Пояс отчуждения

Анастасия Соболевская, 2020

22 век. Мир полностью изменился после разрушительной войны. Остров Эвдон был полностью уничтожен генералом Адлером. После войны и страшной эпидемии Синей чумы столица Гёльдерлин, власть в которой делят военные и влиятельная семья торговцев, истощена из-за нехватки пищи и ресурсов. Но покинуть столицу без риска быть застреленным с башен, выстроенных по периметру высокой стены, опоясывающей город, не может никто. Стена же будет стоять сто лет – пока не умрёт последний носитель вируса. Единственное место в городе, где жители могут прилично заработать, – пирамида «Мэссив Генетик», которой управляет учёная Аврора Сантери. Но чтобы попасть в пирамиду, люди должны принять участие в сомнительном эксперименте по созданию уникальной сыворотки для военных, формула которой основана на крови эвдонского солдата, выжившего во время войны и по непонятной причине получившего возможность быстро исцеляться от любых ран. Серии «Пояс отчуждения», «Хроники разрушенного королевства» и роман «Грета за стеной» – части общей вселенной, где сюжет объединён местом действия, но разделён временем: средневековье, современность и мир будущего.

Глава 3

Новость о взрыве моста разнеслась по городу со скоростью, с которой когда-то люди узнали об обрушении участка Пояса Отчуждения, когда буквально весь город встал на уши, а «Треангул» поднял среди ночи все взводы, чтобы огородить дыру, пока её заделывали строители.

Прошел только час, а уже по всем каналам обсуждали новый взрыв. Камеры наружного наблюдения показали, что опоры моста между материковой частью города и Рингом были взорваны в момент, когда на нём скопилось самое большое количество машин — в самый час пик. На основании сделанной съёмки специалисты криминального отдела ГБР, Гёльдерлинского Бюро Расследований, пришли к выводу, что опоры никто не обстреливал — они были взорваны зарядами, которые установили заранее, почти у полотна, что всего за несколько секунд превратило в раскуроченные камни больше ста метров моста.

«Тёмный Илай, — в ту же минуту зашептали по углам. — Тёмный Илай снова атакует Пирамиду». Главным доказательством вины безликого террориста послужил якобы найденный среди обломков кирпич с рисунком стрекозы. Во взорванном банке тоже нашли эту метку, и на месте взрыва склада заготовок для карточек прошлой весной — тоже. Впрочем, это не сняло другого вопроса: почему системы слежения за мостом не засняли момент установки бомб? Ответ обнаружился очень скоро — системы какое-то время были отключены, и это привело к мгновенным увольнениям среди военных, которые следили за мостом, и уголовным делам по факту измены.

Газеты пестрели громкими заголовками: «Атака на Ринг», «Стрекозы и кровь», «Десятки убитых». Мозолили глаз злые карикатуры, на которых огромная стрекоза перекусывала мост Ринга, тиражировались фотографии утопленников и раскуроченных автомобилей. Нагнеталась паника. Полиция и врачи, спасавшие раненых, неохотно давали интервью, спасшиеся делились подробностями того, что с ними произошло.

— Сначала была яркая вспышка, потом я услышал громкий взрыв где-то внизу, — говорил один перемазанный в иле рабочий, которого только что вытащили из воды. — Мы заделывали дыру в асфальте, как раз над опорой. В разные стороны полетели камни, а потом был ещё взрыв, и часть моста обвалилась. Мои парни упали, а я зацепился за кусок арматуры и повис над водой. Сверху падали машины, люди кричали, всюду был дым. Потом я упал. Там была машина, внутри девушка. Я к ней, но её ремень безопасности заклинило, я не смог его открыть. Дёргал, пытался порвать. Когда ремень открылся и мы всплыли, она уже не дышала.

Спасатели вытаскивали погибших из воды до самого вечера и отвозили на опознание в ближайшую больницу. Разбитые машины отправляли в ангар. Даже спустя сутки всюду в поисках добычи сновали репортёры, а полицейские гнали их прочь. Один раз дело даже дошло до драки.

Сорок один погибший, пятнадцать находились в тяжёлом состоянии, сто миллионов ущерба — такова была статистика этого взрыва.

Для жертв атаки в Центральном госпитале выделили часть этажа в западном крыле. Совсем недавно там объявили чрезвычайное положение, но теперь всё стихло. С теми, кто мог говорить, в попытках узнать подробности общалась полиция и работники ГБР, коридоры морга полнились скорбящими родственниками, палаты выживших — рыдающими семьями. Кроме одной.

Вместо отцов, матерей, сестёр, братьев и детей, отчаянно молившихся о родных, её наполняли врачи, которые под строгим надзором окруживших палату военных делали свою работу.

На койке в окружении капельниц и аппаратов, отслеживающих сбивчивый ритм поверхностного дыхания и почти неуловимое сердцебиение, лежала одна из жертв. Едва вернувшись из небытия, она пыталась отбиться от рук докторов, и им пришлось привязать её к койке, чтобы вколоть успокоительное.

