Печать Аваима. Порочное Дитя

Анастасия Якушева (2024)

Книга 2. Странствующий лекарь в поисках забытой правды о Боге Тьмы встречает все больше союзников. Чем дальше уводит тропа, тем больше тайн открывается ему и его спутникам. Старинная крепость, заброшенные архивы, опальный герцог, вероломное предательство и легенды, которые оживают после тысячелетнего забвения. В этих поисках всё не то, чем кажется в самом начале, а события прошлого и настоящего связаны кровавой тайной, которая расколола историю королевства. Кто запятнал имя Бога Тьмы? И чье дитя несет в себе зерно порока? В королевстве, полном суеверий и страхов, правда откроется лишь тому, кто отважится заглянуть вглубь веков.

Глава 3

Сианг-Джи — былое

Монетка жалобно тренькнула и взмыла вертикально вверх. Ребристые желтые грани блеснули в неярком свете, и по стенам крохотной комнатки пробежали светлые блики. Вигмар ловко поймал тяжелый кругляшек и, довольный, шлепнул на стол.

— Согласись, удачно вышло, да? Хорошая была идея: продать твою заначку на карнавале за перевалом, а сюда принести безделушки орков. Вырученного как раз хватит, чтобы возместить дому Чайной Розы наш с тобой весенний конфуз с пропажей их барахла.

Ягори мрачно покачала головой:

— Мы неплохо продали вещи орков, а сделка на карнавале была действительно удачной, но все вместе это едва покроет потери Чайной Розы после того, как у нас увели их товар. Мэй-Гу не за доброе сердце стал главой синдиката. Я бы не обольщалась.

— Ну так мы и не с пустыми руками: я же предлагаю возместить ему все потери, чтобы спокойно дальше вести дела.

— Вигмар! — одернула Ягори. — На тебе все еще висит история с карточным долгом, и у Мэй-Гу в ней свой интерес. Как ты собираешься расплачиваться?

— Пусть тебя это не беспокоит, — безмятежно потянулся сианджиец. — Есть у меня одна идея.

Ягори смерила брата мрачным взглядом.

— Да ладно тебе, — отмахнулся Вигмар. — Торгую я лучше, чем играю в карты. Смотри!

Он аккуратно достал из-за пазухи небольшой сверток и, выдержав театральную паузу, развернул тряпицы. Ягори ахнула: на руке лежала тончайшей работы серебряная брошь с блестящим черным камнем.

— Откуда она у тебя?

— Не ожидала, а? — Довольный произведенным эффектом, Вигмар поднял вещицу поближе к свету.

— Но откуда? — снова спросила девушка.

— Это Берк, — гордо объявил Вигмар. — Он нашел ее после погрома на стоянке даллов, а на болоте, перед тем как мы попрощались, отдал мне.

— Потрясающе. — Ягори провела пальцем по драгоценным завиткам и вопросительно глянула на брата. — Тебе не кажется невероятным, что она снова у нас? Ты ведь давным-давно продал ее, чтобы расплатиться за нашу свободу. Потом Эстер украла ее у своего же отца, потом потеряла, и вот брошь снова у тебя. Она правда досталась тебе от матери?

— Да, — неохотно ответил Вигмар.

— Она что-то говорила про эту вещь?

— Ягори, она говорила, что это большая ценность. Но когда передо мной встал выбор — продолжать выполнять грязную работу для гильдии наемников там, за перевалом, или выкупить наши шкуры — я решил, что ценность ее выражается в полновесном золоте. Какой смысл об этом говорить?

— Смысл в том, что я ничего не помню про наших родителей, — серьезно ответила девушка.

— Вот и не надо, — отрезал Вигмар. — Я помню, и от этого только хуже.

— Но так не должно быть, Вигмар, — не согласилась Ягори.

— Хватит быть занудой, — передернул плечами сианджиец. — Оставь прошлое мертвым. Нам с тобой надо жить дальше.

— И что ты предлагаешь? — вздохнула девушка.

— А вот что: наша общая знакомая — мадам Фурен — женщина предприимчивая. Кроме публичного… дела, так сказать, она проводит подпольные торги. Эта безделушка, — он легонько подкинул украшение, — уже вызвала оживление, а ее пока даже никто не видел, кроме самой мадам.

— Мне эта идея не нравится.

— Ягори, когда я в первый раз ее продал, тебе все нравилось. Хватит валять дурака, мы не в том положении.

