Печать Аваима. Порочное Дитя

Анастасия Якушева (2024)

Книга 2. Странствующий лекарь в поисках забытой правды о Боге Тьмы встречает все больше союзников. Чем дальше уводит тропа, тем больше тайн открывается ему и его спутникам. Старинная крепость, заброшенные архивы, опальный герцог, вероломное предательство и легенды, которые оживают после тысячелетнего забвения. В этих поисках всё не то, чем кажется в самом начале, а события прошлого и настоящего связаны кровавой тайной, которая расколола историю королевства. Кто запятнал имя Бога Тьмы? И чье дитя несет в себе зерно порока? В королевстве, полном суеверий и страхов, правда откроется лишь тому, кто отважится заглянуть вглубь веков.

Глава 4

Королевство Агрия — архивы

Эстер и Тамаш спускались по узкой лестнице. Даже не лестнице, собственно, а каменной кишке, которая крутой спиралью заворачивалась в тело скалы и уходила вертикально вниз. Чем ниже они спускались, тем сильнее в воздухе пахло сыростью. На камне влажно блестели капли.

Сразу после скудного ужина, состоявшего из сырых овощей и фруктов, которые передали монахи из долины, Тамаш отыскал в одной из безымянных кладовок замка несколько факелов и теперь уверенно шел впереди. Эстер же осторожно спускалась чуть позади, внимательно глядя под ноги и держась рукой за мокрую стену. Нестерпимо хотелось спросить, скоро ли кончится спуск, но во рту пересохло, и казалось невозможным отвести глаза от ненадежных ступеней, иначе все — сорвешься. Она поначалу пробовала считать витки, но очень скоро сбилась и теперь просто переставляла ноги, ступенька за ступенькой.

Неожиданно Тамаш остановился, и она, увлекшись, с размаху ткнулась ему в спину, и по инерции вдвоем они сделали еще несколько неловких шагов. И только когда движение прекратилось, она осознала, что эти последние шаги они сделали по ровной поверхности. Эстер нерешительно выглянула из-за плеча лекаря и потрясенно ахнула.

Тамаш обернулся и не смог сдержать улыбку, глядя как на лице его спутницы восхищение борется с разочарованием.

— Впечатляет, правда? — негромко спросил он.

— Несомненно, — протянула Эстер, — но не совсем так, как я ожидала.

Тамаш повыше поднял факел и осветил просторную пещеру: с потолка огромными наплывающими гроздьями свисали сталактиты, а навстречу им тянулись оплывшие столбы сталагмитов. Местами они срастались и образовывали роскошные колонны. Цвет этих каменных наростов поражал монохромным узором: сотни лет вода, напитанная минералами, намывала тонкие слои отложений, и, когда с годами состав воды менялся, вслед за водой изменялся и цвет наслоений. И теперь каменных колоссов покрывали прихотливые разводы всевозможных оттенков бурого и коричневого.

Но Эстер поразило даже не это. Среди влажных, покатых, словно тающих силуэтов виднелись вросшие в камень исполинских размеров стеллажи, вытесанные прямо в скале. А на полках горбились невнятные кучки, вероятно, бывшие когда-то книгами.

— Это и есть твой архив? — почему-то шепотом спросила Эстер.

— Да, — так же тихо ответил лекарь. — Пещера уходит очень глубоко, и везде тянутся эти полки. А там, — он махнул рукой в густую черноту, — в самом конце есть озеро.

— Кто размещает книжное хранилище в пещере с озером? — возмутилась девушка.

— Мне кажется, озеро появилось позже, — возразил Тамаш. — Стеллажи уходят прямо в воду.

— Как это возможно?

— Не знаю, — развел руками лекарь. — Может, движение породы или землетрясение… Что-то изменило направление подземных вод, а время сделало все остальное.

— А где ты нашел ту страницу с легендой? Здесь же ничего не могло уцелеть — в такой-то сырости!

— Если честно, — слегка застеснявшись, ответил Тамаш, — свиток я нашел не совсем здесь. Он был наверху, недалеко от входа. Может, его просто обронили…

— Абель сказал, что замок отобрал король у кого-то из знати.

— Да, это так, — ответил Тамаш. — И меня тревожит, что бывший владелец собирал тайную библиотеку.

