Девятая дочь великого Риши

Анастасия Медведева, 2023

Много лет жизнь Аи была похожа на сказку: в окружении любящих сестер и под надзором матери она не знала ни печалей, ни забот. Но все разбилось в миг, когда в Аи пробудилась древняя сила. Теперь она – враг почти для всей семьи. Единственная надежда – отец, советник владыки Е Цзяна, с которым младшая дочь даже не знакома. Ей предстоит добраться до столицы и добиться встречи с великим Риши. Путь это неблизкий и непростой, а помочь Аи способен только Чэн, молчаливый страж, что охранял ее жизнь с самого детства.

Глава 2. Время задуматься

Когда просыпаюсь, голова начинает нещадно гудеть: верный признак того, что я плакала ночью. Хватаюсь за нее и издаю что-то среднее между выдохом и стоном…

— Проснулись? Хорошо. Воду вам уже приготовили. Мойтесь, — слышу голос Чэна.

Открываю глаза и смотрю на лохань, стоящую посреди комнаты. От воды идет пар.

— Я… здесь… — растерянно озираюсь, пытаясь понять, где здесь помещение для водных процедур.

Не предлагает же он мне мыться прямо тут, у него на глазах!

— Ширму тоже принесли, так что не стесняйтесь.

Чэн перегораживает комнату, выделяя мне для купания почти все ее пространство. На деревянной ширме висят полотенце и какая-то не шибко дорогая одежда странного грязного цвета.

Кажется, сестры называли этот цвет серым.

— Мыло тоже нашел, не благодарите, — сухо бросает телохранитель и отходит к окну.

— Зачем мне мыться здесь? Я могу сделать это во дворце… — неуверенно предлагаю я.

— Таки решили вернуться? — хмыкает Чэн. — Ну, что ж, дело ваше. Я доведу вас до дворца — и там мы распрощаемся.

— Распрощаемся?..

Стягиваю с себя шаровары и юбку, все еще связанную на поясе в узел. Не знаю почему, но мне резко захотелось смыть с себя все вчерашние воспоминания.

— Я не хочу стать жертвой дворцовых интриг, — бормочет Чэн, а я стаскиваю верхнюю рубаху.

Хорошо, что вчера на мне было простое одеяние, состоявшее всего из четырех частей. Иначе пришлось бы звать служанку.

Ту, что я вчера нашла лежащей на полу…

Вздрогнув от нехорошего предчувствия, решительно распускаю волосы и погружаюсь в воду. А затем с блаженством ухожу в нее с головой.

Пусть все темные мысли уйдут, сделав голову свежей, а меня готовой к новому дню! Выныриваю и начинаю мыть тело и волосы.

— Это, конечно, ваше дело, — киваю, разумно предоставив стражу возможность выбора, — но мне было бы спокойнее, если бы вы все же остались со мной.

Не буду припоминать ему хулу на сестер: он явно перепугался не меньше меня, поэтому и наговорил лишнего.

Чего скрывать, я даже согласна полностью закрыть на это глаза, оставив случившееся без наказания, — лишь бы он остался рядом!

— Скажите, кириса, вы знаете, что за дощечку вчера выбросили в крыло своей старшей сестры? — вдруг непринужденно спрашивает Чэн, глядя в окно.

— Не знаю. Но Ули назвала ее табличкой с проклятием… — осторожно замечаю я, смывая мыльный раствор с волос.

Если он расскажет кому-нибудь, что это моих рук дело, накажут уже меня. Мы можем здорово друг друга выручить, умолчав о происшествиях последнего дня, и вернуться во дворец!

— Верно, это была дощечка, пропитанная древней магией. Очень злой магией.

Магией люди зовут духовную силу, выпущенную на волю своим носителем.

Но это слово уже давно не в обиходе. Странно, что Чэн использует его.

— Думаю, вы поняли, что за эффект она должна была возыметь в том месте, где вы ее обнаружили.

— Раз пробудилась мертвая кошка Ули… Полагаю, попади дощечка на кладбище — поднялись бы тела захороненных там горожан, — киваю я, понимая, к чему он клонит.

