Без гнева и пристрастия

Анатолий Степанов, 2006

В романе признанного мастера остросюжетной прозы Анатолия Яковлевича Степанова (1931–2012), как всегда, налицо вся причудливая камарилья нашего современного общества: олигархи-банкиры, журналисты, киллеры, рецидивисты, поп-звезды, гомосексуалисты. На этот раз известная по популярному телесериалу «МУР есть МУР» компания – частный сыщик Георгий Сырцов, его наставник полковник Александр Иванович Смирнов и их верные давние друзья – вновь сплачивается, чтобы раскрыть очередное запутанное дело. Речь идет о громадном наследстве, политических и криминальных разборках, новой партии, которой в будущем России будет принадлежать ведущая роль.

Глава 17

Александр Иванович Смирнов, с искренней симпатией погладив ладонью старый свой безотказный парабеллум, открыл нижний ящик письменного стола и зашвырнул в него пистолет вместе со сбруей. Выглянул в окно. Внизу (смотрел из мезонина) жена в его старых кожаных перчатках постригала ряды розовых кустов, выстроившихся вдоль дорожек.

Выбрал трость. Не роскошную, камышовую, не пародийно кондовую, из драгоценного черного дерева, а старую свою подружку — увесистую самшитовую. Гремя по лестнице башмаками и палкой, спустился вниз.

Вот она, красавица! Или красавец? В примитивном дачном гараже стоял джип «гранд чероки» Жорки Сырцова, который, жалея красавицу (или красавца), отбыл на семилетней своей старушке-«девятке». Смирнов тяжело взобрался на высокое водительское место, включил мотор и под его задушевный гул вынул из кармана куртки бумажник. Со стариковской обстоятельностью проверил нужные бумажки. Права и доверенность на месте. Тронулся.

У ворот ждала его Лидия Сергеевна. Он, не вылезая из машины, объявил:

— Все. Отбываю. Не скучай, подруга.

Она сама открыла дверцу. Погладила его по щеке, спросила как бы впроброс:

— Это опасно, Саша?

— Ну сколько мне раз тебе говорить, — рассердился Смирнов. — Никакой опасности, никакой!

— Тогда будь осторожен. — Она поцеловала его в щеку и захлопнула дверцу.

Стараясь не особо шуметь мотором, джип катил вдоль дачных заборов. У современнейшей калитки поп-звезды Дарьи притормозил. Смирнов знал, как открыть хитрый замок, чтобы не заорала сигнализация. Открыл. Он был невидим со стороны дома: загораживали вымахавшие в человеческий рост нестриженые кусты туи. Не таясь, он подошел к своему тайничку — замаскированному в кустах небольшому фанерному ящику. В ящике лежало тяжелое нечто в целлофановом пакете. Он развернул пакет и извлек сверкающий полицейский кольт-45 в кобуре — незаконный подарок дружка, полковника Махова из МУРа. Скинул куртку и приспособил кольт. Конечно, приятель с военных лет парабеллум и привычней, и прикладистей, и надежней, но не стоило огорчать и заставлять беспокоиться Лидку.

Он уже открыл дверцу джипа, когда донеслось:

— Саша! Саша!

Пропал. По зеленому с бледно-бежевой колеей проулку неотвратимо надвигалась на него жена, с которой он только что попрощался. Стоял обреченно, ждал без иллюзий.

— Конечно, леонидовский кольт, который ты держишь на Дашином участке, машинка вполне, вполне… — сказала, подойдя, Лидия Сергеевна. — Но старый друг лучше новых двух.

Он уже знал, что у нее за спиной в правой руке.

— Давай старого друга!

Она протянула ему парабеллум и не сдержалась:

— Эх ты, сыщик!

Он поменял местами пистолеты и бросил кобуру с кольтом под сиденье:

— Пускай и он со мной поедет. — И, нежно глядя в глаза Лидии Сергеевне, спросил: — И на кой хрен я на милиционерше женился?

