового мула и невозмутимо объявил:

— Пожалуй, сделаем привал. Длинный и серьёзный. Пообедаем, покурим, поболтаем.

— Может, поищем другое местечко? — подъезжая к приметному камню и брезгливо морща нос, предложил Алекс. — Аромат здесь… э-э-э, необычайно-противный…

— Ты же змеями, кажется, интересовался?

— Верно, интересовался.

— Поэтому мы и остановились в Змеином ущелье. Где растёт дурман, там всегда ползает много змей. Всяких и разных. Больших и маленьких. Ядовитых и безвредных. Смертельно-опасных и полезных…

Змей, действительно, вокруг было с избытком. Чёрные, серебристые и тёмно-коричневые узорчатые тела мелькали и тут, и там.

Видя, что его бледнолицый компаньон посматривает по сторонам с ярко-выраженной опаской, Борх мимолётно улыбнулся — характерной улыбкой итальянской тряпичной куклы Пьеро. Вытащив из объёмной седельной сумки аккуратный бронзовый топорик, он подошёл к красно-белому камню и, примерившись, несколько раз сильно ударил по нему обухом. Низкий и очень тревожный звук вязко и медленно поплыл над горной долиной, незримо дробясь на отдельные, непривычно-длинные октавы…

— Сейчас все змеи попрячутся по тайным норам, — уверенно пообещал старик. — Они очень боятся этого звука. Все. Кроме амфисбен.

— Ты хочешь сказать, что…

— Вот, именно. Очень скоро, командор, ты встретишься с желанной амфисбеной… Как же это объяснить, чтобы ты понял? С той амфисбеной, которая пишется с маленькой буквы. С жалким подобием и призрачной тенью Амфисбены настоящей.

Они сноровисто и умело разожгли дельный костёр. Борх и Алекс занялись приготовлением скромного походного обеда. На первое предполагался наваристый бобовый суп, заправленный картофелем и говяжьей солониной. А на второе — яичница из перепелиных яиц с мелко-нарезанными кусочками окорока вигони.

Айника же, опираясь на палку-посох, ушла вверх по склону горной долины. Алекс непроизвольно залюбовался её стройной фигуркой.

— Решила собрать немного плодов дурмана, — пояснил старик. — Его тёмно-фиолетовые ягоды, предварительно высушенные и тщательно растёртые в порошок, можно иногда добавлять в табак. Выкуришь такую трубочку поздним вечером, а потом всю ночь напролёт — если, конечно, повезёт — тебе снятся очень интересные и увлекательные сны. Яркие такие, красочные, запоминающиеся. Сны о других — незнакомых и призрачных — Мирах…

Трапеза уже приближалась к завершению, когда за приметным красно-белым камнем раздалось громкое и размеренное шипенье — крайне неприятное для слуха.

— Вот, и долгожданная амфисбена пожаловала к нам в гости, — торопливо поднимаясь на ноги, невозмутимо объявил Борх. — Пойдём, посмотрим. Захвати с собой, сеньор командор, большой кусок жирной солонины. А свою шпагу отдай Айнике, она позаботится о нашей безопасности…

Змея откровенно впечатляла — длиной метра четыре с половиной, толстая, как три причальных, вместе сложенных каната, кожа кремово-бежевая, густо-покрытая иссиня-черными узорами. Только, вот, прямоугольная голова, украшенная жёлто-янтарными глазищами, была одна. Хвост же заканчивался странным увесистым наростом, слегка напоминавшим гигантскую сосновую шишку.

Массивная голова гадины угрожающе приподнялась над землёй на добрые полметра. Глаза-фары мерцали недобро и откровенно голодно. Злое и раздражённое шипенье не прекращалось ни на секунду.

— Не подходи к ней близко, — добросердечно посоветовал Борх. — Просто брось кусок жирной солонины на землю, отойди в сторону и наблюдай.

После того, как змея, жадно давясь, проворно заглотила предложенное угощенье, Алекс спросил:

— Где же вторая голова, уважаемый Борх? Как же так? Древние легенды всё наврали?

