Осинка. Чужая сила

Саша Арсланова, 2019

В мире, где правят Великие Прародители, никто даже не думал спорить с Матерью-Водой, которая отдала семнадцатилетнюю Осинку незнакомцу в счёт древнего долга. Идя вслед за чужаком по лесной глуши, простая деревенская девчонка понимает, что ей случайно достаются силы Лесного Бога. Что ей теперь делать? Сбежать или попытаться помочь хозяину возродить его предка? Конечно, и то, и другое! Главное, не попадаться в руки сумеречным демонам…

Глава 1

Коса надоедливая опять за ветку зацепилась, потянула, заставила остановиться со всего маху. Надоела! Отрежу ведь. И, словно чувствуя, распалась она по волосинке, плащом темным спину покрыла, шелковистыми прядями погладила. Я ухмыльнулась, любил лес со мной поиграть: то следы запутает, то сломанное дерево на тропинку положит, обходи, мол. А мог и полянку земляничную подарить. Или травки редкие. Но сейчас я торопилась, некогда мне было лес слушать. Отцепила от волос древесный сучок и припустила со всего духа к дому. Сегодня в деревне праздник, все должны быть! И так уже мама, поди, сердится, что девка куда-то подевалась, совсем замечталась, забыла.

Но лес не хотел так просто отпускать: стоило задуматься, как тут же молодой дубок корень свой мне под ноги выпустил, а я перепрыгнуть не сумела, растянулась во весь рост. И смешно, и больно: нос разбила, испачкалась вся — налетайте женихи, где вы еще такую непутевую найдете?

И тут уж пришлось выбирать: либо совсем опаздывать и бежать через избу переодеваться, либо прямо так — по короткой тропинке — сразу на общак. К людям прибиться да спрятаться за спинами, может, и не заметит никто. И не надо гадать, меня зная, какую тропку я выберу. Переплетя косу и листом лопуха утерев лицо, я, никуда не торопясь, пошла к берегу на Представление.

Стоит заметить, праздник в этом году для меня непростой был. Еще предки наши заповедали — как молодая девка свое семнадцатое лето отпразднует, так надо ее с Огнем-батюшкой да Водой-матушкой познакомить. И умыть щедро из студеной речки, и согреть потом у костра жгучего, чтобы узнавали ее и любили стихии древние, нами особо почитаемые.

С тех пор, конечно, много лет минуло, и я, к слову, в мать пошла — у них в роду принято Землю больше чествовать, поэтому особо по поводу торжества я не волновалась. Да и девок, вошедших в пору, в этом году много было. И все как на подбор — рослые, румяные, косы с кулак толщиной — есть кем гордиться, кем хвастаться перед Прародителями.

А я? Ну что я. Даром родители Осинкой назвали — ни стати, ни высоты от деревца-тезки мне не досталось. Подросток как есть. Меня даже братья все продолжали детским прозвищем дразнить — Листик. Не доросла я пока до дерева, а Листик по мне в самый раз.

Вышла к общаку и призадумалась. Идти вперед, толкаться, или спрятаться за спинами? Может, про меня и не вспомнят? А что обряд пропущу, так это ничего. Отец, правда, сердиться будет, но он на меня долго никогда не злится, как-никак одна я у него девчонка среди сыновей. А мама меня потом уже Земле по своим обычаям отдельно представит, она Огонь с Водой, конечно, уважает, но Земля — кормилица, маме она роднее, привычнее.

Когда я подошла, девушки-подружки уже кружились в хороводе да песни здравные пели. И хотела бы полюбоваться на красоту такую, но из-за спин не решилась выходить, родителям на глаза боялась показаться. Да и где они в самом деле? Неужели меня ждут дома и праздник из-за бестолковой девки пропускают?

Тут я расстроилась по-настоящему, одно дело — сама опоздала, так нет же — всю родню подвела. Знала ведь, что братья очень идти хотели. Смешно-несмешно, а невест присмотреть надо. Яромиру давно пора жениться, но больно строг он к своей будущей жене: и чтоб стройна, и лицом мила, и на кухне управлялась, и скотину вела, да из семьи хорошей родом. Мама только вздыхала, уже и не думая старшего сына женить. И у близнецов, Драмира и Велислава, возраст подошел, теперь они с полным правом на праздник должны были прийти, в первых рядах стоять, невест выбирать. Но ни братьев, ни родителей я не увидела.

Празднество меж тем набирало обороты. Подходили невесты одна за другой к реке нашей, Ключинице, прямо в одежде по шею в воду заходили, венки с голов снимали и пускали вниз по течению — подарок Матушке-Прародительнице делали.

