Король Дебрей

Анастасия Волкомир, 2021

Жизнь юной Рины Вагнер никак нельзя назвать стабильной. Уход отца из семьи, предательство подруги, бесконечные наставления нарциссической матери и насмешки сверстников – все это обрушилось на ее хрупкие плечи, лишая покоя. Ее давно заклеймили "Вечным ребенком" и никто не пытается воспринимать всерьез. Однако и эти проблемы ей удастся решить, и поможет ей в этом сам – Король Артур!Это повесть о трогательных чувствах и прощании с детством, о солнечном лете и помощи ближнему, о несобранной коллекции и… самую малость о невкусном чае.Публикуется в авторской редакции с сохранением авторских орфографии и пунктуации.

Глава 1

Дядя Алик, младший брат отца. Самый приятный человек на свете, но больно падок на красивые ножки и декольте поглубже. И от этого, как я считаю, у него все беды. Сам-то он не глупый, я люблю беседы в его компании, но стоит ему кем-то увлечься, былого недюжинного ума в голове будто и не было никогда.

У него есть теория о «Вагнеровской породе», которая время от времени успокаивает его в любой неловкой ситуации. Гласит она о том, что нам, членам «клана Вагнер», не везет в личной жизни. Как и от кого из предков произошло начало этого закона — мне неизвестно, но дядя как-то дал намек, что виной тому дед. Как назло, ни одного, ни другого деда я не знала. Впрочем, это может быть обычной уловкой для утешения своего самолюбия.

Как бы то ни было, эту теорию я также усвоила очень давно, и за это время она порядком мне надоела.

Я закрыла глаза и уставилась в небо. Говорить что-либо бесполезно. Благо погода сегодня хорошая для раннего апреля. Штиль, солнце, отсутствие грязи. Хорошо, безмятежно. Еще бы быть услышанной, о большем и мечтать не смею.

— Хорошая весна в этом году будет. Зеленая.

Я со злобой фыркнула. Такое резкое переключение на нейтральную тему всегда меня уязвляло.

Дядя продолжил: — А разве нет?

Мне удалось восстановить спокойствие, пусть и подавляя противоречивые чувства.

— Да нет, все правильно. Мне это другое напомнило. Ну, снова про мать. Я в последнее время заметила, что у нее в гардеробе появилось слишком много вещей. Чем теплее сезон, тем труднее закрывается шкаф. И ладно бы они просто существовали, она их демонстрирует. Причем знаешь, так навязчиво, что даже отталкивает. Ну, сам представь, вот подходит она к тебе и говорит: «Боже, что же мне надеть: зелененькое или… зелененькое? Но это другое зелененькое, чуть более светлое! Это важно видите ли!» Да на кой черт у меня спрашивать это? Я что, в моде разбираюсь? Я вообще не люблю зеленый цвет. Он всюду: на заборах, на домах, на ненавистных лицах, что терпеть не могут вставать по утрам.

— Ты слишком категорична, как по отношению к матери, так и к другим. Ты какая-то очень нервная! Я говорил тебе это, а зеленый как раз успокаивает. Вон, сейчас лето наступит, все расцветет. Хорошо же жить! Вообще, как можно ненавидеть зеленый цвет?

— А вот так вот. Ненавижу и все. И лето ненавижу, духоту не переношу, солнце это слепящее. Я белый цвет люблю. Вот зима мне нравится. Хорошо, свежо, только дороги расчищай, но снег сам растает, а жухлая зелень сама себя не соберет.

Дядя Алик вздохнул.

Знаю я, что он думает обо мне. Считает, что я капризный ребенок, который никак не вырастет из своих жалоб. Мне же ничего не остается кроме как смотреть куда угодно, только не на его хмурое лицо. Поэтому мой взгляд был устремлен далеко вперед.

Прямо, через несколько препятствий, стоял большой дом по улице Заречная, 8-ой по счету. Местные называли его «Залеском», так как находился он среди дебрей заросшего кустарника. Сам он выкрашен в темные тона. Весь угловатый, жутковатый, но семья, жившая в нем, явно не бедствовала. Есть такая у богачей традиция: делать облицовку фасада под природный камень. Ограждал его черный металлический забор почти три метра в высоту. Не так уж и безвкусно. Наш-то дом и вовсе весь в известке. Косметического ремонта ждать не от кого.

