Любовь без розовых соплей

Алёна Нефёдова

– Прости, я не поняла, что ты сказал? – Я. Тебя. Разлюбил, – он отводит глаза, но, качнув головой, снова поднимает на меня взгляд. – Ты была права. Нет любви. Есть только химия. Гормоны. Инстинкт размножения. Похоть, в конце концов. А любви нет. Мне так больно это слышать, что я даже плакать не могу. Или не хочу? Вот и глаза сухие, и губы не дрожат. Только в горле какой-то комок колючий, будто морского ежа проглотила. Я обхватываю руками живот и прислушиваюсь к толчкам. Три в левую руку, один в правую. Ты же все слышишь, малыш, да? Хорошо, что я так и не призналась твоему отцу в том, что ты уже есть.

Глава 3

— Джинджер, какого хрена! Где эти гребаные отчеты по гребаной дизельке?

— На твоем столе, — невозмутимо отвечаю я и продолжаю печатать, даже не обернувшись на вопль.

— Нет ни хера на моем гребаном столе!

— На твоем столе в твоих херах черт ногу сломит. А отчеты я положила справа, на справочник ЭйПиАй*.

— А, точно. Увидел. И где мой гребаный кофе-милк?

— В гребаной микроволновке. Звякнет через гребаные тридцать секунд, и я тут же тебе его принесу. Только убери свои гребаные ботинки с гребаного стола. Мне некуда поставить твою гребаную ведерную кружку.

На самом деле английский язык не настолько изобретателен в отношении нецензурной лексики, как наш родной, который велик и могуч. Но как в любом языке есть тонкости, которые сложно выучить, надо чувствовать их.

Стив матерится через слово, вне зависимости от настроения. Одним и тем же волшебным набором букв f, u, c и, разумеется, k он выражает гнев, презрение, удивление, восхищение и умиление. Ну, собственно, как и некоторые из нас.

Но только носитель языка может передать все нюансы одного и того же грубого слова правильно.

Будучи филологом, я очень быстро выучиваю те самые тонкости, заслужив молчаливое одобрение шефа. А ребята из команды точно так же моментально просекают, что в любой сомнительной ситуации разговаривать со Стивом лучше через меня.

— Рыж, как там дракон?

— Усатый-волосатый лакает свой молочный кофе.

— Слу-у-ушай, тут такое дело…

— Не-а. Точно не сейчас. Любое дело лучше после обеда. Он погавкался с Филом из лаборатории, так что пока не поест свой сендвич с карри, к нему не подползать на расстояние полета кружки.

— Боже, как мы выживали до тебя? Рыж, ты ангел!

Очень спорное утверждение, но к нашему дракону я все же умудрилась как-то приноровиться.

— Блин, Оль, ты его совсем, что ли, не боишься? У меня аж коленки дрожат, когда он к нам вваливается, — жалуется мне секретарь из городского офиса. — Он же разговаривать не умеет. Только орет и матерится. А у меня сразу глаза на мокром месте. Я терпеть не могу, когда на меня голос повышают.

Ну, у меня Стив ассоциируется с майской грозой — вроде шумно, гром гремит, молнии сверкают, но дождик-то идет теплый. И не просто идет, а еще и цветы поливает. Так и наши мальчишки под руководством Стива за считанные месяцы из желторотых выпускников морской академии, запинающихся и бекающих невнятно в ответ на элементарные вопросы, превращаются в достаточно подкованных профессионалов, что могут быстро и качественно провести инспекцию отгруженного на танкер нефтепродукта.

Мой первый рабочий месяц проходит суматошно, сумбурно и весело до охренения, причем полного. Теперь я понимаю, что имел в виду тот парень, Данил, когда говорил о проверке на вшивость. Поручения от Стива валятся с утра и до ночи. Все перечисленное им в первый день, плюс куча странных мелочей, переводы отрывков из инструкций по замерам береговых резервуаров, договор с ближайшей столовой о доставке горячей пищи для тех, кто работает сутки, знакомство с персоналом нефтерайона, изучение карты причалов, да просто хренеллиард всякой всячины. Но несмотря на то, что весь этот месяц я практически живу на работе, включая выходные, и устаю как собака к концу рабочего дня, по утрам я бегу на работу с удовольствием. И это ни с чем не сравнимый кайф — заниматься тем, что тебе действительно нравится.