Их девки загодя плели — сначала цветы да травки собирали, что-то сушили, что-то свежее добавляли. Говорят, иные и выращивать заранее начинали, года за два до Представления, но это уж совсем сказки. Раньше по тому, что в букете, знающему человеку сразу понятно становилось, из какого рода красавица, кто мать с отцом, хорошая ли жена выйдет, добрая ли хозяйка. Сейчас это больше традиция, как, впрочем, и само знакомство с Прародителями. Но традиция, соблюдаемая неукоснительно.

А венок у меня сегодня все-таки был. Я и в лесу потому задержалась — помнила полянку, богатую на цветы. Только вот оставила все на последний момент, плела впопыхах, можно сказать, и не глядя вовсе. По моему венку вряд ли кто скажет, откуда девка родом… Если не назовут безрукой, то и хорошо.

Оставлять без подношения Мать-Воду было неправильно. Осторожно, за спинами соседей, я стала пробираться к реке немного в стороне от остальных, чтобы совсем уж не ломать установившийся порядок.

Бережок на общаке у нас был хороший — пологий и широкий. Говорят, обустраивали его наши предки специально, деревца пересаживали, землю носили, утаптывали. И правда, вся жизнь в деревне вокруг этого берега была: и праздники великие, и свадьбы по осени, да и поминальные встречи. Если бы я по берегу к реке спустилась, тут уж точно меня бы все заметили. За уши, конечно, не стали бы тягать, уже немаленькая, но ропота было бы много — не принято у нас идти против обычаев. Ещё гнев Прародителей накликаешь!

Поэтому я прошла за кустами выше по течению туда, где ивушки-красавицы до самой воды листья свесили. Опустилась на колени под одним из деревьев и стала Великую Мать о прощении просить. Что взять с меня, озорной да несобранной? Даром что восемнадцатый год. Никак не повзрослеть! Мне бы в лесу побегать, ягоды поискать. Ну уж никак не думать, какой стороной в хороводе повернуться, чтобы любимый заметил да со двора замуж увел, в семью новую. Эх, я…

Достала венок, в подол завернутый. Ничего, несильно помялся. И пустила по реке, молясь, чтобы приняла Вода подношение. Ибо сказывали у нас — если дар она не принимала, а венок девичий попадал в руки к какому-нибудь заезжему незнакомцу, то девка в его распоряжение навечно поступала. А уж женится он или чернавкой сделает — это только ему самому решать. И ни родители, ни старейшины рода тут не указ. Становится девка без рода, без племени, пока молодец не сжалится да замуж не возьмет.

Проводила я свой венок глазами, пока течение его не закрутило и не унесло в сторону. Бурная у нас река, гневливая, не раз наводнениями наказывала. А уж если без подарка кто за рыбой пойдет, то и лодку перевернуть могла или отнести подальше от дома — возвращайся потом на своих двоих и лодку на горбе неси. Около нашей деревни Ключиница разлилась очень широко, берега противоположного видно не было. Только в ясную солнечную погоду можно было разглядеть пики гор, едва различимые на стыке воды и неба.

Бабушка Милослава нам сказки рассказывала, что в тех горах давным-давно поселились боги жестокие и мстительные, стонал под их властью простой люд. И только наши Прародители, Великие Стихии, смогли победить захватчиков. Дальше сказки расходились: кто Матерь-Воду прославлял, даруя ей победу в Великой Войне, а кто баял — общими усилиями свергли деспотов. Но только все знали, что Воздух всегда был на стороне злых богов, поселил их в своем доме, делил с ними хлеб. Оттого нет сейчас людей, которые бы ему поклонялись. Но под покровом ночи шепчут — ходят по земле еще дети тех самых жестоких богов и воздушной стихии, и горе тому, кто попадется на их пути.

Я не сразу сообразила, что песни у воды закончились, значит, надо было бежать обратно. Если Матушка подношение мое приняла, то уж Батюшка-Огонь у нас суров. Хочешь-не хочешь, а подойти и поприветствовать его нужно со всей почтительностью, не забывая о традициях. Негоже хозяйке будущей с огнем враждовать. Тут и печь, которую всю жизнь знаешь, обожжет, и банька, ласковая к другим, ошпарит так, что неделю красной ходить будешь. Наскоро умывшись, я поспешила к остальным.

