Альманах «Истоки». Выпуск 10

Коллектив авторов, 2018

Десятый номер альманаха «Истоки» отмечает 125-летие со дня рождения Марины Цветаевой. Ей посвящен «Венок Цветаевой» – дань восхищения 11 авторов. В номере широко представлена поэзия и проза, особенно малых форм. Многие рассказы посвящены ностальгическим воспоминаниям детства. Стиль тонких и светлых зарисовок Д. Солдатёнковой и А. Сотника сродни импрессионизму. Рассказ А. Серафимова посвящён воле к творчеству, способной преодолеть казалось бы невозможное. Впечатляет мужественная и отточенная проза А. Кебадзе. Блестящее эссе Валерии Шубиной связывает в мистический треугольник с Ахматовой три великих фигуры 20-века. Значительная часть альманаха носит литературоведческий характер и возвращает нам корифеев советского периода, недооценённых в своё время. Евгения Славороссова предлагает ключ к новому прочтению Е. Винокурова. Неподражаемая Лариса Васильева, недавно ушедшая из жизни, оживает под пластическим пером Л. Володарского. Ольга Наровчатова знакомит нас с подлинными письмами своего отца и воссоздаёт его психологический портрет. Незамутнённое восприятие мира сквозит в эссе Натальи Божор. Н. Иодловский представляет творчество членов литературной студии «Среда». Непосредственно и свежо звучат «Стихи о детях и для детей». Замечательная графика и стихи Ирины Егоровой-Нерли композиционно скрепляют альманах.

Венок Цветаевой

К 125-летию со дня рождения

Ирина Антонова

Камень

«Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева»

М. Цветаева «Кирилловны»

Бабьего лета деньки золотые.

Осени нимб осеняет деревья,

Царство «хлыстовок» — луга заливные,

Благословенной Тарусы преддверье…

Светом янтарным холмы залитые —

Ветра остуда, простор и отрада.

Это повсюду шары золотые

В буйстве цветенья не знают преграды!

Мимо хлыстовского кладбища мимо,

Строки ли, сонмы стрекоз золотые?

Ветер качает травы густые.

Денно и нощно бредут пилигримы…

«Там, где стоял твой дом…»

Там, где стоял твой дом,

Куст бузины возрос.

В каждом цветке земном,

Словно немой вопрос.

Жадно зажав в руке

Лютик ли, зверобой —

К светлой спущусь Оке

Прежней твоей тропой.

Знаю в июльский зной,

Там, где трава и тишь,

Бабочкою цветной

На косогор слетишь.

Последние дни

В писательском доме разборки,

Все карты смешала война. —

«Возьмите меня в судомойки»…

Напрасно пр осила она.

Скоро всех вас покину,

Высвобождая путь.

Обузой не буду сыну.

Милый, не обессудь…

Мечется, рвётся Слово

В бездне небытия.

Мальчика золотого

Боже, храни, как я.

Евгения Славороссова

Памяти Марины Цветаевой

Действительность нас не щадит,

Истории правда жестока.

А сердце печально твердит:

«Она была так одинока»…

Спит город чужой в полумгле,

А рядом нужда и морока.

На нашей огромной земле

Она была так одинока.

Скопленье людское мертво,

Чей вырвется взгляд из потока?

Любить бы, любить… Но кого?

Она была так одинока.

Иных поколений кумир.

О, горе родиться до срока!

Явившись нежданною в мир,

Она была так одинока.

На зимнее небо луна

Возводит незрячее око.

И плачу я, лёжа без сна:

«Она была так одинока.

«Высокое цветенье…»

Высокое цветенье

Цветаевских стихов,

Как будто отпущенье

Всех жизненных грехов,

Как будто посвященье

В сердец высоких сонм,

Как будто возвращенье

В далёкий детский сон.

«Два камня во тьме горят…»

Два камня во тьме горят,

Два цвета во мне не умрут:

То — невской воды агат,

Старинной Москвы изумруд.

Задумчивый тёмный сад

Глядит в изумрудный пруд…

Душою лишь тот богат,

Кто выплакал соли пуд.

Над пастбищем белых стад

Две птицы дозор несут…

Ахматовой тёмный агат,

Цветаевой изумруд.