Она не понимала ни то, где она находится, ни что происходит, но улавливала в окружающем её сумбуре голосов тревогу.

— Позвоните им! Быстро!

— Где номер?

— В регистратуре. Ну же, звоните!

Её накрыла темнота. Холодная и липкая, наполняющая её тело, каждый сосуд, каждую вену, будто свинцом.

–…Она выживет, и вы примете для этого все меры, — будто издалека донёсся до её сознания мужской голос.

Холодная сухая рука гладила её по голове.

Выжившая с трудом подняла веки, но ничего не увидела, кроме размытого тёмного пятна на фоне серого потолка. Пахло сигаретами и гелем для бритья. Грубый резкий голос погрозил кому-то невидимому:

–…Под вашу личную ответственность.

В районе запястья огнём горела точка, будто через неё в вену вливали кипяток. Девушка застонала и шевельнулась на койке.

— Это чудо! Это просто чудо! — восклицал перевозбуждённый молодой интерн, который впервые в жизни увидел действие ревинтола.

— Мы с ними связались, — тихо произнёс более спокойный врач с глубокими морщинами на лбу. — Госпоже Сантери сообщили, что образец «Ундина» использован.

Пострадавшая попыталась что-то сказать, но из её рта донеслось только сдавленное сипение.

— Нет-нет, — врач остановил её попытку заговорить. Подоспевшая медсестра сделала ещё один укол. — У вас во рту находится трубка. — И положил ей на плечо жилистую холодную руку. — Вы не можете сейчас говорить. Вам нужно отдохнуть.

Тяжёлые веки слиплись, и она провалилась в сон, не наполненный никакими образами, кроме белого шума, напоминающего шум реки под дождём.

Она очнулась резко, как от толчка. Трубок у лица уже не было, но из её руки всё ещё торчала иголка, через которую в вену поступала какая-то прозрачная жидкость из капельницы.

Тело болело так, будто были переломаны все кости.

Айла огляделась. В палате никого не было, но сквозь окно в коридор она заметила дежурившего у её двери военного. Он деловито читал свежую хронику и бросал безразличные взгляды на любого, кто смел пройти мимо охраняемой им вотчины.

В палату, сквозь чистенькие жалюзи большого трёхстворчатого окна, пробивался приглушённый небесной дымкой солнечный свет и слабо отражался от белоснежного больничного белья. В нос бил едкий запах лекарств, спирта и хлорки. Айла повернула голову и поморщилась от хруста затёкших шейных позвонков. Она закусила губу, борясь с накатившей тошнотой. Соседние койки оказались застелены и пусты. Странно, что после взрыва в больнице оставались свободные места. Или она пробыла без сознания так долго, что всех её соседей уже успели выписать? Где её брат? Мысль о Кае заставила её мгновенно проснуться.

По коридору устало брёл врач, которого она раньше уже видела среди прочих — он светил ей в глаза ярким фонариком, почти ослепив, когда она пришла в себя в первый раз, и он же потом громко кричал на интерна, который уронил какой-то шприц. Врач заметил, что она очнулась, и что-то сказал охраннику, после чего тот бросил на пациентку быстрый взгляд, что-то промямлил и достал телефон. Врач на ходу ему что-то ответил и отворил дверь в палату.

— Вы проснулись? — спросил он с порога. — Как вы себя чувствуете? — Его голос был весел и фальшив, будто его обладатель хотел скрыть, что дела совсем не хороши. Он бросил дверь, и та медленно закрылась с помощью доводчика.

— Где Кай? — Айла не узнала собственного голоса — повреждённые трубкой связки издали низкий чужеродный хрип.

— Кто? — Доктор подошёл к койке и проверил капельницу. Жидкости внутри оставалось чуть больше половины.

— Мой брат.

— Вы поступили одна. — Он провёл пальцем вдоль ломаной линии на экране кардиографа. — Но я проверю списки.

— Мост взорвался. — Айле было больно говорить и до смерти хотелось пить. — Мы были в машине.

Она обнаружила, что кто-то заплёл её испачканные в иле волосы в толстую косу и уложил на плечо.

— О, это наша новенькая медсестра, — ответил на безмолвный вопрос в глазах пациентки врач, делая какие-то пометки в медицинской карте, которую снял с крючка у изголовья кровати.

Из её груди вырвался хриплый кашель. Врач протянул ей стакан воды, стоявший на тумбочке.

— Выпейте, это чистая вода.

Айла приподнялась на подушке и сделала пару глотков. Действительно чистая. Вода отдавала какой-то студёной свежестью. «Покупают, — подумала она. — Точно покупают на баржах». Им с братом никогда не удавалось очистить дождевую воду до такой же степени мягкости и вкуса, даже пропустив её через фильтры с десяток раз.