— Давай поищем, кто он — этот бывший владелец? — предложила Эстер.

— Неплохая мысль, — одобрительно кивнул Тамаш. — Предлагаю покопаться в книгах — может, что-нибудь уцелело.

Они двинулись вдоль стеллажей.

— Ты действительно спускался сюда ребенком? Один? — недоверчиво спросила Эстер через некоторое время.

— Не таким уж ребенком, — улыбнулся Тамаш. — Я обнаружил проход незадолго до выпускной коллегии и не успел все как следует изучить. А после выпуска меня почти сразу отправили на тракты.

— Без отработки?

— Да, для меня сделали исключение, — снова улыбнулся лекарь, — потому что, прознай народ, а народ бы обязательно прознал, что в монастыре есть всерадетель, здесь бы такое паломничество началось, что никаких лекарей не хватит. Поэтому мне вручили шитье и выпихнули топтать пыль. А возвращаюсь я сюда не так часто и подолгу стараюсь не задерживаться.

— А что это за история с советом?

— Сегодня прямо вечер вопросов, — усмехнулся Тамаш.

— Ну… — смутилась Эстер, — я ведь почти ничего не знаю. А ты никогда не рассказывал.

— А ведь и правда… Даже не знаю, с чего начать.

— С совета, — подсказала Эстер.

— Давай с совета, — согласился Тамаш. — Пока я учился, здесь все шесть лет оставался кто-то из старших целителей. Они оказались достаточно высокомерны, чтобы не стесняться обсуждать свои дрязги в моем присутствии, а я помалкивал и слушал. И делал выводы. И то, что я понял, меня совсем не порадовало. Обычные лекари, знаешь, не сильно богато живут. Это я — всерадетель, ты видела, на что способен мой дар. И мне в любом доме рады, едва только видят, каким шитьем меня отметила гильдия. А простым лекарям сложнее. Отказать в ночлеге человеку из гильдии, конечно, никто не посмеет, но лечить, как я, они не умеют. Они могут только смотреть своим даром. Поэтому, даже если они и действуют точнее деревенских знахарей, и лечение подбирают лучше, то больного все равно приходится поднимать обычными средствами — травами и отварами. А бывает, что и не помогают уже ни отвары, ни примочки. Оттого и благодарность простым лекарям редко бывает избыточной. Да что там, — он махнул рукой, — на пропитание едва хватает.

— И ты из-за этого поругался с советом?

— Не совсем, — неохотно ответил Тамаш. — Некоторых из нас изредка назначают в старшие целители. К сожалению, способности и достижения самого целителя при этом не играют никакой роли. Это чистой воды кумовство и покровительство. А старшие целители уже не топчут дороги. Их приглашают в богатые дома, многие даже оседают у кого-то из знати. Еще они получают право брать плату за свои услуги. И, поверь, они не стесняются. При этом никто из них не горит желанием наведываться в монастырь.

Тамаш вдруг рассмеялся, и Эстер удивленно на него уставилась.

— Прости, — пояснил он сквозь смех. — Просто ты не представляешь, какая стоит ругань, когда назначается принимающая коллегия на следующий год. Все старшие каждую весну собираются, чтобы утвердить состав принимающей коллегии на будущий год, потом те, кого выбрали в предыдущую весну, остаются принимать испытания, а остальные с радостью отправляются восвояси до следующего года. А испытания могут и на пару месяцев затянуться, если много детишек за зиму приведут или много выпускают учеников. А уж когда выяснилось, что кому-то придется все время оставаться со мной, чтобы заниматься обучением… Ох, что тут творилось, пока они распределяли свои дежурства.

Он порывисто махнул рукой, отгоняя неприятные воспоминания, и продолжил:

— Знаешь, считается, что совет и старшие — это носители каких-то тайных знаний. Секретной мудрости. Но только когда выяснилось, что я одарен, они все растерялись. Никто не знал, что со мной делать и как учить. Они перекапывали какие-то старые фолианты, заставляли меня учить бессмысленные формулы. Но самое забавное, что я всему научился сам. Дар мне подсказывал, как им пользоваться.