Самих хозяев я не видела никогда. Возможно, никто не видел. У меня нет таких знакомых, чтобы спросить об этом. Здешняя ребятня сочиняла небылицы о «горбатом уродце», заточенным в нем. Взрослые, что мышлением своим недалеко ушли от тех же детей, говорили, что там живет отрешенный от опасного внешнего мира блаженный. Мне же просто нравилось смотреть на этот дом. Точнее было бы сказать, с моего ракурса, на эту черную крышу, над которой вечно летало крикливое воронье. Вид его придавал этому богом (ну, или губернатором) забытому месту немного мистики. С такими загадками жить интереснее.

— Хочешь анекдот про лампочку?

Я очнулась от раздумий.

— Чт…

— Если по ночам есть вредно — тогда для чего в холодильнике нужна лампочка?

Я хотела было что-то сказать, но совершенно не поняла вопроса. Он прозвучал спонтанно и совершенно не к месту.

— Чтобы… гореть?

Дядя посмеялся над моими потугами.

— Чтобы правила нарушать! Ринка, ну ты чего сегодня? Жизнь продолжается, снега тают. Весна. Заведи себе мальчика и гуляй с ним с ночи до утра всем назло. Тебе говорят — ты не слушай, поняла?

— Ага… — Я опустила голову так, что чуть было не клюнула носом в оттаявшую прошлогоднюю траву. Хороший совет, жаль, неработающий. Да и какой к черту мальчик? Нет, дядя Алик иногда бывает совсем неуместный.

— И кушай больше. Скоро как палочка на две части обломишься.

С этими словами он достал из внутреннего кармана кожаной куртки небольшой пакетик с мармеладками. Радость моя не была долгой.

— Трицератопс?

— Трицератопс… — прошептала я с досадой: — уже четвертый…

***

Вот уже несколько месяцев я хожу на подработку в школьную библиотеку. О, нет, денег я за это, конечно, не получаю. У меня другие «блага», не менее важные. Например, возможность прогулять какие-нибудь уроки.

Как это вообще вышло? Ну, давайте представим: сидишь ты такой на уроке ОБЖ, пытаешься вжиться в роль спасителя всего и вся во время наводнения. Может, болезни изучить или анатомию человеческую. Вникаешь в суть. Пытаешься построить логическую цепочку. Вся идиллия растворяется, как только приходит тучная библиотекарша. Знойная женщина, мечта поэта. И как кокетливо крикнет: «Вагнер!» Тут и сердце остановится и полмира затопит, и камень из почек сам собой выведется. «Иди», — говорит: «в библиотеку! Поможешь книги расставить!» Ну, а я что? Я же — добрая душа. Как отказать такому заманчивому предложению от чуткого человека.

Ирина Владимировна, моя учительница по физике, а по совместительству классный руководитель, была этому только рада. «Все что угодно, лишь бы не видеть моего «кислого лица» — ее прямая цитата. Так я застряла в этой пыли до конца мая.

К слову, я не жалуюсь. Меня все устраивает. Я не слыву в этих холодных коридорах «душой компании», потому я имею хорошую возможность не видеть своих одноклассников, хотя бы ближайшие три четверти часа.

Особенно мне не хотелось встречаться с Алисой. Она частенько попадается на мои глаза, но та специально не обращает на меня никакого внимания.

Отмечу сразу для полноты понимания происходящего: Кто такая Алиса? Не враг, не соперник, даже не зачинщик конфликтов. Она — самая обычная девочка, соседка и моя одноклассница «в одном флаконе».

Когда-то мы были подругами. Ее мать, хоть и тот еще экспонат для Паноптикума, но женщина невезучая. Она часто оставляла Алису у нас дома, так как работать ей приходилось допоздна. Ее воспитывали наш телевизор и безнадежная нищета перед глазами.