Айла предприняла попытку подняться.

— Нет, не вставайте, — остановил её врач. — Вы ещё слишком слабы.

— Я должна его найти.

— Лягте. — Он с силой вернул Айлу на место.

Она послушно легла.

Врач измерил пульс пациентки, послушал сердце и, убедившись, что её зрачки реагируют на свет в рамках допустимой нормы, произнёс:

— К вам сейчас посетитель.

— Кто? — Девушка провела языком по растрескавшимся губам. Во рту стоял тошнотворный привкус тины. Его отдающий сыростью и гнильцой запах пробирался в нос горьковатой вонью. Голова раскалывалась, боль горячими толчками пульсировала в сосудах и висках.

— Сейчас узнаете.

С этими словами он бесшумно выскользнул из палаты, а на пороге появился человек, которого Айла меньше всего хотела видеть. Выше среднего роста, тёмно-русые волосы, лицо надменное, глаза злые, сутулый… Роман Вольски-младший, несмотря на дорогую одежду и золотые часы, всегда производил на Айлу впечатление подловатого менеджера среднего звена, который всеми силами рвался занять своё место на вершине пищевой цепочки. В её кабинете все звали его Куцым и смеялись над тем фактом, что знаменитый на весь город Вольски-старший смог разродиться только вот таким вот хилым наследничком.

— Добрый день, — произнёс он совершенно не подходящим его внешности густым баритоном, который, несмотря на дежурную любезность, сквозил властью и пренебрежением.

Его узкое, не особенно симпатичное самодовольное лицо со слегка вздёрнутым носом озарила фальшивая улыбка. Светло-голубые, почти прозрачные глаза смотрели на пациентку как на товар в магазине.

— Папа разжаловал вас до должности своего ассистента?

— Спасибо, что избавили меня от необходимости быть любезным. — Роман вошёл в палату, будто вовсе не оскорблённый этим замечанием. — Терпеть не могу общаться с подчинёнными как с ровней.

Он с видом хозяина мира прошёл к койке, бросил на неё своё пальто, как если бы это было пустое кресло, и, садясь на безнадёжно скрипучий больничный стул, поправил на рукаве запонку в виде грифона графов Приграничья, эмблему которого Сытные короли нагло присвоили ещё до войны с Эвдоном.

Вольски, Вольски. В городе днём с огнём было не сыскать более бесстыжего семейства. К счастью, их было всего двое.

Главой семьи был Роман Вольски-старший, прозванный Львиной Лапой, потому что всё, на что он клал свою жилистую руку, уже не представлялось возможным у него отобрать. Будучи ярким представителем торгового сословия Мраморной долины и весьма изворотливым в плане коммерции и налаживания связей, он сколотил настоящее состояние во время войны с Касарией, торгуя оружием и едой с обеими сторонами конфликта, а после победы Антикасарийской коалиции договорился с нужными людьми в министерстве и выстроил нефтяные вышки возле руин Таш-Харана, благодаря чему всего за пять лет стал самым богатым человеком в истории. С алчностью этого амбициозного торгаша могла соперничать разве что алчность последних Даимахов, с той лишь разницей, что Вольски никогда не торговал людьми. Роман Вольски-старший был воплощением власти и ума, а ещё он производил впечатление человека, который, несмотря на седину, умрёт не раньше чем в сто двадцать лет, из простого ехидства. Он настолько любил себя, что даже единственного сына назвал в свою же честь, даже не подозревая, что именно наследник послужит долгожданным многими щелчком по носу его раздутого эго.

Он был одержим идеей заработать все деньги мира, и потому, когда состояние его нефтяной компании превысило пятнадцать миллиардов крефов, он захотел заработать ещё. Вовремя услышав новости с рынка, он переоформил свою компанию в благотворительный семейный фонд, что, вместе с вложением баснословных сумм в развитие Академии искусств, дало Львиной Лапе приятный бонус в виде права не платить налоги с любой прибыли. Но и этого ему показалось мало. Чтобы придать своей фамилии лоску, он нашёл человека, который доказал в суде, что род Вольски является прямым потомком династии графов Приграничья, что на правах наследников давало им право распоряжаться всеми землями от Эмронских холмов вплоть до гор Частокола вместе с расположенными там городами.