Наталья Божор

Посвящение Марине Цветаевой

Нам

От Бога

Дано

Эти синие

Степи

Голубые

Рябины

И ветер

В окно

Нам

От Бога

Дано

Это

Слово

Навеки

И Земля

Что волшебною

Стала

Давно

Нам

От Бога

Дано

Это синее

Море

Этот

Ветер

В прибое

И дум

Полотно

Нам

От Бога

Дано

Та

Невстреча

С Тобою

Где закатное

Солнце

И ветра

Вино

Нам

От Бога

Дано

Голубые

Вершины

Голубые

Рябины

И Небо

Одно

Родниковые

Сны

Этот

Плач

По России

Этот

Ветер

Времён

Нам

От Бога

Дано

Вера Чижевская

Борисоглебский переулок

Открытие памятника Марине Цветаевой в Москве

«Над синевою подмосковных рощ накрапывает колокольный дождь…»

М. Цветаева

Марина Ивановна! Вы пожелали придти

в свой переулок у церкви Бориса и Глеба?

Как же трагически долго Вы были в пути!

Дождь колокольный с тех пор не спускается с неба.

В тридцать-погибельном страшном советском году

Вас не встречали ни хлебом, ни солью, ни лаской.

Лишь оказались бельмом на глазу — на виду —

Ваши манеры и речь со старинной окраской.

Вот и сейчас Вы сидите, но так, как сидят

женщины века, который серебряным звали.

Скульптор отметил Ваш гордо-таинственный взгляд,

тот, что бывает у дамы, танцующей в зале.

Было и это в далёких туманных годах…

Только недолго пришлось по паркету кружиться.

Стыли у горла стихи, среди дня и впотьмах

требуя права на жизнь, как дитя роженицы.

В бедной Елабуге смерть, карауля слова,

сжала в короткой записке последние строки,

но до конца не пришлось ей достичь торжества:

Вы — рядом с нами, и мы уже — не одиноки.

Александр Балтин

К 125-летию Марины Цветаевой

1

Взрыв — как можно выдержать такой?

В нём совмещены и мысль, и чувства.

Или жизнь, накрывшая волной?

Выдержать и описать — искусство.

Столь велик цветаевский порыв

Запредельного коснуться, что и

Будто нет житейских перспектив,

Вместе — жизнь прожить безмерно стоит:

Ощутить всё, что возможно в ней:

От восторга до исчезновенья.

Кружится великолепный снег

Вечности огромной, как мгновенье.

2

Библейские пророки не были предсказателями, но — обличителями; пророческая мощь Цветаевой совмещала в себе обе ипостаси…

Крысолов, играя звуком, уводит крыс — но не увести ему бесов мещанства и вранья, которые, одолевая отцов, будут одолевать и детей.

Мощь строки обеспечена значительностью говоримого, а правда превращается в искусство в той мере, в какой это игнорируется «глотателями пустот» — о! наше время увеличило их в разы, и пустота, окружающая нас и заполняющая наши умы, отвращает от стихов.

Цветаевская нить вибрирует сталью смысла, и искрит поэтической новизной: букеты неслыханных рифм, необычность развёрнутых метафор.

Всё, кажется, срывается с петель, но — как мощно она держит в силовом поле целостности переусложнённый мир — свой мир — открытый всем со щедростью ливня — с распахнутой для всех казной интеллектуальных и духовных богатств.

Щедрость света.

Щедрость смысла — жизни самой.

Ольга Наровчатова

Памяти Марины Цветаевой

Детей настигла страшная судьба,

Удары получая раз за разом,

Измучилась. Ответила отказом,

Железных лет невольная раба.

Как степь без края, ты была, Марина.

Металась искрой между двух огней,

Судьба твоя, как горькая рябина,

И белый снег, кружащийся над ней.

В стихах была пророческая сила,

А всё ж не разглядела, где беда.

Не сразу подняла тебя Россия,

И поздно пожалела, как всегда.

Николай Иодловский

Марине Цветаевой

Последний взгляд упал и замер,

Журнал плитою пал из рук.

Лицо Марины в чёрной раме

Ко мне пришло чрез сонмы мук.

Свистящий миг её кончины

Коснулся угольным крылом:

Любовь, тоска и грубость сына

Соединились в миге том.

Непостижимо равнодушье

Людей её последних дней.

Сейчас во мне её удушье,

Её бессилие во мне.

Поспешный всплеск захороненья

И тот неведом столько лет.

Марина!

Память — враг забвенью,

Она нетленна, словно свет.

Она струится по просторам,

Как полноводная река.

Пережила все разговоры

Твоя алмазная строка.

Ведутся споры, обожанья,

Все принимают, как свою.

Но не сдержали рук дрожанье,

Не перерезали петлю.

Анастасия Строгова

Её путь

Перезвон в златоглавой столице

Всех её сорока сороков, —

В этот день суждено ей родиться

На изломе бурлящих веков.

