Испытание жизнью

Анатолий Лубичев, 2020

Этот роман не только о войне и не столько о войне – в нём рассказывается о нелёгком жизненном пути простой крестьянской семьи. Написан в память о людях, что жили, любили, ненавидели, терпели лишения и трудились, трудились, трудились; о людях, которые, несмотря ни на что, смогли преодолеть все несчастья и беды, уготовленные им войной и послевоенными годами. События, отражённые в романе, имели место в действительности и воссозданы по рассказам и воспоминаниям жителей одного из сельскохозяйственных районов Смоленской области.

… И нарёк ОН эту твердь земную именем — АД…

© Лубичев А.З., 2020

© «Пробел-2000», 2020

I

С ощущением чистоты и бодрости во всём теле после купания в холодной днепровской воде Лена поднималась по еле заметной тропке вверх по косогору к хутору. Она испытывала приятные чувства от ласкового прикосновения травинок к босым ногам и от тепла, исходящего от прогретой солнцем земли.

С середины косогора и выше справа и слева от тропы, словно коврами покрыв землю, разрослась земляника. Песчаная почва и солнечная сторона создавали идеальные условия для роста и созревания ягод, которые из-за большого их количества окрасили склон в розовый цвет. Они словно манили девочку к себе, и она то и дело останавливалась и, собрав ягоды в ладонь, опрокидывала их в рот, наслаждаясь неповторимым ароматом и вкусом.

Радостные ожидания вечера наполняли душу Лены: во-первых, репетиция в драматическом кружке новой пьесы и, во-вторых, ещё одна встреча с Павлом Аносовым, вожаком комсомольской ячейки, к которому она испытывала большую симпатию. Он сплотил вокруг себя большую группу подростков и, подготовив «агитки», они ездили по окрестным деревням повышать политический уровень ряда несознательных крестьян.

Елена была совсем рядом с хуторским двором, огороженным тесовым забором, когда из открывшейся калитки вышел отец, неся под мышкой тюк ситца, а за ним и мать, которая пыталась вырвать у него материю. Она ухватилась за край ситца и тянула, надеясь остановить мужа.

Поняв, что у отца очередной запой, Лена поспешила навстречу:

— Пап, мам, вы куда собрались? Уж скоро вечерить. Пап, давай я помогу тебе, ведь неудобно.

— Доча?! Доча, любимая моя доча. Ты ж у меня самая умная и самая красивая. Помоги, помоги отцу…

— Куды направились? Я могу с вами пойти?

— Доча, ну что это такое «куды»? Ты не должна говорить, подражая этим деревенским неучам. В тебе может дворянская кровь течёт. А, что? — повернул он голову к жене, — Народ зря болтать не будет. Ты должна быть образованной, воспитанной и культурной, и вообще…

— Я поняла. И, куда вы с матушкой направляетесь?

— Так, в лавку, доча, в лавку. Дорогая моя жёнушка, твоя мать, видишь ли, деньги спрятала, так, я вот решил обменять это, — отец потряс ситцем, — на рюмочку, другую.

— Зазря идёте. Я с речки. Видела лавочника со всем семейством на броду. Днепр переходили. Разряженные такие. В сторону Болушево пошли. Может в гости к кому. Свадьба может или ещё, какой праздник. Зазря пройдётесь.

— Да? Через Днепр? Вброд? Видела? Жаль… Спасибо, Доча. Умница, доча, умница… — Какой красивый ситец! Вот бы нам такой… На занавески, в наш драмкружок, сцену отгородить.

— Доча, в театре нет занавесок. В театре занавес. Я обязательно должен вас всех свозить в настоящий московский театр. Огни, музыка, красиво одетые люди на сцене и в зале. А, само представление!.. Зимой обязательно отправимся. Бери, доча, для тебя, для твоего театра ничего не жаль, ничего…

Он свернул с дороги и, подойдя к ближайшей копне, рухнул на мягкую постель из свежескошенного сена и уснул.