Владение территорией, где располагался Новый Негерд, послужило началом его торговой империи. А торговать Вольски-старший умел, потому что знал, что всё в этом мире имеет свою цену, — а посему, торгуясь за своё место под солнцем, Львиная Лапа не гнушался никакими средствами, чтобы обойти конкурентов, вплоть до поджогов и подлога. Ходили слухи, что, когда вокруг города выросла Стена, именно Вольски-отец начал с помощью баржи ввозить в город продукты из Нового Негерда, что позволило ему накручивать на товары просто-таки драконовские проценты, а то, что в своё время он успел за бесценок скупить все торговые точки в городе и начал сдавать их в аренду торговцам помельче, и вовсе открывало перед ним дорогу в мир безнаказанного грабежа. Например, если его арендаторы отказывались платить вовремя оговоренную людоедскую цену за помещение и партию продуктов, которые им также поставлял Львиная Лапа, их справедливый арендодатель совершенно случайно устраивал задержку товара и удерживал его до тех пор, пока арендаторы не выплачивали долг, а иногда задерживал партию и впредь, чтобы и на будущее им было неповадно. Огромную долю дохода его империи приносили и продуктовые карты, которыми его же люди торговали как легально, так и через чёрные рынки, а чаще всего перепродавали через его же подставные компании-однодневки, накручивая баснословные проценты на каждую единицу. Со временем Львиная Лапа догадался контролировать и вещевые рынки, а также, путём подкупа и шантажа, запустил пальцы в строительство и в снабжение домов электроэнергией и водой. Контролировал он и подачу тепла в больницы и жилые дома.

Несмотря на то, что Вольски-старший всё же ещё не был собою же коронован, к своей империи он относился как единоличный король, и потому не торопился уступать трон сыну, который неприкрыто облизывался на контрольный пакет акций отцовской компании. По этой причине он и предпочёл отправить своего наследничка подальше от заработанного потом и слезами уничтоженных конкурентов капитала, править в Министерстве продовольствия, а также сделал его своим поверенным в делах Пирамиды, доверив ему менторство над финансированием перспективных разработок ревинтола.

«Куцый» Вольски был жалкой тенью своего отца, за чьей лощёной внешностью не скрывалось ничего, кроме амбиций и комплексов.

— Я работаю не на вас, а на вашего отца, и. о. генерального директора, — едко заметила Айла. — С каких пор сам Вечный Наследник навещает рядовых регистраторов продовольственных карточек вместо того, чтобы целыми днями взирать на свои владения с вершины Пирамиды?

— Вы слишком дорогая инвестиция, чтобы передавать эту работу туповатым угодливым ассистентам. — Роман пропустил её колкость мимо ушей.

— В каком это смысле «инвестиция»? — не поняла Айла. Ей очень не понравился его тон.

Мужчина тронул на прикроватном столике помятый журнал, на обложке которого под огромным заголовком: «Роман Вольски купил первую аптечную сеть. Что дальше?» был изображён его отец.

— О, читаете журнальчики? Хотите тоже оказаться на обложке?

— Нет, — ответила Айла.

— Вам это и не грозит, с вашей-то внешностью.

— Забавно, вам тоже — судя по тому, что вам уже сорок, а вы всё ещё на побегушках у папочки.

Роман снисходительно хмыкнул.

— Что ж, завершим обмен любезностями. Как я понимаю, очень скоро мы познакомимся с вами поближе, если учесть, что теперь вы стоите два миллиона.

— Два миллиона? — Айла приподняла голову с подушки. — Два миллиона чего?

— Эвдонских схул, — огрызнулся Вольски. — Два миллиона крефов, само собой. Я говорю об общей стоимости образца ревинтола «Ундина», который был введён вам вчера, в два часа пополудни.

— Что?! — Будто неведомая сила ударила Айлу по лицу. Она резко поднялась и вцепилась в стойку капельницы. Голова закружилась. Игла больно шевельнулась под кожей, и девушка выдернула её из запястья, опрокинув на пол стойку с подвешенным за петли прозрачным пакетом.

Вольски с любопытством глядел на наводимую суматоху, подперев голову рукой.

— Вы сейчас суетитесь, в общем-то, зря, — лениво произнёс он. — Это обычный физраствор с магнием и витаминами.

Айла бросила на него взгляд, полный злобы.

— Выведите его!

— Исключено, — подчёркнуто спокойно ответил Роман. — Ревинтол не выводится.

— Какого чёрта мне его ввели? Я этого не просила!

— Зато ваш брат просил.

— Мы только ехали подписывать договор! Нам никто не переводил никакие деньги за сыворотку!

— Неужели?

Роман открыл сверкающий хромированный дипломат.

— В таком случае это, стало быть, не его подпись?

Он протянул Айле несколько бумаг. Договор 783462. Айла пробежала глазами по стандартным строчкам об оплате услуг, которые заканчивались подписью Кая.

— Его, — подтвердила она. — Когда он его подписал?

— Несколько дней назад, и получил оплату, согласно чеку.

«Чёртовы апельсины».

— По этой причине, когда госпожа Сантери узнала, что в больнице после взрыва оказался оплаченный подопытный, она подняла на уши половину города, представляете?

— Позвоните ей!

— Сейчас у неё есть более важные дела, чем ваши истерики.

