Парижская тайна, или Истина в вине

Наталья Андреева, 2012

На что только не способен истинный коллекционер, чтобы заполучить раритет! Даже на убийство… Гости миллионера Дмитрия Воронова вино не пьют, они его вкушают. А некоторые бутылки так никогда и не будут открыты, даже пыль на них – и та священна! Как заманить в дом смертельного врага, если этот враг – коллекционер? Лишь пообещав ему нечто особенное. Например, уникальную, единственную в мире бутылку вина, где в качестве этикетки использована аппликация самого Матисса! Так что теперь это не только вино, но и произведение искусства. Цена его давно уже измеряется не в деньгах, а в человеческих жизнях. И битва за раритет продолжается…

Бордо

Они рука об руку входят в зал и на пять секунд останавливаются в дверях, выдерживая положенную по этикету паузу. Трое мужчин расположились у камина и негромко о чем-то беседуют: Воронов, Сивко и Иван Таранов. Зал огромен, стол немалого размера, метрах в трех от камина, в нем теряется. На потолке тоже огромная антикварная люстра. На столе белоснежная скатерть и идеально разложенные приборы.

— Ну что? — улыбается Таранов. — Все в сборе, кроме нашей очаровательной…

В этот момент в залу врывается «очаровательная»:

— Уф, я опять последняя!

— Милочка, без вас все равно не начнут. Вы — наша звезда, — с иронией говорит Елизавета Петровна.

— Вы что — лесбиянка? — брякает Бейлис.

— Почему вы так…

— А нечего на меня пялиться! И обзывать звездой. Я не звезда, я вдова!

— Тогда приличнее было бы надеть черное.

Бейлис в откровенном алом платье и, разумеется, в бриллиантах. Неизвестно, чего на ней больше, платья или драгоценностей. Ее наряд — единственное яркое пятно в этом старом черно-белом фильме. Оно здесь и в самом деле неуместно, как и сама блондинка с неестественно большой грудью. Это не ее жанр.

— У меня траур в душе! — заявляет Бейлис в ответ на колкость.

— Где-то слишком глубоко. Так глубоко, что никто этого не видит. За вашей грудью вообще трудно что-либо заметить, — продолжает пикировать бизнесвумен.

— А вам кто мешает сделать такую же? Хотите, дам адресок клиники? Анонимность гарантирована, если жадничать не будете.

— Спасибо, не надо. И вообще: есть темы, которые при мужчинах не обсуждаются. В частности, тема пластики и сексуальной ориентации.

— Подумаешь, секреты!

— Дамы, довольно, — обрывает перепалку хозяин. — Прошу всех к столу.

Новое лицо ведет Елизавету Петровну, Таранов — Бейлис. Красавица кидает в сторону светловолосого незнакомца заинтересованный взгляд и садится напротив. Рядом с ней устраивается Таранов.

— Ну, и где же твое сокровище, Дима? — нетерпеливо спрашивает Елизавета Петровна.

— Зигмунд, принеси, — тихо говорит Воронов.

Когда на столе появляется бутылка вина, все застывают в недоумении. Все, кроме Бейлис, она равнодушно смотрит на этикетку-аппликацию. На ней по-французски нацарапано несколько слов. Глубокая пауза, слышно даже, как потрескивают дрова в камине. Таранов уставился на пламя так, словно там горит секрет его благосостояния. Молчание нарушает Воронов:

— Ну, так что, господа? Приступим?

— Дима, ты что, это собираешься пить? — тихо спрашивает Елизавета Петровна.

— Фальшивка! — откидывается на спинку стула Иван Таранов.

— Нет, это я пить не буду, — усмехается Воронов. — Просто хотел показать. И напомнить всем, почему она так и не была выпита. О трагедии, случившейся год назад. А почему ты думаешь, Иван, что это фальшивка?

— Мне так показалось.

— Когда кажется, креститься надо, — бормочет Сивко. — Причем без комментариев.

— Может, и это фальшивка? — На столе появляется еще одна бутылка. Первую по сигналу хозяина Зигмунд поспешно убирает со стола.

— О! Это дело! — с энтузиазмом говорит Иван Таранов. — Узнаю! Это отличное «Бордо»! Я помню, что этот год был урожайным. Вино достойное. Правда, что ты отдал за нее тридцать тысяч?

— Правда.

— Ну, а пить зачем?

— Я хочу, чтобы вы все это попробовали. Кто лучше вас разбирается в винах? Наш клуб лучший в России, а наши коллекции самые значительные. Это мой подарок друзьям. Зигмунд, налей господам вина. Сначала дегустация, потом ужин.