— Лена, ты придумала про лавочника, да?

— Нет. Не придумала.

— Лена!? — мать строго испытующе посмотрела на дочь.

Щёки Лены порозовели. Она слегка наклонила голову и еле заметно кивнула.

— Нехорошо обманывать родителей. Всех нехорошо, а родителей особенно грешно, — и мать несколько раз перекрестилась.

— Я больше не буду.

— Ну и хорошо, ну и хорошо. Ты иди, я побуду с ним, пока ни проспится, а ты иди. Иди домой.

— У меня сегодня занятия в драмкружке. Можно я сегодня припозднюсь? У нас главная репетиция. Это отнести положить на место?

— Да, что уж там. Раз батька сказал — бери, а то запилит потом меня. Он хоть какой пьяный, а всё помнит. Бери, чего уж.

Елена, обхватив двумя руками тюк ситца, быстро зашагала в сторону деревни Нестеровки.

Занятия драматического кружка проходили в коридоре школы, в бывшей усадьбе Вольских. В глухом его конце был собран помост, что-то на вроде сцены, на котором и показывали своё театральное искусство члены кружка.

Девчата запрыгали от радости, увидев столько материи, а ребята щупали и с деловым видом хвалили:

— Хорош ситчик.

— Крепкий.

— Хорош, ничего не скажешь.

— Какой красивый, — вторили девчата:

— Вот занавески будут, просто сказочные.

— Не занавески, а занавес, — поправила их Лена, вспомнив слова отца.

— Правильно. В нашем театре тоже будет занавес, — начальственным голосом произнёс Павел Аносов.

— Репетиция отменяется. Вам девчата поручение, беритесь за шитво, а ребята натянут верёвки. Я покажу, как сделать, что б за верёвки тянуть и раскрывать занавес.

— Ужасть — скольки материи. Нам можить и на сарафаны для выступлення хватить.

— Маша, в какой школе тебя учили, и в какой книге ты видела, что б так писали, как ты говоришь? У нас в кружке не должно быть такой речи. Мы должны быть людьми образованными. Представь себе: ты, Маша, выходишь на сцену играть роль образованной девушки или французской революционерки… Да, да, Маша, могут быть и такие роли… и вдруг зрители слышат: «ужасть», «скольки», «можить», «выступлення» и прочее, вроде «нямнога», и что будет? Ты играешь трагическую роль, а зрители хохочут. Того кто будить… — девчата хихикнули, — Будет, — поправился Павел, краснея, — Будет так говорить, исключу из кружка, — и Аносов пригрозил девушке указательным пальцем.

— Конечно, хватит, — подчёркнуто чётко выговаривая каждую букву, заявила Оля Гаврилова, — Можить дажа и на рубахи ребятам. Будем усе, как артисты у адинаковом.

— Оль, ну для кого я только сейчас говорил, а ты опять: «У адинаковом».

— Паш, ну, нет ваможности так у раз перевчиться. У школе сколь лет грамате учуть?

— Генеральная репетиция в следующую среду. Кто не будет «первучиваться» ролей не получит, — объявил Павел, глядя в свою тетрадь. И, скорее делая вид, чем это было в действительности, обвёл всех строгим взглядом, — Смотрите у меня!…

Молодёжь гурьбой высыпала на крыльцо школы, сопровождаемая недовольным ворчанием школьного сторожа деда Архипа.

До перекрёстка шли вместе, горячо обсуждая, каким настоящим будет их театр, в занавесях и декорациях, несколько керосиновых ламп осветят сцену, а они в новых театральных костюмах.

— Всё хорошо, но без музыки театр — не театр. — Павел задумался. — Вот что. Задание всем: ищем гармонистов, гитаристов, балалаечников ну и…

— А, у меня дядька, ужасть как здорово, на ложках играить. — встряла Маша.

— На ложках, верно, ты здорово играешь? Во какие щёчки наела! — пошутил один из парней и ткнул пальцем Маше в щёку.