— Я имею право…

— Сейчас вы имеете право только на то, чтобы слушать. У Авроры Сантери с вашим отцом как с главным инициатором и заказчиком её разработок существовал достаточно долгий взаимовыгодный союз, и если чьё-то мнение в данной ситуации менее всего интересно, так это ваше. Так что настоятельно советую смириться и снизойти до благодарности — благодаря ревинтолу ваши лёгкие ещё не похожи на тряпку, хотя я не силён в медицине, так что советую вам заткнуться и наслаждаться статусом нового члена нашей большой дружной семьи.

— Я не хочу быть частью вашей семьи!

— Я тоже не хотел, чтобы вы становились её частью. Вы эту сыворотку даже не заработали, как, к примеру, ваш брат. Просто ваша врождённая переносимость ревинтола и ваш общий с К… К… как его?

— Кай!

— И ваш общий с Каем банковский счёт утёрли нос остальным претендентам на «Ундину». Итак, — деловито продолжил посланник Пирамиды, — немного о том, что вы пропустили. Из воды вас вытащил рабочий, который до взрыва латал дыру в полотне моста, или что он там делал?.. Впрочем, неважно. Сначала врач скорой помощи решил, что вы мертвы, потому что у вас не было пульса, но его младший помощник заметил, что ваши зрачки всё ещё реагируют на свет. Подержи он фонарь у вашего глаза чуть меньше, и вас бы отправили в морг, но кому-то в этот день повезло, пара секунд и внимательность чужого человека спасли вас от вскрытия. Вас пытались реанимировать, но ваше сердце останавливалось, насколько мне известно, дважды. Когда вас привезли в эту палату, люди генерала Бранда уже были тут и наводили ужас на местных врачей, а полковник Скарп чуть не вытряхнул душу из фельдшера, который вас привёз, справляясь о вашем здоровье. Но никто не давал утешительных прогнозов из-за полученных вами травм и времени, что вы провели под водой, и тогда Аврора распорядилась вколоть вам ревинтол. Прошу, не надо мять простыню, она тут ни при чём. После введения сыворотки ваши показатели резко поползли вверх, и вуаля — спустя меньше суток после прогулки к покойному папочке вы можете дышать без трубки. Даже сорняки не могут похвастаться подобной живучестью. Я бы похлопал, но мне не позволит воспитание — это же не ваша заслуга, а Авроры, Сели Аяр и её лаборантов. Вы же остались живы только благодаря стечению обстоятельств.

— Какой же вы подонок.

— Отец учил соответствовать миру, в котором мы живём.

— А покупать шмотки стоимостью с чей-то дом на фоне всеобщего голода вас тоже папочка научил? — мгновенно ощетинилась Айла.

— Нет, это у меня от мамы.

Новый приступ мигрени заставил её глаза сомкнуться, она сжала голову руками.

— Я хочу увидеть брата, — застонала она. — Где он?

Вопреки ожиданиям Роман не стал ей перечить.

— Я распоряжусь, чтобы вам предоставили списки.

— Какие ещё списки? — Внутри пострадавшей снова проснулась злость. — Где мой брат?

— Я понимаю, что вы чувствуете сейчас, — мой совет вам не нервничать. Ваша нервная система только что пережила сильнейшее потрясение, не нужно рвать её на части ещё раз. Только себе навредите. Не портите мне отчёт.

Айла попыталась возразить, но мужчина властным жестом приказал ей закрыть рот и встал.

— Тихо. — В его голосе прозвучало что-то, что заставило девушку прикусить язык. — Я сказал, что вам дадут список. А пока на этом всё. Успокойтесь.

С секунду Айла оторопело глядела на Вольски, а потом выкинула вперёд руку и схватила его за рукав.

— Да что вы в этом понимаете?! — прошипела она. — Успокоиться? Да вы хотя бы раз были на моём месте?

Вдруг, как из-под земли, между ними возник военный, что дежурил у двери, и остановил её, жёстко усадив обратно на койку. Роман спокойно поправил рукав.

— Нет, не был. И мне ни к чему.

Он набросил на предплечье пальто и вышел в коридор.

У стойки дежурного стояли и что-то обсуждали медсёстры и врач.

— Вы её принимали? — спросил Роман, подойдя к медперсоналу.

— Да. — Врач посмотрел на Романа сквозь очки. — Я попросил вам позвонить. Ревинтол ей помог?

— Без сомнений, — ответил Роман, поправляя узел галстука. — Проследите за ней до отправки в «Мэссив Генетик». Аврора вздёрнет меня на фонарном столбе, если дочь Адлера сбежит.

— Прослежу.

Роман не стал утруждать себя благодарным кивком и направился к выходу, но, вспомнив обещание, обернулся.

— И да, дайте ей список погибших, — он прикинул что-то в уме, — где-то через час. А потом накачайте снотворным.