Он замолчал и невесело ухмыльнулся:

— Я, конечно, молчал. Мой первый опекун — старик лекарь — меня отлично надрессировал. Но когда лет пять назад мне предложили стать старшим целителем в обмен на покровительство для одной влиятельной особы, я вспылил и предложил этой особе сходить поглядеть на тех, кому действительно нужна помощь. И ушел топтать тракты. А весной, точнее в конце зимы, когда уже начала собираться коллегия, а в монастыре было не протолкнуться от больных и обездоленных, уже не помню даже из-за чего, я снова поругался с одним из хлыщей от совета и прилюдно обозвал его бездарем и нахлебником. Все бы ничего, не в первый раз, но меня вдруг поддержали остальные, кто тогда присутствовал. И все это переросло в стихийный протест. И неизвестно, чем бы закончилось, если бы не началась та весенняя эпидемия. Так что все само собой рассосалось, но совет мне обещал, что не оставит эту историю без ответа.

Он прервался, почесал нос и смущенно усмехнулся:

— Вот так-то. Сам не заметил, как стал борцом за права угнетенных.

— Не могу представить тебя вдохновителем бунтовщиков, — усмехнулась в ответ Эстер.

— Я тоже, — неловко улыбнулся Тамаш. — А вот, кстати, наш мастер Абель был одним из главных возмутителей спокойствия. Именно он был первым, кто поддержал меня, и кто зажег потом еще очень многих.

— Не может быть. — Эстер вспомнила застенчивый взгляд и забавную рассеянность травника. — А кажется таким скромником.

— Он такой и есть, — подтвердил Тамаш, — но иногда излишне пылок. Не удивлюсь, что его оставили здесь в наказание.

— Вы хорошо знакомы?

— Не то, чтобы очень, но во время той истории мы часто виделись, — неуверенно ответил Тамаш. — Меня беспокоит, что он меня узнает.

— Но он ведь поддержал тебя. Разве нет?

— Поддержал. Но он молод и очень горяч, а в совете не дураки сидят. Они годами плетут интриги здесь и у своих богачей. С них станется поманить моего невольного союзника привилегиями старших, чтобы он при случае подал им весточку. Ладно, что теперь об этом. Давай лучше книгами займемся.

Они оглядели влажные полки — те, до которых смогли дотянуться, и с сожалением отметили, что время не пощадило древние фолианты. В некоторых, самых толстых, сохранились сухие места, и даже можно было разглядеть остатки чернил, однако разобрать буквы не получалось.

Сначала они осматривали каждый том, но чем дальше продвигались вглубь пещеры, тем ощутимее было дыхание воды, и вскоре даже самые внушительные книги окончательно потеряли форму.

— Такое ощущение, что здесь мы ничего не найдем, — Эстер наконец озвучила мысль, которая беспокоила их обоих.

— Да, меня тоже преследует это чувство, но я считаю, надо осмотреть их более тщательно. Завтра найду стремянку и начнем сначала. Может, сверху не так влажно. А пока предлагаю пойти спать.

Эстер с сомнением оглядела высоченные стеллажи, но за неимением других идей, согласилась с планом лекаря.

С утренними колоколами Тамаш проводил всех в кухню и заодно объяснил, как запомнить короткую дорогу. На завтрак было все то же самое, что и на ужин. За длинными столами с рассеянными, невыспавшимися лицами сидели все немногочисленные обитатели замка: Абель, долговязый Марко, семеро мальчишек помладше и четверо новых постояльцев. Сославшись на занятость, Тамаш прихватил пару больших яблок и поспешил в архив, куда накануне его отправил травник.

А Абель дождался Эстер и проводил ее в небольшую жилую комнату на нижнем уровне. В отличие от других эта комната казалась более светлой и даже в некоторой степени уютной. Возможно, из-за двух близко расположенных бойниц, через которые проникало больше света, а может, из-за цветастых половичков, которые плотно устилали каменные плиты. Прямо на полу сидела девочка лет пяти — до невозможности худенькая и бледная. Рядом были разложены простые соломенные куколки, которые девочка обмотала лоскутками. На кровати лежала женщина. Она лишь едва приоткрыла глаза, встречая вошедших, и снова застыла без движения.

Абель тихонько поманил девочку, и они все вместе вышли в коридор.

— Имилия, знакомься — это Эстер, — обратился он к девочке. — Она будет за тобой присматривать.