Здесь уже не стала за спинами стоять, проторила себе путь локтями, села рядом с девицами на бревне перед костровищем. Они, бедные, мерзли, из воды выйдя, и недовольно на меня посматривали. Только подружка моя, Волнинка, улыбнулась и подмигнула. Она, хохотушка, не умела злиться вовсе. А уж красива была — загляденье! Высокая, ладная, и глаза смешливые на солнышке ярче неба синего сверкали. Не то что мои, на мох болотный похожие. Смотрела я на нее и вздыхала, а уж как братьям своим нахваливала! И не забывала в гости подруженьку звать! А вдруг приглянется кому? Я тогда сестрицу любимую обрету. Но Яромир почему-то не смотрел на Волнину, да и близнецы стороной ее обходили. Я пообижалась на них немного, но кто ж на братьев долго злится? Вздохнула — и оставила попытки с подружкой породниться. Авось братья не хуже жен найдут.

Между тем старейшина наш — Можай, дядька мой по отцу, раскладывал загодя приготовленный хворост и сухие березовые дрова. У него задача сложная была — костер развести с одной лучины, чтобы Прародителя порадовать. В этот год старейшина не оплошал, костерочек сразу бодро разошелся, разгорелся, высоким пламенем в небо взмыл. Всем понятно стало — здесь он, наш Батюшка, не осерчал, пришел на невест полюбоваться. Мы же начали песнь и одна за другой повели хоровод вокруг огня живого, показываясь во всей красе. То подходя совсем близко, чувствуя жар на лице, то поворачиваясь спиной, вглядываясь в сумерки леса.

Обычно пляски продолжались до тех пор, пока Прародитель не насмотрится-налюбуется, да и погаснет, уступая дорогу молодым парням, для которых самое время наступает. А они уж своего никогда не упустят — похватают понравившихся девчонок и, хохочущих, утянут за собой — тропки любимые показывать да ночным небом любоваться. По осени и свадьбы начнут играть…

Костер начал спадать, но почему-то не постепенно, как обычно, а резко, будто лучину в темной комнате задули. Не самое лучшее предзнаменование, поэтому и зашептались, зароптали люди за нашими спинами.

На несколько мгновений тьма стала совсем непроглядной, а потом за шиворот, как иголки, побежал морозец, волосы и шея мигом подернулись инеем. Стало очень тихо, я отчетливо услышала, как рядом у Волнины бьется сердце. Быстро-быстро, как у загнанного зверька. Может, мое также билось, не знаю… Только ставшие мокрыми ладони разомкнулись, и наши руки безвольно упали вдоль туловища. Из темноты начали проступать знакомые картины — вот негромко плещется река, вот лес совсем рядом — тянется к нам своими крючковатыми руками.

А на месте пепелища стоял незнакомец. И вроде бы глазу не за что зацепиться, а чувствовалась в нем сила какая-то страшная, чужеродная. И молодой совсем, вёсен двадцать всего отметил. Но лицо суровое, длинное. Нос с горбинкой, жесткая черная борода. И, поди ж ты, кудри смоляные на голове. Девчонкам на зависть.

Первым, как и положено, опомнился старейшина. Подошел ближе, за ним сыновья его встали, оттеснив нас, девчонок, плечами широкими. Они воинскую выправку сразу разглядели, не то что я, нос да кудри разглядывала. А незнакомец вдруг первый заговорил, и видно было, с каким трудом он слова из себя выдавливал:

— Я… — махнул он рукой в сторону Ключиницы. — Оттуда пришел.

— Добро, — кивнул старейшина. — Гостям у нас всегда рады, коли с миром приходят. Праздник у нас сегодня. Подходи, сейчас костры наново зажжем, — засуетился Можай, на сыновей оглядываясь. — Садись рядом, угощайся.

— Погоди приглашать, — проскрипел мужчина. — Я за долгом, моему божественному Предку обещанным. Ныне время подошло, — глянул исподлобья он на нас с Волниной.

— Великая Вода подтверждает мое право, — и он протянул старейшине мокрый венок.

Еле слышно ахнул кто-то в толпе, а по моим плечам опять иглами скользнул мороз.

Несколько мгновений все молча смотрели на этот венок. Я подметила, что он пообтрепался, вон — цветы уже выпадают, видимо, впопыхах плели.

А потом сообразила, кто плел тот венок, и коленки мои подогнулись. Осела я на землю, как куль с мукой, хватая ртом воздух. И уже ни одной мысли в голове не осталось, только страх дикий.

Долг предков. Это что же получается? Я его отдавать пойду? Вот совсем недавно же прыгала по лесу, резвилась, а теперь уже, почитай, со светом прощаться пора? А мама? Когда подумала о маме, слезы хлынули из глаз рекой.

Рядом опустилась Волнинка, по голове погладила, и вроде даже полегче стало. Но оглянулась вокруг — и сразу наткнулась на взгляды жалостливые. Сказывала я ранее, что означает венок девичий в руках чужака. Но ведь ни разу за всю мою жизнь не было такого. Басня просто, которой девчонки пугали друг друга накануне Представления. Как же вышло, что все всерьез?