Двойственные души

Анастасия Сопик, 2022

Он – тень того человека, которым был когда-то. Она – обычная девушка, которая связала свою жизнь ни с тем человеком. Он – властный, гордый, одержимый своей последней целью. Она – спокойная, тонкая натура, по роковой случайности загнавшая себя в ловушку. Он – холодный, как Северно-Ледовой океан. Она – горячая, как обжигающее пламя. Что случится, когда их души встретятся? Вода потушит пожар? Или огонь растопит лёд? Двойственные души – история, пропитанная страшной тайной, разгадка которой кроется в его холодном взгляде. Вот только жаль, что ей не дано так же как ему легко узнавать чужие секреты. Вместе с главной героиней вам придётся пройти через огонь и воду, чтобы разгадать секрет, который хранят глухие стены усадьбы Франклин. Укутавшись в плед с чашкой чего-нибудь тёплого, не забудьте зажечь свечу, вдруг в темных углах затаился силуэт мужчины в чёрном плаще?

Глава 2 СОСЕДКА / ОНА

За окном бело. Январь наступал на пятки декабрю. Голые ветки одиноки, мерзнут. Ветер раздевал, снимал нападавший снег.

Зима в этом году радовала своей красотой.

Зябкий холод морозил щёки. На твою ладонь неспешно и, в то же время, стремительно прилипали мокрые хлопья.

Чарльз с полотенцем на плече вошёл в кухню.

— Итак, за императора Мейдзи на аукционе мы получили около 530 фунтов, а наш Бог удачи, Хотей, принёс 390 фунтов. Картины на аукцион не приняли, сегодня же отнесу их в ломбард, — просчитывал в голове он. — За месяц домом интересовался только один человек, который и то сорвался с крючка… Что ж, поздравляю нас, мы по-прежнему в беспросветном дерьме!

Я закрыла окно. Услышанное не радовало. Мне хотелось поскорее убраться с этого места и никогда о нем не вспоминать. Но, видимо, так быстро, как я думала, у нас ничего не получится.

— Что у нас на завтрак? — будничным тоном спросил меня тот. — Дай угадаю — это… Та-да-да-дам! Тосты!

Вот и ещё одно «доброе утро» начиналось с его глупых шуток. Он не переставал доставать меня. Все, буквально все в нем норовило вывести из равновесия: торчащие в разные стороны мокрые волосы на голове, затёкшие щелки глаз, покрасневший нос.

— Господи, когда ты стал таким?

Когда мы такими стали?

Взгромоздившись на стул, Чарльз невесело хмыкнул. Прослойка жира, нависающая поверх трусов, затряслась.

Когда он только успел так поправиться?

— Ну так что? Каков мой приз?

— Омлет с тостами, — поставила я перед ним тарелку.

— Две недели подряд?

— Ну а что ты хотел? Сам сказал, у нас кризис. Стандартный английский завтрак, — парировала я.

— Так приготовь, твою мать, французский! По хрен! Я не для того продал свою семейную реликвию, чтобы мы жрали один белок.

Я оставила его колкость в адрес матери без ответа.

Дело в том, что моя мать француженка. В отместку за мой неудачный выбор мужчины на наш первый и последний, семейный ужин с Чарльзом она принесла «французское блюдо» из лягушечьих лапок и отравила всех гостей.

С тех пор Чарльз отвешивал о моей стряпне похожие колкости: «французский деликатес, видать сварганила», «что-то лягушиными лапками запахло», «если хотите, чтобы у вас в животе заквакали жабы, жрите это протухшее дерьмо».

Так Чарльз в очередной раз пытался напомнить, как сильно ненавидел мою семью.

Что ж, в прочем, это было взаимно, я сама с ними давно уже не поддерживала связь. Примерно с того случая, как вышла замуж за человека, сидящего напротив меня в одних трусах.

Нехотя, я наложила и себе порцию омлета.

— Ты сама не жрешь свой английский стандарт, — заметил Чарльз.

И чтобы выйти победителем, он потянулся через весь стол к подвесному шкафу. Я крепче сжала в руках вилку. Чарльз отметил про себя это, попутно доставая флягу.

Наконец, высоко поднятая планка моего терпения обрушилась вниз.

«Заколи его! Вилкой! Сейчас! И он не сможет больше портить тебе жизнь!», — нашептывал внутренний голос.

Взвинчено, я отбросила столовый прибор в раковину.

— Заткнись! Агнес спит! Я тебе не мать, чтобы с раннего утра гнуть спину у плиты!

— Не мать, а жена!