Он вопросительно оглянулся в поисках поддержки, и Эстер тепло улыбнулась, чем вызвала румянец на высоких скулах травника.

Девочка безразлично кивнула и застыла, низко опустив голову. Эстер ласково взяла ее за руку и спросила:

— Пойдешь со мной гулять?

Девочка неопределенно пожала плечами.

— Тогда пойдем, — уверенно заключила Эстер. — Можно ведь? — спохватившись, уточнила она у травника.

— Конечно, — улыбнулся Абель. — Пойдемте, я вас провожу.

Он проводил их до ворот и велел Марко показать обратную дорогу в жилые палаты, когда они будут возвращаться. Затем тепло потрепал девочку по лохматой курчавой голове и поспешил обратно в замок.

Почти до самого вечера Эстер с девочкой гуляли по долине — перекусывали фруктами, которыми их угощали монахи, отдыхали, грелись на солнышке и ничем особенным не занимались. За целый день девочка не произнесла ни единого слова. Она молча принимала фрукты и отстраненно их съедала. Покорно шла туда, куда звала ее Эстер, но сама не проявляла никакого интереса ни к припозднившимся бабочкам, которых показывала ей девушка, ни к стайкам мелких птичек, которые разлетались при их приближении.

А Эстер все никак не могла выкинуть из головы худое, измождённое лицо женщины: должна ли она рассказать все Тамашу? А если расскажет, то как он отреагирует? И что будет, если Абелю станет все известно?

Когда долина полностью погрузилась в холодную тень скалы, они вернулись в замок. Марко, недовольный, что пришлось так долго дожидаться, проводил их в столовую. Оказалось, что Тамаш и Ксатра уже пришли, а Берк, прихватив пару яблок, наоборот, направлялся обратно в комнату.

На вопросы Тамаша о порученной работе Эстер отвечала скупо: так и не придумав, как ей ко всему относиться, она решила просто тянуть время в надежде, что все само как-то утрясется.

Ближе к ночи они снова спустились в заброшенный архив. Тамаш принес стремянку и теперь проверял верхние полки, в то время как Эстер повторно и более тщательно осматривала нижние. Оказалось, что накануне они пропустили несколько книг, которые сохранились лучше остальных, а наверху действительно попадались относительно целые экземпляры. Кое-где можно было разобрать отельные слова или даже кусочки выцветших иллюстраций. И почти на всех книгах, где более или менее уцелели обложки и первые страницы, просматривался какой-то герб в виде животного. Однако сообразить, что именно это за зверь, и даже был ли это один и тот же герб, никак не получалось.

На следующий день они захватили бумагу и чернила, и когда находили очередной том с уцелевшим гербом, Эстер старательно копировала изображение — то, что от него оставило время.

Так и повелось: поутру Эстер с девочкой уходили гулять; Тамаш наводил порядок в бумагах; Берк, по всей видимости, охотился, потому что он демонстративно игнорировал за̓мковое питание; а Ксатра, поддавшись уговорам Эстер, стала присоединяться к ним на прогулках, хотя в основном отмалчивалась и просто бродила чуть позади северянки с девочкой. А по вечерам Тамаш с Эстер спускались в архивы. Они медленно и с величайшей осторожностью осматривали книгу за книгой. Ветхие страницы сохранили до обидного мало информации, но то, что удавалось найти, приводило Эстер в величайший трепет — особенно гербы. Через некоторое время она уже была уверена, что все гербы принадлежат одной фамилии. И они сошлись во мнении с Тамашем, что скорее всего это был владелец замка.

Эстер раскладывала на полу наброски в надежде разглядеть среди них нечто общее. Ей настойчиво казалось, что герб ей знаком, но цельный образ постоянно ускользал. Единственное, что она могла сказать с уверенностью, это то, что на гербе изображен массивный зверь на задних лапах, но какой именно и тем более кому из аристократов он мог бы принадлежать, разобрать не получалось.

Абель целыми днями пропадал в кабинете, где разбирал принесенные еще весной документы. На расспросы Эстер он ответил, что, собираясь на ежегодную коллегию, лекари приносят договоры на обеспечение монастыря. Оказалось, что все вышедшие из стен монастыря связаны обетом гильдии, и они не только путешествуют по уездам и герцогствам в поисках больных, но и следят за выдачей патентов тем, кто имеет отношение к врачеванию: обычным травникам, зубных дел мастерам, костоправам, повитухам и многим другим, кто не связан с лекарской гильдией, но обязан получать от нее разрешение на свою деятельность.

