Не думай обо мне

Алёна Снатёнкова

Он – грубый, самоуверенный, и уже однажды разбил мне сердце. Я была уверена, что все в прошлом, пока снова не увидела его. Одна квартира. Один месяц, за который все изменится. Что с нами будет после слов: не думай обо мне?

10.

— Долго еще? — спрашиваю, когда от гробового молчания уже язык опухать начал. Козловский — удивительный человек. Всем своим видом показывает, как его бесит мое присутствие, но сам продолжает молчать. Воды в рот набрал, что ли? Непонятно. Меня бы уже давно разорвало от возмущения, а парень держится. На медаль идет, на золотую.

А уши покраснели.

Я все вижу.

— Комплекс за городом. За го-ро-дом, — нравоучительно поясняет он. — Это значит, что сначала надо выехать из города. А где мы сейчас?

Хоть и вредничает, но зато я теперь могу быть спокойной: от злости он не съел свой язык.

Уже хорошо.

— Насчет тебя не знаю, но я точно в аду. Тихо, жарко и Сатана лекцию читает. А ведь собиралась в бассейне поплавать. Что за невезуха, Козловский? За что мне это все?

Ой как посмотрел.

Будто я у него почку своровала, пока он спал.

— Сделаем так: по приезде ты сидишь тихо и не высовываешься. Не веди себя так, как обычно себя ведешь. Не забывайся. Все поняла?

— Бомбочкой в бассейн прыгать нельзя?

— Нет, — раздраженно бросает Артём.

Вот черт.

Это же мой коронный номер.

— Ладно. На какие жертвы только ни пойдешь ради твоего спокойствия и хорошего настроения, Козловский.

— Я должен поблагодарить тебя за это?

— Лишним не будет, — одариваю его улыбкой. — Но зная тебя и твою любовь к молчанию, вместо благодарностей можешь дать мне порулить. Я умею. Честно-честно.

— Ни за что.

— Жадина.

Еще бы и говядиной назвала, но Козловский же у нас фанат сельдерея.

— Зато живой.

Немного обидно стало. Не думает же он, что я самоубийца? Веселая — да, чуточку взбалмошная и капельку эгоистичная, но жизнь свою люблю. А он…

— Да ты всех переживешь, не парься по этому поводу. Одной зеленью питаешься. Если бы голым тебя не видела, то всерьез бы решила, что ты гуманоид с другой планеты.

Эй, чего он так нахмурился?

— Ты видела меня голым?

Пфффф. Застеснялся, что ли?

— Ну, по пояс. Забыл? Темный шоколад надо есть, Артёмка. Он для памяти полезен.

Или он решил, что я подглядывала за ним?

Да больно надо.

— И не смотри на меня так, — выставляю палец вперед. — Даже мысли не допускай, что я за тобой подсматривать стану. Нужен ты мне, Козловский, как собаке второй хвост. Смысл уловил?

— Не особо.

Ну, вообще. Кол ему на лоб за отсутствие сообразительности.

— Тогда не заморачивайся. Просто фразу запомни.

Даже странно, что я пояснять не захотела.

— Захочу забыть, и не получится, — отвечает ехидным голосом. — Ты же себя с собакой сравнила. Как такое забудешь?

Вот же гад.

— Знаешь что?

— Что?

— Ты стал много разговаривать, Козловский. Кажется, я плохо на тебя влияю.

Надеюсь, я подожгла фитиль. Вряд ли самоуверенному Артёму понравится сама мысль, что какая-то девчонка сможет на него повлиять.

Это ему за собаку.

— Представь, что с тобой будет через месяц? — продолжаю, вытаскивая из сумки пачку чипсов. — Хочешь? Они с луком и сметаной. Ты же такое любишь. М?

— Травись в одиночестве, — следует короткий ответ. — И приятного аппетита, Комиссарова.

Ой, какие мы добрые.

Пусть не надеется, все равно не подавлюсь.

— Как ты докатился до такой жизни? Я же помню, как ты раньше пирожки трескал. Тетя Надя за неделю начинала готовиться к твоему приезду. Ты из тех людей, которые толстеют от запаха булочек? Колись, Козловский. Я же не отстану.

— Не неси чушь.

Понятно, внутри парня живет толстяк.

— На больное надавила, что ли? Должен понимать, что я не специально.

— Комиссарова, а ты когда такой ненормальной успела стать? Была же адекватным ребенком.

Короче, я точно угадала.

Стоп!

Он меня ребенком обозвал.

— Я предпочитаю слово эксцентричная. Оно мне больше подходит, — цежу сквозь зубы. — Трудное детство, Козловский. Когда у тебя брекеты и волосы в разные стороны торчат, приходилось выкручиваться, чтобы не заклевали.

Ну, не буду же я рассказывать, что после того, как он послал меня при всех одноклассниках, надо мной ржать стали. Для меня та ситуация была концом света, а для остальных — поводом повеселиться.

— Тебя обижали?

Мне послышалось или в его голосе и правда жалость присутствовала?

Как же стремно.

Козловский поворачивает голову и внимательно смотрит мне в глаза. Потом на щеки. Губы. Руки.

Черт.

— Похорошела, да? — немного нервно спрашиваю у него. — Все говорят, что я сильно изменилась.

— Не знаю, — отворачивается и хрипло отвечает. — Я не вижу изменений.

Какой же он гад.

Пусть довезет меня до места и наглядно все изменения увидит.