Наступал век великих открытий

Революций, неслыханных войн…

На Земле не осталось укрытий,

Где царили бы мир и покой.

Полной чашей хлебнула Россия

От войны, отреченья, измен…

Многих — многих по свету носило,

Кто не выдержал тех перемен.

Их, потерянных, осиротевших,

Без надежд, с нищетой пополам

Преждевременно поседевших,

Разбросало по съёмным углам

И она в той толпе оглушённых

Воз тянула на трудном пути,

Мужа-мальчика, деток рождённых

Всё старалась от горя спасти.

Но не вышло. Средь чуждых знакомых,

Без грошей, запасаемых впрок,

Всё короче дорога до дома,

И всё ближе Елабуги рок.

Сыну — Родину! — мечется мать, —

Пусть распробует горечь рябины.

Свои строки России отдать…

Верно всё рассчитала Марина.

Лишь звенят оголённые нервы,

Канонада войны над Землёй…

И последняя капля, наверно, —

Одиночество давит петлёй.

Но живут стихотворенья Цветаевой.

В них сверкнула рифма и растаяла,

Засветилась в строках капелькой дождя,

Чистотой своею душу бередя.

Александр Дыбин

Обретшей Родину, но потерявшей жизнь

(М. И. Цветаева)

Твой путь пролег от Сены и до Камы.

Но нет твоей могилы на земле:

Есть крах иллюзий. Проза жизни. Хамы,

Доведшие до гибели в петле!

Ты им своим стихом не угодила:

Воспела «лебединый белый стан»…

Звезда Полынь всегда тебе светила —

Изгнаннице — под небом чуждых стран!

Но те, кто понимают толк в искусстве,

В чьи души был восторг тобою влит,

Навек едины в благодарном чувстве:

Для них ты — первозданная Лилит!

Не встретишь в магазинах твои книги:

За полчаса расхватывают их!

И, сбросив все цензурные вериги,

Живит нам души твой волшебный стих!

Инга Гланцова

Марине Цветаевой

«Могу ли я, любовь моя, Марина…»

Могу ли я, любовь моя, Марина,

Воспеть тебя, как в праздник божество,

Твой шаг был скор, а путь смертельно длинный,

Себе не изменив, ты весь прошла его.

Так горестно горда твоя судьба,

Хоть слёзы тяжкие незримы.

Я смею лишь оплакивать тебя,

Любовь моя, Цветаева Марина.

«Твои глаза — глубокая вода…»

Твои глаза — глубокая вода.

Слова зовут и отторгают,

Возносят и ниспровергают,

Они восторг мой и беда.

Причёски прядь — упрямства прямота,

Как и характера словесность.

И зла, и счастья неизвестность,

И жизни свет, и темнота.

И свадебной иконы странный лик…^[1]

Предсказанность судьбы суровой?

И народившееся Слово,

Как тот прекрасный сердолик.

Твоих стихов так много, ты — одна.

Тобою выбрана дорога.

Судьба распорядилась строго —

Морская глубина без дна.

«О, Господи, тебя зовём судьбой…»

О, Господи, тебя зовём судьбой,

Когда ты есть на этом страшном свете.

Скажи, кто и когда бы смог ответить

За зло, потрясшее собой?

За мужа роковой арест,

За стон о дочери и сыне,

За всё проклятие моей Марине,

Елабуга… и одинокий крест.

«Душа упала и разбилась…»

Душа упала и разбилась,

Как водопад.

И сразу всё переменилось,

Ушло назад,

Как времена в часах песочных,

Всё вниз и вниз.

Куда спешит, не знаю точно,

Вся моя жизнь…

Как без души найти ошибки

Прошедших лет?..

Услышать слово или скрипку,

Как чувства след…

И как собрать души осколки,

Не раня рук?..

А мысли, словно злые волки,

Сужают круг.

В чащобе зла, средь чёрной ночи

Увидеть свет.

И на ступенях Ваших строчек

Искать ответ.

Вадим Гиршгорн

Такая близкая и понятная мне Марина

Говорят, что дети, выросшие в успешных семьях, воспринимают жизнь в ореоле романтики. Не удивлю тебя, читатель, если скажу больше: у ребёнка возникает неодолимая потребность жить интересами родителей, продолжить дело лидера семьи, принести пользу. У Марины Цветаевой, выросшей в семье Ивана Владимировича Цветаева, учёного, создателя лучшего музея России, у дочери, выросшей в любви и уважении к отцу, видевшей его ежедневное деловое общение с людьми, лицезревшей произведения высокого искусства, собираемые отцом, не могло остаться никакого сомнения в том, что она должна принадлежать миру искусства серебряного века. Промысел Божий, учитывая предстоящие войны и революции, отвёл её от трудной в такую эпоху специальности музейного дела, прямого продолжения работы отца, и ввёл в мир поэзии.

