Кровавое наследство

Мэри Элизабет Брэддон, 1867

«В лесистой местности Гампшира, в доме, напоминающем своей архитектурой частью сельские домики, частью замки древних времен, жило семейство, могущее дать писателю олицетворение семейного счастья. Семейство это было немногочисленно, оно состояло из четырех лиц: капитана морской службы Гарлея Вестфорда, его жены, сына и дочери. И капитан, и его жена были еще, как говорится, в полном соку. Годы унесли цвет молодости Клары, но заменили его очарованием нравственного совершенства и следами безоблачно протекшей жизни. Да, она была еще хороша. Люди, знавшие коротко ее прошлое, говорили, что она стояла по происхождению выше своего мужа. Они уверяли, что она променяла богатый аристократический замок своего отца на трудовую жизнь с честным и добродушно веселым моряком и навлекла на себя негодование всего своего надменного семейства…»

1

В лесистой местности Гампшира, в доме, напоминающем своей архитектурой частью сельские домики, частью замки древних времен, жило семейство, могущее дать писателю олицетворение семейного счастья. Семейство это было немногочисленно, оно состояло из четырех лиц: капитана морской службы Гарлея Вестфорда, его жены, сына и дочери. И капитан, и его жена были еще, как говорится, в полном соку. Годы унесли цвет молодости Клары, но заменили его очарованием нравственного совершенства и следами безоблачно протекшей жизни.

Да, она была еще хороша. Люди, знавшие коротко ее прошлое, говорили, что она стояла по происхождению выше своего мужа. Они уверяли, что она променяла богатый аристократический замок своего отца на трудовую жизнь с честным и добродушно веселым моряком и навлекла на себя негодование всего своего надменного семейства.

Никто, однако, не имел верных сведений об этом браке, совершившемся вдали от родительского дома. Капитан и его жена хранили от всех тайну своего прошлого. Если же мистрисс Вестфорд заводила по необходимости речь о своем замужестве, то речь эта доказывала только ее высокое мнение о достоинствах избранного ею мужа.

— Я знаю, — говорила она, — что у мужа моего нет именитых предков, но их заменяет длинный ряд честных и храбрых людей, и любой человек стал бы гордиться сердцем, которое бьется в груди моего мужа.

Но мы лучше всего предложим читателю войти в вестфордский сад, в день разлуки, предстоящей капитану с женой. Оба они прохаживаются по густой ореховой аллее. Теплый июньский день пропитан запахом цветов, темно-синее небо безоблачно, только трудолюбивое жужжание пчел и пение птиц нарушают тишину.

Однако, несмотря на роскошную прелесть утра, лицо Клары Вестфорд было грустно и бледно, и темная тень окружала ее голубые, прекрасные глаза. Бессонная ночь прошла вся в молитве к тому, кто охраняет всех путешествующих.

— О Гарлей! — говорила она. — Ты не представляешь, как тяжело у меня на душе! Мы уже много раз расставались с тобой, но еще ни разу не расставались так грустно!

Лицо ее красноречиво подтверждало истину ее слов, но в темно-серых глазах капитана не было слез, одна только дрожь его губ показывала глубину его переживаний в эту минуту.

Капитан Гарлей Вестфорд был храбр как лев во всех битвах, в которых он участвовал, но грусть его жены сокрушила его душевную силу. Однако он превозмог эту слабость и сказал жене с притворной веселостью:

— Подобная грусть недостойна тебя как жены моряка. В нашей разлуке не должно быть горечи, тем более что это последняя разлука: после этой поездки в Китай, от которой я жду так много хорошего для благосостояния нашего и наших детей, я поселюсь на постоянное жительство в Вестфорде. Полно же, Клара, не плачь!

— Я уже не плачу, Гарлей, — ее голос выражал подавленную скорбь, — вспомни, что я всегда плакала при каждой нашей разлуке, но никогда во мне не было такого безотчетного ужаса, которого даже моя молитва не могла победить. Я чувствую, что в этом путешествии тебя ждет непредвиденная и страшная опасность. Сжалься надо мной, Гарлей, не уезжай от нас!

Ее нежная рука судорожно сжимала руку мужа, словно удерживала его от предполагаемой поездки. Капитан Вестфорд грустно улыбнулся.

— Хотя твои предчувствия ни на чем не основаны, я бы, может быть, уступил твоей просьбе, если бы не дал слова отправиться в путь. Я должен сдержать это слово. До сих пор еще никто не мог упрекнуть Гарлея Вестфорда в том, что он не исполнил своего обещания! Корабль «Лили Кин» выходит завтра в море на рассвете, и я уеду на нем, если только буду жив.

Мистрисс Вестфорд знала, что всякие дальнейшие увещевания будут напрасны; она также знала, что ее муж дорожил своим словом, как дорожил жизнью. Тяжелый и подавленный вздох был последним выражением ее тяжелых чувств.

— А теперь выслушай меня внимательно, дитя мое, — сказал Гарлей Вестфорд, — потому что я буду говорить о серьезных вещах.

Он взглянул на часы.