— Возможно… Но мне все равно это не нравится.

— Значит, придумай, как тебе с этим жить. Аукцион состоится завтра.

Он завернул тряпицы и хмуро сунул украшение за пазуху.

На следующий день ближе к вечеру Ягори и Вигмар, одетые в простые темные накидки с глубокими капюшонами, покинули склады у причала и направились в верхний город и дальше — к востребованному у наиболее состоятельных посетителей публичному заведению. У двери их встретила сама мадам и проводила в небольшую комнату, в которой, казалось, целую вечность назад Ягори встречалась с братом, перед тем как они сбежали из Сианг-Джи. На этот раз закуски им не предложили, мадам лишь забрала украшение и молча удалилась.

Вигмар сноровисто расшнуровал пояс и скинул верхнюю накидку. Под ней оказался атласный, желтый с черным халат с широкими рукавами, отделанный богатой вышивкой и перехваченный атласным поясом.

— Непривычно видеть тебя в таком наряде, — улыбнулась Ягори.

Вигмар неловко повел плечами.

— Мне тоже. Но сегодня это больше подходит случаю, чем те наряды, в которых я сюда наведываюсь.

Ягори улыбнулась, вспомнив их последнюю встречу в этом заведении, и тоже сняла накидку. Под простой материей девушка была одета в шелковое платье, схожее с одеянием брата.

— Тебе надо чаще наряжаться, — по-доброму улыбнулся Вигмар.

— Поводов как-то негусто, — буркнула Ягори. — Что дальше?

— Мадам Фурен предъявляет лот и возвращает мне, — пояснил Вигмар. — Потом идут торги, и по завершении я встречаюсь с покупателем или его представителем здесь, чтобы закончить сделку.

— И часто ты так торгуешь?

— Только когда бывает что-то особенное.

— Да, это определенно тот случай, — хмыкнула Ягори.

В этот момент дверь отворилась и снова появилась мадам.

— Будь осторожнее, — серьезно произнесла женщина. — Этой вещью интересуются влиятельные люди.

Она передала Вигмару миниатюрную шкатулку.

— Продавец же не разглашается. Что мне может грозить? — беспечно отмахнулся сианджиец.

— Мое дело предупредить, — сухо ответила мадам. — После торгов приведу покупателя, и дальше уже сами.

И она, не задерживаясь, вышла из комнаты.

Ягори рассеянно потерла лицо и присела на кушетку. В груди непривычно часто стучало, а над губой выступила испарина.

— Ты в порядке? — с сомнением спросил сестру Вигмар.

— Не обращай внимания. Сколько идет аукцион?

— Зависит от количества ставок.

— Тогда хорошо бы он шел подольше.

Прошло немало времени. Вигмар успел вальяжно устроиться в подушках и крутил в руках кубик головоломки, появившийся невесть откуда, а Ягори тихонько дремала, откинувшись к стене. Но едва послышался звук открывающейся двери, как оба настороженно подобрались, хотя и остались сидеть.

— Аукцион состоялся, — тожественно произнесла мадам Фурен и объявила цену.

Вигмар застыл с открытым ртом.

— Вы готовы завершить сделку? — нетерпеливо позвала его мадам.

— Зря мы это затеяли, — пробурчала Ягори.

— Только после предъявления оплаты, — опомнился Вигмар.

— Покупатель желает встретиться лично. Вы согласны?

— Да, пускай заходит.

— Нет, — сухо отказала мадам. — Я не знаю, во что ты ввязался, но только на этот аукцион ни один из покупателей не явился лично. Здесь только представители. А таких яростных торгов я вообще не припомню.

— Нам только лучше, — улыбнулся сианджиец.

— Мне так не кажется, Вигмар, но дело твое. Для завершения сделки вам назначена встреча. Мой процент ты знаешь.

Она передала сложенную вдвое бумажку и удалилась.

Через час после торгов Вигмар и Ягори, переодетые в обычную дорожную одежду, стояли перед массивной деревянной дверью, украшенной инкрустациями и резьбой. С высокой стены, в которую была врезана эта дверь, свешивались гибкие зеленые лианы с редкими глянцевыми листьями. За стеной поднималось неказистое трехэтажное здание, которое выделялось на фоне остальных особняков богатых кварталов простой, монументальной формой и почти полным отсутствием декора. Исключение составляла та самая великолепная дверь и изящные ступенчатые четырехугольные крыши. Свет нигде не горел.

