Лесниковы байки. «Пышонькина куколка»

Алёна Берндт (2024)

История вторая из цикла «Лесниковы Байки» расскажет Читателю о том, как может человек попасть под чары зла, которые «цепляются» за тёмные стороны его души. Кто может противостоять соблазну и победить злые чары? Расскажет об этом наш знакомец, старый лесник, дед Матвей Захарович. Устраивайся поудобнее, Читатель, сказанье о давно минувших днях начинается....

Глава 7.

— Да провались ты вместе с этой ведьмой, — плюнул в сердцах Савелий, — Раньше что ли не мог сказать, что таковая дорога нам предстоит?! Я бы хоть сапоги надел другие, а теперь что? Все ноги стёр!

— Так и ты мне не сказывал, куда направляешься, — резонно ответил Евлампий, — До Корчиновки-то мы и так доехали, в новых сапогах. Терпи, Савелий, вон, уж и избу видать.

Евлампий стоял на небольшом пригорке, лес здесь поредел, крутой спуск с холма зарос кустарником, меж него вилась едва приметная тропка. Дальше, под пригорком в небольшом овражке шумела мелкая каменистая речушка, впадающая в прелестное круглое озеро. На его берегу стояла изба, добротная, из таких брёвен, коих Савелий и не видал, сколь толсты были те деревья. Ему подумалось, не иначе, как с кедра избу рубили… Но что это были за мастера! Широкий резной конёк украшал высокую скатную крышу, подворье окружал плотный частокол.

Дом как дом, пожал плечами Савелий, он ожидал чего-то… чудно́го, необычного от дома старой ведьмы — чудийки. Сказочного что ли, а тут — обычная изба, каких вон, полным-полно в любой деревне!

— Ну, Савелий! Знаю я, что советов слушать ты не любишь, а всё одно скажу, чтоб опосля самого себя не совестить, ежели что с тобой случится, — сказал серьёзно конюх.

Савелий хотел было возразить, заругаться — снова конюх его учить принялся, слыханное ли дело! Но Евлампий поднял вверх ладонь, строго глянув на Савелия:

— Опосля скажешь! Слушай, коли жить охота! Ты к Акчиён пришёл помощи просить, а не она к тебе — это помни, а потому окажи уважение, как должно хозяйке дома!

— Вот ещё! Да я…

— Ну, коли хочешь остаток жизни возле болота сидеть нагишом да поквакивать, то делай, как знаешь! А ежели хочешь дело справить, слушай меня! Ты с прошением пришёл, вот и проси, в пояс кланяясь! Да гляди — ни слова не солги, когда спрашивать станет, она распознает тебя, потому как людей насквозь видит. Всё скажи, как есть на сердце, может и поможет.

— Так что же, по-твоему, она мне и отказать может? — Савелий горделиво задрал вверх подбородок.

— А то! Ещё как может, и не только отказать, а такое сотворить с тобой, что до конца жизни станешь во мраке бродить… Уж не знаю, чего там Евдокия думала, когда дозволила тебе сюда идти!

— Да кто такая Евдокия, чтобы мне — и не дозволять?! — взвизгнул Савелий.

— Тихо! Не ори! — сказал Евлампий и указал глазами куда-то в сторону.

Савелий повернул голову, одновременно намереваясь взять палку и проучить наконец дерзкого Евлашку, но замер тут же на месте… Возле кустов стоял огромный волк и смотрел на них своими жёлтыми глазами. Позади него стояли ещё двое, чуть поменьше, но как показалось Савелию — тоже огромные.

— Э… это… волки?! — прошептал Савелий, глаза его от ужаса округлились, губы тряслись.

— Волк, волк, — спокойно ответил Евлампий, поправив короб, и погладив по гриве на удивление спокойного Гнедого, — Вот и говорю, не ори. Идём, нечего тут стоять.

— А… они нас сейчас разорвут…, — мямлил Савелий, он не мог пошевелиться от страха, сердце собиралось остановиться, а может в пятки ушло.

— Не разорвут, — ответил Евлампий и зашагал вниз по склону, выбирая более пологие места, чтоб Гнедому было удобнее спускаться.

Волки провожали их, рыся под кустами и изредка останавливаясь, чтобы поглазеть, как Пышонька останавливается отдышаться, держится за сердце, но увидев взгляд желтых глаз меж голых веток из последних сил бежит, спотыкаясь о камни догонять конюха.

–Ты… ты… погоди… Евлампий Фокич, — Савелий держался за грудь и едва дышал, когда они оказались уже у ручья, внизу склона.

Волки остались позади, и оглядывая кусты, где ни одна ветка не шевелилась, Савелий подумал, не привиделось ли ему это всё с устатку и недосыпу. Евлампий снял с плеча короб, склонился к ручью, умылся и напился студёной свежей воды.