— И что? Где прописан закон, что жена должна мужу что-то готовить?

— А где прописан закон, что муж должен содержать жену?

— Ты и себя сам прокормить не в состоянии!

Пухлые пальцы Чарльза демонстративно отвинтили крышку фляги.

— Ты не будешь пить! — приказала я.

— Ну так и жрать поджаренные фекалии тоже не стану!

— Да плевать!

Нетронутый омлет со звоном треснувшего фаянса незамедлительно встретился с полом. Осколки посуды в геометрически известном порядке устелили плитку.

Чарльз вытаращился.

Воспользовавшись привлеченным вниманием, я сдержанно сказала:

— Мне надоело видеть мужа пьяным. Это зашло слишком далеко!

Я подошла к нему с намерением выхватить из рук флягу, но Чарльз довольно крепко удерживал ее.

— Ты оставляешь нас с Агнес одних в этом страшном доме, пока сам шляешься по кабакам. Сегодня будет месяц, как мы живем здесь. Месяц, Чарльз! Ты обещал, что это продлиться не дольше недели…

Рассерженно, я потянула на себя флягу сильней. Чарльз и не думал отпускать. Нагло, Чарльз приблизил к груди наши скрещенные руки.

— Прости. Мне это нужно.

В следующую минуту я сжимала пальцами воздух, а содержимое перевёрнутой фляги со змеиным пристрастием вливалось в рот.

Почему он так? Почему смотрел на меня этими вселенски обиженными щенячьими глазками? Почему не спорил? Не кричал? Не пытался переубедить? Почему… поступал не так, как я помнила?

— Почему ты так поступаешь? — только и смогла проговорить я. — Ты уже не тот, в кого я когда-то влюбилась…

Не дожидаясь ответа, я взбежала вверх по лестнице на второй этаж.

Это уже были не мы.

Все рушилось со стремительной скоростью. Рассыпалось в щепки. А я будто стояла и молча смотрела со стороны.

Дверь в комнату к Агнес была приоткрыта.

— Папа снова пил? — словила она меня встревоженным голосом.

Иногда создаётся впечатление, что Агнес понимала куда больше, чем мы с Чарльзом надеялись.

— Не кричи на него больше, хорошо? Ты не будешь кричать?

Конечно, она слышала.

Пройдя вглубь комнаты, я села на край детской кроватки.

— Не буду.

— Он исправится.

Я укрыла дочь одеялом.

— Еще рано, постарайся заснуть.

Агнес крепче прижала к себе плюшевого мишку и послушно закрывала глаза.

Долго или мало я просидела рядом с ней, пропуская сквозь пальцы маленькие кудряшки, пока ее дыхание не выровнялось.

Когда я спустилась в холл, Чарльза уже не было. Его пальто, туфли и полупустая фляга пропали вместе с ним. Ушел.

Этот дом. Снова мы остались с ним вдвоём. Один на один.

Уводящие сознание длинные коридоры, мрак одиноких комнат. Он хранил в себе тайну. Путал, смешивал чувства.

Стоял кирпичными костями на мертвой земле.

Айфон завибрировал в кармане халата.

Сообщение от Чарльза:

«Сегодня я планирую наведаться в свою старую киностудию Браун Форбс. Если они мне не дадут какое-то место, я их буду умолять об этом».

Может мы смогли бы все вернуть?

Нужно лишь больше времени.

С одной стороны, с меньшей, значительно маленькой стороны, я понимала Чарльза.

Мы уже не мы. Затерялись где-то меж мирами, канули в беспрерывном потоке идентичных будней. Жили одним днем. И он повторялся. Снова и снова.

Сколько так ещё будет?

Но с другой, разве ему понять меня? Разве ему может быть хуже, чем мне?

Да, порой мы эгоистичны. Ставим себя на первое место. Оно и верно, ведь если не мы, то кто об этом задумается?

Чарльзу не легко, но он слишком горд, чтобы сознаться в этом. Его образ «папаши-года» давно в проигрыше. Он, в какой-то мере, сдался, сдался судьбе. И пусть мне было за что винить его, сейчас, думаю, я должна помочь ему. А если нет, то хотя бы попытаться. Другого выхода нет.

Хотелось сбежать. Уехать, сменить обстановку, почувствовать тепло. Сесть на поезд, растворится в закате. Улететь. Забыться. Получить долгожданное освобождение от поедающих изнутри мыслей.

Ни о чем не думать, пустить жизнь на самотек. И так ехать ночь напролет, любоваться меняющимися за окном пейзажами. Туда, куда ведет дорога в забитее. Как можно дальше, дальше от сюда.