Вигмар глянул по сторонам, почесал нос и решительно постучал круглым набалдашником. Дом ответил гулкой тишиной.

— Кто здесь живет? — вполголоса спросила Ягори.

— Как будто бы никто, — пожал плечами Вигмар. — Болтают, что там когда-то накрыли банду заговорщиков, и дом никто так и не перекупил.

— Нам точно сюда?

— Адрес верный.

Он снова постучал, и на этот раз дверь отворилась, противно скрипнув застарелыми петлями. На пороге застыл невзрачный молчаливый слуга, почтительно согнувшись в поклоне и приглашая внутрь темного помещения. Вигмар уверенно шагнул, и Ягори последовала за ним. А невысокий привратник шмыгнул вперед и в полной тишине двинулся в глубину здания, освещаемый только лунным светом, сочившимся сквозь увитые плющом окна.

В молчании и темноте они пересекли этаж и поднялись по широкой лестнице, очертания которой терялись в просторных темных углах. Так же молча пересекли второй этаж и поднялись по другой лестнице — копии первой. На третьем этаже слуга вывел их на балюстраду, протянувшуюся вокруг здания, и сопроводил в укромную лоджию на противоположной от улицы стороне. Дом оказался последним в ряду особняков и тыльным фасадом выходил к скалистой каменной чаше, в которой расположился Бай-Чонг.

Слуга поклонился и незаметно растворился. Брат с сестрой остались одни.

Вигмар огляделся — если не считать расколотого вазона, лоджия была абсолютно пуста.

— Покажите товар. — Из темноты раздался требовательный женский голос, и Ягори поежилась от смутного беспокойства.

— Я не работаю вслепую, — категорично возразил Вигмар. — Это мой товар, и я решаю — кому и по какой цене его отдать.

— Были торги. Цена вас устроила. Предъявите товар.

— Где оплата?

Из темноты вылетел маленький черный мешочек и мягко плюхнулся к ногам Вигмара. Тот подобрал вещицу и развязал шнуровку: на руку высыпались круглые камушки и заблестели гранями в тусклом лунном свете. Вигмар задумался, прикинул вес на ладони и после паузы объявил:

— Я не приму это, пока не проверю подлинность камней.

— Справедливо, — отозвалась невидимая собеседница. — Тогда предлагаю вам остаться у меня на ночь, а утром я отправлю за ювелиром, чтобы вы могли удостовериться в искренности моих намерений.

— Слишком сложно. У меня нет желания ночевать здесь.

— Зато ты очень спешишь продать вещь, за которую ваши родители отдали жизни, не так ли?

Повисло потрясенное молчание.

— Кто ты? И что тебе об этом известно?

— Ну… Судя по твоему ответу, я, выходит, ваш друг семьи.

Из затененного углубления у дальней стены вышла гибкая тень — одетая во все черное высокая, стройная женщина. Незнакомка остановилась, не дойдя несколько шагов до освещенного луной прямоугольника, и выжидательно замерла.

— Дурацкий розыгрыш, — недовольно буркнул Вигмар. — Или заканчивайте свой спектакль, или сделка отменяется.

— Вейшенг, ведь так тебя звали? И малышка Ян-Гойли, верно?

Ягори растерялась и оглянулась на брата. Но тот исподлобья смотрел на неизвестную и незаметно подбирался к звездочке, припрятанной в рукаве.

— Ой, будь так любезен, не порть мне настроение, — капризно отмахнулась женщина. — Мой слуга прикончит вас до того, как ты достанешь… не знаю… Что там у тебя в рукаве? Нож? Лучше убери руки и выслушай меня.

— Если бы мне платили за разговоры, я бы давно купался в золоте, — фыркнул Вигмар. — Мне не интересно, каким демонам ты заплатила, чтобы добыть эту информацию.

— Мне думается, твоя сестра не согласна. Ведь так, Ян-Гойли?

Ягори снова вопросительно обернулась на брата.

— Мы уходим, — отрезал Вигмар.

— Ян-Гойли, а ты что скажешь? — продолжала настаивать женщина.

— Я… Мы…

— Вы — двое сирот, — перебила женщина, — которые, судя по всему, ничего не помнят о своем прошлом. А между тем, я могла бы что-то вам рассказать.

— Зачем тебе это? — перебил ее Вигмар.

— Ну, я вроде как искала вас эти годы. Не хотите все-таки послушать?