Зигмунд нежно, словно лаская, белоснежной салфеткой берет бутылку: тело ее старое, мутное, а этикетка затерта. Все завороженно следят за его движениями. Свершилось! Хлопок, и пробка вынута, Зигмунд показывает ее хозяину и гостям. Дно пробки темное, почти черное, пропитанное вином, издает глубокий пьяный запах.

— Ну, как оно? — шепчет Елизавета Петровна. — Не разлаженное ли?

— Это вино, — торжественно говорит Зигмунд, — сохранило свои свойства, аромат необыкновенный. И цвет.

— Отличное вино может жить до ста лет, — замечает Федор Иванович Сивко.

— А это «Бордо» лучшее! — заявляет Зигмунд.

— Бог мой! Какая минута! — волнуется Елизавета Петровна.

Бейлис зевает. Вино льется в бокалы, красавица разочарованно смотрит на жидкость глубокого, бархатно-бордового цвета, едва покрывшую дно. Почти одновременно все гости, кроме нее, берут в руки бокалы. Плавно покачивают их и завороженно следят, как вино стекает со стенок, оставляя на них маслянистую пленку в виде отдельных «ножек». Потом чуть ли не засовывают носы в огромные бокалы, глубоко вдыхая.

— Ах, божественно! — восклицает Елизавета Петровна. — Чудо!

— Да, неплохо, — вздыхает Сивко.

— Черт возьми! Жалко пить такое вино! — говорит Иван Таранов. — Это надо вкушать в последнюю минуту жизни! Перед тем, как отправиться в ад! Нектар в уста, и — в пекло! К чертям!

— Что, грехов много, Ваня? — усмехается Воронов.

— А у кого их нет? Чем больше денег, тем больше грехов.

— Вот тебе и формула, по которой можно вычислить, кто из нас больший грешник. Стоит только заявить размеры состояния.

— Да ведь все соврут, — равнодушно замечает Сивко.

— Ну, так пить мы будем? — нетерпеливо спрашивает Бейлис.

— Милочка, дайте же ему раскрыться. Наслаждайтесь.

— Мне это не дано. Покойный Левчик тратил на эту кислятину сумасшедшие деньги, чего я никогда не понимала.

— А что скажет наш юный друг? — Хозяин смотрит в упор на начинающего миллионера и коллекционера.

— Отлично!

— И это все? Что насчет платья и полноты?

— Дай же ему сначала сделать глоток, — вмешивается Елизавета Петровна. — Как он может определить полноту?

— Ну что, господа? — Сивко обводит сидящих за столом вопрошающим взглядом. — Я, пожалуй, решусь.

Он первым делает глоток, вслед за ним к дегустации приступают остальные. Глубокая и темная, как винная бочка, пауза. Оттуда, из глубины, раздается хрипловатый голос хозяина:

— Нет, не усталое. Несмотря на возраст.

— И не короткое, — весомо говорит Сивко.

— Да уж, и плоским его никак не назовешь, — кивает Таранов.

— Характер вина достойный, — подводит итог Воронов. — Гармоничный и живой. А что наш юный друг скажет?

— Присоединяюсь к вашим словам. Достойное вино.

Бейлис хватает свой бокал, выпивает вино одним глотком и спрашивает у Зигмунда:

— А нет ли чего-нибудь покрепче?

— Удивляюсь, как с вами жил Лев Абрамович, — холодно говорит Елизавета Петровна.

— Половой жизнью!

— Налейте девушке водки, — усмехается Иван Таранов. — Жалко, что ли?

— Я не пью водку! Фу! Мне бы чего-нибудь сладенького.

— Желаете портвейн, мадеру? — почтительно склонившись, предлагает Зигмунд.

— Да хоть бы и портвейн.

— «Три семерки», — язвит Елизавета Петровна. — Тоже раритет. Зигмунд, поищи в подвалах.

— И карамельку на закуску, — смеется Таранов.

— Бычки в томате, — вторит ему Сивко.

— Все мы помним бычков, — замечает хозяин замка. — И «три семерки».

— На газете в темном подъезде, — подхватывает Елизавета Петровна.

— Потому что лампочку вывернули, — это Сивко.

— Я их сам выворачивал, — хмыкает Таранов.

— Значит, привычка с детства осталась, — усмехается Воронов. — Сначала по мелочи воровал, потом вошел во вкус и начал по-крупному. До заводов дело дошло.

— Я их не воровал, — обижается Таранов.

— Скажи: приватизировал.

— Да ну вас! Я в подъездах с девушками целовался. И мне нужна была темнота.

— Бог мой, Ваня! — всплеснула руками Елизавета Петровна. — Целовался! Скажи, заваливал!

— Елизавета Петровна, не делайте из меня негодяя!

— Ладно скромничать, — грозит пальцем Воронов. — Мы знаем твои способности.

— Нальет мне уже кто-нибудь? — просит Бейлис.

Зигмунд приносит бутылку ликера:

— Я знаю, мадам, чего вы хотите.

