Похищение Европы

Андрей Бинев

«Я всегда любил московское метро, с юности, даже с раннего детства. „Мне в моем метро никогда не тесно, потому что с детства, оно как песня, где вместо припева, вместо припева: стойте справа, проходите слева…“ Попробуйте произнести это самое „с раннего детства“ скороговоркой. Что получится? Таким оно и было! Счастье-то какое! Ведь естественно же! Каким же еще должно быть детство! Я другого и не знал. Папа покойный – военный, скромный, до высоких чинов не дослужился, мама, тоже давно уже покойница, – учительница младших классов. И детство соответствующее. Булат Шалвович ухватил за самое то – за детство. Никогда не тесно, стой справа, шагай слева…»

Заговор приговоренных

С подробностей о нынешней жизни Леонида Михайловича Казимирова я и начал свои изыскания. Ничего удивительного или хотя бы необычного для людей его категории не обнаружил. Мы уж тут всякое слышали. Времена такие…

Но все же я составил на него подробное досье. Для этого сходил в ближайший магазин канцтоваров, у той же Новослободской, купил там импортную пластиковую папку, скоросшиватель (слово-то какое ёмкое, прямо с политическим подтекстом!), стопку мелованной бумаги, клей, ножницы, а также набор разноцветных шариковых ручек и фломастеров.

На моей старой службе без секретного делопроизводства никогда ничего не предпринималось. Сначала надо взять папку (тогда они были серыми, скучными, грубого картона), вывести в правом верхнем углу «секретно» или «совершенно секретно», или даже «секретно, особой важности», потом вшить какое-нибудь постановление о заведении делопроизводства и дальше напихивать туда нужные и не очень нужные бумаги. Это для памяти, для отчета, для оправдания и для прочей чепухи. Но главное все же для правильного и точного планирования.

Тут дело обстояло проще — «оправдывать» эта наша новая папочка не могла (даже напротив!), отчитываться было не перед кем. А вот правильное и точное планирование со всеми подробностями и особенностями предстоящей операции необходимо.

Во-первых, в деле я был, вроде бы, один, а тут с папкой нас сразу становилось как бы двое. Она ведь мой единственный помощник теперь. Хотя нет! Но это я уже потом понял, когда все началось.

Во-вторых, память моя уже, можно сказать, стариковская. На нее полагаться никак нельзя.

В-третьих, собранные материалы дают возможность обозреть всё дело целиком. А это иной раз очень важно. То, что вы сейчас читаете, и есть, по сути, основное содержание той папки. Там, правда, все суше изложено. Профессиональнее.

Словом, контора пишет.

Первый лист:

Леонид Михайлович Казимиров. 19 июня 1962 г. р. Родился в городе Ленинграде, ныне Санкт-Петербург. Образование — высшее, экономическое. Национальность — русский, социальное происхождение — из семьи совслужащих, официально — женат, детей не имеет. Проживает: город Москва, Садово-Черногрязская, и так далее… Место работы: «Фрай-банк», должность — первый вице-президент. Доктор политологических наук. Дальше жирный вопрос и решительная пометка — «лажа».

Имеется охрана — два водителя и телохранитель. Постоянное сопровождение.

Автомобили: «БМВ», 7-й серии, черный, с затемненными стеклами. «Мерседес Бенц — Гелендваген», черный катафалк, салон не просматривается. «Феррари-Дино», красный, спортивный. Первые два стоят в гараже банка, третий в подземном гараже дома, на первом уровне. Вход в гараж с улицы и со двора. Место — 29-е, бокс.