— Щёки как щёки, — совсем не обиделась Маша, — Многим даже очень нравютца.

— Ложки не подходят, если только, как отдельным номером пропустить, — заключил Павел и добавил, — В антракте или на концерте. Подумаем…

Быстро стемнело, и только на западе оставался светлый кусочек неба.

Как только дорога зашла в перелесок из зарослей ольхи и ракит, подростки как-то сразу стихли, а затем, когда дорога стала еле видна и совсем умолкли.

Все вздрогнули от неожиданности, когда одна из девчат решилась нарушить тишину:

— Вы знаете, к нам в Глушково провели по столбам провода, прямо в правление, и теперь из сельсовета можно будет позвонить в Холм, а может даже в Москву.

— Тоже мне новость. Столбы уж месяц, как стоять, — вступила в разговор Маша.

— Ну, держись теперь председатель. Замучат звонками из района, — Коля Хорьков споткнулся о торчащий из земли корень, и смачно выругавшись продолжил, — Замучат командами да указаниями, задёргають кароча.

— Усё равно, это так итяресно по проводам говорить, ужасть как интяресно. Ишшо скажу, что можно послушать как разговоры по проводам бягуть. Когда мы с батькой-то шли у Холм, он мне подсказал, шоб я приложила ухо к столбу. И взаправду… Прислонила ухо, а там музыку играють, как песню, тольки не понять какую. Я таперича, как иду мимо столба, обняму его крепко — крепко, приложу ухо к няму и слушаю. Как же интяресно…

— Ня столб, ты Нюра, наверно обнимашь, а Мишку Стряшнова. Видел я, как ты на танцах в клубе на День колхозника прижмалась к няму, а ён тебе на ушко чтой-то шептал.

— Ты, чо, Коленька, ни влюбился ли в мяня. Рявнуешь?

— А, можа и так.

Если бы появилась луна, то даже при её свете, можно было бы увидеть, как покраснели щёки Николая.

— Знаш чо, Колька, не бряши. Это он меня прижимал. Танцевать ня вмеить, только прижимать и можить.

У перекрёстка Лена остановилась, — Прощевайте. Вам налево, мне направо.

— Пойдём с нами. Тямно. Страшно одной-то.

— Не. Больно крюк большой делать придётся.

— Я с тобой пойду. Мне до Гришково всё равно, как идти, что слева, что справа, — произнёс Павел, словно оправдываясь.

— И я с вами, — заявил Николай, — Втроём веселее.

— Ты лучше девчат весели, а мы уж, как-нибудь, без тебя дойдём, — и Лена натянула козырёк кепки ему на глаза.

Лена и Павел шли молча. Некоторое время ещё был слышен говор и смех, затем всё стихло. Всеобъемлющая ночная тишина словно обволокла их. Ни малейшего дуновения ветерка, ни стрёкота кузнечиков, ни пения птиц, ни треска сучьев. Ощущение такое будто у них наступила полная глухота.

Луна ещё не взошла, и только звёзды на небе да светлячки по двум сторонам еле заметной в темноте дороги мерцающими огоньками рассыпались в пространстве.

— Лен, погоди минутку, — и Павел словно растворился в темноте.

Ждать пришлось не долго. Он появился перед Леной, держа в руке веточку, которая была усыпана огоньками светлячков. Когда он опустил веточку пониже, то дорога перед ними осветилась этим своеобразным факелом.

Когда до хутора оставалось не больше сотни метров, Лена попросила Павла дальше не идти:

— Не дай бог меня увидят с парнем в такое время.

На самом деле, она просто не хотела, чтобы он увидел спящего в копне отца.

— До воскресенья, — и Павел протянул ей веточку с огоньками.

— Я отпущу их на волю, пущай живуть, — и Лена аккуратно положила веточку в траву. — До воскресенья.

Елена подошла к копне, где вечером оставила родителей, но никого не застала. «Видно батька промёрз и быстро проспался» — это была хорошая примета, — «Значит, завтра в доме будет мирно и спокойно».