Счастье — стареть вместе, не замечая старенья друг друга и от этого не чувствуя старости. Счастье — морщить нос и щурить глаза от радости видеть подругу, счастье — поцеловать ее в щеку и ощутить неуловимое движение навстречу — благодарность за то, что ты ее поцеловал. Счастье — быть вместе молодыми до конца, до гробовой доски.

Он поцеловал ее, а она прижалась к нему. А потом он взобрался в джип и включил мотор.

— Ни пуха ни пера, — стараясь, чтобы получилось весело, пожелала она.

— К черту! К черту! — как бы раздраженно ответил он и по прямой рванул к дачному пятачку, от которого начиналась настоящая дорога. Лидия Сергеевна стояла до тех пор, пока «чероки» не скрылся за поворотом.

Через пятнадцать минут Смирнов на бензоколонке у МКАД заправился под завязку — путь предстоял далекий.

В щегольском, новеньком, с иголочки, кабинете директора туристического бюро «Гольфстрим» зазвенел телефон. Директор, респектабельный господин, разменявший четвертый десяток, — лениво снял трубку.

— Хан… — завыл в трубке взволнованный голос, не дождавшийся привычного «Алло!» или хотя бы «Вас слушают».

— Вы не туда попали, — перебив, механическим голосом сказал директор и положил трубку, но руки с нее не снял. Тотчас телефон вновь зазвонил.

— Я слушаю вас, — с вежливым равнодушием откликнулся директор.

— Дениса Ричардовича можно? — уже не воя, а полуплача, взмолился все тот же голос.

Директор устроился в вертящемся кресле поудобнее, переложил трубку от правого уха к левому и только тогда предложил:

— Говорите. Я слушаю вас.

— Старик едет туда!

— Да неужели?! — издевательски изумился директор. — Ты что думал — он сложа руки сидеть будет? Пришел, видимо, контрольный срок, и он ищет.

— Так ведь прямо туда!

— Куда же еще? Он вслепую искать не станет. А на что его высокий дружок из главной конторы? По сводке происшествий просчитали возможные варианты. И старик с его опытом сразу же выбрал наиболее перспективный.

— А вдруг липу учует?

— Тогда я всерьез спрошу с тебя, петушок. У тебя были все возможности для того, чтобы никто и никогда не учуял липы.

— Что делать… — похоже, чуть было опять не вырвалось «Хан», но после легкого заикания прозвучало: — Денис Ричардович?

— Приглядывай и паси.

С его-то кривой ногой да по откосу! Заходили со стороны мальчишьей тропкой, он помогал себе самшитовой палкой, его деликатно поддерживал за локоток замначальника райотдела милиции по оперативной работе, но все равно было тяжело. Дойдя до обгоревшего остова шестой модели «жигулей», Смирнов облегченно выдохнул и признался:

— Тяжело. — И, не дав главному оперу района выразить сочувствие типа — старость не радость, недовольно спросил: — Ее так и не трогали?

— Спецтранспорт из области ждем, — оправдывался главный опер.

— Вот и чудненько, — бодро заметил отдышавшийся Смирнов. Чудненько потому, что спецтранспорт из области старательно ждут или что не трогали остов — не понятно. Но оказалось, что трогать-то трогали.

— Ребята мои здесь, в общем, тщательно поработали и пришли к твердому убеждению, что имеет место несчастный случай.

— А сам-то смотрел?

— Я своим ребятам доверяю, — обиделся главный опер.

— Это хорошо. Это хорошо, — похвалил всех скопом Смирнов. — Но, на всякий случай, давай и мы с тобой, как говорится, кинем взор, а?

Обгоревший остов стоял метрах в четырех от неторопливой воды. Что удивительно, держался на своих четырех. На колесах-дисках, которые прятались в бесформенной черной грязи расплавленных шин. Сорванная взрывом крыша валялась неподалеку. Смирнов, обходя распахнутые тем же взрывом ржаво-коричневые дверцы, скучным глазом осмотрел остов. Потом поглядел на речку.

— Где парня-то нашли?

— Вот здесь. — Опер рукой указал на место в двух метрах от края воды. — Два шага в сторону — и конец бы ему, утонул бы в беспамятстве. Тут яма метра на полтора.