Годами позже, когда у нее выросла грудь, возле ее ног стали крутиться мальчики на класс или два старше. Она быстро смекнула, в какое русло следует использовать красоту, а ее, поверьте, было немало. После пришло осознание своей природной женственной натуры, выкурила пару сигарет за подворотней с плохими девчонками и твердо решила для себя, что ей больше незачем возиться с «детьми». Так я впервые была послана близким человеком в пешее непристойное турне. Пусть и бессловесно.

Впрочем, ей нужно отдать должное: она никогда не цеплялась ко мне. Да и ее компания не проявляла ко мне большого интереса. Так, быть может, крикнут вслед что-то вроде: «Мелочь», или «Дурацкий свитер», хихикнут и забудут. Я никогда не пыталась доказать обратное, смысла нет. Их много, я — одна. Да и драться я не умею. Боли боюсь.

Не поймите меня неправильно, я не святоша. У меня проскальзывали мысли влиться в подобную субкультуру, чтобы реализовать себя хоть как-то, даже за счет унижения других, но они сразу же отпадали. Почему? Не знаю. Может, потому что против природы, ну или как говорит дядя Алик, «Вагнеровской породы», не попрешь.

Как назло она встретилась мне прямо перед входом в кабинет физики, но я быстро отвела взгляд. Игнорирование — освобождает от лишних слов и действий. В этом я с Алисой была солидарна. Все-таки у нее есть мозги, просто работают они сейчас на другой частоте.

С кем бы я точно зарыла топор войны — так это с ней. Ни с матерью, ни с отцом, ни даже с дядей Аликом, если б тот полностью принял сторону мамы, а вот именно с ней. Не знаю почему. Может, от чувства незавершенности или тоски по былым посиделкам в доме. Как бы мне ни было больно вспоминать ее резкое отдаление от меня, я все еще чувствовала к ней какую-то привязанность. Я ощущала, объединяющую нас, общую проблему и даже, в каком-то смысле, родство.

Впрочем, не стоит волноваться о тех, кто не вспоминает о тебе. «И не стоит проситься к тем, кто не нужен тебе» — подумала я, в очередной раз, слыша от кого-то из ее компании: «Ребенок», а затем последовавший гомерический хохот всей немногочисленной толпы.

***

Бориска всегда сидел позади, чем неимоверно раздражал меня. Я всегда чувствовала его взгляд. Сейчас я ощутила неприятный укол шариковой ручки о шею.

— Пошли после уроков гулять? — Прошептал он, не беспокоясь об этической правоте своих действий.

— Боря, блин! Какой гулять? — Я шипела, как гремучая змея, пойманная за хвост. Точка, поставленная им на моей коже, отдавалась неприятной болью: — Что я на улице забыла?

Тот задумался, правда, недолго:

— Приятно проведенное время со мной?

Я закатила глаза.

Боря, он же Борислав (да, у него тоже проблемные родители), тоже мой друг, хоть и мальчик.

Точнее, как друг… Привязался ко мне, так до сих пор не может отцепиться. Сама виновата. Нечего было допускать его так близко. Теперь, по его мнению, на мне можно ноги свесить, ничего же не сделаю.

Вот и сейчас: и оценки страдают, и экзамены в следующем году, да и просто лень и апатия, мысли нерадостные в голове роют, а ему все нипочем. «Вот хочу так — значит так надо, значит так правильно и все должны считаться со мной» — его девиз по жизни. Просто моя мать в теле подростка! Сам-то он человек незлобный, но больно душный, не знающий границ личного пространства. Думает о разном, но по чуть-чуть и потому все размышления его поверхностны.

Иногда мне кажется, что замудренное имя «не как у всех» — это единственное, что может дать родитель своему ребенку.

— Я и сейчас прекрасно провожу время.

Резко повернувшись, я увидела, как Ирина Владимировна прищурила глаза. Я устало вздохнула. Благо, у меня природный талант делать все с каменным лицом, даже когда тебя уличают в беседе во время урока. Стыда и смятения я не испытывала. Уж не знаю, за что она меня не любила, но ей меня из равновесия точно не выбить.