***

Высокая, нескладная Сю-Ин, понурив голову, стояла у ступеней храма. Мелкий моросящий дождик собирался каплями на черных волосах, подвязанных белой лентой. Капли повисали тяжелыми бусинами и падали на белоснежное траурное одеяние. Там, в глубине храма, на постели из белых ирисов лежал ее муж. Высокий, стройный. Такой родной. И такой красивый. Чуть ранее она сама зажгла свечу в его ногах и положила в рот серебряную монетку — единственную, которая у нее была.

Она стояла, а в руках расплывались, напитавшись дождем, простые белые конверты — знак внимания от немногочисленных близких, которые поспешили испариться, едва исполнив формальности.

Сю-Ин стояла одна, не в силах зайти в храм и снова заглянуть в лицо усопшему: иначе придется поверить, что все взаправду. А так можно стоять здесь под мелким осенним дожем и ждать, что вот он прибежит, накинет плащ и отругает за забывчивость. Что-нибудь глупо пошутит, и они побегут, обнявшись, в свой маленький домик. Бедный, неказистый, но свой!

Был. Больше его нет.

Кто она теперь? Опять сирота? Хуже — вдова сироты. Гвоздь на пепелище, ненадолго пригретый у очага, и снова ничей.

Сю-Ин молча отдала горстку медяков подошедшим служителям и не глядя пошла прочь.

Все равно куда. Только подальше отсюда, где нет у нее больше ни дома, ни семьи.

А за спиной уже сноровисто заколачивали простой деревянный гроб.

Город шумел. Очередной безымянный город, каких уже было много на ее пути. Город, где она будет стыдливо прятаться от городской стражи, и где, может быть, раз в день сможет позволить себе чашку риса — все ее скудное пропитание. Хотя скоро и на это не останется денег: не больно-то расщедрились те, кто называли себя родней. Да и какая родня у двух сирот? Так, знакомцы, что время от времени делили с ними крышу и хлеб. И напоследок подкинули мелочи в поминальных конвертах. Вот и вся родня. Никто не предложил разделить с ней кров. А она и не спрашивала.

Она ушла.

В дороге кто-то подсказал, что в городах бездомным раздают пищу. Но в каких городах, она не знала. И она шла в надежде повстречать такое место, где бы сыскалось ей новое пристанище.

В одном из переулков попалось грязное, сорванное со стены объявление, в котором служба префектов приглашала всех желающих пройти обучение и вступить в ряды полицейской службы. Сю-Ин отстраненно поглядела на бумажку и хотела пойти дальше, чтобы поискать укрытие на ночь, но из соседнего переулка вдруг донесло аромат свежих пряников. Изумленная, она застыла. Это же был праздник Осени. Вот почему город так радуется. Вот почему шумят улицы. Сердце внезапно стиснула тоска — когда-то давно, в другой жизни, они с мужем всегда выбирались из деревни в город, чтобы полакомиться лунными пряниками и посмотреть на праздник.

В другой жизни. Да.

Она вздохнула и собралась уходить, как вдруг навстречу вывернул полицейский патруль. Завидев оборванную, растрепанную фигуру, полицейские подобрались и, кивнув один другому, пошли наперерез. У Сю-Ин сердце ушло в пятки. Но на рыночной площади пробило полдень, и стражники, махнув на нищенку рукой, двинулись обратно, обсуждая, что ждет их в казармах на обед.

Сю-Ин снова внимательно посмотрела на оборванный листок — никаких уточнений, ни пола, ни рода, ни семейного положения.

Все желающие.

И впереди те двое, что обсуждают грядущий обед.

— Что значит, на полицейскую службу?! — Толстый субпрефект возбуждено размахивал смятым грязным листком. — Да ты в своем уме? Нужна мне, что ли, тут оборванка?!

Сю-Ин, уставшая, со сбитыми ногами, все в той же одежде, в которой покинула родную деревню, стояла в небольшой светлой комнатушке. Путь до нее оказался почти непреодолим: ухоженный, благополучный район — не место для бродяги. И она не зря его прошла — просто так она не уйдет. Пусть попробует, толстяк.

— Все желающие, — упрямо повторила Сю-Ин.

— Никаких мне тут желающих! Женщин не принимаю на службу!

— В бумаге сказано — все желающие, — снова повторила Сю-Ин. — Я желаю.

— А ну проваливай, пока я тебя не выкинул! — затряс красными щеками толстяк. — Желает она тут!

