Без гнева и пристрастия

Анатолий Степанов, 2006

В романе признанного мастера остросюжетной прозы Анатолия Яковлевича Степанова (1931–2012), как всегда, налицо вся причудливая камарилья нашего современного общества: олигархи-банкиры, журналисты, киллеры, рецидивисты, поп-звезды, гомосексуалисты. На этот раз известная по популярному телесериалу «МУР есть МУР» компания – частный сыщик Георгий Сырцов, его наставник полковник Александр Иванович Смирнов и их верные давние друзья – вновь сплачивается, чтобы раскрыть очередное запутанное дело. Речь идет о громадном наследстве, политических и криминальных разборках, новой партии, которой в будущем России будет принадлежать ведущая роль.

Глава 4

Они оба обожали русскую природу. Предаваться любви они предпочитали на ее лоне. У них был излюбленный уголок в глухих лесах к северу от Москвы. Там, на краю громадного оврага, среди сосен и елового подлеска, они ставили палатку и в ней проводили бурные часы и дни. Так было и сейчас.

Уже после сладостного процесса, нежно массируя спину расслабленно лежавшего на животе Ленского, мускулистый кудрявый блондин, тот, что в старину звался бы рубахой-парнем, а по терминологии советского театра проходил бы как социальный герой, заметил на тонкой розоватой коже любовника-любовницы некое голубое затемнение, до огорчения обеспокоившее его.

— Тебя били в милиции, родной! — скорбно воскликнул он.

— Ну что ты! — тягуче, в полусонной истоме опроверг его предположения утомленный Ленский. — В принципе, милиционеры — симпатичные ребята. Здоровые, простые, неискушенные…

— Тогда откуда у тебя синяк на спине? — уже неласково спросил социальный герой.

— Как говорили чеховские сестры: «Если бы знать! Если бы знать!» Скорее всего, когда нас заталкивали в эту машину, кто-то случайно и неловко ударил меня.

— Не кто-то, а твой новый любовник, этот Марков!! — вскричал рубаха-парень.

— Да пойми же ты! — прорычал окончательно проснувшийся Ленский. — Не было у меня ничего с этим Марковым, не было!

— Ты мне напоминаешь другую чеховскую героиню, которая, переспав со всеми, с кем только можно, упрямо повторяла следователю: «Жила только с вами, больше ни с кем!»

Ленский резво перевернулся на спину и, широко раскрыв глаза, с ужасом возмутился:

— Ты не веришь мне!

— Ты целовал его.

— Меня попросили, и я поцеловал.

— Конечно же, он попросил — и ты поцеловал. И не только поцеловал!

— И вовсе не он!

— А кто же?

— Да журналист один.

— А зачем на крыльце и со словами? Все-то ты врешь! Марков так тебе понравился, что ты не мог с ним просто так расстаться?

— Ну как мне убедить тебя, что я говорю правду! Журналист просил, чтобы я поцеловал его именно на крыльце и именно с этими словами.

— Откуда знал этот журналист, что вас всех вместе выведут?

— Он знал. Не знаю откуда, но знал.

— И ты по просьбе неизвестного писаки поцеловал Маркова! — Сарказму рубахи-парня не было предела.

— Почему «неизвестного»? Помнишь, кто у тебя анонимное интервью брал для журнала «Мужчина и женщина»? Это он, он!

— Я тебе не верю. Почему, ну почему ты его поцеловал?

— Ну забавно же! Может быть, я будущего нашего президента поцеловал. Да и вообще, он на кондотьера из пушкинского музея похож!

— Он на кондотьера, а ты — на его коня! — опять взыграло ретивое у рубахи-парня. — И долго кондотьер на тебе верхом скакал?

— Я ни в чем не виноват, но ты прости, прости меня! — пафосно заныл Ленский и, зная, чем заткнуть фонтан ревности, легкими руками, мягкими губами потянулся к ревнивцу.

…Ленский сладко спал. Рубаха-парень вышел из палатки. Сквозь нетронутую роскошную хвою ослепляющими клочьями пробивалось низкое солнце. Стараясь не шуметь, рубаха-парень прогулялся, но недалеко: метрах в двухстах стояла его «шестерка». Он открыл багажник, извлек из него лопату и моток нейлоновой веревки.

В крутом склоне оврага он за полчаса вырыл аккуратную нишу. Отдохнул немного; оставив лопатку на земляном холмике, вернулся в палатку и присел рядом с Ленским, по-буддистски скрестив ноги. Ленский спал. Рубаха-парень, он же социальный герой, осторожно стянул плед. Ленский спал абсолютно голым, и им голым рубаха-парень полюбовался, еле прикасаясь, погладил его. От затылка до пят. Ленский сладострастно захныкал во сне. На миг проснулся, чтобы сказать:

— От тебя так чудесно пахнет потом, милый! — и вновь заснул.

— Спи, спи, — на всякий случай убаюкивающе пожелал тот, кого назвали милым, подождал недолго, извлек из кармана похожий на клубок бабушкиной шерсти для вязания моток нейлоновой веревки, осторожно приподнял голову спящего и завел под шею полутораметровый конец мотка. Ленский повздыхал во сне.

— Прощай, любимый, — вздохнул рубаха-парень и мощно стянул удавку.

Ленский вскинулся, пытаясь вырваться из петли, но что-то хрустнуло в горле, и он обмяк. Куда геттингенской душе до мощи социального героя!

Сделав узел на удлинившейся шее, рубаха-парень за веревку поволок тело к только что отрытой нише. Труп легко скользил по траве. Все правильно рассчитал: тело, которое он осторожно скатил по горке, легло в приготовленную яму. Только безвольная рука вывалилась. Рубаха-парень поцеловал эту руку, уложил ее как положено, заплакал и, плача, лопатой закидал могилку землей.