Ехать… Ехать…

А это только месяц прошёл.

Я подожгла спичку. Огонь спешно поедал тлеющий опилок. Успокаивал. Я почувствовала, как пламя добралось до пальцев. Боль от ожога, и я потушила ее.

Казалось, что сгоревшая спичка — это я сама. Она использована. Ее больше нельзя положить в коробок к остальным. Ее можно только взять и выбросить, как и меня. Я могу скользко угодно мечтать о прежней жизни, жалеть за тем, чего не вернуть, но изменить что-либо не в силе.

Вскипяченная ранее вода в чайнике остыла.

Я взяла в рот сигарету, подожгла еще спичку. Никотин незамедлительно воздействовал на мозг.

На третьем этаже располагалась домашняя библиотека: обширная комната, заставленная со всех сторон стеллажами с книгами. Интернет здесь не был подключён, поэтому я только и делала, что читала. Маркес, Остин, Шарлота Бронте. Вот и сейчас, когда Чарльз ушел, а Агнес еще спала, чтобы как-то отвлечься, я взяла с полки новую книгу.

Эрих Мария Ремарк «Триумфальная арка». Прочла аннотацию: «пронзительная история любви всему наперекор, любви, приносящей боль, но и дарующей радость». Мне захотелось исправить предложение: «пронзительная история любви всему наперекор, любви, которая сначала дарует радость, а потом приносит боль».

Я не любила романы со счастливым концом. Такое бывало только в сказках. Поэтому прежде, чем сделать выбор на какой-либо из книг, я заглядывала на последние страницы рассказа. Знать наперед всегда легче.

Я села в кресло и потерялась в нескончаемых монологах героя Равика.

В полдевятого снизу донесся звонок стационарного телефона.

— Семья Франклин, — сняла я трубку.

— Доброе утро, Одри.

Звонила Бренди Стоун. Старая и единственная подруга.

У меня было много друзей, но после замужества все куда-то подевались. Осталась Бренди.

Интересно вышло, в школе я ее не признавала. Причина проста, я была популярна, она — нет. Если начать с ней общаться — значило потерять авторитет. Когда она подходила к нашей компании, мы ее игнорировали, и Бренди оставалась одна. Я даже не понимала, чего ее не любили, она была не хуже остальных. А потом сама нашла ответ из собственных наблюдений: каждый второй человек ищет слабые места другого. Таким образом, мы поднимаем себе самооценку, понижая ее слабому.

И я была такой. Зависящей от чужого мнения, от положения в обществе. Удивительно, как любовь меняет человека. Ведь когда не признали Чарльза, я от всех отвернулась.

Теперь время указало на мои ошибки, научило и наказало.

— Хорошо, что оно хоть у кого-то «доброе»…

— Что? Чарльз снова берется за старое?

— Мягко выражаясь. Ушёл в запой!

Зажимая телефон между ухом и плечом, я вошла в кухню, набрала в чайник воды.

— Подруга, он с тобой несчастен.

— Хочешь сказать, это моя вина?

От накатившего возмущения я забыла закрутить кран, прежде чем вода начала выливаться из посудины.

— Вот зараза!

— Хеей! — запищала обиженная трубка.

— Прости! Это не тебе.

Одним движением я перекрыла воду, вернула чайник на место, нажимая на кнопку кипения.

— Подумай, что у него хорошего в жизни? Жена, ребенок…

— Как что? Жена, ребёнок. Разве это не повод?

— Ну а ты сама счастлива?

Неожиданно, я вылетала из зоны комфорта и столкнулась лбом с вопросом.

Давно я перестала всерьёз задумываться о таких вещах. Теперь счастье для меня — это гладкое течение обстоятельств без острых углов, о которые можно раниться.

— У него такое же состояние, — по долгому молчанию поняла Бренди.

— Дело не в этом. Это все этот чертов аукцион.

— А что с ним не так?

— Чарльз получил намного меньше за те Японские статуэтки, чем мы рассчитывали. Жить, по-прежнему, хватает только на еду. Ещё этот дом…

— Так что с ним?

— Его никто не хочет брать. Покупателей ноль. Мы тут застряли.

Кипяток не упустил возможности капнуть мимо чашки на руку.

Взвинчено, я снова дернула рычаг крана вверх, подставляя под холодную струю обожженную руку.

— Я этого не вынесу больше. Здесь ужасно. Одиноко. И с Чарльзом я не чувствую себя больше счастливой…

— Поздно, поздно бросать все сейчас. Ты подумала, где будешь жить? С родителями?