Всего этого Эстер не знала: ни того, что каждый деревенский травник обязан отправить четвертую часть заготовленных трав гильдии, а городские целебники отдают эту четвертину деньгами. Кто не может деньгами — отдает провиантом или иными товарами. Все эти бумаги с обязательствами на будущий год стекаются весной в монастырь, и за лето все уговоренное скрупулёзно подсчитывается, переписывается и вносится в амбарные книги. На каждого заявителя готовится патент. После подсчетов составляются списки того, что нужно будет докупить на зимний период, и на сколько из этого хватит полученных податей. А осенью, когда заканчивается сезон урожая, к монастырю подтягиваются телеги с добром и податями, которые нужно будет принять, отметить в переписи и выдать патент.

Обычно после выпуска в монастыре остаётся от трех до пяти молодых лекарей, которые едва успевают составить все нужные списки и перечни к осени, но в этот раз всех распустили по уездам, и одного только Абеля оставили в замке до будущей коллегии. Он с раннего утра уходил в тот самый кабинет, где они впервые встретились, и разбирал бумаги. Все полученные весной заявки были сложены в большие ящики, которых Эстер в первый раз не заметила. Два из трех ящиков уже были разобраны. На полках в глубине кабинета были аккуратно разложены готовые патенты. Толстые амбарные книги лежали прямо на полу.

В один из дней Эстер предложила помочь с бумагами и вскоре повелось, что утром они с Имилией и Ксатрой гуляли, после полудня далла уходила в комнату, а Эстер с девочкой помогали в кабинете у травника. Имилия наконец сбросила оцепенение и радостно бегала за бумагами. Больше всего ей нравилось перевешиваться в большой деревянный ящик и выуживать скользкие мятые листочки, которые она относила травнику. Абель зачитывал обязательства. Эстер заносила их в книгу, и после травник выписывал патент, который девочка под его руководством относила на ту или иную полку в глубине кабинета.

Было приятно и легко заниматься этой работой. Абель оказался интересным собеседником: увлеченным и начитанным. Но каждое утро, когда Эстер забирала девочку, и каждый вечер, когда отводила ее обратно, изможденная худая женщина немым укором давила на совесть, вынуждая принять какое-то решение. Несколько раз Эстер почти открылась Тамашу во время их ночных поисков, но что-то всякий раз ее удерживало. И она снова отпускала ситуацию на самотек. И чем дольше это продолжалось, тем сильнее Эстер мучилась сомнениями, которые только усугублялись от того, что не с кем было поделиться.

В один из дней она захватила на прогулку лютню, чтобы порадовать девочку, а заодно пригласила с ними Абеля, пока тот не успел засесть за бумаги. Ксатра на этот раз от прогулки отказалась.

За воротами стояло яркое осеннее утро. Солнце уже успело разогреть воздух, но камни оставались прохладными. Эстер привычно закинула лютню за спину и наслаждалась теплом и солнечным светом.

— Вы правда менестрель? — спросил ее Абель, когда они уже спустились в долину.

Эстер обернулась. Вне мрачных и полутемных коридоров травник выглядел иначе. От ходьбы на щеках раскраснелся румянец, непослушные русые вихры отливали спелым пшеничным золотом, а в походке больше не было скованной сосредоточенности.

— Да, — легко улыбнулась Эстер.

Абель без прежней робости открыто и доверчиво улыбнулся в ответ, и от этой улыбки Эстер вдруг смутилась и порозовела. Она отвела взгляд и поспешила заполнить неловкую паузу:

— Есть здесь что-нибудь интересное? А то у нас каждый день одна и та же тропинка.

— Пойдемте, — позвал травник, — я думаю вам понравится.

Они миновали сады и по узкой тропинке поднялись на теплый солнечный пригорок в стороне от нависающей скалы. На южном склоне обнаружился небольшой палисадник: посыпанные камнем дорожки петляли между лохматых кустов мелких диких роз; здесь и там росли лекарственные травы и, нагретые солнцем, распространяли приятный аромат. В середине заброшенного садика была устроена скамеечка, а над ней перекинулась высокая арка, плотно увитая диким виноградом.