— Подожди немного, торопыга, — туземец в очередной раз изобразил грустную улыбку итальянской куклы Пьеро. — Всему, как известно, своё время.

Круглые глаза амфисбены неожиданно потухли и через десять-двенадцать секунд медленно закрылись. Змеиная голова, мелко-мелко подрагивая, сморщилась и…превратилась (трансформировалась?), в некое подобие гигантской сосновой шишки, усеянной разноразмерными чешуйками. Тут же, словно бы по чьей-то неслышимой для человеческого уха команде, ожила «сосновая шишка», расположенная на хвосте холоднокровного существа…

И минуты не прошло, а на Алекса уже пристально и плотоядно смотрели-пялились голодные жёлто-янтарные глаза-фары «новой» головы.

— И так может продолжаться долго, до полной и нескончаемой бесконечности. То есть, до безвременной смерти от хронического и пошлого обжорства… Как только одна из змеиных голов насыщается и крепко засыпает, так тут же, без промедления, просыпается другая, бесконечно-голодная и жадная голова, — равнодушным и сонным голосом прокомментировал Борх. — Плохо это, командор Кабрал. И, в первую очередь, для самих амфисбен. И ста Больших Солнц не пройдёт, как они навсегда исчезнут из нашего Мира. То бишь, вымрут, растворившись в туманной и загадочной Неизвестности. Только страшные сказки, предания и легенды — про них — останутся…

Змея же, вовсе, не была расположена к выслушиванию заумных философских сентенций пожилого индейца. Её длинное тело, угрожающе сворачиваясь в широкие кольца, напряглось, явно готовясь к атакующему прыжку. Мерзкая пасть твари широко раскрылась, демонстрируя окружающим острые и длинные зубы.

Алекс непроизвольно отшатнулся в сторону, собираясь беззастенчиво задать стрекоча.

— Айника, — негромко позвал Борх. — Пора.

Девушка появилась из-за противоположного выступа красно-белой скалы уже через десятые доли секунды. Изящный, быстрый, еле подвластный человеческому глазу пируэт. Второй. Резкий взмах шпагой — только испуганные солнечные зайчики заполошно поскакали в разные стороны…

Две половинки разрубленной амфисбены, подёргавшись с минуту в предсмертной агонии, безвольно замерли.

— Почему же они лежат неподвижно? — непонимающе вскинул брови вверх Алекс. — Почему — не срастаются?

— Жадность непременно приводит к смерти. Всегда, — очень тихо проговорила Айника. — Жадность — смерть. Смерть — жадность. Это, в сущности, одно и то же… Как же разрубленная Жадность может срастись? Сращиваться, значит, отдавать. Жадность же может только забирать и отнимать…

— А настоящая Амфисбена? Если её разрубить?

— Настоящая — срастётся. Всегда и непременно. На сколько частей её не разорви.

— Стоит ли тратить драгоценное время на пустые разговоры? — недовольно поморщился Борх. — Пора в дорогу. А она, как известно, не любит пустословия…

Уже на шикарном нежно-малиновом закате, вволю попетляв по скалистым плоскогорьям, узким долинам и горным перевалам, они подошли к входу в пещеру.

— Освобождаем мулов от упряжи, — распорядился Борх. — Дочка, принеси им из пещеры сена, — объяснил для Алекса: — Пусть немного погуляют и порезвятся на свободе. Агуаров^[8] здесь нет. А от пещеры, где хранятся запасы вкусного сена, мулы далеко не отойдут. Умные…

Пещера оказалась бесконечно-длинной. Первые двести-триста метров путники продвигались в пугающей темноте, только слегка разбавленной крохотным бледно-жёлтым огоньком горящей свечи, зажатой в узкой ладони Айники. Потом, постепенно, подземное пространство начало заполняться загадочным призрачно-розовым светом, который — по мере продвижения вперёд — превращался в нежно-алый. Температура окружающего воздуха неуклонно повышалась, горячий пот застилал глаза, нестерпимо хотелось сбросить с себя все одежды.