— Это уже лучше! — с энтузиазмом говорит Бейлис, разглядев этикетку. — А то с вашего вина все равно не забалдеешь, зато писать сильно хочется.

Пауза. На этот раз дешевая, как пластиковая бутылка. На нее наступает ногой Елизавета Петровна, раздается треск:

— Ну, это уже слишком! Дима, зачем ты ее пригласил? Она не наш человек!

— Ха! Да у меня денег больше, чем у вас всех, вместе взятых! — возмущается Бейлис. — И таких бутылок в подвалах — завались!

— Каких таких? — тихо спрашивает Воронов.

— Навроде той, что вы так быстренько убрали. Жалко, что ли? А мне вот не жалко! Эти ваши Матиссы… Фи! Захочу, и не продам ни одной! А захочу, вообще переколочу все! А вино спущу в сортир! Что хочу, то и сделаю!

Зигмунд при этих словах содрогнулся. А Бейлис продолжает солировать:

— Вы все — помешанные! И Левчик был такой же! Жадина! На нас с ребенком экономил, зато на вино денег не жалел. Ладно бы он его пил, я бы поняла. Сама выпить люблю. Но запирать в подвалах? Если бы я знала, никогда бы не вышла замуж за старого козла!

Она хватает бутылку, сама наливает чуть не полбокала ликера и залпом пьет.

— Одно слово: порнозвезда, — презрительно говорит Елизавета. — Что ни слово, то стриптиз. Милочка, вы плохо кончите.

— А ты вообще кончать не умеешь! За меня не волнуйся, у меня с этим порядок.

— Испортила нам дегустацию, — жалуется Елизавета Петровна. — Ты сначала отсуди свои несметные богатства. Они пока не твои.

— У меня хороший адвокат.

— С которым ты спишь.

— Это мое дело. Я свободная женщина.

— А говорила — вдова.

— Это одно и то же! Овдовела, значит, освободилась.

— Но надо же соблюдать приличия! Хотя бы год вести себя скромно, носить траур, а не вызывающе яркие наряды и делать вид, что скорбишь об усопшем. Хотя бы в благодарность за те деньги, что муж оставил.

— Я свое богатство выстрадала. И не притворяюсь, как вы. Сами-то кто? Тоже подзаборные! И бычки в томате помните, и портвейн «три семерки». Я-то лампочки не тырила. И заводы не тырила. Зарабатывала на жизнь честным трудом. Да, да! И нечего ржать. Я лучше вас всех! И вообще: подавайте жрать.

— Даме надо закусить, — усмехается Сивко.

— И закусить тоже! — с вызовом говорит Бейлис.

Зигмунд приносит закуски, предлагает гостям. Все едят и понемногу успокаиваются. Вдруг в полной тишине Бейлис произносит:

— Я дико извиняюсь. Что-то на меня нашло.

— Ликер, должно быть, — усмехается Елизавета Петровна.

— Ты тоже водку глушишь, мадам. Когда тебя никто не видит. Дома, в одиночку. Все вы так. Запираетесь и глушите.

— Я? Водку?!

— Ну, коньяк. Или виски. Хватит уже. Левчик мне про вас такое рассказывал! Про всех! Придется вам меня терпеть. А вообще: я дико извиняюсь.

— Как мило!

— Бейлис, ты прелесть! — целует кончики ее пальцев Иван Таранов. — Приходи ко мне ночью.

— Обязательно! Ты тоже прелесть. Хотя он мне нравится больше, — кивает Бейлис на сидящего напротив светловолосого гостя. — Не обижайся, Таранов, тебя-то я знаю как облупленного. Мы друг другу слегка поднадоели. Я на новенького. Тоже миллионер?

— Нет.

— Врать умеешь, значит, миллионер. Я вас по вранью распознаю. Миллионеры всегда прибедняются. У кого гроша за душой нет, тот орет во всю глотку и непременно дорогой мобилой размахивает. А кроме этой мобилы, у него ничегошеньки и нет. Квартира в кредит, мебель тоже, машина принадлежит фирме, часики приятель одолжил. Одетый вроде бы человек, а как начнешь раздевать — взять с него нечего. Ну, показывай мобилу!

— Я не взял с собой телефон, потому что это бесполезно. Здесь сети нет, — скромно говорит он.

— А машина у тебя какая?

— Я приехал с Елизаветой Петровной. На ее «Мерседесе».

— Точно: миллионер! Мой Левчик вообще на автобусе ездил. По пенсионному удостоверению.

— Бейлис, не все же такие, — не выдерживает Сивко. Что-то в тираде блондинки сильно его задело.

— Такие, такие. Уж я на вас насмотрелась! И в стриптиз-клубе, и потом, на закрытых вечеринках. Ох ты, боже мой! Сколько же я про вас, мерзавцев, знаю! Надо книгу написать!