Виллы: Барвиха, Одинцовский район, Московская область, на берегу реки Самынки. Дом четырехэтажный, кирпичный, с двухуровневым подвалом, имеется лифт. Спуск к реке со своим причалом из мрамора и малахита, а также с ангаром для двух катеров и яхты. Одно место гостевое. Во дворе бассейн круглой формы с тентом, в доме еще один — крытый, подогреваемый, прямоугольный, на крыше солярий и летний бар. Летний корт, мини-гольф. Еще имеется спортивный зал с тренажерами и бильярдная с тремя столами. Крытый зимний сад с чайным домиком и искусственным прудом. В подвальном помещении дома — частное казино с одним карточным столом, рулеткой и барной стойкой с напитками. Там же небольшая круглая сцена с шестами для танцовщиц и креслами для гостей. Тут же две парилки (русская и финская) и комната для интимного отдыха. Во дворе, рядом с гаражным комплексом на восемь автомобилей и ремонтной зоной, двадцати пяти метровый тир с электронным проектором и звуковым сигналом для мишеней. Своя бойлерная и щитовая. Подстриженные в английском стиле газоны, небольшой фонтан и беседка с видом на реку. Полив газонов автоматический, в зависимости от влажности и температуры воздуха. Площадка с основательным мангалом и гостевым столом под черепичной крышей. Расположение технических, садовых и спортивных объектов компактное, выполнено группой известных итальянских дизайнеров. Строится небольшая вертолетная площадка с ангаром. Проект США. Обслуживание постоянное. Однако во время длительного отсутствия хозяина персонал в целях экономии на зарплате распускается. Включается специальная элеткронная система защиты, имеющая прямой вывод на местный отдел полиции. Постоянное сканирование территории через спутник.

Сосед слева — вице-премьер правительства, дом аналогичный, сооружала та же дизайнерская и строительная группа. Бывает с семьей в гостях у Казимирова. Имеет кабинет в его же банке. Постоянная охрана.

Сосед справа — губернатор, владелец металлургических предприятий и крупного пакета акций в газовой отрасли, здесь бывает крайне редко. Живет, в основном, в Лондоне и в Эдинбурге. Дом под постоянной охраной. В гостях у Казимирова бывал дважды.

Ницца, Франция, в старом городе, рядом с собором Св. Репараты. Двухэтажный особняк девятнадцатого века. Имеется небольшой открытый бассейн и теннисный корт, общий с соседями-актерами. Охраны нет. Электронная система сигнализации.

Австрия, Альпы, горный дом, адрес не известен.

Водный транспорт: Яхта «Бавария», серии «Визион», стоит в порту Ниццы. Белая, моторная, высокоскоростная. Яхта «Зайчик», речная, прогулочная, польского производства, стоит в ангаре в Барвихе. Скоростной катера, класс не изветен. Стоит в ангаре в Барвихе.

Эти сведения плюс фотографии Казимирова я собрал за четыре дня. Спросите, откуда? Не скажу! Потому что если уж отвечать за предстоящее, то только мне персонально. А источники информации я обычно сразу забываю. К этому меня приучила старая служба. Предателей или доброжелателей вокруг хоть отбавляй. Кто-то из них на меня работает, а кто-то и против. Бывает, что это одни и те же люди.

Я позвонил одному своему старому доброму коллеге, пенсионеру уже, человеку надежному и честному, и попросил у него автомобиль недельки на две — на три. У него их два. Один, которым никто не пользовался с тех пор, как этот мой знакомец провалил свой малый бизнес, так и пылился во дворе его скромной подмосковной дачки. А мне именно такой и был нужен. Неприметный полугрузовой «Пежо-каблучок», французский. Два передних места для водителя и пассажира и закрытый фургон. И цвет, к тому же, неброский, серо-серебристый. Я в тот же день свинтил номера с другого «пежо», точного такого же, на стоянке перед сервис-центром и сразу привинтил их к этому автомобильчику. В центр я заехал на этой машине, поставил ее багажником к капоту той другой, втихую свинтил номера и тут же уехал. Охрана даже не охнула. И «гиббоны» на дороге не охнут — приметы машины те же, а на VIN двигателя, так же как и на номера, под чарующим воздействием двух-трех хрустящих бумажек и смотреть не станут.

Потом на этой машине я три дня пас Казимирова — стоял неподалеку от банка, но подальше от его камер наружного наблюдения, и прокатился за казимировским «бумером», а на следующий день за его черным гробом-«мерином». Утром я аккуратненько провожал его на службу. Разглядел первого водилу, судя по всему, старого матерого пса из «семерки», и охранника — туповатого бычка с накаченными мышцами и рассеянным взглядом, похож на провинциала. Бычок мне понравился, олух, а вот водила не очень. Шныряет глазами туда-сюда, причем делает это неосознанно, по привычке. Это плохо! Пришлось ограничить наблюдение за этой машиной двумя днями. А то приметит. Непременно приметит. Он рулит «бумером» мастерски, уверенно, с огоньком. За ним на «пыжике» угнаться трудно.

