Гувернантка с секретом

Анастасия Логинова, 2014

От судьбы не уйдешь. У Лидии теперь пятеро подопечных, самая милая из которых это трехлетняя крошка, еще не поступившая в ее распоряжение. Зато прочие отпрыски семейства Полесовых скучать не дадут: неугомонные восьмилетние близнецы проказничают без устали, тринадцатилетний брат совсем не без оснований прозван "Митрофанушкой", а старшая их сестра влюбилась в совершенно неподходящего субъекта! Который, как на грех, все чаще и чаще заглядывает в гости. Хотя и это можно пережить – если б тайны семейства Полесовых не были бы такими страшными. Впрочем, и Лидия гувернантка не простая, а с секретом. Художник: Елизавета Метлинова.

Глава двенадцатая

— Вы читали Маркса?

После обеда Мари не отходила от Ильицкого ни на шаг, пытливо заглядывала ему в глаза и не давала даже шанса поискать другого общества. Теперь же и вовсе она беззастенчиво повисла на его руке и потащила к выходу из гостиной:

— Вы могли бы проводить меня на конюшню, и мы как раз поговорим… У меня есть перевод Лопатина, но, я думаю, он многое переврал, так что я достала через знакомых оригинал «Капитала». Вы хорошо знаете немецкий?

Нужно ли рассказывать, с каким сожалением я смотрела им вслед? Я очень надеялась, что на эту прогулку Ильицкий пойдет со мной.

Хотя не представляла, как это осуществить — я по‑прежнему не желала, чтобы в окружении Полесовых знали, что мы с Ильицким были знакомы прежде. Ведь в этом случае непременно выяснится, что познакомились мы в доме его кузины, Натали Эйвазовой, в том самом доме, где весною прошлого года произошли печальные события, о которых много писали в газетах. Была жестоко убита мачеха Натали, а ее убийцу застрелил на глазах у всей семьи брат покойной — Андрей Миллер. Друг Ильицкого и человек, которым я была пусть недолго, но увлечена.

Андрей был осужден трибуналом и сослан в Афганистан, где погиб в ноябре прошлого года.

Если Полесовы вдруг узнают, что все эти события происходили не только на моих глазах, но и при моем непосредственном участии, они запросто могут расхотеть держать гувернантку с таким прошлым.

* * *

Покуда я выдумывала предлог, под которым можно было бы запретить Мари прогуливаться с Ильицким, возле меня оказался Алекс Курбатов.

— Лиди, я бы на вашем месте не оставлял Мари надолго с посторонними — кто знает, может быть, именно сейчас эти двое замышляют мировую революцию.

Ухмыльнувшись собственной шутке, он подставил мне локоть, предлагая тоже пройтись до конюшни, а я тотчас предложением воспользовалась.

Мы держались шагах в тридцати от Мари и Ильицкого — я напрягалась, чтобы расслышать хоть что‑то из их разговора, но безрезультатно. Алекс очень мешал. Он с мрачной усмешкой отпускал остроты по поводу Маркса и этих двоих, а мне надлежало, как всегда, подыгрывать и восхищаться его чувством юмора. Шутки Алекса были в этот раз особенно злыми: разумеется, он страшно ревновал Мари, которую считал своей собственностью. На моей памяти это и впрямь был первый случай, когда Мари предпочла Алексу кого‑то другого во время прогулки.

Я сама многое бы дала, чтобы убедиться — Ильицкий лишь отбывает повинность в обществе Мари. Но несчастным он совсем не выглядел, что, признаться, немного меня задевало. В какой‑то момент я просто запретила себе думать о нем, тем более что у меня были дела куда насущнее.

— Алекс, простите, я сегодня никудышный собеседник. Из‑за вчерашнего… — вздохнула я, не дав ему пошутить в очередной раз. — Бедный господин Балдинский. Он казался таким милым старичком — ума не приложу, кто и за что мог такое с ним сделать.

— Видимо, не таким уж милым он был, раз ему размозжили череп крупнокалиберной пулей.

— Боже мой, Алекс!.. — ужаснулась я вполне искренне.

— Простите великодушно, Лиди, — он как будто и правда спохватился и порывисто поцеловал мою руку в знак извинения. — Я только хотел сказать, что, возможно, покойный Балдинский заслужил эту пулю.

— Ужасные вещи вы говорите… — я смешалась.

И еще подумала, что, будь на моем месте Мари, она бы с удовольствием поддержала Алекса и посмаковала подробности. Но больше в словах Курбатова меня заинтересовало другое:

— Вы что же — точно знаете, что пуля была крупнокалиберной?

— Да, тело Балдинского уже вскрыли. Вскрытие — это когда…

— Не нужно, я знаю, — поторопилась заверить я.