— Мать сгрызет меня заживо. Да и папа не обрадуется.

— Просто признай, наконец, ты рассказываешь мне свои проблемы не затем, что тебе нужен совет.

— Точно! Я могу переехать к тебе. Вместе мы справимся! Ты же мне поможешь?

Последовала порядком ощутимая пауза.

Пальцы под холодной водой совсем немеют, но я не нашла в себе сил выдернуть руку.

— Я не совсем уверена, что это хорошая идея. Ну ты знаешь, маленькая квартира, все дела…

— Ничего, как-то уживемся.

— Да и мой кот. Он терпеть не может детей…

Ясно, все мне ясно. Бренди молодая девушка. Она хочет надышаться свободой, благополучно устроить свою жизнь. У нее ещё есть этот чертов шанс.

— Одри, я думаю тебе нужно повременить с разводом. Будь с ним помягче.

— Может, — без особого энтузиазма соглашаюсь я.

— Не раскисай, со временем все наладится. Одс, прости, мне тут такая красотка по скайпу пишет. Договорились встретиться в пять. Как думаешь, надеть платье или лучше что-то скромнее?

Да, Бренди была у нас по девочкам.

— Надевай, что хочешь. Я не спец в таких делах.

— Не люблю этот твой пессимистичный тон! Ну-ка быстро улыбнулась!

— Бренди, у меня шесть лет такой тон, если ты не заметила. — И не желая портить настроение подруги, добавляю: — Надень платье. Пусть у твоей красотки мозги поплывут при виде тебя.

— Да ну скажешь! Ладно, мне серьезно пора. На созвоне. Целую, пока.

— Хорошо тебе провести время. — Я повесила трубку. Перекрыла воду. Рука не болела, я ее не чувствовала. Как не чувствовала ту тоску, что скреблась где-то там внутри.

В тайне я завидовала Бренди. Пускай мы ровесницы, я ощущала себя старой по сравнению с ней. Сегодня она идет на свидание, у нее впереди столько возможностей. А я была тут, с обожженными пальцами и печальными домыслами Равика из «Триумфальной Арки».

И так целый месяц. Если бы не звонки Бренди, я бы, наверное, сошла с ума. Жить в полной изоляции от общества не то, что трудно, скорее невозможно.

Человек рожден для общества. Конечно, Чарльз этого не понимает. Он днями пропадал в городе. Дни ему не казались просмотром одной и той же кассеты.

В кухню впорхнула Агнес с растрепанной куклой в руках.

— Солнышко, ты проснулась?

— Здравствуй, тетя Одри, — сказала она, поднеся к моемому носу застывшую с улыбкой на лице резиновую игрушку.

— Привет — привет, — подыгрывала я. — Агнес и.…?

— Эмили.

— И Эмили проголодались?

Девочка состроила недовольную мордашку.

— Не хочу!

— У Эмили заболит животик.

— Она не голодна!

— Что-что? Что ты говоришь? — театрально поднесла я ладонь к уху, к игрушке. — Хочешь кушать!? Эмили говорит, что

проголодалась!

— Нет! Она не это сказала!

— Мойте руки, а я подогрею омлет.

— Мм…

— Ну что ты надулась? Давай, бегом!

После тяжкого кормления мы собрались на прогулку. Двор замело, вокруг бело.

Северный ветер обдал морозом щеки, я потуже затянула красный шарф.

Такая снежная зима в Англии — большая редкость.

Агнес выдернула свою ладошку из моей руки и помчалась к соседнему саду.

— Далеко не убегай! — крикнула я ей вдогонку.

Но Агнес не услышала. Закружившись в только ей понятном танце, она зашлась громким смехом.

Один из плюсов был тем, что Агнес нравилось здесь.

Я оторвала взгляд от веселящегося ребёнка и посмотрела вперед, где высилась заплесневелая хлипкая хижина. Прогнившие доски почернели от влаги. Кое-где в деревянной стене виднелись трещины. От старости дом перекосило набок, что создавалось впечатление, словно от одного дуновения ветра его снесет к чертям.

На одной из голых ветвей худой березы закаркал чёрный ворон.

Напуганная Агнес вскрикнула и подбежала ко мне:

— Мамочка, мне страшно, — потянула она меня за рукав пальто по направлению дома.

— Это всего лишь птица. Вон, смотри, — указала я на дерево.

— Но она такая огромная!