Томительное ожидание продлилось не больше часа, но каждая секунда для Айлы тянулась так долго, что становилась мучительной. Неведение — один из самых изощрённых видов пытки. Айла прислушивалась к шагам за дверью и все глаза проглядела в коридорное окно, но врачи с бумагами в обнимку шли мимо. Десять минут, двадцать, тридцать… Потом в палату зашёл врач с глубокими морщинами на лбу. Он что-то говорил, но Айла его не слушала и только и смотрела, что на бумагу с именами у него в руках. Она без спросу выхватила листок и пробежала по нему глазами сверху вниз. Айла не сразу поняла, что имя её брата было среди них. Надежда предательски вспыхнула в её сердце, а потом с болью угасла, когда она вчиталась в имена ещё раз. Третья снизу строчка с именем и датой рождения — сухие данные для статистики. Горькие слёзы полились из глаз Айлы, и она не стала сопротивляться новому уколу успокоительного, который последовал сразу после того, как врач забрал у неё список. Он промямлил что-то про соболезнования, подкрепил слова дежурным прикосновением к плечу пациентки и остался стоять рядом, пока она под действием ударной дозы лекарства не уснула.

Проснувшись, Айла почувствовала внутри себя тяжёлую пустоту. Так уже было, когда сначала умерла мама, а потом погиб отец, и с каждым разом это оглушающее чувство резонирующего внутри вакуума становилось сильнее. Время ничего не лечило — просто прятало глубже, и теперь чувство утраты прорвалось наружу и ударило в самое больное место. Снова заболело там, где, казалось бы, уже давно остались только шрамы. Будто где-то глубоко внутри с тупой тягучей болью сжалась тугая ржавая пружина. К горлу подкатила тошнота, которая заставила её отказаться от обеда и ужина.

— Она заморит себя голодом, — шептали в коридоре медсестры. — И так уже кожа да кости. Посмотрите. И рвёт её каждые пять минут…

Айла не стала просить пустить её в морг, чтобы в последний раз увидеть брата, — она хотела запомнить его живым, но на опознании настоял один из агентов ГБР, которому нужно было официальное подтверждение личности погибшего. Минуты, пока работник морга неспешно заполнял какие-то бланки и доставал завёрнутое в простыню тело из железной ячейки, показались Айле самыми длинными в её жизни и какими-то нереальными, а момент, когда патологоанатом убрал с тела покрывало, убил в ней желание жить. Даже посиневшая и опухшая от долгого пребывания в воде кожа не смогла сделать неузнаваемым родное лицо. Она отодвинула покрывало и обнажила руку покойника в последней попытке обнаружить, что это какая-то страшная ошибка и перед ней на железном столе лежал кто-то другой, с теми же родимыми пятнами, но уродливый шрам глубокой бороздой рассекал правую ладонь. Это был Кай. Айла не нашла в себе силы что-то сказать, она только кивнула и увидела, как окружающий её мир вдруг потемнел и скользнул куда-то в сторону. Её ноги подкосились, и она упала на кафельный пол.

На следующий день от свежих ссадин и царапин не осталось и следа, такое быстрое заживление казалось странным, но врач пояснил, что для тех, кто находится под действием ревинтола, это нормально. После полудня к ней в палату заглянул полковник Скарп и принёс нектарины с гранатами. Хороший был мужик этот полковник. Плечистый, огромный, как шкаф, и уютный, как любимая подушка. Обнял её, заулыбался — правда, грустно, справился, как она себя чувствует, и всё время избегал разговоров о Кае. Когда зазвонил его телефон, Айла сразу поняла, что на проводе был Бранд. Полковник сразу выпрямился, как струнка, ответил: «Так точно» и извинился, что ему пора уходить.

К вечеру лёгкие Айлы больше не тянуло выкашлять остатки воды, изо рта почти исчез болотный привкус ила, и она смогла затолкать в себя немного больничной еды, голова перестала мучительно болеть, будто никогда не было того взрыва и смерти. И тогда на её пороге снова появился Роман.

Вечный Наследник бесшумно возник в дверном проёме, будто воплотился из воздуха, и скользнул к больничному стулу, снова кинув на ноги Айлы своё пальто. Айла приподняла ногу и скинула его одежду на пол.

— Я не диван.

Роман засмеялся, но поднимать одежду не стал.

Не было такого слова, каким можно было бы выразить ту смесь раздражения и злости, которые ещё вчера безотчётно возникли в груди Айлы при виде этого холёного наглого мужчины, лишённого всякого сочувствия. Отец иногда говорил о Вольски, но это было так давно, что эти воспоминания уже граничили с детскими. Да и не говорил, скорее упоминал. Насколько Айла помнила, у отца Вольски-младший, как и Львиная Лапа, тоже вызывал непроходящее и жгучее, как зуд, желание решить все вопросы с ним чисто по-мужски, а именно съездить ему кулаком по роже, раз и навсегда, и больше не общаться с ним ни при каких обстоятельствах. Но, скованный обязанностями лидера города, отец душил в себе порыв решить конфликт с наследником Сытного короля при помощи кулаков. А зря. Кай говорил, что с удовольствием бы посмотрел, как лишённый возможности нагадить оппоненту с безопасного расстояния Роман получил бы крепким кулаком прямо в челюсть.