— Так вот, тело вскрыли и нашли две пули — в сердце и в черепе. Пули как от «бульдога», кстати. Это дедушка мне сегодня рассказал — он интересовался в полиции ходом расследования.

— Ах, вот в чем дело…

Значит, граф Курбатов активно интересуется этим расследованием. Праздное любопытство или что‑то еще?

— Видимо, они все же были друзьями, — предположила я вслух. — Вы ведь рассказывали, что господин Балдинский даже ночью однажды приехал в ваш дом.

— Да. И, представьте себе, я выяснил, зачем он приезжал, — важно добавил Алекс. — Взять денег в долг у деда. Балдинский проигрался в карты в клубе, что через улицу от особняка.

— И решился потревожить графа, надеясь, что тот даст взаймы едва знакомому человеку? — недоверчиво уточнила я. — Ночью?

— Именно… — хмыкнул Алекс. — Вы удивитесь, но надежды Балдинского оправдались: дед, добрая душа, выписал ему чек.

Я продолжала смотреть недоверчиво.

— Ну что уж вы, Лиди? Все знают о нраве моего дедушки и беззастенчиво пользуются его щедростью, без конца занимая деньги. Что Полесов, что Стенин. Да и мои расходы, признаться, регулярно превышают содержание, которое выдает мне дедушка, — и он ни разу меня не упрекнул. Святой человек!.. Послушайте, они что — смеются? — он кивком указал на Мари и Ильицкого, с которых все это время не сводил глаз. — Интересно, что смешного они вычитали у Маркса? — Алекс сделался еще мрачнее.

Я же, подумав, согласилась с Алексом — по поводу графа. Господин Курбатов и правда постоянно давал взаймы Жоржу Полесову и делал вид, что верит, будто долги ему когда‑нибудь вернут. Но чтобы так бессовестно явиться в дом ночью и просить денег?…

— Позвольте, но вы рассказывали, что граф после ухода Балдинского остаток ночи провел без сна, в волнении расхаживая по кабинету. С чего бы ему волноваться, ежели дело касается чужого долга?

— Ну а что вы хотите — возраст!.. — небрежно отмахнулся Алекс и вдруг упрекнул: — Лиди, не понимаю, как вы можете оставлять Мари наедине с этим человеком?! — он снова говорил о Мари и Ильицком. — Их дружба — это… ненормально! Он ей в отцы годится!

Я хотела было пылко возразить, что Ильицкому еще и тридцати нет, но — передумала, решив воспользоваться случаем.

— Согласна с вами! — закивала я, отыскивая в своем тоне нотки возмущения. — Мне тоже не нравится эта дружба. Нам следует немедля вмешаться: я отвлеку Евгения Ивановича разговором, а вы ведите Мари в дом. Со мною ведь она точно не пойдет, вы же понимаете…

— Лиди, не могу выразить, как я вам признателен!

Он будто моего разрешения только и ждал: в несколько скорых шагов мы догнали парочку впереди. Однако вопреки плану Алекс заговорил первым, на полуслове перебивая Евгения:

— Вижу, вы не скучаете, господа, — он излишне театрально раскланялся с Ильицким. — О чем беседуете, позвольте спросить?

— Мария Георгиевна поделилась со мною некоторыми своими мыслями относительно экономической теории Маркса.

Как ни странно, Ильицкий разговаривал с ним вполне радушно — кажется, впечатления от общения с Мари были у него самые положительные.

— О, надо же, а нам с Лидией Гавриловной почудилось, будто вы обсуждали сборник анекдотов — так отчаянно вы веселились.

— Алекс… — заволновалась Мари, которая лучше меня угадывала язвительность в каждом слове и жесте юного Курбатова.

Но тот ее не слушал.

— Следует мне тоже почитать этого Маркса — хоть посмеюсь, — продолжал он, расходясь все больше. — А то ведь это я был тем самым «знакомым», это я доставал Мари оригинал на немецком, но, увы, так и не удосужился прочесть.

— Почитайте‑почитайте, там действительно много забавного, — Ильицкий, будто не замечая ничего, переглянулся с Мари — и оба они улыбнулись чему‑то своему.

А меня происходящее уже немного пугало: Алекс всегда был юношей несдержанным, пылким — одному Богу известно, к чему его очередной порыв мог привести. Он вполне мог предположить, что Ильицкий над ним смеется.

Так и не найдясь что ответить, Алекс перевел взгляд на мою воспитанницу и выпалил едко:

— Вы, Мари, разве передумали уже идти на конюшню? Вы прошли мимо.

— Передумала. Я очень увлеклась беседой с Евгением Ивановичем.

— А вы не предполагаете, что Евгению Ивановичу может быть просто скучно с вами? Он взрослый занятой человек, а вы отнимаете его время!