Сю-Ин только ниже склонила упрямую голову: или ее возьмут, или она умрет от голода. Отступать все равно некуда.

— Что за крики? — вмешался третий голос.

Из бокового прохода показался высокий ухоженный господин.

— Господин префект! — бросился к нему толстячок. — Да вы поглядите! На службу, говорит, ее!

— И что, вправду на службу тебя? — спокойно поинтересовался префект, разглядывая оборванную траурную одежду и жалкий вид просительницы.

— Сказано — все желающие, — повторила Сю-Ин, не поднимая головы. — Я желаю.

— Что, правда так сказано, господин субпрефект? — деланно удивился пришедший.

Толстяк промолчал и покраснел еще больше.

— А ну-ка, дайте бумагу. — Префект двумя пальцами поднял к глазам грязный листок и бегло ознакомился. — Кто готовил текст?

— Я, господин префект, — неохотно признался толстяк.

— Ну тогда это ваша проблема, — безразлично заключил префект и пренебрежительно отбросил объявление. — Власть должна исполнять обещания.

Он обернулся к Сю-Ин, так и стоявшей в почтительном поклоне.

— Ты принята, дорогуша. Смотри, как бы теперь удержаться.

Сказал и элегантно растворился в боковом проходе.

И Сю-Ин держалась. Изо всех своих небольших сил. Держалась, чтобы не отставать от парней на пробежках. Держалась, когда получала удары в учебных боях. Держалась, когда слезы готовы были прорваться. Она держалась и старалась не быть худшей. Самой слабой. Самой последней. Ради того, кто дал ей шанс. Ради его одобрения: сдержанного кивка, беглого взгляда. Элегантного жеста. Чтобы он знал — она не подвела.

И она сама не заметила, как снова обрела семью. Как перестала быть одна.

И мир снова встал на место. Совсем другой, но снова ее.

— Что ж, госпожа Сю-Ин. — Префект задумчиво почесал кончик носа и внимательно посмотрел на девушку.

Сю-Ин почти не дышала. Ведь он едва ли не впервые за все эти годы обратился к ней прямо. И не просто обратился — вызвал в свой кабинет! Она стояла в почтительном поклоне, от волнения даже не успев рассмотреть, каков он был — этот великолепный кабинет.

— Кажется, пришло время отплатить за кров и еду, которые мы тебе давали столько времени, — продолжил префект, разглядывая шелковую картину в половину стены.

— Служу Императору! — вышло глупо и неторжественно, куда-то себе в пупок.

Она расстроилась, что снова оказалась недостаточно хороша.

— Это хорошо… — протянул префект. — У меня для тебя есть дело.

Дело! Для нее? Может быть, она все-таки не была хуже всех?

Он пошелестел бумагами и продолжил:

— Из столицы пришел запрос — направить солдата для прохождения секретной службы.

— Благодарю за доверие!

— Отблагодари достойной службой, — кисло отмахнулся префект. — Ты отправляешься в Бай-Чонг и там примкнешь к повстанцам. Это хитрые, изворотливые гадины, которые плетут интриги и подрывают власть нашего императора. Будешь мне докладывать.

— Готова нести службу! — И снова получилось куда-то себе в пупок.

Префект закатил глаза, словно разговаривал со скудоумной.

— Говоришь, как солдафон. Ты агент, запомни это. Теперь плата за ошибку — смерть. И не заставляй меня сомневаться — ты даже не лучший солдат. Ты — девчонка. Но девчонку повстанцы не ждут.

Сю-Ин молча поклонилась еще глубже.

— Ой, иди. — Нетерпеливый взмах. — Подробности узнаешь у субпрефекта.

И она пошла. По зову долга. По приказу того, кто стал ей семьей. И кто теперь вынуждал покинуть единственный дом ради чужого, незнакомого города и чужих, незнакомых людей. Но она честно служила ему: подглядывала и подслушивала, и считала дни, когда сможет представить отчет. А дни все шли. Месяц. Другой. Третий. Но она ждала. Высматривала. Вынюхивала. Пока он не вызвал снова.

— Итак? Твое мнение?

Шесть долгих месяцев спустя, в безымянном закоулке грязных трущоб Пин-Мин господин префект снизошел до того, чтобы лично послушать ее доклад. И она не подведет!

Сю-Ин почтительно поклонилась и доложила:

— Доходы организация получает от незаконной деятельности. Род занятий: заказные убийства, слежка, вымогательство. Управляется тремя старейшинами. Оперативной работой руководит капитан Фенг — единственный, кто вхож к старейшинам. И, возможно, состоит с ними в родстве.