— Кто все это устроил? — удивилась Эстер, присаживаясь на резную каменную скамейку.

— Не знаю, — ответил Абель и присел рядом. — Я случайно набрел на это место несколько лет назад. Теперь стараюсь наведываться, когда бывает время. Мне здесь нравится, и никто сюда не заходит.

— Здесь и правда красиво.

Они не сговариваясь замолчали, любуясь окрестностями. Имилия увлеклась ловлей жуков, а Эстер, задумавшись, начала потихоньку пощипывать струны.

— Вы сыграете что-нибудь? — попросил Абель.

— Конечно, — охотно согласилась Эстер. — Что вам нравится?

— Я не знаю, — растерялся травник. — Может, пусть Имилия выберет?

— Хорошая идея, — улыбнулась Эстер. — Милая, хочешь какую-нибудь песню?

Девочка отвлеклась от жуков и подбежала ко взрослым.

— А ты умеешь? — не поверила она.

— Конечно, — Эстер погладила ее по голове, — что ты хочешь?

— Спой про маму? — с надеждой полушепотом попросила девочка.

Эстер ненадолго задумалась и после паузы уверенно заиграла плавную, нежную мелодию, а потом закрыла глаза и тихонько запела.

Засыпай, моя голубка,

В теплой неге, под крылом,

В этом свете лунном хрупком,

Над твоим склонюсь челом.

Я свои не смежу очи,

Буду сны твои хранить.

Буду Свет всевышний, отчий

О тебе всю ночь молить.

Чтобы был к тебе он ласков,

Чтобы миловал от бед,

Чтобы дремы были сладки,

Чтоб тревог простыл и след.

Я, к груди тебя прижавши,

До рассвета буду петь.

И не смежу взор уставший,

Над тобою буду бдеть.

Ты расти, моя голубка,

В теплой неге, под крылом,

В этом свете лунном хрупком,

Буду я тебе щитом.

Буду я тебе опорой,

Буду дружеским плечом,

Той сестрицею, которой

Все расскажешь о своем.

Осушу твои я слёзы,

На уста воздену смех,

Охраню девичьи грёзы,

Буду рядышком вовек.

Я, к груди тебя прижавши,

Заберу с души свинец.

В светлой грусти повздыхавши,

Провожаю под венец.

Ты лети, моя голубка,

Помаши с небес крылом.

В этом свете лунном хрупком,

Уроню слезу тайком.

Отступить с дороги гладкой

Настает и мой черед.

Сердце щемит грустью сладкой,

Отпустив дитя в полет.

А дитя, набравши силу,

Смело встанет на крыло.

Ты лети… Ты будь счастливой…

Но а мой уж вышел срок.

Я, к груди прижав ладони,

Вздох последний отпущу.

И теперь с небес бездонных

За голубкой пригляжу.

Ты лети, моя голубка,

Мой же путь лежит к луне.

И под светом этим хрупким,

Вспоминай ты обо мне.

Засыпай, моя голубка,

В теплой неге, под крылом,

В этом свете лунном хрупком,

Над твоим склонюсь челом.

Когда голос затих, она еще некоторое время, не открывая глаз, перебирала струны. А когда стихла и мелодия, мечтательно огляделась, все еще пребывая в своих мыслях.

Вдруг Имилия зарылась лицом в пеструю юбку Эстер и горько заревела.

— Ну ты чего? — растерялась девушка. — Мне мама ее пела.

— Маму жалко, — хлюпнула в складки Имилия.

Эстер застыла. Чувство вины раскаленной иглой воткнулось между ребер. Мечтательность мгновенно схлынула, и она с неприятной очевидностью поняла, что именно день за днем стояло на кону, и что она так упорно откладывала.

— Та женщина… — обратилась она к Абелю.

— Это не ее мать, — ответил травник. — Она привела девочку, когда деревня сгорела. Их только двое и осталось.

Эстер рассеяно погладила волосы Имилии.

— Но что-то ведь можно сделать для той женщины?