Алый свет, как оказалось, лился из длинной, очень узкой щели в пещерной стене.

«Наверное, это прощальные отсветы заходящего солнца», — мысленно решил Алекс, но тут же сам и отверг эту версию: — «Нет, этого не может быть. Ведь, запад находится в противоположной стороне…».

— Закляни-ка, командор Кабрал, в это отверстие, — посоветовал Борх.

Он, осторожно приблизившись к стене, заглянул.

До кратера действующего вулкана было метров триста пятьдесят, не больше.

«Что же, теперь многое становится понятным», — внутренне усмехнулся Алекс. — «В том числе, и почему здесь так нестерпимо жарко. Можно даже — с большой степенью уверенности — предположить, что за спектакль нам предстоит наблюдать завтра, на нежном рассвете. А также — почему мы зашли к действующему вулкану именно с юга…».

Геометрически жерло вулкана являлось овалом с неровными краями, наклонёнными — по отношению к горизонтальной плоскости — с юга на север. То есть, раскалённая булькающая лава — время от времени — переливалась именно через северный край жерла, а южные склоны кратера оставались полностью безопасными для передвижения по ним.

— Ложимся спать! — велел пожилой туземец. — Только отойдём по пещере на юго-запад. Чтобы не было так жарко…

Ночью Алекс спал — на мягком, хорошо-просушенном сене — крепко и спокойно. Снилась ему Айника. Только совсем не слепая, да и звериных шкур на ней не было и в помине. Огромные, чуть задумчивые тёмно-зелёные глаза, длинное бальное платье с открытым декольте, томные и чарующие звуки старинного вальса…

Утром, примерно за полчаса до рассвета, его разбудил Борх. Показал, подсвечивая факелом, где можно умыться чистой родниковой водой, накормил куском вяленой вигони на морском сухаре, после чего, став очень серьёзным, спросил:

— Пойдём смотреть на Амфисбену? На ту, которая — настоящая? Не раздумал за ночь?

Алекс, чувствуя рядом горячее дыханье Айники, приник глазами к узкой щели в пещерной стене.

Первые, ещё робкие и холодные лучи утреннего солнышка осветили южный склон безымянного вулкана. Болезненно-тощие спирали молочно-белого тумана загадочно клубились в многочисленных долинах и лощинах. Идеальную горную тишину нарушало только чуть слышное бульканье раскалённой вулканической лавы в котле кратера. То есть, в «кипящем глазе», выражаясь по-патагонски.

— Идут, — едва слышно прошептала Айника, и Алекс почувствовал, как учащённо забилось его сердце, а к горлу — неожиданно — подкатил колючий ледяной комок.

По пологому южному склону вулкана медленно и торжественно поднимались — испуганной молчаливой толпой — чайхи. Человек шестьдесят-семьдесят. Мужчины, женщины, дети, старики.

Впереди толпы, демонстрируя всему окружавшему её Миру бесконечно-гордую осанку, шла Эйри. Та самая высокая и костистая старуха, ослепительная красавица — в далёкой и беспечной молодости, ушедшей навсегда…

Не доходя до края кратера порядка ста пятидесяти метров, туземцы нерешительно остановились и, бестолково погалдев три-четыре минуты, замолчали, после чего дружно бухнулись на колени, раболепно воздев к небу сложенные вместе ладони. Эйри, низко поклонившись соплеменникам, развернулась и — короткими шажками — двинулась дальше…

Ощущалось, что каждые два-три пройденных метра давались ей ценой неимоверных усилий. Пожилая женщина постоянно пригибалась к земле и отворачивалась, старательно прикрывая лицо полой длинного плаща… Но, вот, когда до жерла вулкана оставалось пройти семь-восемь метров, её длинные седые волосы вспыхнули — словно отростки сухого белого мха, превращая индианку — за считанные секунды — в ярко-горевший факел.