— Что вы хотите? — спокойно спросила Айла, бесстрашно глядя в его холодные глаза с узкими зрачками.

— Вижу, вы всё же успокоились. — Он положил на колени всё тот же хромированный дипломат.

— Давайте без лживых соболезнований. Я всё равно им не поверю. Зачем вы тут?

— И гонору поубавилось. Спасибо, что бережёте моё время. Я это ценю, — ответил Роман, учтиво положа руку на грудь. — Сам не люблю эти расшаркивания. Я хотел, чтобы вы подписали кое-какие бумаги. Это нужно для порядка в администрации «Мэссив Генетик».

Он раскрыл дипломат и вынул оттуда небольшую пачку бумаг в папке.

— В Пирамиде всё ещё пользуются бумагой? — без эмоций заметила Айла.

— А почему нет? — Вольски пролистал папку. — Как показала практика, сколько бы ни развивались современные технологии, человек всё равно продолжает работать с бумагой, пусть даже из вторичного сырья. Помнится, в двадцатом веке даже придумали название этому явлению. К тому же нужно поддерживать нашу бумажную промышленность и обеспечивать людей рабочими местами.

— Ваш бумажный завод?

— Мой бумажный завод, — кивнул Роман.

— Что это? — Айла взяла протянутую папку.

— Ваш договор с Пирамидой, — пояснил Роман. — И согласие на участие в эксперименте по разработке сыворотки ревинтола. Подпишите — и станете частью нашей команды. Формальность для нашей статистики.

Айла без интереса пробежала глазами по мелкому шрифту.

— Брату не вкололи сыворотку, потому что к моменту, как нас вытащили из воды, он был уже мёртв?

— Патологоанатом сказал, что он умер мгновенно, от кровоизлияния в мозг от удара о стекло. Ревинтол, безусловно, одно из величайших открытий, но он не может оживлять мертвецов.

Его слова звучали настолько небрежно по отношению к мальчику, что Айла едва не закричала.

— А что будет, если я это не подпишу?

— Тогда вашу подпись поставлю я, — мгновенно ответил Вольски. — И тогда вас выпишут, и вы направитесь в Пирамиду для теста крови. Не надо на меня так смотреть — название придумывал не я.

— Что это за тест?

— Он покажет, как ваше тело реагирует на сыворотку в результате стресса. Это важный показатель для экспериментов. Не пугайтесь, на самом деле в этом нет ничего страшного. Чуть напугают, уколют пальчик, и всё.

— И я должна вам поверить?

— А мне всё равно.

Роман достал пачку сигарет и закурил, щёлкнув позолоченной зажигалкой с гравировкой в виде логотипа пирамиды.

— Здесь нельзя курить, — покосилась на него Айла, но её слова не возымели никакого действия. Роман кивнул и затянулся.

— Отец платит этой больнице столько, что здесь стерпят любую мою прихоть, лишь бы получить ещё. Иначе откуда здесь могли взяться новые аппараты, к которым, кстати, подключены и вы, и препараты в кладовке, которые гораздо эффективнее старых запасов, мм? Я могу затушить эту сигарету о лоб главного врача, и он пожмёт мне руку, приглашая посетить его больницу снова.

Он с улыбкой отвёл сигарету в сторону, готовый к овациям.

— Значит, — помедлила Айла, — тест. А дальше?

— Дальше вас определят в казарму — мы так её зовём, где вы будете жить с другими добровольцами, хорошо есть — золотые карты на еду, сами понимаете, — спать на хороших кроватях и выполнять все приказы вашего куратора.

— Этого эвдонского лесоруба?

— Только не додумайтесь сказать это Доминику в лицо. Привяжет вас за ноги к заднему бамперу своего броневика и пустит вокруг Пирамиды. Вообще он сдержанный, но если начнёт метать молнии, то уж поверьте, лучше найти ямку поглубже, особенно если кто-то поимеет неосторожность напомнить ему, что он из касты дааримов. Он и на Эвдоне-то стоил три схулы, когда даже за буханку хлеба там давали не меньше пяти, а уж жизнь на вражеской территории после капитуляции острова уж точно не сделала его снисходительнее к оскорблениям. — Вольски небрежно махнул рукой. — Это вам моя подсказка. Дарю бесплатно. Так вы будете подписывать договор или нет?

Айла не торопилась взять ручку.

— Знаете, — Вольски вдруг подался вперёд и пытливо, даже с издёвкой посмотрел на неё, — а я ведь навёл о вас справки. Поразительно, насколько в этом городе всё покупается и продаётся. Вот и вы имеете свою цену. Две тысячи крефов и одна золотая карточка с правом пролонгации.