— Так где вы нашли ее, кириса?

— На могиле нянечки, — спокойно отвечаю я, а затем осекаюсь.

Не хочет же он сказать, что…

— Думаете, табличка с проклятием случайно попала на человеческую могилу в вашем крыле как раз в тот день, когда вы собирались посетить захоронения? — интересуется Чэн, по-прежнему разглядывая улицу.

— Они… они хотели напугать меня? — зябко поеживаюсь я.

— Напугать?.. — Он усмехается. — Ну, пусть будет «напугать».

— Не делайте вид, что знаете больше, чем говорите!

Я выскакиваю из воды, со злостью глядя ему в спину, и резко запахиваю на себе полотенце.

— Даже не пытаюсь делать вид. Я открыто это демонстрирую!

В его голосе слышны нотки озорства. Сейчас мне кажется, что он моложе, чем всегда представлялось. И что ему нравится просвещать меня, такую глупую.

— Вы хотите сказать, что кто-то нарочно закопал на могиле Лули табличку, ожидая, будто поднявшееся умертвие убьет меня? Но это нелепость! Никому за пределами дворца не было известно о том, что в моем крыле есть могилы!

Говоря все это, я подхожу к нему и резким движением разворачиваю к себе.

От неожиданного поворота и ветра, подувшего с юга, капюшон слетает с головы стража, открывая молодое лицо. Чуть вьющиеся темные волосы, всколыхнувшись от порыва стихии, ложатся на место, аккуратно обрамляя это лицо и еще больше озадачивая меня… Зеленые глаза чуть расширяются. Он изумлен столь вольным поведением кирисы?..

— Вы моложе, чем я думала! — вырывается у меня.

— На себя посмотрите! — отчего-то отвечает он.

Отступаю на шаг. Зачем мне смотреть на себя? Я знаю, что молода.

…

Неожиданно приходит понимание, что мое лицо — такая же загадка для меня, как и для всех окружающих. Как я выгляжу с прямыми волосами, убранными за плечи, и чистой кожей, не измазанной углем?.. Теперь только Чэн и знает.

Отхожу еще дальше и нахожу глазами жалкое подобие зеркала, потемневшее от времени. Заглядываю в него… и несколько секунд просто стою и смотрю.

Кажется, я довольно миловидна. Только глаза сильно испуганные.

Почему сестры предпочитали этого не замечать?..

— Оденьтесь, кириса. Вы можете простыть, — прикрывая занавеской грязную раму окна, произносит Чэн, тактично сделав вид, что не заметил моего «открытия» у стены.

Захожу за ширму и одеваюсь. Одежда простая, поэтому помощь мне не требуется. Но узнает ли меня дворцовая стража?

Морщусь, вспомнив о расческе и угольке в шкатулке. Нет, уродовать себя почему-то больше не хочется. Напротив, хочется показаться матери, чтобы услышать ее одобрение. Что, если раньше она отворачивалась от меня только из-за моей неопрятности? Сестры следили, чтобы я приезжала во дворец жены великого Риши в том виде, который был им привычен…

— Вернемся к проклятой табличке, — вдруг возобновляет разговор Чэн. — Как думаете, почему она не сработала?

— О чем вы?

На самом деле я прекрасно понимаю его.

— Думаю, вы знаете, — кивает страж, чье лицо опять скрывает капюшон, — табличка должна была пробудить покойниц, но этого не произошло.

Расчесав волосы, застываю, глядя на заколку, подаренную мне сестрами на день рождения.

— Думаю, этого не произошло, потому что нянечки были хорошими людьми. А с хорошими людьми не происходит ничего плохого, — негромко отвечаю я спустя некоторое время.

— Это так не работает, — вновь усмехается Чэн, но на этот раз как-то по-доброму. — Они не пробудились по другой причине.

Убираю заколку в карман, устав на нее таращиться, и выхожу к нему из-за ширмы.

— Может, сразу озвучите эту причину? — холодно предлагаю я. — Вижу, вам не терпится произнести это вслух.

— Вы обладаете духовной силой, — развернувшись ко мне, отвечает Чэн, даже не думая отрицать мое утверждение.