— Разве ты грамотная? — язвит Елизавета Петровна. — Никогда бы не подумала.

— Не сомневайся, грамотная.

— Плохие у тебя шутки, Бейлис, — морщится Таранов.

— Тебе-то чего бояться? Ты ж холостой!

— Может, я в депутаты баллотироваться собираюсь?

— Ну, туда-то тебя точно не возьмут.

— Это еще почему?

— Лампочки тырил, девок заваливал, а теперь гарем содержишь. Сначала женись и нарожай детей. Прими морально устойчивый облик. Вот Федьку Сивко возьмут. За пролетарское происхождение. Это сейчас опять в моде.

— Я тебе не Федька, — еще больше злится Сивко.

— Да ладно! — И красавица подлила себе сладенького. — Ну, чего ж не пьете? Всех вас возьмут, если я книжку писать не буду.

— Господи, вот дура! — не выдержала Елизавета Петровна. — Сама ж напрашивается!

— К нему в спальню — да, — кивнула Бейлис на светловолосого визави. — Напрашиваюсь. Миша, да? Хочешь на мне жениться? Я богатая.

— Я подумаю, — улыбнулся он.

— Ну, думай. Только побыстрее. Желающих хватает.

— Мишель, не слушай ее. У нее ничего нет. Завещание оспаривают законные наследники.

— Ревнует! Вы слышали? Она ревнует! Ха! Вот зачем ты его сюда притащила! Опять мужа присматриваешь! Вином за тридцать штук соблазняешь! Так ведь это ж не твое!

— Нет, это уже невыносимо. — Елизавета Петровна поднялась и швырнула на стол салфетку. — Я вернусь, когда вы ее успокоите.

— Попала! Ай, попала! — захлопала в ладоши Бейлис. — Мишель, она на тебя глаз положила! Ай, положила!

— Извините. — Он тоже поднимается и идет вслед за Елизаветой Петровной к дверям.

— Как вы думаете, спят они или еще нет? — раздается за их спинами хрипловатый голос Бейлис. — Предлагаю заключить пари! Хоть на меня, хоть на мои подвалы с вином. Ставлю на парня.

— Я ее убью, — шипит Елизавета Петровна, взбегая по лестнице на второй этаж.

— Успокойтесь.

— Он мог бы договориться с ней о продаже коллекции в другом месте!

— Но вы же сами сказали, что Воронов вот уже год никуда не выезжает.

— Мог бы в другое время. Не сейчас.

— У нее что, и в самом деле есть на вас компромат?

— О Господи! Конечно! — Елизавета Петровна резко развернулась. — Похоже, старый похотливый козел в постели был болтлив!

— Мало ли, кто что сказал? Нужно документальное подтверждение.

— Ха-ха! Если уж у него были документы, подписанные бароном Ротшильдом… — нервно смеется она. — Старик раньше работал в торгпредстве, за границей. И в Министерстве внешней торговли был потом большой шишкой. В общем, и при социалистах процветал. А под старость спятил. Женился на этой… Я даже не знаю, как ее назвать!

— Успокойтесь.

— Денег у него и в самом деле было завались. Неужели же все достанется этой?.. Ха-ха! Нет, это невыносимо! Я всю жизнь работала, чтобы… — И она словно захлебнулась. Потом отчаянно повторила: — Нет, это невыносимо!

Они стояли у двери в ее комнату. Елизавета Петровна нервно крутила платиновую цепочку с бриллиантовой подвеской и странно посмеивалась. Он был в замешательстве: как поступить? Остаться с ней? Войти и утешить? Если бы это была обычная женщина, он бы знал, как поступить. Но предсказать реакцию Елизаветы Петровны на тот или иной его поступок невозможно. Пусть сама решает.

— Мне спуститься к ним? — спросил он осторожно.

— Да. Будь там, с ними. Я не могу. Воронов станет показывать свои закрома — иди. Во-первых, я там уже была. А во-вторых, я рассчитываю на персональную экскурсию. Только я и он. Нам есть о чем поговорить.

— А вы часто бывали здесь, в этом замке?

— Он ведь строился много лет. Да, бывала. Мы с его покойной женой дружили, — равнодушно сказала она и добавила: — Иди к ним. И попроси Эстер Жановну принести ужин в мою комнату. Я голодна.

И Елизавета Петровна захлопнула дверь перед его носом. Хорошо, что утешать не стал. С объятиями не полез и с милыми глупостями вроде «малыш, успокойся», «все будет хорошо», «со мной ты в безопасности». Она справится сама. Как, впрочем, всегда и со всем. Железная женщина. Утешения — это последнее, что ей нужно в жизни.

Посмеялся над собой и побежал вниз по ступенькам.