Вытаращив глаза, Агнес уставилась на ворона. Как вдруг тот слетел с ветки и, быстро махая массивными черными крыльями, двинулся прямо на нас.

Заслонив малышку собой, я закричала:

— Кыш! А ну — полетел отсюда!

— Кар!

Ворон недовольно каркнул и закружил в небе.

— Добрый день, юная Франклин, — послышался за спиной скрипучий, низкий голос, заставивший меня подскочить от неожиданности.

Я резко обернулась. Позади меня стояла пожилая женщина лет восьмидесяти, облачённая в шерстяной белый платок, хомутом окутанный вокруг шее. Сперва ее сморщенные черты лица оттолкнули меня: худое морщинистое лицо, заострённый подбородок, седые, высоко расположенные брови, маленькие глаза и обвисшие щеки. Но стоило легкой улыбке коснуться ее тонких потрескавшихся губ, как образ старухи смягчился.

Агнес сжала мою руку в своей. Посторонних людей она здесь видела крайне редко. Поэтому такие встречи всегда производили на неё впечатление.

— Добрый день, — немного сконфужено ответила я на приветствие. — Вы…? Откуда Вы знаете нашу фамилию?

— Ах, точно, я же не представилась! — легонько стукнула она себя по лбу. — Я — Эйва Вайт, Ваша соседка. Я давно знакома с Вашим мужем.

Агнес ещё плотнее прижалась ко мне.

— Так Вы живете здесь одна? — удивлённо указала я на старую хижину позади неё.

Вот тебе и раз! Мы уже месяц как тут живем, а я все думала, что это место заброшенное.

— Согласна, дом совсем осел и прохудился, как и я сама, но ничего, как-то справляюсь.

Как эта хрупкая маленькая бабушка могла жить сама в таком пустом холодном доме?

А где же ее дед? Дети?

Почему она тут совсем одна?

— Вы шутите? — ни на шутку встревожилась я. — Так ведь Вам, наверное, там совсем холодно! На улице жуткий мороз!

Эйва Вайт отмахнулась:

— Не стоит лишних переживаний, моя дорогая. Я давно обитаю в этих краях, многое повидала. Простым морозом меня не возьмёшь.

— Переезжайте жить к нам. Я серьезно. Места у нас много, для Вас точно найдётся свободная комната.

Действительно, особняк Франклинов выглядел великаном по сравнению с хлипко хижиной Эйвы Вайт.

— Ох, ну что Вы! — И без того высоко посаженные седые брови подскочили вверх. — Милая! Не стоит. Мне намного уютнее будет в своей крохотной лачужке, чем в том здоровом не менее холодном доме.

Что-то здесь было нечисто. И Эйва Вайт наверняка знала гораздо больше, чем показывала.

— Зайдите хотя бы выпить чаю и согреться, — пыталась я завести с ней дружбу, чтобы разузнать об этих местах побольше. — Вы, наверное, жуть продрогли.

Но Эйва Вайт держалась дистанции.

— Ах, ну что Вы! Благодарю Вас за Ваше гостеприимство! Не хочу показаться невежливой, но я вынуждена отклонить Ваше столь заманчивое предложение! У меня там ещё столько работы. До завтра я должна дошить два заказа! Как-нибудь в другой раз, непременно! — О, так Вы портниха! — восторженно воскликнула я.

Старуха улыбнулась своими потрескавшимися губами.

— Да, я полностью отдана своему любимому делу. Шью днём и ночью. Иногда, вяжу. Это меня вдохновляет.

— Звучит очень интересно. Возможно, и нам с Агнес когда-нибудь пригодится Ваша помощь. До магазинов с одеждой тут крайне далеко добраться.

— Да, может быть, когда-то, — не особо воодушевленно кивнула та. — Что ж, было приятно с Вами познакомиться! И с Вами, юная миссис Франклин, особенно!

Старуха нагнулась попрощаться к спрятавшейся за моей спиной Агнес.

— Она стесняется, — объяснила я.

— Все мы когда-то были детьми.

Ее красноречивый взгляд скользнул мне за спину, где высокой скалой возрастала усадьба Франклинов, отбрасывающая тень на крохотный домик Эйвы Вайт. Создалось странное ощущение, что она на кого-то смотрела. Ни на что-то, а именно на Кого-то.

Машинально я повернула голову в том направлении. Тёмное окно третьего этажа, одна из нежилых комнат поместья.

На мгновение я словила какое-то движение, будто этот кто-то поспешил спрятаться в стенах дома, прежде чем я уличу его в слежке. И теперь там снова было простое темное окно одной из нежилых комнат.