«Мерина» водит серенького вида мужичок, лет за сорок. Наверное, из ГОНа — гаража особого назначения, из правительственного. Не лихач, но «давит» на трассе умело, то есть спокойно хамит, расчищая себе дорогу уверенным шоферским опытом. Этот, похоже, возил когда-то больших советских шишек. Службу знает.

Вот, собственно, и весь улов. Скажете, мало? А я скажу — больше, чем следует! Из этого совершенно ясно — встретиться с глазу на глаз с Лёнчиком Казимировым так просто не удастся. Нужен оригинальный ход.

Второй документ — план квартиры Лёнчика. Большая, дорогущая, представительная.

Третий документ — план виллы в Барвихе. Это просто дворцовый пейзаж какой-то. Английский лорд сдохнет от зависти.

Квартиру я «задокументировал» на всякий случай после наблюдения с крыши противоположного высотного дома, а виллу — из интернета со спутниковой карты. Это вряд ли понадобится, но для досье сойдут все документы. Чем их больше, тем фантазия работает активнее, горячее. Это я по опыту знаю.

Никто с этим типом под одной крышей, похоже, постоянно не живет. Во всяком случае, домой он приходит один, включает свет и жрет на кухне. Запивает жрачку водкой. Думаю, чистенькой, не дешевой. Значит, и официальной жены рядом нет. Во всяком случае, не видно ее. Появилась на день какая-то блондинка, но утром исчезла. Вела, правда, себя по-хозяйски. Знала, где, что лежит. Гламурная такая. Кажется, к тому же, немного надменная. Думаю, дура.

Точка наблюдения у меня образовалась чудненькая. Сразу над технической камерой лифта. Там слуховое окошко имеется, выходит прямиком на окна Казимирова. А морской бинокль приближает все даже до ненужной четкости. Я вижу зубы, лениво жующие мясо. Отвратительное зрелище! И водку он пьет жадно. Алкоголик. Это — точно! Скрывает. Даже глаза закатывает от наслаждения, когда опрокидывает в себя рюмку. Одной не ограничивается. Эдак штук пять за вечер, потом перебирается в спальню и падает замертво. Окна выходят на одну сторону, поэтому всю его вечернюю жизнь можно наблюдать, как говорится, одним кадром. Блондинка та, когда он вдруг отрубился, подушкой его лупила по башке. Бесполезно. Потом погасила свет и сама задрыхла.

На кой черт он обчистил две семьи почти до нитки? Чтобы вот так бездарно гнить по вечерам в холодной гигантской квартире? Идиот! Сволочь! Ничего себе оракул! Богат, как Крез, а всё ему мало!

Это я себя специально распаляю. Тоже опыт подсказывает — чем злее буду, тем ближе к успеху. Справедливая злость придает самоуважение, особенно, когда больше тебя уважать некому.

Теперь, как он выглядит — толстый, даже жирный, очень крупный, белокожий, с мелкими серенькими глазками, с пухлыми алыми губками, лобик небольшой, без морщинок, нос курносый, аккуратненький, волосики светло-русые, реденькие, но без залысин. Иной раз надевает очки, в золотой оправе.

Что еще я о нем знаю? Больше ничего! Но план, тем не менее, созрел как раз на чердаке, когда я в конце четвертого дня наблюдал за Лёнчиком.

Я знал уже, что делать. Так и сказал Эдит.

— Я знаю, что делать. Тебе и Геродоту придется мне помочь.

— Уже!

— Что уже?

— Уже готовы!

— Ты была примерной пионеркой?

— Кошмарной. Однажды прямо на праздничной линейке я на спор сняла с себя юбку и белую рубашку. Галстук оставила. Меня на две недели исключили из этой террористической детской шайки.

— Боюсь, этот опыт тебе пригодится.

— Какой? Пионерский?

— Он самый. Особенно связанный с раздеванием на линейке. Только галстук можешь не надевать. Колготки обязательны. Это возбуждает. Меня.

— Я не поняла, но, надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Знаю.

— Что?