— Стив, блин! Объясни ты мне, что за штука этот ваш чертов “боб”? Ну нет в наших словарях адекватного перевода для него!

Даже если шеф в этот момент ковыряется в очередном сложном расчете, он с грохотом брякает свои ноги со стола, поднимает задницу с кресла, тащится в кладовку, бурча что-то про “пигалиц на флоте”, чем-то гремит, что-то роняет, разумеется, матерится и вытаскивает на свет божий какую-то железяку.

— Вот эта хреновина и есть “боб”. Его используют для того, чтобы…

И далее следует длинная, но на удивление доходчивая лекция об очередном этапе операций по замеру нефти и нефтепродуктов.

Мне с ним легко работать. Серьезно. Прямо в кайф. В его лице я вижу старшего брата, о котором, имея двух старших сестер, так грезила в детстве. Он из тех мужиков, с которыми, с одной стороны, сложно (ибо характер такой, что хрен, смешанный с горчицей, медом кажутся), а с другой стороны, очень надежно. Он напоминает мне старого матерого волка, стоящего во главе своей стаи.

— Эй, Джинджер, ты там ревешь, что ли?

— Не-а, ветром надуло.

— Ветром надувает не в туда. Кто?

Я молчу, но меня палит один из инспекторов.

— Да на нее Джереми из головного офиса сегодня наехал. За то, что отчеты отправили не в Женеву, а в Лондон. Разорялся минут пять, придурок.

Стив тут же снимает трубку и через несколько секунд весь женевский офис содрогается от его матов и воплей, из которых следует, что указание по отправке гребаных отчетов в гребаную штаб-квартиру ЕГО помощник получает от НЕГО, полевого операционного менеджера, а не от бестолковых офисных мальчиков-полотеров, которые не могут отличить “сладкую” нефть от “кислой”** по виду и запаху. И что их дело — разговаривать с ним, потому что у него есть яйца. И, кстати, у ЕГО помощника с яйцами дело обстоит гораздо лучше, чем у придурков с белыми воротничками.

— Джин, еще раз отправишь пакеты без моего согласования, останешься без премии, поняла, тыквоголовая?

И я с улыбкой киваю. Потому что… Да хрен с ней, с премией. На самом деле видеть воочию, что ты работаешь под руководством человека, который за своего секретаря готов порвать глотку сыну одного из акционеров, вдохновляет и мотивирует порой даже лучше, чем сотня евриков.

А на выходные в Док-два поет Король. Тот самый, который подарил своей маме розовый кадиллак. Непревзойденный Элвис.

Люби меня нежно,

Люби по-настоящему,

Все мои мечты сбылись.

Потому что я люблю тебя, дорогая,

И всегда буду люби-и-ить.

Я старательно подвываю, и мой голос — слабенький, но чистый — здорово оттеняет как бархатного Элвиса, так и басовитого Стива.

Только одна мелкая, но почему-то болючая заноза отравляет мое безоблачное существование — парень-гроза так и не пришел за своей курткой. Хотя она висит, давно высушенная, в крохотной спаленке. И я иногда, очень редко, когда остаюсь в Доке одна, заскакиваю в тесное помещение и нюхаю подкладку. Она пахнет им: воздухом после грозы, морем после шторма, битым стеклом, дорогим табаком и сандалом. Жаль, что он так и не заглянул.

— А говорила, поешь как павлин, — внезапно раздается от порога укоризненное. — Хай, Стив, как жизнь?

*справочник ЭйПиАй — справочник плотностей различных видов нефти, используемый для расчета отруженного объема.

** “кислая” и “сладкая” — нефть с низким и высоким содержанием серы соответственно.