***

— Ой, не знаю, что я в следующем году буду делать без тебя! Там же эти ваши, экзамены. Кошмар какой! Вас там готовить будут весь год. Не отпустят тебя в библиотеку.

Библиотекарша, как всегда, была в хорошем расположении духа. Она низенькая, кругленькая, но душевная. Этакая стереотипная хохотушка. Я так ее и называла. Ради нее можно было и пыль стереть, и тоску потерпеть. Поэтому после ее восклицания мне стало грустно.

— Еще май впереди, — все с тем же не выражающим ничего лицом сказала я: — Может, найдете кого получше меня.

— Да кому это надо, Риночка? — Та залилась заразительным смехом: — Наш Кромешный-то не знает, что в школе библиотека существует, а ты говоришь «кто-то лучше тебя».

Она демонстративно вытерла рукавом проронившуюся слезу.

Кромешный — это фамилия нашего директора. Его называют так, потому что он своего рода локальная шутка. Ну, вот представьте: вы директор школы и зовут вас Кромешный Анатолий Дмитриевич. Какая аббревиатура будет на двери вашего кабинета? Вот то-то.

Я его никогда в глаза не видела. Сидит себе в кабинете все рабочие недели и не высовывает нос. Что он преподает? Да черт бы его знает. А быть может, он и есть тот самый черт. Кто знает, что таится в человеке, который не брезгует так выделять свое имя на табличке.

Я долго думала над ответом, но ничего не приходило в голову. Мне нужно было протереть полки, полить цветы, включить и выключить «компухтер». Так проходила каждая пятница. Ну, или любой другой день недели, что тоже «благо». Скука смертная, но зато меня ценит хотя бы один человек в этой школе.

— Вон, отреставрируют ту библиотеку, которая на соседней улице, нас и вовсе закроют.

— Ее уже десять лет как открывают. Вряд ли в скором времени что-то изменится.

«Хохотушка», не найдя нужных слов, лишь пожала плечами.

Так и выходило. Здесь жизни нет. Здесь все умирает.

От этой мысли к горлу накатил ком, но я пыталась не заплакать. В последнее время мне становилось только хуже. Апатия нарастала как снежный ком. Все что я делала: училась, да запиралась в комнате, не желая никого видеть. Я зла на всех окружающих, но этот настрой породила обида на саму себя.

— Ой, Риночка, я в столовую! Ты же тут сама справишься? Ты не беспокойся, ты же знаешь, сюда никто не заходит. А я тебе булочку принесу! — Она подмигнула мне, расплывшись в улыбке.

Я сконфузилась, не успев до конца оправиться от мрачных мыслей: — Не стоит. Ну… То есть… Да, справлюсь.

— Ну, вот и отлично! Вот я и побежунькала!

По коридору пронесся спешный лязг каблуков и тут же утих, а я осталась одна среди груды пожелтевшей от времени макулатуры.

Просвет в дверном проеме горел ярким солнечным светом, в то время как здесь было довольно темно и прохладно. Высокие книжные полки почти перекрывали окна, и потому солнечный свет проникал в библиотеку слабовато.

Надо же, никогда не задумывалась, что я буду скучать по ее эксцентричному поведению и придуманным на ходу словечкам. За эти дни я прониклась и к ней, и к прочитанным здесь книгам.

О самой «Хохотушке» мне мало что известно. Неудобно это — спрашивать человека какую жизнь он ведет. Знаю, что всю жизнь ей не везло в личной жизни, но у нее есть взрослый сын, да и в целом она не унывает. Интересно, распространяется ли «Вагнеровская порода» на тех, кто просто дружен со мной?

В мысли внезапно ворвался образ Алисы.

Если эта теория работает, то она точно перестала дружить со мной по этой причине. Никак не иначе. Книжные полки сами себя не протрут, поэтому лишние размышления здесь ни к чему.

— Извините, а можно мне…

Я резко отшатнулась. Книга, что мгновенье назад была у меня в руках, громко шлепнулась об пол.

Это был звонкий мальчишеский голос.