— Мы его похитим. Иначе все бесполезно. Под охраной и при власти он с нами говорить не станет. Ты с этим согласна?

— А куда мне деваться?

— Некуда.

— Ты точно знаешь, что делаешь? — повторив вопрос, она строго заглянула мне в глаза.

— До определенного момента — да. А дальше, как получится. Ведь что главное в бою?

— Что?

— Ввязаться в драку.

На том и порешили.

В досье появился следующий документ: «план похищения Ленчика Казимирова». Надо было еще придумать, где его прятать, этого Ленчика.

С этим делом помогли Рубинчики. У них еще осталась старенькая дачка по Ярославке, не доезжая пятнадцати километров до Пушкина. Я осмотрел дом. Всё подходит: два этажа с тесными влажными комнатками на каждом и крепкий глубокий подвал. Окна пыльные, одна стена глухая. Поселок небольшой, весь в зарослях дикого колючего кустарника и в разросшихся древних яблонях. Рядом с дачей забытый богом и хозяевами чей-то гнилой домишко с затопленной территорией в шесть соток и обсыпающейся кровлей. Остальные дома далеко и разделены между собой густыми посадками. Между жалким домом Рубинчиков и дорогой на Москву с юга и юго-востока — огромное круглосуточно квакающее и жужжащее не то болото, не то цветущий пруд, а с северной стороны — поросший всякой колючей дрянью высокий холм, на который можно взобраться только стороны дома Рубинчиков и того, другого дома. То, что надо! Ори там, не ори — никто не услышит. Только голос сорвешь.

Я быстро выяснил, на всякий случай, чей тот соседский ветхий домик. Оказалось — рассорившейся еще лет восемнадцать назад семьи ученого-селекционера. Ученый вовремя умер, а его супруга не желает пускать сюда семью его младшей сестры, хотя своих наследников не имеет, и сама не ездит. Документы запутаны ею так же, как ржавая сетка-рабица, окружающая спорные шесть соток. Так что оттуда ожидать проблем не следует.

Рубинчики и покойный ныне селекционер приобрели эти два своих участка хитро — вроде бы по шесть соток, а склоны холма дают каждому еще по две сотки. Использовать их невозможно по естественным причинам — на них удержаться может только скалолаз-перворазрядник. Но приятно сознавать, что ты надул глупую администрацию — они все думают, что у тебя шесть соток, а ты знаешь, что — восемь. Одно это греет душу. Потом я узнал, что это была целиком идея Розы Карловны, сообразительной супруги Израиля Леопольдовича Рубинчика.

Я съездил еще раз на дачу, нашел в зарослях старую, но крепкую еще дубовую дверь и длиннющий шест. На ней, с помощью шеста, я совершил довольно опасное плаванье по квакающему болоту и остановился там, где шест уже не доставал до дна. Эту часть подготовки я до поры до времени решил сохранить в тайне.

Потом я на всякий случай съездил в спортивный магазин в Пушкино и купил там две двадцатикилограммовые чугунные гири и надувную польскую лодку с двумя короткими веслами. С трудом доволок все это до болота и надежно спрятал в кустах. На шумном хозяйственном рынке под Пушкино купил несколько мотков крепкой веревки и трехметровую цепь.

Еще я взял у моей Женьки цифровой диктофон со встроенным мощным микрофоном. Пригодится… Во время моей службы таких чудес еще не было. А тут вон какие удобства! Даже просто в руках подержать приятно. Или в кармане…

Я все время заводил себя, подогревая ненависть к Ленчику. Было не очень трудно. Пожалуй, самое легкое во всей этой истории.

Для усиления ресурса ненависти, которая и так переливала через край, я постарался выяснить, что означает название банка, где этот мерзкий тип состоял в должности первого вице-президента и был крупный акционером.

Оказалось, что такой банк раньше уже имел честь гадить. В ноябре 1906 года в Германии был учреждены так называемые «фрайбанки», продававшие беднякам несортовое мясо, которое лишь теоретически было пригодно для употребления в пищу. Скажем, говядина с личинками какой-нибудь заразы попадает на прилавок после глубокой заморозки, а свинина, пораженная туберкулезной палочкой, нагревается до высоких температур в закрытых сосудах, чтобы как-то обезопасить или хотя бы усыпить эту стойкую палочку. Цены на такое мясо устанавливались «фрайбанками» в каждом отдельном случае свои. Малоимущие покупатели, не соображая чем им грозит такой провиант, были довольны. До поры до времени, естественно.