— Хм… А что известно о заговоре?

— Организация не проявляла интереса к подрывной деятельности.

— Это не то, что я ожидал услышать, — скривился префект, и Сю-Ин кольнуло чувство вины.

— Виновата, господин префект! Однако мне удалось выяснить, что в организации имеется ценность, которую охраняют от внимания императора.

— А вот это уже интересно. И что же за ценность?

— Мне неизвестно. Об этом знают только старейшие и, вероятно, капитан Фенг.

— Ага, — деловито потер ладони префект, — полагаю, для нашего дела будет очень кстати, что ты девчонка. Ты же меня поняла, да?

— Так точно, господин префект.

Внутри все заледенело — неужели она сможет?

Но она смогла — ради одобрения того, кто дал ей шанс. Она проглотила свою гордость. И свою стыдливость. И молча глотала по ночам горячие, ненавистные слезы. Не смея ослушаться и проклиная того, кто дал ей шанс. А еще, проклиная того, с кем делила теперь ложе — за то, что был с ней безукоризненно аккуратен. За то, что никогда не смотрел свысока. За его отстраненную нежность. Уж лучше бы кричал. Пусть бил бы ее наотмашь. Тогда она смогла бы его ненавидеть.

Но ненавидела она другого — холеного и высокомерного.

— Какие успехи?

Снова этот снисходительный голос. Неужели прошло шесть месяцев?

И снова Сю-Ин стояла, почтительно склонившись. Вот только в глазах ее не было почтительности, а щеки пылали от обиды и гнева.

— Капитан скрытен и неразговорчив, господин префект. — Внутри все леденело от собственной дерзости, но она знала, что ни слова не скажет ему — этому холеному тонкому человеку.

— Мне кажется, или ты недостаточно верно служишь императору?

— Виновата, господин префект.

А щеки пылали все ярче.

— Еще как виновата! — Префект швырнул в стену свой шелковый веер.

Изящная вещица осы̓палась кучкой переломанных щепок.

Вот он. Настоящий. Злой. А нет тот ухоженный, благовоспитанный и справедливый отец.

— Я держу отчет перед личной секретной службой императора! Ты же понимаешь, что это значит?

— Так точно, господин префект.

Предательские щеки, не горите так ярко!

— А мне кажется, что нет! — Префект вскочил. — Если до следующего раза не найдешь сведения о том, что охраняет организация, я заберу это силой.

Он взволнованно вытер высокий лоб.

— А ты… ты живешь и спишь с заговорщиком, — сказал, словно плюнул грязью. — Никто не будет разбирать, по чьему ты там указу. Тебе все ясно?

— Да, господин префект.

И ей стало все окончательно ясно. Она не была никогда ему кем-то. Она все та же ничья дочь. Сирота. И по-прежнему никому не нужна.

А капитан?

Хотя что капитан… Она предатель. Змея, забравшаяся в теплое ложе.

Ну что ж… пусть будет так. Еще шесть долгих месяцев впереди. Месяцев, когда она забудет, что она ничья дочь. Что она ничей солдат. Шесть месяцев, когда она будет просто женщиной. Его женщиной. А потом можно и умереть.

Все равно никто не вспомнит.

И она дарила ему нежность. Отчаянную. Безысходную.

И считала дни.

А дни убывали пугающе быстро.

Пока их не осталось совсем.

— Капитан Фенг? — тихонько позвала Сю-Ин.

Капитан неохотно отложил свиток и хмуро посмотрел на вошедшую.

— Могу я с вами поговорить?

— Нет. Я занят.

— Это важно, — умоляюще проговорила Сю-Ин.

— Не думаю. — Как всегда категоричен.

Она неуверенно помялась.

— Капитан. Это действительно важно.

Фенг обреченно вздохнул.

— Говори. Только быстро.

Сю-Ин набрала воздуха:

— Я агент императора.

— Я в курсе. Что-то еще?

Она застыла, а он невозмутимо спросил:

— У тебя есть еще что сказать?

— Тогда… вы… и я… почему?

Зачем дрожат эти предательские слезы!

— Потому что пока ты здесь, император не направит мне другого шпиона, которого мне снова придется вычислять.

Слезы все-таки хлынули.

— Что? Расстроилась? — Он усмехнулся. — Думала, это ты такая молодец?