— М… Можно мне учебники за 7-ой класс по геометрии и алгебре?

Прямо на меня смотрели карие глаза.

Он не был похож ни на кого. Не местный, это заметно. Рубашечка у него слишком деликатно выглажена для обычного сорванца за соседним забором. Это был высокий, для своего возраста, мальчишка. Обаятельный ребенок с растрепанными, выгоревшими на солнце, прядями волос. Он стоял прямо позади двери, и свет передавал его контур. Светился, словно звездочка с небес.

Да и сам выглядел как солнышко. Он был смущен, застав меня врасплох. Глаза бегали из стороны в сторону, но улыбка не сходила с его лица.

На него было приятно смотреть, как и на прочих послушных детей. Верхний ряд зубов, правда, чуть кривоват, но его это ничуть не портило. Выдвинутые вперед клычки даже придавали больше обаяния его улыбке.

Я пыталась что-то сказать, но слова не шли. Пауза так неприлично затянулась, что я в смятении судорожно сглотнула.

— За… 7-ой? — Я не нашла ничего лучше, чем задать глупый вопрос. Он бодренько кивнул в ответ: — Сейчас п-посмотрю.

Пыль предательски защипала мне глаза, и я отвернулась. Мне никогда не доводилось выдавать книги кому-то. Благо, их расставляла я, и что где стоит, знала намного лучше, чем всю свою школьную программу.

Так, что же дальше? Да, я должна ему отдать книги, это верно, но… По-моему «Хохотушка» записывала книги в какую-то карточку. Ах, да, на столе как раз стоит коробка.

— Карточка… наша… — Я говорила отрывисто, неуверенно, потому что в голове существовала лишь пустынная степь. Даже перекати-поле, которое обычно показывают в мультиках, не проносилось.

— У меня нет карточки. Я тут в первый раз.

Должна признать, у него хорошая дикция. Это подкупало еще больше.

Его смятение придавало мне немного уверенности. Я улыбнулась: — Значит, сделаем. Будешь тут учиться?

— Пока не знаю, — он еще больше взбодрился: — мне сказали, что всего месяц остался, нет смысла сейчас загонять в класс. Да и свою программу преуспел, — он залился краской: — но на всякий случай отправили сюда, чтобы я мог получить учебники.

— А кто отправил-то? АД? — Он явно не понял вопроса. — Ну, Кромешный? — он еще больше округлил свои глаза. Я позволила себе хихикнуть: — Директор это наш. У него фамилия такая.

— А… А-а-а! Ну, да, — он залился звонким ребяческим хохотом.

Я хотела спросить, как он выглядит, но тут же забыла об этом. Уж больно ситуация вышла комичной.

«Смех смехом, а карточку заполнить надо» — подумала я, открыв ящик стола. Вот и пустые листы бумаги, и ручек целый десяток. Что делать я, конечно, не знаю, но зато под рукой уже заполненные карточки, с которых можно взять пример.

Все, в общем-то, не так сложно, всего лишь задать стандартные вопросы. Фото, правда, еще нужно, но я думаю, это может подождать.

— Надо карточку заполнить. Если я тебе книги без нее отдам, то мне от библиотекаря попадет. Ответишь на вопросы?

Он кивнул: — А я думал ты… вы — библиотекарь.

У меня никак не получалось убрать эту дурацкую улыбку со своего лица. «Вы». Меня так никто не называл. Я даже для местных детей «своя», хоть бросай все и беги с ними играть. Ну, вот как у него это получается?

— Куда мне там. Вот отучусь, может, и буду библиотекарем, а пока я просто протираю здесь пыль.

— Круто!

— Что же крутого?

— Значит, тебе… вам доверяют.

Я как будто ото сна очнулась. Никогда не думала об этом в таком ключе. Я вообще никогда не задавала себе вопрос: «Почему именно я?»

— Ох, ну… да, наверное… Так, зовут тебя как? Живешь где?

— Я — Артур. Вообще я в городе живу, но сейчас на Заречной.

Я слегка вздрогнула. «На Заречной? Мне не показалось?» Я решила притвориться глухой: — Извини, где?