— Забудьте о том, что вы сказали!

— Ваша искренняя забота о захоронениях не позволила проклятию оживить трупы. Зато мертвая кошка вашей драгоценной сестрицы вырыла себя из могилы, стоило табличке коснуться земли.

— В нашей семье уже есть обладательница духовной силы. И она станет Святой при правителе! — серьезно предупреждаю я его.

— Дэй’Фуа — прекрасная кандидатка, — кивает Чэн, глядя на меня из-под капюшона, — но даже слепому вчера должно было стать ясно: у вас силы намного больше.

Прикрываю глаза, сжав заколку в кармане.

— Вы идете против сложившегося положения вещей. Я не понимаю, зачем вы это делаете. Не понимаю, почему настраиваете меня против сестер и хотите рассорить меня с ними…

— Думаете, это то, чего я хочу? Или высказали то, чего опасаетесь сами? — неожиданно перебивает он меня, вынуждая поднять на него растерянный взгляд. — Вы боитесь, что кириса Дэй’Фуа обидится на вас, осознав, что именно вы способны стать придворной Святой и занять ее место. Можете отрицать, но, думаю, глубоко в душе вы сами все знаете. — Ни с того ни с сего Чэн добавляет: — Поэтому вы не убрали волосы заколкой, подаренной вам сестрами на день рождения, а спрятали ее в карман.

— При чем здесь заколка?! — раздосадованно бросаю я и, поджав губы, отворачиваюсь.

Фуа говорила мне об этом. Вчера в своих покоях. Она вспомнила про ту птицу…

Кажется, это было пару лет назад: голубку занесло к нам на последнем издыхании. Не знаю, кто повредил ей крыло и зачем кому-то понадобилось так издеваться над бедной птицей… Я тут же нашла для нее короб и ухаживала за ней несколько дней подряд, почти не выпуская из рук.

Фуа помогала мне, ненадолго забирала птицу, чтобы я могла отдохнуть.

Все были уверены, что голубка умрет. И когда через три дня птица взлетела, взмахнув абсолютно здоровым крылом, я поняла одну простую вещь…

«Без желания бороться невозможно взлететь», — сказала Фуа, глядя голубке вслед.

«Ты хотела сказать “без желания жить”?» — переспросила я.

Сестра посмотрела на меня непривычно тяжелым взглядом:

«Я сказала то, что хотела сказать».

Кажется, она знала, что во мне есть сила, равная ее силе. А возможно, даже превосходящая…

Внезапно услышав стук тамтамов, мы с Чэном дружно высовываемся из окна.

— Это то, что я думаю? — изумленная и вдохновленная одновременно, спрашиваю я у своего стража.

— Судя по бою и праздничному шествию по городу, — наполовину свесившись наружу, размышляет он, — так и есть.

Мы одновременно срываемся и мчимся на улицу. Чэн едва поспевает за мной, ругая за излишнюю прыть, — но мне не до его неодобрения! Эти звуки говорят о том, что род Риши выбрал новую Святую! И праздничное шествие призвано донести до простых горожан ее имя.

— Натяните капюшон, — произносит Чэн, когда мы выбираемся на улицу, и тут же надевает его на меня сам.

Недовольная, поправляю ткань, чтобы хоть что-то видеть. Постоялый двор выходит на узкий проулок, куда шествие точно свернет.

— Идите за мной и держитесь стен домов! — командует мой страж и направляется вперед.

— К чему такие меры? — радостно спорю я. — Они приняли это! Приняли меня!

Сама не понимаю, с чего на моих губах растягивается такая широкая улыбка. Я же еще недавно хотела, чтобы все осталось как прежде. Выходит, врала себе: я хотела быть признанной! Хотела получить покровительственный кивок от своей матери, гордящейся силой, что проснулась во мне, но была так долго скрыта от людей…

— Чествуйте новую Святую рода Риши! — кричит глашатай, проходя мимо нашего проулка, и я уже готова выпрыгнуть ему навстречу, но Чэн останавливает меня, схватив за запястье. — У нашего повелителя появилась защитница! Славься, славься, Дэй’Фуа!