— К сожалению, нет, — развел руками травник. — Она больна, но не телом. В деревню после пожара пришли гунгояры, и эти двое… я даже не представляю, что им пришлось пережить. Когда они только пришли, женщина еще что-то понимала. Плакала часто. Звала кого-то. А сейчас уже и не различает, где находится.

— И она так и будет там лежать?

— Я даю ей отвар, так что она не мучается. Но душа ее умерла там, на пепелище, и теперь тянет за собой тело.

— И что, нет такого лекаря, кто мог бы вылечить душу? — с надеждой спросила Эстер.

— К сожалению, нет, мы лечим только тело, — развел руками Абель, и вдруг ни к чему добавил: — Даже мастер Тамаш.

У Эстер ёкнуло под сердцем, но травник никак свою мысль не развил, и, чтобы успокоить волнение, она принялась оглядывать окрестности.

С этого места замок выглядел немного иначе — на скальном плече, которое не было видно из долины или с дороги, проступало размытое изображение. Эстер сощурилась и повернулась сначала одним глазом, потом другим, не уверенная, что ей не почудилось. Но освещенные солнцем выступы и затемненные впадины отчетливо складывались в некоторую зависимость. Только она никак не могла сообразить, что же именно проступает из этих световых пятен.

— Вы тоже заметили? — спросил Абель.

— Мне ведь не показалось, правда? Что там изображено?

— Попробуйте расслабить глаза, — вместо ответа предложил травник. — Вы сами увидите.

Эстер удивленно на него посмотрела, но все-таки последовала совету. И как только она перестала напрягаться и разглядывать каждый выступ в отдельности, изображение внезапно сложилось в единую картину, и она потрясенно уставилась на огромного северного медведя, который стоял на задних лапах, осененный тремя звездами.

— Пресветлая Матерь, что это? — едва слышно выдохнула она.

— Герб бывшего владельца, — так же тихо ответил Абель. — Единственное, что о нем сохранилось. Все, что было внутри, — уничтожено.

— Но это же граф… — Эстер испуганно прикусила язык.

— Граф Айсенбер. Герцог, точнее.

— Почему вы не сказали раньше? — удивилась Эстер.

— Это не то, о чем болтают с незнакомцами, — развел руками Абель. — А потом вы не спрашивали.

— И вы специально меня сюда привели? — неуверенно спросила девушка.

— На самом деле нет, — Абель смутился и отвел взгляд. — Мне хотелось побыть с вами наедине. Я ведь понимаю, что как только вы найдете то, что ищете, вы уйдете и мы больше не увидимся.

— Мы… Почему? — растерялась Эстер.

— Да ну бросьте, я ведь давно узнал матера Тамаша. Но я слишком сильно его уважаю, чтобы вмешиваться в его планы. И я хорошо понимаю причину, по которой он хочет скрыть свою личность от постояльцев монастыря. Поэтому постарался просто не мешать.

— Мне так стыдно, простите, пожалуйста, — расстроилась Эстер.

— Не переживайте, — успокоил ее Абель, — это были самые приятные недели за очень долгое время. Я благодарен вам, правда.

— За помощь с бумагами? — улыбнулась Эстер.

— Нет.

Абель уверенно и открыто посмотрел ей в глаза, и Эстер почувствовала, как в груди трепыхнулось. Щеки опять вспыхнули, но она не отвела взгляд. Абель осторожно, словно опасаясь спугнуть мгновение, взял ее ладонь. Эстер застыла. От его теплого прикосновения в пальцах пробежали искры. А он поднес руку к губам и, едва касаясь, запечатлел робкий поцелуй. У Эстер от волнения перехватило дыхание, и мысли внезапно вылетели из головы, оставив звенящую, глупую и радостную пустоту. Абель, судя по всему, разволновался не меньше — он нервно выдохнул, и Эстер почувствовала, как шевельнулись волоски на коже, а по спине сбежали мурашки. Рука подрагивала в горячих пальцах травника, а он сам, растерявшись, смотрел в другую сторону и не знал, как прервать неловкость.

Выручила Имилия. Она вдруг с детской непосредственностью плюхнулась на лавку между взрослыми и с отчаянным подвыванием затянула на одной ноте:

— Есть хочу-у-у-у!

И как будто разорвалась неловкая паутина, Эстер и Абель одновременно рассмеялись, забрали девочку и отправились на поиски фруктов в ближайшие посадки.