— На Заречной, 8-ой дом. Такой… с черной крышей.

Мое сознание было настолько взволновано, что никакие опущенные в стол взгляды не могли это скрыть. Столько лет ожидания ответа и вот он — стоит передо мной, человек, живущий в «Залеске» среди дебрей, освещенный светом полуоткрытой двери. Ну и какой же это горбун из Нотр-Дама, где ж блаженный с небес? Злые языки… Но с другой стороны, он явно живет не один. Сколько ему лет-то?

— А, да… Знаю такой, — я старалась сделать свой голос намного более ровным: — я неподалеку живу. Через улицу.

Он в свою очередь оживился еще больше. — Да?! А тут правда есть озеро?!

— Эм… озеро? — В нашем районе и, правда, находился небольшой водоем, но не озеро, это точно. — Ты, наверное, имеешь в виду пруд? Да, есть, но до него идти минут 20. — Он заметно умерил пыл. — Можно быстрее дойти, но здесь местность болотистая. Обходить приходится. — Протяжно вздохнув, я пожала плечами: — Богом забытое место. Тут ничего не поделаешь. В то время когда все здешние хотят перебраться в город, ты из города переезжаешь сюда. Интересно, почему?

Этот вопрос интересовал меня не на шутку. Все мои одноклассницы только и болтали о том, как в городе хорошо: там и по магазинам сходил, и в кино посидел. Про прочие блага цивилизации я и вовсе молчу. За оградой трава всегда зеленее, но каменные джунгли всегда перспективнее. Вот уже и с ранних лет строят планы, как удачно выйти замуж, да так, чтобы больше не возвращаться «в колхоз».

Заметив мой лукавый взгляд, его глаза заблестели. Кажется, он только и ждал, когда ему начнут задавать такие вопросы. Я знавала таких людей. Экстравертами зовутся. Им только повод дай — они и рады поговорить.

Не подумайте, я не в плохом смысле этого слова. От досады скорее, за то, что я — не такая.

— Меня родители сюда закинули, — он заметно покраснел: — с бабушкой пожить.

А, так вот оно что. Значит, еще одной тайной меньше. Мистики совсем не осталось, даже жаль.

— Я тоже с бабушкой живу. — Решила подбодрить его я. Не всякий здешний мальчишка решится на такую откровенность. В его возрасте все играют в крутых и взрослых.

— Правда?

— Ага. И с мамой. — Я невольно вздохнула, что не осталось без его внимания. Было заметно, что он хотел что-то спросить, но постеснялся. — В какой класс переходишь? Сколько лет тебе?

— В 7-ой. 12 мне.

— А, ну да… — я легонько стукнула себя по лбу: — учебники же.

Артур кивнул.

— Слушай, тут еще фото нужно. Потом занесешь, а? — Я зачем-то подмигнула. — Ну, и учебники тоже.

— Договорились, — он протянул мне руку, от чего я опешила, но ответила тем же. Многое было для меня в новинку. А может, я просто одичала от такой невзрачной жизни. — Я сюда еще приду. Завтра.

— Хорошо, завтра как раз библиотекарь будет.

— Ох… а… А вы?

— Я? — В ответ он кивнул с грустной миной. — Я здесь генералю раз в неделю. Прихожу в любое, какое захочу, время и день. Точнее, пока прихожу по пятницам, чтобы прогуливать физику. Я вообще даже не должна отдавать книги, если честно.

— Вот как…

Я тяжело вздохнула. Что-то было в этом моменте печальное. Даже не по себе стало.

Я уже и забыла каково это — «отдавать».

— Я думаю, что в среду физкультуру пропущу. Это 4-ый урок. Приходи в гости. Чай, конечно, не обещаю, но зато у тебя будет уникальная возможность подышать пылью вместе со мной.

Теперь он сам был освещением во всей библиотеке.

— Хорошо! Я обязательно приду!

— И не вы, а ты. — Крикнула я вслед, когда тот уже стоял у выхода. Он кивнул, глядя мне в глаза, и убежал прочь.

«Хохотушка» не заставила себя долго ждать.