Как больно. Сю-Ин проглотила слезы. А со слезами и разом все остальные чувства — она заслужила.

И она стояла, словно забытый кем-то пустой сосуд. Некрасивый, надтреснутый, заляпанный чужими жирными пальцами.

— Мне все равно, — глухо проговорила она. — Если я через два дня не доложу о сокровище, которое вы охраняете, тайная служба заберет его силой.

— И почему ты мне об этом говоришь?

Образ — тонкий, холеный, надменный всплыл перед глазами. Сю-Ин ответила:

— Того, другого, я ненавижу сильнее.

— Ты думаешь, я в это поверю? — Усмешка, чуть-чуть несимметричная, с горчинкой, тронула его тонкие губы.

— Мне все равно, — отрешенно проговорила она, — но только через два дня я ничего не доложу. Когда явится тайная полиция, я буду для них просто одной из вас.

И она сдержала слово. А тот, другой, холеный, сдержал свое. И она была просто одной из многих. Той, которая подрывала нерушимую власть императора.

— Сю-Ин? — Фенг привалился к стене рядом с ней.

— Что, капитан?

— Ты ведь не отлучалась. Я сам видел. Кто сдал новое укрытие?

— Я не знаю, капитан. Мне не говорили, что есть второй агент.

А внутри такая пустота. Почему бы не умереть? Кто о ней вспомнит?

За дверью что-то громыхнуло, и с потолка посыпалась штукатурка.

— Почему ты мне открылась? — зачем-то спросил капитан.

— Я не могла по-другому. — Она грустно опустила глаза. — Я… полюбила вас, капитан.

— Знаю, Сю-Ин. — Он поцеловал ее в макушку — отчаянно и нежно. — Я тебя тоже. Но я не мог сказать. Прости.

— Я вас люблю, капитан. Мне не за что вас прощать.

За дверью что-то снова грохнуло, и из стены выпал кусок.

— Пошли, — он тронул ее за руку, — надо выбираться. Теперь остались только мы.

И они ушли.

Далеко.

Но недостаточно.

У великого императора длинные руки. И зоркие глаза.

От таких не убежишь.

Сю-Ин стояла, низко опустив голову. Мелкий моросящий дождик собирался каплями на черных волосах. Капли повисали тяжелыми бусинами и падали на грубое, домотканое одеяние. На примятой траве, среди поздних осенних цветов лежал капитан — ее муж.

Невысокий. Коренастый. В простом дорожном одеянии. Суровое обычно лицо казалось спокойным. Она зажгла свечу, но дождь не дал огню разгореться, и свеча, испустив сизую струйку, сиротливо мокла у ног усопшего. Монетки не нашлось — последнюю Сю-Ин отдала за мешочек риса. Она проглотила так и не пролившиеся слезы и отвернулась. В бессильно повисшие руки крепко вцепились горячие детские ладошки. Две черноволосые макушки уткнулись в складки одежды.

Она стиснула маленькие ручки: вот он — ее оплот. Ее хрупкий, но нерушимый маяк.

— Пойдемте. — Она мягко подтолкнула детей. — Надо уходить.

И она будет идти. Столько, сколько сможет. А потом будет идти дальше. Потому что теперь она не одна. Теперь у нее есть для кого жить.

За спиной осенний лист тихо опустился на лицо капитана.

***

— Ну вот, собственно, и все, ребятишки. Больше мне ничего неизвестно. — Женщина развела руками. — Я знаю только, что вскоре после этого она была убита. А теперь, столько лет спустя, ты объявляешься здесь и на весь Бай-Чонг отсвечиваешь тем, за что много отличных людей положили головы.

— Допустим, — хмыкнул Вигмар, — а твоя роль здесь какая?

— Я была одной из немногих, кому удалось скрыться в ту ночь.

— Почему наша мать убежала одна? Почему вы не встретились позже, и откуда ты знаешь, что было потом?

— А ты мне нравишься, Вейшенг.

— Меня зовут Вигмар.

— Ладно, как скажешь, Вигмар. — Женщина примирительно подняла руки. — И все-таки я приглашаю вас остановиться здесь на ночь. Я бы о многом хотела вас расспросить. И поскольку та вещь вам без надобности, предложение по цене остается в силе. Мне она дорога̓ как память о близких людях.

Вигмар переглянулся с Ягори, и девушка едва заметно кивнула.