— Везунчик, — решил Смирнов, а опер подтвердил:

— Точно, везунчик! Его так и наш главврач называет.

— Можешь что-нибудь сказать по машине, а, опер? — глядя на воду, вдруг спросил Смирнов. Опер тоже смотрел на воду. — Ну, ну, не стесняйся.

— Недосмотрели мои пареньки, — признался опер. — Крышка багажника обгорела только и приподнялась слегка, а крыша отлетела к чертовой бабушке.

— Думай дальше! — поторопил Смирнов.

— А что дальше-то? Дальше все ясно. Мои засранцы правильно отметили, что основной взрыв — взрыв большой канистры с бензином, только не заметили, козлы, что взрыв произошел в салоне. Какой идиот возит полную канистру в салоне?

— И еще, голубок. Ты не совсем точен. Не основного взрыва, а единственного. Пойдем посмотрим еще раз, — по-стариковски наставническим тоном продолжил Смирнов. Подошел к остову. — Смотри, мотор и бензобак не особо покорежены. Судя по всему, при падении бензобак сильно повредился и, когда огонь добрался до него, взрываться ему было нечем, все вытекло. Тогда откуда огонь? Без особого допуска можно сказать, что из салона. Канистру — в салон, туда же — подожженную промасленную ветошь, «жигуленка» — под откос, и сиди себе дожидайся, когда окончательно разгорится и взорвется. Загорелось, взорвалось, и полный порядок: невнимательный водитель сорвался с обрыва. Разбился и сгорел заживо.

— Вот тебе и несчастный случай! — яростно запричитал главный опер района. — Что молодые, зеленые — знал, но что тупые…

— А может, шеф, хотелось побыстрее и без забот? — насмешливо полюбопытствовал Смирнов. — Несчастный случай — как хорошо. Просто, ясно, не требует продолжения и главное — никакого висяка. — Смирнов резко поднял голову и быстро спросил: — Кто это там, наверху? Твои?

На самом краю обрыва остановился серый «москвич» с поднятыми стеклами. Солнце лепило в стекла, и ничего не было видно за этой ослепляющей прозрачностью. Никто из «москвича» не вышел.

— Не мои, — с длинной угрожающей растяжкой ответил опер.

Они в открытую, демонстративно разглядывали чужой автомобиль, «москвич» почувствовал их взгляды и круто развернувшись от обрыва, отбыл в неизвестность.

— Может, так, любопытные? — предположил опер.

Опять этот дьявольский откос. Опять карабкаться по тропке. Смирнов, стараясь, чтобы опер не услышал его одышки, ответил согласно, вяло и коротко:

— Может, и любопытные.

Выбрались наконец. Опер огляделся и заорал:

— Борзенков!

Из-за милицейского «козлика» выскочил ладный милиционер и с охотой доложил:

— Слушаю, Андрей Петрович!

— Что за машина тут останавливалась?

— «Москвич-2140», — исчерпывающе доложил милиционер.

— Что за люди в нем были? — уточнил вопрос опер.

— По-моему, компания гуляет. Подъезжали — пели, отъезжали — пели.

— А когда не пели, что делали? — поинтересовался Смирнов.

— Не знаю, — сначала растерялся мент, а потом, вспомнив, обрадовался: — На вас, наверное, смотрели, чем вы занимаетесь.

— Наблюдательный, — похвалил его Смирнов. — Скажи мне, наблюдательный, они вокруг моей машины не шустрили?

— Они из своей-то не выходили.

— Номер не запомнил? — жестко спросил опер.

— Поначалу не подумал, — честно признался Борзенков. — А когда они уезжали, хотел было зафиксировать на всякий случай, но задний номер был заляпан грязью. Одна «тройка» была видна.

— Она же при уменье и «девятка» и «восьмерка», — все понял многоопытный опер Андрей Петрович. — Что дальше, Александр Иванович?

— Передохну малость, и в город поедем. В больницу.

Борзенков деликатно отошел к своему «козлу». Андрея Петровича разбирало тихое и вполне понятное любопытство.