— Риночка, кто-то приходил? — Спросила она.

Я пожала плечами: — Да так. Наш новый постоянник.

***

Пройдя на полпути к дому, я услышала знакомый голос. У меня не было настроения откликаться на Борины зазывалки. Если повернусь — начнется одно да потому: Что делаешь? Что делать будешь? Как это ничего делать не будешь? Потом пойдут какие-то наставления на путь истинный, ведомый только ему одному, несколько безумных фактов, придуманные им на ходу, и прочая халтура.

Последние уроки и без того давались трудно, оценки не продвигались выше тройки, а от «библиотечной Хохотушки» даже успела получить «словесного леща». Оказывается, карточка была заполнена неправильно. Ну не обратила я внимания на то, что все надо писать печатными, а не строчными буквами, что тут поделать. У меня не было времени, чтобы заметить это. Да и волнение не отпускало. Просто переписала бы, да и дело с концом, но нет же, никуда без нравоучений. Почему каждый взрослый считает своим долгом учить меня чему-то.

— Ринка!

Я обернулась, нарочито скривив недовольную рожу: — Что еще?

— Пошли в магазин?

— Господи, Борь, ну зачем?!

— Чтобы прогуляться со мной. Ты же знаешь, здесь только одно развлечение — по магазинам ходить. Не хочешь? Ну, или пошли до дома провожу.

Блеск просто! Дома меня как раз ждет мать, которая как только увидит Борю, тут же впадет в ярость. Начнутся еще одни поучения по теме: влияние вмешательства мужского организма в женские мозги. Ну, уж нет! Хватит с меня сегодня.

— Я не хочу развлекаться, и до дома я одна дойду. Спасибо.

Тот стоял как вкопанный, но в лице не изменился.

— Почему ты такая злая? — Спросил он, когда я уже отвернулась. Что ж, пришлось повернуться опять. Что-что, а этот вопрос я больше всего на свете терпеть не могла. Правда, я его слышала в основном от матери. Причем, после ее «лекций». Действительно, почему?

— Борь, — я проговаривала каждый слог, будто объясняя ребенку какой-то сложный термин: — я не злая. Я просто не хочу сейчас ни с кем разговаривать. Ты прекрасно знаешь, что происходит в школе и в моей семье. Все это знают, это чертова деревня! Пожалуйста, пере…

— Да злая ты, вот и все. — Просипел он с ноткой отвращения.

Паром, выходившим из моих ушей, можно было гладить шторы. Нет, это просто невозможный человек! Невозможно невыносимый!

Сделав пару вдохов-выдохов, я начала ему еще раз объяснять ранее сказанное, но все прервал автомобильный гудок. Это был мой отец, приехавший на старенькой девятке.

— Ринка, выйдем, поговорим?

Я облегченно вздохнула. Еще никогда я так не радовалась тому, что меня перебили. Пытаться вразумить своего одноклассника — бесполезный труд. Он всегда найдет подтверждение своим убеждениям. Если надо будет — сам вывернет истину в свою пользу. Пустая трата времени. Я как-то вычитала в библиотеке подходящий фразеологизм, но уже забыла его.

Одарив Борю мимолетным взглядом, я попрощалась с ним. Благо, я давно научилась в мгновенье становиться безразличной. Будто ничего и не было. На его же недовольную мину нельзя было смотреть без сострадания. Весь гнев людской в этом лице собран, как тогда, на маминых посиделках, только в лице тетушки, стоило лишь задать неудобный вопрос. Правда, я и сейчас радости не испытывала.

— Привет, пап. Я думала, не увижу тебя на этой неделе.

Тот с досадой пробубнил: — Дела были.

Ага, дела. Плавали. Знаем.

— Я тебя отвлек, наверное, — выдохнув, продолжил он: — может я тогда позже…

— Не позже. Ты очень даже вовремя.

Он протяжно дышал, мялся, подбирал слова. Круги под его глазами обрели синеватый оттенок. Отец плох, но он даже не пытался скрывать это. Будто специально искал случайной помощи. Быть может, даже божественной. Видно, пассия извела его не меньше моей матери. «Знает «Мышка» чей сыр съела».