Эйри, тем не менее, дошагала до заветной кромки кратера. Воздев вверх руки, объятые оранжево-малиновым пламенем, она что-то громко и протяжно прокричала в бездонное утреннее небо — без малейших следов горести, боли и обиды в голосе.

«Очень странно…», — заторможено подумал Алекс. — «Дон Франсиско уверял, что здесь мне будут подвластны все языки и наречия нашей древней планеты. Но эти слова — мне абсолютно непонятны и незнакомы…».

Раздался последний — величественный и гордый вскрик. Тело Эйри, со всех сторон охваченное пламенем, навсегда скрылось в кипящей огненной бездне…

После этого — на протяжении пятнадцати-двадцати минут — ровным счётом ничего не происходило: коленопреклонённые туземцы всё также истово молились своим жестокосердным Богам, вулкан всё также булькал — спокойно, размеренно и ненавязчиво…

— Что дальше? — спросил Алекс. — Мы чего-то ждём?

— Ждём, — невозмутимо подтвердила Айника. — Амфисбену.

Вскоре чайхи — мужчины, женщины, дети и пожилые индивидуумы — неловко пятясь задом и безостановочно кланяясь, дружно и слаженно двинулись вниз по склону. Все, кроме одного.

Низенький и тщедушный старикан, одетый в короткий плащ, пошитый, судя по характерному блеску, из шкур озёрных выдр, так и остался стоять на коленях, опустив седовласую голову к земле.

— Это Нор, муж Эйри, переселившейся на Небеса, — равнодушно сообщил Борх. — А, ведь, и я мог сейчас оказаться на его месте. Если бы не избыточная гордыня и глупые предрассудки… Ага, вот, и наша Эйри! Посмотри на небо, командор… Видишь, маленькое светлое пятнышко зависло — прямо над «кипящим глазом»?

— Вижу.

— Это её Душа. Ждёт Душу своего возлюбленного…

Алекс — через окуляры мощной подзорной трубы — прекрасно видел, как старый чайхи, смахнув с морщинистых щёк крупные слезинки, неторопливо извлёк из кожаных ножен, закреплённых на узком поясе, длинный и тусклый клинок.

Короткий взмах, и худое тело Нора безвольно распласталось на чёрных камнях горного склона. Ручейки алой крови, частично впитываемые жадной почвой, весело и беззаботно заструились вниз по склону, навстречу… Навстречу — с чем? С кем? Кто знает…

А ещё через секунду-другую Алекс увидел, как из тела мертвеца (может, просто показалось, привиделось?), вверх взметнулась смутная, едва различимая светло-зелёная полоска…

Он медленно перевёл взгляд в небо (на Небо?). Два бесконечно-светлых, неясных и призрачных пятнышка неуклонно сближались… Вспышка! Яркая и короткая, как жизнь истинных героев…

— Вот, она — Амфисбена, — зачарованно прошептала Айника. — Любовь между мужчиной и женщиной, двухголовая змея… Одна голова мужская, другая женская. Разрубай Амфисбену на мелкие части — сколько хочешь. А она всё равно срастётся, назло всяким уродам, ханжам, лицемерам и подлецам. Если, конечно, эта любовь — настоящая…

Заночевали они возле уже знакомого красно-белого валуна. Молча, поужинали, любуясь на философски-задумчивый, беззащитно-малиновый закат. А потом легли спать.

— Просыпайся, командор! — разбудил его звонкий девичий голос, говоривший на безупречном испанском языке. — Срочно доставай Зеркала Борхеса! Смерть ходит рядом…

Примечания

4

Ахерон — мифическое чудище, воплощение Ада. По одной из версий — наказанный титан. В древности существовало поверье, что Ахерона можно встретить недалеко (относительно) от Южного полюса.

5

Амфисбена — мифическая двухголовая змея, вторая голова которой располагается на месте хвоста.

6

Патагонцы, арауканы, техуэльче, чайхи — народности, населяющие берега Магелланова пролива.

7

Вигонь — второе название южноамериканской альпаки.

8

Агуар — южноамериканский степной волк.