— И чем обязана вашему интересу?

— Вы путаете интерес и любопытство. Хотел узнать побольше о дочери легендарного генерала, который последним приказом запер весь город на ключ. Оказывается, не так давно вы стояли на учёте в полиции, а удалить вашу карточку распорядился не кто иной, а сам генерал Бранд.

Кровь отхлынула от лица девушки.

— Удивительная история. Сектор 7, патруль, беглец. Знатно вы тогда отделали того солдата — трое вас с трудом от него отогнали. Вам за это светило пять лет колонии, а вы отделались парой ссадин и лёгким испугом. — Вечный Наследник отряхнул серые пылинки пепла на пол.

Айла впилась глазами в выбритое до блеска лицо мужчины, готовая ударить по нему, лишь бы он замолчал.

— А вот ещё случай. Несколько лет назад вы оказались на территории Пустоши, на километровом рубеже до Стены и попали под перекрёстный обстрел башен «Эдгар» и «Ройс». Вывел вас оттуда человек «Мэссив Генетик» и получил вашу пулю. Вам грозило до десяти лет, но вы опять вышли сухой из воды. Уж не снова ли стараниями нашего Щегла?

— Сухой из воды? Вы мало заплатили. Иначе бы вам рассказали, как я была наказана генералом.

— А я знаю. Он запер вас на чердаке на неделю и приставил охрану. Брата к вам не пускал. Поразительная жестокость по сравнению с решёткой и тюремной баландой.

— Тогда вы знаете, что со мной сделали эти солдаты?

— Знаю. Как и знаю, что один после этого оказался в гробу, когда ваш братец разбил окно на крыше, прыгнул внутрь и пырнул бедолагу осколком стекла.

— Он получил то, что заслужил.

— А вот ваш брат — нет. Просто удовлетворите моё любопытство — с чего Щегол так о вас заботится, мм?

— Заплатите своему осведомителю. Он знает больше меня.

— И в знак благодарности вы разбили битой лобовое стекло его автомобиля! Признаюсь, не хотел бы я когда-нибудь сделать для вас благое дело. Хотя знаете что, Айла? Чихал я на это. А вот на что я не чихал, так это на труп солдата «Треангула», который генералу пришлось замести под ковёр, чтобы прикрыть задницу вашего брата.

— Хотите шантажировать Бранда?

— «Шантаж» слишком грубое слово. Метод давления.

— Генерал Бранд — человек, который выжил после встречи со «Зверёнышами Кайны», который держит в железном кулаке весь город, чьи люди по малейшему его зову сотрут в порошок любого, на кого он укажет, и который сам причастен к сокрытию убийств. И вы считаете, что сможете надавить на этого человека, чтобы порадовать папу хоть таким достижением? Удачи.

По лицу Романа расползлась кислая ухмылка.

— Подпишите договор, делайте в Пирамиде, что скажут, и мы мирно разойдёмся, а мои достижения оставьте мне, — прошипел он сквозь зубы. — Давай начистоту, — Роман как-то внезапно перешёл на «ты» и, наклонившись, внимательно посмотрел девушке в глаза, — мне плевать лично на тебя, твоего брата и на то, что эти трое в погонах творили с тобой на чердаке за спиной генерала, но у тебя в крови находятся деньги. Мои деньги, которые я трачу на тебя и тебе подобных каждый божий день в надежде получить гораздо больше при помощи Авроры. Каждым своим вдохом ты обязана моим деньгам. Мне глубоко наплевать на твоё отношение ко мне и тем более наплевать на ваши взаимоотношения с Брандом — у тебя в крови мои деньги, и будь уверена, я выдавлю из тебя каждый долбаный креф, даже если для этого мне придётся отдать тебя и генерала на съедение акулам из газет и прокурорам из Верховного суда. Так что кончай строить из себя всезнайку, подписывай документ и отправляйся в «Мэссив Генетик». Потому что, если ты этого не сделаешь, это сделаю я, и ты всё равно там окажешься, и тогда я превращу твою жизнь в чёртовой Пирамиде в ад. Спросишь, зачем мне это нужно? Потому что я могу. Подписывай.

— Сколько же в вас дерьма?

— Гораздо больше, чем ты думаешь.

Ей пришлось собрать в кулак всё самообладание, чтобы рука не дрожала, когда она ставила подпись в нижней графе напротив своей фамилии, но едва поставив последний росчерк, повинуясь знакомому тёмному наитию, вместо того, чтобы просто отдать документы Роману, она бросила, откинула их на пол, рядом с кучкой оставленного им пепла.

Вечный Наследник молча посмотрел на эту красноречивую картину, затушил окурок об угол прикроватной тумбочки и, оставив на ней поломанный бычок, вышел из палаты.

— Какая дура, — пробурчал он, подойдя к лифту, и нажал кнопку вызова.