— Ну, передохни покуда, — Евлампий сел на большой камень и чуть насмешливо глянул на Савелия, — Остынь, лицо омой. Всё ж просителем идёшь.

В этот раз Савелий Пышнеев, потомок дворянского рода, не стал перечить конюху. Скинув заляпанный грязью по всему низу плащ, он спустился к ручью и окунул руки в звенящую струю. Руки непривычно ожгло холодом, дома-то он тёпленькой умывался, но сейчас ему это даже приятно было. Ополоснув лицо, Савелий почувствовал свежесть и прилив сил. Ну и чего он в самом деле испугался? Волков? Так у Евлампия на одном плече короб висит, а на другом — ружьё! Как-нибудь бы и отбились!

Савелий пил воду из пригоршни, сладкая вода, вкусная, а потом поднял глаза, отряхнув руки и снова язык его отнялся от страха. Прямо напротив него, по ту сторону ручья, сидел большой чёрный котище. Размером он был с собаку, а может это с испугу Савелию так показалось… Он зажмурился, потряс головой, и когда снова открыл глаза — кота перед ним уже не было. Вот это он устал…такое мерещится!

— Ну, коли отдохнул, идём, — сказал Евлампий, — Хозяйка дозволяет к ней пройти. Поторопимся, покуда не передумала!

— А ты как знаешь, что она дозволяет? — Савелий утирал лицо рукавом нового камзола.

Евлампий только усмехнулся в ответ. Он, по правде говоря, сам дюже устал за этот день. Ныла усталая спина, да и Савелий ему порядком надоел своей заносчивостью и изнеженностью. Да, Савелий Пышнеев был не первым, кого Евлампий Фокич вёл через лес к чудийке Акчиён… Но те, другие, знали куда они едут и что собираются просить! Глядя же на бестолкового сынка Елизара Пышнеева, Евлампий думал, что не в папашу сынок удался. Теперь даже и сказать нельзя, что скажет Акчиён, что сделает…

День уже пошёл на полдень, когда к большой избе на берегу озера подошли двое, Евлампий перекинул короб на спину Гнедого, стало чуть легче, но от этой ноши конь беспокойно зафыркал, дёргал узду и горячился.

Савелий с любопытством разглядывал двор, пока Евлампий пристраивал Гнедого у коновязи. Двор как двор, обычный, деревенский. Разве что птицы не видать, куры не гребут землю во дворе, чисто выметено кругом, тишина…

Сама хозяйка стояла на высоком крыльце ожидая гостей, у неё ног умывал лапой усы большой чёрный котище. Тот самый.

Гости подошли к крыльцу, Евлампий поклонился, перед ним на крыльце стояла средних лет женщина со светлыми волосами, убранными в расшитый ободок со свисающими по бокам украшеньями. Её синие глаза, окружённые длинными ресницами, словно пронизывали человека до глубины души. Она улыбалась ему, от этой улыбки ли, или от чего другого, а спина Евлампия перестала ныть, усталость, которой налились ноги, куда-то ушла. Сердце согрелось.

— Здравствуй, Евлампий Фокич, добро пожаловать. Отдохни с дороги, Гнедого мы присмотрим, — Акчиён кивнула куда-то в сторону, на двор из пристроя вышел молодой плечистый парень.

Парень насмешливо посмотрел на Савелия и направился к коновязи. Волосы парня странным образом малость походили на волчью шерсть, а глаза поблёскивали жёлто-зелёными искрами.

— Доброго тебе здоровья, ласковая хозяюшка, — Евлампий снова поклонился, — Вот, по надобности я к тебе нонче — Савелия Елизаровича Пышнеева доставил. Батюшка его, Елизар Григорьевич, прииском у нас владеет, сына заместо себя прислал. А у него видеть дело к тебе образовалось…

— Ты, Евлампий Фокич, короб-то этот не держи в руках, вон туда поставь, — сказала Акчиён и вроде бы немного даже нахмурилась, — Ни к чему это тебе… Савелий Елизарович, говоришь…. Что ж… Здравствуй и ты, Савелий Елизарович, — и она обратила свой синий взор на Пышоньку.

А перед Савелием на крылечке стояла юная девушка невиданной красоты. Долгая коса её спускалась ниже пояса, тонкий стан в шитом диковинном платье, украшенном каменьями, манил взгляд. Савелий во все глаза смотрел и не мог слова произнести, он был сражён в самое сердце. Где-то в глубине его сознания мелькнул силуэт Лизоньки Михайлиной, потухший и бледный, и пропал бесследно. Неужто это она и есть, Акчиён? Та, которую он представлял увидеть страшной ведьмой, подобно тем сказкам, что старая Евдокия ему когда-то рассказывала?