Так вот группа товарищей, в которую входил и наш Ленчик, учредили банк с таким же названием. С намеком, так сказать, на схожие технологии в других, еще более запутанных областях экономической деятельности.

Ох, как это меня возбудило! Хорошо, что я нашел ту информацию. Я вам покажу «Фрай-банк»!

План похищения Лёнчика созрел у меня уже окончательно. Перед тем, как приступить к его осуществлению, я собрал дома у Боголюбовых совещание отчаянных заговорщиков.

— Мы не заговорщики! — надменно заявил Рубинчик в первую же напряженную минуту, — Мы сами приговоренные. Приговоренные к нищете! Нас обобрала власть в лице ее типичного частного представителя Казимирова.

— Не надо обобщений, — прервал я его строго. — Власть тут сбоку-припеку. Вы сами подставили свои шеи под его удавку.

— Я не подставлял! — возмутился Рубинчик. — Меня к нему за шиворот привели.

— Изя! Заткнись! — рявкнула неожиданно Роза Карловна, которую эти тяжелые воспоминания всегда повергали в состояние отчаяния.

Роза Карловна опустила седую аккуратную голову, высвеченную какой-то благородной краской в пикантную синеву, и плотно сжала узкие, красивой формы губы. Я подумал, что когда-то она была очень хороша, к тому же, сумела сохранить в себе ту первозданную женскую энергию, которая заставляет мужчин восхищенно трепетать в ее присутствии. Израиль Леопольдович когда-то получил ее всю целиком и греется теперь около нее, когда от него самого осталась лишь малая часть.

— Иван натворил дел, — неожиданно спокойно констатировала Паня. — Но Ивана уже нет с нами… Что ж мы теперь будем голову пеплом посыпать до скончания века?

— Это что за намеки! — пружинно привстал и покраснел Израиль Леопольдович и тут же грохнулся назад на стул.

— Нет никаких намеков, — решительно прервал я закипающую ссору. — Если дело так пойдет, я умываю свои чистые руки и гашу буйный огонь в сердце.

Эдит усмехнулась и шепнула, словно сама себе:

— Чистые руки и горячее сердце — ископаемый артефакт тоталитарного прошлого. Теперь главное — холодная голова.

— Вот-вот! — подхватил Рубинчик. — Я это и имел в виду, когда сказал, что нас обобрала власть. Холодная голова, ледяной разум! Приметы настоящего! А где милосердие? Где уважение? Где признание заслуг… и тому подобное?

Эдит опять криво усмехнулась.

— Что это вы себе позволяете! — на этот раз вспыхнула Роза Карловна. — Вы почему так неуважительно ухмыляетесь?

— Я же тебе говорю, Розочка, это всё намеки! — на этот раз Израиль Леопольдович все же сумел подняться и гордо вскинуть вверх свой крючковатый нос.

Я посмотрел на него внимательно — невысокий, худой старик, с костистым лицом и тонкими, как у цыпленка, руками и ногами. Хотя не знаю, можно ли так говорить? У цыпленка все же крылышки какие-никакие имеются…

— Всё! Хватит! — я хлопнул ладонью по столу.

Все, включая унылого Геродота, вздрогнули. Одна только Роза Карловна строго свела брови.

— Командовать парадом буду я!…как говорится у классиков провальных авантюр.

После этих слов я стремительно обошел стол. Меня уже потряхивало, как это обычно бывало перед началом операций. Остановиться я был не в состоянии, дело трепетало в руках будто птенец… цыпленок с худыми крылышками. Я улыбнулся этому сравнению и еще раз коварно посмотрел на хищный птичий профиль Рубинчика.

— Дамы и господа! — сказал я торжественно. — Прошу выслушать мой план.

Рубинчик не спеша уселся на стул и заговорщицки скосил большие карие глаза на Розу Карловну. В их встретившихся взглядах доверия мне не было. Покойный Иван Боголюбов научил их недоверию на всю оставшуюся жизнь. Роза Карловна нежно положила свою ладонь на худой полусжатый кулачок Израиля Леопольдовича.