— Если не секрет, почему МУР этот случай заинтересовал?

— Не МУР, а меня, — честно признался Смирнов. — А МУР по моей просьбе малость официального туману подпустил, чтобы мне помогли.

— Ну а вам-то зачем? — недоумевал Андрей Петрович. И понятно: зачем пенсионеру в опасную заваруху по своей воле лезть?

— Дружок у меня пропал. Вот и ищу, — опять же не соврал Смирнов. — Худо, когда друг пропадает, Андрюша. Поехали?

Борзенков и Андрей Петрович забрались в свой «газик» и ждали, когда Смирнов на своем «гранд чероки» тронется с места. Тылы на всякий случай решили прикрыть.

Смирнов перегнулся через сиденье и перетащил себе на колени любимую Жоркой адидасовскую сумку, дернул молнию и извлек пластиковый пакет. Все на месте. Куртка цвета хаки, черные джинсы, высокие кроссовки, трикотажная черная рубашка-свитерок — привычная сырцовская униформа. И исподнее, естественно.

Смирнов из-под сиденья извлек кольт и припрятал его среди одежды. Проделал все это, склонившись к полу и не поднимая головы. Надо думать, что менты ничего подозрительного в его поведении не заметили.

На главную площадь райцентра Мельники вырулили как положено: впереди «чероки», сзади — охраной — милицейский «газик». Прибились у местного супермаркета, затормозили и вылезли из своих машин одновременно.

— Вы после больницы нас навестите? — демонстрируя вежливое гостеприимство, поинтересовался Андрей Петрович.

— В зависимости от обстоятельств, — неопределенно ответил Смирнов и в свою очередь спросил: — Фруктишек каких-нибудь где мне купить, Андрюша?

— Да прямо здесь, в супермаркете, — обрадованно сообщил опер. И вдруг через паузу: — А если это не он?

— Кто — не он? — не понял Смирнов.

— Не ваш друг, а просто посторонний.

Смирнов быстро глянул на Андрея Петровича.

— В любом случае, дорогой ты мой Андрюша, в больнице лежит тяжело раненный человек, которому, скорее всего, никто фруктов не носит.

— Умыли, — признался Андрей Петрович. — Поделом. А вы все-таки зайдите после всего к нам, Александр Иванович, а? Ждать будем.

Поворачиваясь к открытой дверце своего американского вездехода, чтобы вытащить адидасовскую сумку, Смирнов бросил взгляд на противоположную сторону площади. Темно-красная «десятка», которая тащилась впереди «чероки» от обрыва, исчезла. Ее место заняла темно-синяя «девятка». Класс явно невысок.

Не было никого в офисе туристического агентства «Гольфстрим», за исключением трудолюбивого директора, который, развернувшись вместе с креслом, бессмысленно смотрел в окно. Зазвонил наконец телефон. Директор вертанулся на сто восемьдесят градусов. Положил обе руки на сияющий стол, но сразу трубку не снял. Дождался четвертого звонка. Спросил яростно:

— Ну!

— Он пошел в больницу.

Директор Денис Ричардович молчал, прикрыв глаза. Страшно молчал. Для того, кто позвонил. Помолчав, директор сказал:

— Ты понимаешь, что ты сделал?

— Понимаю, — безнадежно подтвердила трубка.

— Понимаешь, что фуфель слепил, сучара греховная?

— Понимаю.

— Понимаешь, что я тебя по уши в землю вобью и в ноздрю цветочек вставлю?

— Понимаю.

— Как дальше жить собираешься?

— Старик его сегодня наверняка заберет и в Москву потащит.

— В каком он состоянии?

— Так откуда же я знаю!

— Узнай, прежде чем начинать. А начинать придется с сегодняшнего дня: мне они, фраерок парнокопытный, напрочь не нужны. Сколько у тебя там людишек?

— Со мной десять. В трех машинах.

— Должно хватить. Понимаешь, таракан? Должно!

— Прости меня, Хан.

— Если хорошо потрудишься, завтра прощу.