— Я тебя покатать хотел. Не хочешь в город со мной?

— Хотеть — хочу. — Я мимолетно оглянулась назад. Борька стоял сзади, косил ботинком жухлую траву. Выжидал добычу, так сказать.

Ой, как же хочется сейчас в машину сесть и укатить от него подальше, да нельзя, домой надо.

— Но ты же знаешь мать. Нет, пап, я бы рада, но, вот именно сегодня, я не хочу ничего от нее слышать.

Папа снова выдохнул.

— Да понимаю… — Вся скорбь лишенного родины народа отразилась в его глазах. — Ты осторожней с ней, я понимаю, что у тебя мальчик появился, возраст все-таки, но…

— Пап, какой мальчик? — Я злобно оглянулась на Борю, который в свою очередь всем видом показывал насколько ему «безразлично» происходящее. — Пап, это же Боря, — отец сделался задумчивым. — Пап… ну, Боря! Борислав, блин! Ты же его сам лично из нашего курятника вытряхивал, когда тот пытался к нам через забор перелезть.

— А… да… помню, конечно. — Да уж, быть может, он сказал правду, вот только лицо его проще не стало. — Но ты все равно осторожнее будь. Он же все-таки…

— Мальчик?! — Я вскрикнула, не в силах сдержать свой порыв: — Хоть кто-нибудь в этом мире меня слушает?

Он беззвучно зашевелил губами, но слов не последовало. Боря, услышав мою истерику, ушел. Хоть что-то есть хорошее в моем дурном характере. Хотя, я не исключаю наличие божественного вмешательства в эту минуту.

— Пап, мне — 16. Мне через год из школы выпускаться. Ну, какие нравоучения? Вы меня все за игрушку держите, что ли? У меня есть мозги, я знаю что делаю. Пап, я не ребенок.

— Да, но…

— Никаких «но», пап. Я домой.

Так морально я не уставала с прошлых тетиных посиделок, когда те, в свою очередь, допрашивали меня о личной жизни. Это похоже на такую традицию: чужой жизнью интересуются те, кто ее напрочь лишен.

Развернувшись, я услышала позади: «Рин, не сердись на меня», но уже было поздно. Я пропустила эти слова мимо ушей. Ничего не хочу слышать, тем более от человека, который сам пожинает плоды своей глупости.

***

Дома матери я не застала. Это хорошо, меньше вопросов.

Та в последнее время засиживалась на работе, поэтому моя замкнутость оставалась без внимания.

На кухне сидела бабушка, что-то напевала себе под нос и медленно мешала ложкой чай. Я, молча, кивнула ей, а она мне в ответ. Так происходило наше общение.

Уроки делать не хотелось, и потому я принялась за вязание. Не без смущения скажу, что дело это я искренне люблю, хоть это и порицаемо «взрослыми» девчонками из моего класса. Алиса когда-то тоже вязала, но теперь об этом времени даже не вспоминает. Это, по ее мнению, было так… ошибкой, мимолетным потемнением рассудка. Теперь у нее другая жизнь и увлечения соответствующие. Друзья тоже не такие, как я. Она растет и развивается, а я стою на месте и не взрослею.

Иногда я думаю о том, как было бы неплохо завести того самого «мальчика», но и эта мысль сразу отпадает. Ранее казалось, что такой поворот событий отрицает только мать, но теперь и отец стал разделять ее точку зрения. Да и я, признаться честно, боюсь их.

Почти все в этом мире против меня, какая ирония. Даже старая подруга.

Боря не против. Я против Бори.

Дядя Алик — это дядя Алик, и этим все сказано.

«Какое имя-то красивое… Артур» — невзначай подумала я.

Когда-то я уже слышала это имя, но это было так давно. Я помню, это что-то сказочное. То, что обычно рассказывают детям для красочного сна. Как много времени прошло. Словно, это из другой жизни, прожитой ранее. Потому и воспринималось все как видение.

До сегодняшнего дня мне не встречались люди с таким именем.

«Артур»…