— Нам остается всего полчаса, Клара, до прихода дилижанса, который увезет меня в Винчестер. Слушай же меня, мое сердце: ты знаешь, что я помощью Божьей успел накопить небольшое состояние для тебя и детей. Я ношу на груди портфель, в котором 20000 фунтов в банковских билетах: это все, что я успел накопить в различных местах моего пребывания. Возвратясь из Китая, я постараюсь пустить эти деньги, вместе с теми, которые я надеюсь приобрести в этом путешествии, в самые выгодные и безопасные обороты. А пока я намерен отдать их под сохранение одному известному учредителю банка, за которого ручается мне доверие, которое имел к нему мой отец. Они пролежат у него до моего возвращения. Но, чтобы предохранить их от всяких случайностей, я перешлю тебе квитанцию банкира как на эту сумму, так и на получение от меня под сохранение законных актов на все мои владения. Завещание мое лежит у моего поверенного. Что бы ни случилось со мной, будущность твоя и детей вполне обеспечена.

— О Гарлей! — сказала Клара Вестфорд, — мне тяжело слышать твои слова. Ты говоришь, как человек, который предвидит свою неизбежную гибель.

— Нет, я говорю, как рассудительный человек, хорошо понимающий все случайности жизни. Эти 20000 фунтов и эти 50 десятин земли, самой лучшей земли во всем Гампшире, обеспечивают с избытком и тебя, и детей. Теперь же половина времени, которое осталось мне до отъезда, уже прошла, а другая принадлежит моим детям.

Капитан вышел из тенистой аллеи и направился к площадке, покрытой зеленым дерном и освещенной лучами июньского солнца. На эту площадку выходили окошки небольшой гостиной, защищаемой от яркого света длинной верандой, наполовину закрытой цветами и зеленью. Вдоль этой веранды были развешаны клетки с любимыми птицами, а на белой, как снег, и мягкой подстилке лежала свернувшись маленькая собачка. Девушка лет шестнадцати показалась в окошке и выпрыгнула из него с легкостью белки, как только капитан появился на площадке.

Никогда еще, может быть, солнце не освещало такого миловидного созданья, каким была эта девушка в своем белом платьице, со своей замечательной и ослепительной свежестью. Черты ее были нежны и правильны; ее лоб, нос и подбородок приводили на память чисто греческий тип. Глаза ее, с длинными темными ресницами, были, подобно глазам ее матери, большие темно-синие, живые и блестящие; волосы имели золотистый отлив. Эти длинные волосы, откинутые с правильно очерченного лба, покрывали густыми локонами ее плечи. Такова была Виолетта Вестфорд.

— Милый папа! — воскликнула она, между тем как мистрисс Вестфорд опустилась в изнеможении на ближайшую скамейку, — мама жестокая женщина, она так надолго задержала тебя, а я считала минуты, которые остались до прихода кареты. Папа, ты дурно делаешь, что оставляешь нас! — ее блестящие глазки наполнились слезами. — Но Лионель хочет, — продолжала она, — оседлать Вариора и проводить тебя до Винчестера, а там побыть с тобой до отправления поезда. Я завидую ему: он будет с тобой еще полчаса.

— Послушай, моя милая, — сказал капитан, — если не ошибаюсь, то карета идет.

Из-за деревьев послышались звуки трубы кондуктора. В ту же минуту из ворот выехал Лионель верхом на коне, а карета остановилась у садовой решетки. Мистрисс Вестфорд поднялась с места, спокойная, без слез, только мертвенная бледность выдавала всю тяжесть этой минуты.

— Друг мой! — сказала она. — Я могу только молиться за твое благо. Но еще одно слово, Гарлей: ты говорил о каком-то банкире, которому хочешь поручить свои деньги. Скажи мне его имя — я имею большие основания, чем ты думаешь, спросить об этом.

— Банкирами моего отца были господа Гудвин и Сельби, а сейчас директор банка Руперт Гудвин. Прощай, мое сердце!

Кондуктор затрубил громче прежнего в ту минуту, когда Гарлей Вестфорд последний раз поцеловал жену. Горе, овладевшее его собственным сердцем при прощании, не позволило услышать восклицание ужаса, вырвавшееся у его жены при имени Руперта Гудвина. Когда стук колес уезжавшей кареты стих, Клара Вестфорд хотела дойти как-нибудь до дома, но силы ей изменили, и Виолетта нашла мать бледной и неподвижной. На крик девочки прибежали две горничные и с помощью Виолетты перенесли госпожу Вестфорд на диван в гостиную, защищенную от солнечных лучей плотными занавесками. Одна из прислужниц побежала за доктором, а Виолетта положила на бледный лоб матери мокрое полотенце. Когда Клара открыла глаза, в них был безотчетный ужас: «Руперт Гудвин, Руперт Гудвин! — воскликнула она с глубоким отчаянием. — О нет, не его, Гарлей, нет, нет, его не надобно!» Ее глаза снова закрылись и голова упала на подушку.

Явился доктор, но его старания не привели ни к каким результатам. Болезнь мистрисс Вестфорд брала свое начало в нравственных потрясениях, над которыми была бессильна рука врача. Один обморок сменялся другим. Виолетта и Лионель, возвратившийся к тому времени, перенесли госпожу Вестфорд в ее спальню и ухаживали за ней с беспредельной нежностью. Молодой человек устроил свой ночлег в соседней комнате и слышал чутким ухом самое легкое движение больной. Еще несколько дней тому назад веселый, вестфордский дом стал безмолвен и мрачен как могила. Врач предписал больной глубокий покой, и его приказания исполнялись буквально.