План я изложил коротко, лаконично. Наступила мертвая тишина. Всем стало страшно. Оказалось, что горячие разговоры и гневные потрясания кулаками в воздухе закончены, начинается кровавое дело. Еще чуть-чуть и отступать будет некуда. Всем!

— А что, уважаемый. э-э-э Антон Анатольевич, — промямлил притихший вдруг Рубинчик, — другой дачи, кроме нашей с Розочкой, у вас на примете, я так понимаю, нет? Это я… как говорится, исключительно для уточнения спрашиваю…

— Изя! — вспыхнула Роза Карловна. — Господин Суходольский хочет нас всех повязать! Одной веревочкой! Разве ты не видишь!

Я сдулся и устало завалился на стул.

— Да как вам не совестно! — на этот раз вскочила на ноги до крайности возмущенная Эдит. — Энтони хочет нам помочь! Ему что, больше всех надо!

Израиль Леопольдович и Роза Карловна опять демонстративно переглянулись и противненько так усмехнулись, одной улыбкой на двоих. Похоже, эту тему они уже когда-то обсудили и все о ней знали. Сомнения давным-давно исчерпали себя.

— Эти ваши намеки, господа Рубинчики! — Паня решительно хлопнула сразу двумя своими полными ладошками по столу, как будто копируя меня. — Грязные намеки, я вам доложу! Вижу я ваши многозначительные переглядывания! Так вот, чтобы снять все подозрения, я торжественно заявляю: нет моего благословения браку дочери и господина Суходольского! Тогда, надеюсь, все подозрения о его личной заинтересованности сняты окончательно?

Я медленно обвел всех тяжелым взглядом. Меня, пожилого авантюриста, тут каким-то странным образом постоянно хотели окрутить — неизменным намеком на отказ в том, чего я ни разу не просил. Это было похоже на западню! Мне было интересно, чем вообще все это кончится. Сейчас кончилось восстанием Геродота.

Музыкант-алкоголик подпрыгнул на своем стуле и вдруг издал высокий, дребезжащий гортанный звук. Сидевшие рядом с ним справа и слева Роза Карловна и Эдит отшатнулись от него даже как будто с отвращением.

— Эх, вы! Люди, люди! — отчаянно заорал Геродот. — Одни грязные намеки! Одни интриги! Да разве об этом надо сейчас говорить! О том, что кому достанется? А принцип! Принцип уже не в счет? Заявляю — я отдаю свою личную долю Энтони, потому что для меня важно наказать Казимирова за всю ту мерзость…за его паскудство, которое позволило ему взлететь так высоко да еще охраняться со всех сторон! Я готов на всё! Я даже пить не буду… три дня!

Но это уж было слишком! Мое сердце больно сжалось. Такой жертвы от музыканта и алкоголика никто не ожидал.

— Молодец! — первой пришла в себя Эдит. — Умница! Еще лучше, если ты четыре дня не будешь пить… или даже пять.

Геродот, по-моему, уже горько пожалел о своей горячности, потому что он вдруг резко отощал на глазах у всех, побледнел и без сил отвалился на стуле.

— Геродот! — серьезно, супя брови, продолжила Эдит. — Если все удастся, я напьюсь вместе с тобой. Клянусь!

Она подняла вверх руку с двумя напряженными пальцами. Я еле сдерживался, чтобы не расхохотаться и тем самым не разрушить только-только нарождающееся согласие в отчаянном заговорщицком обществе приговоренных к нищете.

— А что будет потом? — трусливо спросил Рубинчик.

— Когда потом? — я знал, о чем он говорит и искренне наслаждался его испугом.

— Ну, когда всё… кончится, — острый кадык Израиля Леопольдовича несколько раз нервно пробежал по его тонкому, морщинистому горлу.

— Это будет зависеть от того, как себя поведет объект! — авторитетно ответила Эдит и в ожидании похвалы атаковала меня горячим возбужденным взглядом.

Я тут же чуть не завелся. Мне этот ее взгляд обычно разрывал душу и даже порой штаны. Я отвел глаза и многозначительно промолчал.

Все быстро закивали и напряжение спало. План окончательно утвердили.