«Да‑да!» — мысленно я согласилась с Алексом. А вот Мари, похоже, такая идея действительно в голову не приходила. Теперь же она растерялась и только беспомощно глядела на Ильицкого. А тот — я уверена, из вежливости — ответил:

— Позвольте, я очень плохо еще знаю Марию Георгиевну, но разве с нею вообще может быть скучно? Мари исключительно интересный собеседник.

Девица после этих слов, ясное дело, тотчас воодушевилась.

— Да, Алекс, оказывается у нас с Евгением Ивановичем уйма общих тем для разговора, — подхватила она.

— О, разумеется! — окончательно взбесился Алекс. — Евгений Иванович, напомню, преподает в академии Генштаба, а вы, Мари, делаете три ошибки в слове «галерея». Безусловно, у вас уйма общих тем для разговора!

— Алекс! — уже никого не стесняясь, вскричала Мари.

Она покраснела до кончиков ушей, глаза же сверкали такой ненавистью, что мне показалось, сейчас она бросится на бывшего друга с кулаками.

Все это — ненависть Мари к Алексу, а не ко мне — было столь непривычным, что я так и не сумела найти слов, дабы прекратить эту перепалку. Но впервые за три месяца, что я работаю у Полесовых, мне захотелось пожалеть Мари, а не наказать ее… Право, я не думала, что Алекс может быть так жесток.

Однако моя воспитанница, в глазах которой стояли слезы, уже развернулась и резко сорвалась бежать назад, в дом. И Алекс, бросив еще один негодующий взгляд на Ильицкого, развернулся и пошел следом. Я могла лишь надеяться, что они вскоре помирятся.

Наверняка помирятся… После столь долгой дружбы всерьез ссориться из‑за какого‑то глупого эпизода — это немыслимо.

* * *

Как бы там ни было, мечта моя сбылась. Мы с Ильицким стояли в достаточно уединенном уголке парка, укрытом от окон особняка глухой стеной конюшни и стеклом оранжерей.

— Так ты действительно читал Маркса? — спросила я, чтобы не молчать.

— А ты что же — не читала?

— Не довелось…

— Напрасно. Маркс выдающийся экономист, в первую очередь. Соглашаться с его выводами или нет — личное дело каждого, но ознакомиться с его трудами образованный человек должен, — и он поглядел на меня так, будто действительно упрекал.

— Прости, что не соответствую твоим интеллектуальным запросам, — съязвила я.

— Не расстраивайся, женщине куда важнее быть красивой, чем умной.

Временами я все еще замечала, что не всегда улавливаю тонкости смыслов, вложенных русскими в уже известные мне слова. Вот и сейчас не могла сообразить: это все‑таки был комплимент или он просто дал понять, что считает меня дурой?

По крайней мере, выглядел Евгений снова невообразимо серьезным, от былого радушия не осталось и следа. Хмуро глядя себе под ноги, Ильицкий сошел с тропинки и в мрачной задумчивости прислонился спиною к дереву. Я не замедлила — оглянувшись, впрочем, по сторонам — подойти к нему ближе. Так непозволительно близко, что коснулась его плечом. И попыталась поймать Женин взгляд.

Дождавшись наконец, когда он посмотрел мне в глаза, я улыбнулась в надежде согнать с его лица эту мрачность. И почти сразу поняла, что моя улыбка здесь бессильна. А потом Ильицкий спросил:

— К чему ты устроила этот спектакль — с подарком для мальчика? Выяснила хотя бы, что хотела?

И все это было сказано чрезвычайно серьезным тоном, без намека на шутку. Боже, неужто мой маневр был настолько очевиден? Если он все понял, то могли понять и другие. А если в гостиной находился убийца Балдинского?

Однако, собрав остатки воли, я попыталась изобразить недоумение:

— Это Мари надоумила тебя, будто я что‑то разыгрывала?

— Мари‑то здесь при чем?

Он надолго замолчал, продолжая прожигать меня взглядом. Будто давал шанс признаться во всем самой. Но я признаваться, разумеется, не собиралась. Тогда он заговорил еще жестче:

— Вчера, когда ты так легко покинула место убийства, я и впрямь готов был допустить, что прошлые события хоть чему‑то тебя научили. Что ты поняла, чем чревато лезть в чужие тайны. Что за это можно поплатиться и жизнью!

— Хватит, я тебя не понимаю…

Я теперь уж жалела, что столь опрометчиво осталась с ним наедине, — целовать меня Ильицкий не собирался, а собирался читать нотации, будто я неразумная гимназистка. Я попыталась было прекратить разговор и шагнула на тропинку, чтобы вернуться в дом, но Ильицкий схватил меня за руку выше локтя, снова разворачивая лицом к себе:

Конец ознакомительного фрагмента.