Этот главный жизненный выбор, происходящий из семейного уклада, очень понятен мне, потому что и я в детстве и юности (пришедшихся на послевоенные годы) не избежал его. В таких случаях следование отцовской традиции: обретение образования и желанной работы воспринимается молодым поколением как осуществление чего-то заветного.

Да, Марина, наш путь во многом определён родителями и не мыслится ничего другого, потому что дети очень хорошо чувствуют верность, правильность дороги отцов.

Марина Ивановна Цветаева жила в сложное время первой и второй мировых войн, в сложное время революций. Поэзия не могла прокормить Марину, а потом и её детей. О её стихах массовый читатель узнал, как в своё время и о поэзии Лермонтова, после кончины. Кормилась она ремеслом переводчика и устроителя вечеров — жила поэзией. Конечно, ей было сложно, потому что в семьях подобных её семье, молодой человек получает навык творчества, но не учится выживать в обстоятельствах социальных потрясений.

Если начало жизни Марины понятно мне через особенности её семейной жизни с родителями, то её развитие и уход из жизни понятен через восприятие духовного мира человеческих судеб.

Стихосложение у поэтов высокого полёта связано с их близостью к небу. Недавно я прочитал признание поэта Александра Городницкого, что стихи «Когда на сердце тяжесть и холодно в груди…» ему буквально продиктовали сверху. Я не знаю, как творческий процесс протекал у Марины, но, конечно, это было небесным действом.

И всё, казалось бы, в таких случаях с высоким посредничеством хорошо: у поэтов пишутся стихи. Однако не все силы в этом мире рады духовному оздоровлению через поэзию, и у делателей богоугодного зачастую начинаются жизненные сложности. Приходит время тяжёлых испытаний.

У поэтов трудности возникают в пору, когда они ещё молоды, но немалая часть пути пройдена: дети в большинстве случаев рождены, многое уже написано, с чем не стыдно предстать перед Создателем. Есть подспудное ощущение вечности жизни, ощущение того, что она не кончается со смертью. Такое положение было до трагедии Марины, перед самоубийством у Владимира Маяковского, у которого «любовная лодка разбилась о быт», и он начал с револьвером в руке играть в русскую рулетку; так было после трагедии Марины у Геннадия Шпаликова, в шестидесятые годы, у которого, как обнаружили после его ухода, на сберкнижке оставалось всего несколько копеек.

Как же это случилось с Мариной? Союз Советских писателей в сорок первом эвакуировал писателей и их семьи по реке Каме в Чистополь, а кого не смогли разместить в Чистополе, тех повезли выше по реке в Елабугу. На этой барже вместе с Мариной Цветаевой и её сыном эвакуировалась и моя родная тётя, Лиля Чистякова, с моей маленькой двоюродной сестрой. По словам тёти Лили настроение у эвакуируемых было невесёлое. Единственным светлым пятном для тёти стало письмо из действующей армии от мужа, привезённое писателем Василием Гросманом.

Хотя местные власти при обустройстве приехавших делали всё возможное, денежные запасы были у немногих семей, вещи обменивали на продукты, а, когда всё было распродано, не голодали только те, кто смог устроиться на работу. «Работы не было, — говорила тётя Лиля, — мне вот повезло устроиться официанткой в столовой в Чистополе, а Марина, (которую увезли в Елабугу) найти работу не смогла».

Да, конечно, у Марины не было опыта работы в рабочих профессиях. Марина была надломлена тяжёлой судьбой своей семьи: муж в тюрьме, дочь в ссылке на поселении. И главное, над ней висела тень причастности к белой эмиграции. Может поэтому Марине отказали даже в работе посудомойки в писательской столовой в Елабуге.

А изнутри точит унижающее чувство невозможности поддержать своё и сына физическое существование. И судьба, как скряга, трясущийся над мелкими купюрами, начинает скупо отсчитывать дни жизни. Марина принимает решение об уходе.

Что же было между первым актом драмы, когда был избран судьбоносный путь, и последним актом, возвестившем об окончании этого пути? — Было пиршество жизни, запечатлённое Мариной Цветаевой в стихах.

Август 2017 г.

Примечания

1

Икона «Взыскание погибших»