— Утром я заберу камни, чтобы проверить, — нехотя ответил Вигмар. — Если все честно — мы расстанемся. У меня нет намерения возрождать старые связи.

— Согласна. Я рада и этому.

Женщина проводила их в нижние комнаты с наглухо закрытыми ставнями и старой покосившейся мебелью, оставила масляную лампу и удалилась.

Оставшись одни, Вигмар с Ягори перешли на орочье наречие, чтобы быть уверенными, что их не подслушают.

— Не нравится мне она, — призналась Ягори. — Многовато предлагает за памятную вещицу.

— Согласен, но на нас висит та странная история с долгами. А её камней хватит и на долг, и на новую закупку.

— Тебе не кажется, что она не договаривает?

— Да я ни одному слову не верю!

— Ты говорил, что мать отдала тебе брошь перед смертью. Та женщина могла это как-то узнать?

— Нет, — покачал головой Вигмар. — Я ни с кем об этом не разговаривал. Ни на этой стороне, ни за перевалом. Никогда.

— Тогда нам стоит все-таки разузнать у нее подробности.

— Оно тебе надо? Зачем?

— Тебе не хочется расспросить о прошлом?

— Ягори, — непривычно посерьезнел Вигмар, — я ведь все помню: и отца, и мать. И тебя маленькую тоже. Но никого больше не было, ты понимаешь? Только мы четверо, — он вдруг запнулся, — сначала. Потом трое… Она врет. И завтра я разузнаю, в чем именно.

— Меня еще беспокоит, что мы ничего о ней не знаем, — покачала головой Ягори. — В том мешочке целое состояние, и говорит она как местная. Откуда здесь взяться тайному богачу? Мы с тобой так или иначе их всех знаем.

— Отдыхай, завтра постараюсь что-то разузнать.

Они распределили дежурства и устроились на остатках мебели.

Рано утром, еще затемно, Вигмар ускользнул в город. Неприметный слуга проводил его до двери, словно вовсе и не ложился, и запер засов.

Ягори покрутилась в надежде устроиться поудобнее, но сон не шел. Сквозь запертые ставни пробивался нежный розоватый свет, а с гор доносилось звонкое пение зарянок. В доме было тихо. Ягори задумалась, перебирая в голове события прошлой ночи, слова странной женщины, яркие, невнятные отрывки из собственного детства. И вдруг ясно, словно вживую, увидела себя с Вигмаром. Детьми. Они стояли на старых, выбеленных мостках, а впереди искрилась на солнце широкая водная гладь. Вигмар кривлялся. Она держала в руках удочку. Большие теплые руки обнимали ее со спины и направляли поплавок. И внутри нее неожиданно разлилась теплота. Окутала солнечным светом. Обняла добротой.

И Ягори растворилась в этом живом тепле, но вдруг поняла, что сон рвется, убегает, истаивает, а сама она падает в невообразимую глубину, отделенную от этой жизни — от нее самой и ее прошлого — огромной пропастью глубиной в тысячи лет. Она упала вглубь веков и вдруг осознала себя снова. Но кем-то иным. Она глядела на свои руки, и руки были другими — тонкие, красивые; белоснежная кожа будто бы светилась сама по себе; и все тело ее стало иным — легче, выше и наполнено неукротимым солнечным жаром. Она подняла взгляд. Восхитительный небесный простор узнал ее и ответил сиянием — ослепительным, страстным, манящим. И она приветственно вскинула руки, утопая в его необузданной мощи. Но вдруг небо укрыла тень. Большие белоснежные шапки встали на пути света и спрятали ярость в облаках. И она отделилась от света. И снова стала собой. А посреди безжизненной пустоши, в тени густых облаков стоял он. Нет. Не просто он. Ее душа. Сердце. И сама ее жизнь глядела из этой тени. Обнимала бездонным, благословенным мраком. Дышала покоем. Прикасалась сладостной негой. Ягори протянула белоснежные руки, и тьма коснулась их теплыми пальцами. Нежно скользнула по щеке, заправила сияющий локон, и вдруг прильнула к губам.

Острое, почти болезненное ликование на мгновение ослепило ее.

Покой.

И ощущение теплой земли под спиной. Ягори снова подняла взгляд. Небесная лазурь встретила ласковым солнечным светом. Под рукой мягко шелестела трава. Земля дышала теплом. Она поглядела на свои руки: тонкие белые пальцы переплелись с темными пальцами красивой мужской руки. Она повернула голову и встретилась с ним глазами.

— Любимая.