Хочу сразу чем-нибудь заняться

Альма Лиджиева, 2022

Эта просто мой сборник рассказов. Личный и (второе прилагательное) замаскированный. И он о маме, о папе, о мечтах и проблемах, о слезах и воспитании, о сёстрах, ещё раз о мечтах, о планах, о комплексах, о любви, о прямоте, о детстве, о больницах, о повторениях, о мрачном, о сне, о семье.

Женщина из Икряного

После смерти мамы папа сказал, что у него есть сын.

От женщины из Икряного.

Кто она, эта женщина. Какая она. Это меня, надо сказать, не отпускало. Может быть, она какая-нибудь хихифешка, если по-доброму. А может нормальный человек.

Мне было интересно, поэтому, когда я приехала в отпуск, просто спросила у него:

— Поедем?

— Куда?

— На сына твоего смотреть. И на мать его.

Так мы решились. Мы обзавелись сумками и рюкзаками фирмы Shell (это моё маленькое гилти плэжа) и наметили маршрут, потому что до Икряного нет прямой дороги.

Отец сказал, что дети главное в его жизни. Я кивнула.

Моему отцу, сейчас вспомню, было всего только двадцать три года, когда я родилась. И во время моего рождения его не было рядом с мамой. Он отлично помнит это и сам. Не было в городе, не было рядом. Он был где-то на дороге, не мог выехать откуда-то и там же на дороге подрался с каким-то парнишкой.

Представляю его дерущимся на дороге. И представляю маму, рожающую меня.

Мама лежит. Появляюсь я.

Дорога. Папа толкает какого-то парня в грудь, волосы у него в пыли — парню удалось сбить папу с ног. Папа тогда носил длинные волосы.

Я вижу саму дорогу. Она уходит вдаль и ничем не кончается. Блестящий асфальт похож на другую планету и сходится с горизонтом. Когда я это представляю, мне кажется, что я там, с ними. Несмотря на то, что мои родители в разных местах, а меня ещё нет.

Мне однажды в поезде загадали загадку: кто кому в семье не родной.

С кем только не поговоришь, пока едешь в поезде. Хоть как-то развлечься.

В мои пять лет отвечаю, как это, в семье все родные. А мне говорят, отец и мать не родные.

И до меня доходит истина. С этим не поспоришь. Ну только если не кузен и кузина, как в некоторых культурах. Но то — не то.

До меня доходит сама суть. Она прекрасна. Это значит, что брак это союз совсем разных, никак не связанных людей. Эта мысль доходит до управляющего, так сказать, центра, и так я хорошо чувствую правду. Если можно так сказать — правду во всей её красе. Отец и мать не родные. Они выбрали друг друга. И началась жизнь в браке.

Мне нужно читать лекции об этом. Проехать, что ли, по стране с курсом каким-нибудь. Авось, наберу себе на панталоны.

В целом, родители прожили довольно жёсткую жизнь. Жизнь шла и так, и сяк.

Они, наверное, посмотрели на меня, маленькую, и никого больше не захотели произвести на свет.

Мамы нет с нами одиннадцать лет. Отец вдов одиннадцать лет.

Через пять лет после смерти мамы я вдруг узнаю о женщине из Икряного.

— Ну ладно. Хорош, — говорю я. — Ты же шутишь, пап?

— Нет, не шучу, — говорит.

Опустил голову.

Непривычно. Какой-то найтмейр.

Я поверила в эту женщину из Икряного вскользь вначале. Даже не разозлилась на него. А потом мне стало интересно.

И в один день в час дня мы взяли наши рюкзаки и пошли на вокзал. На вокзале было пыльно и безлюдно. Я не спрашивала билеты, всё купила через приложение. Мы постояли и поняли, что автобус не придёт. Уже пятнадцать тридцать, а уведомлений так и не получила. Папа молчал и не жаловался, он просто как будто о чём-то переживал. Лицо у него было напряжённое какое-то.

Я смотрела на него и подумала, как же он постарел. Но всё равно красивый у меня папка. Погоди, женщина из Икряного, он ещё тебе покажет.

А о сыне её я как-то, честно говоря, забыла.

Автобус так и не пришёл.

Вернулись домой. Как только сняли рюкзаки, он сказал, что у него болит спина. Боль невыносимая.

Он лёг. Посмотрела я, как он ложится, и пошла в аптеку за пластырем. По дороге думала: «Слушай, женщина из Икряного, мой папа бычьего здоровья человек. Таким всегда был. И спина никогда не болела, как и ноги, как вообще он весь. Если такое случилось — не пришёл автобус, чуть не отвалилась спина — это означает, мне абсолютно точно нужно тебя увидеть, женщина из Икряного».

Я пришла, налепила отцу на спину пластырь, переоделась и села рядом на стул.

И он рассказал мне историю.

Как сейчас помню, он лежит, водит по стене рукой (его привычка) и говорит изменившимся от закинутости головы голосом.

— Ты тогда была маленькая. Я провожал Юрика, маминого брата. До Сушей мы на попутке доехали и пошли на поезд. Юрик всю дорогу говорил. И я ему сказал: «Сам доедешь?». Он удивился так, но поехал. Мне легко стало, когда он на поезд сел. Я пошёл пива попил с мужиками. И там она стояла. Она сама хотела познакомиться. Стояла с нами. Стоит, стоит, а я думаю, дай познакомлюсь. И она меня к себе повела. Она сама хотела. Хорошая. Её зовут Зина.

Я засмеялась. Я так и знала, что у неё короткое имя «супротив» маминого длиннющего, как все реки мира, — «Александрина». Смешнейший факт в том, что окончания имён одинаковы. Папа не слышал меня. Он просто лежал и говорил.

— Она говорит, хочу ребёнка. А ты парень видный, может, не сможешь меня забыть, приедешь. Будем сына растить. Она много говорила. Она сама хотела.

Тут папа потянулся рукой вниз, он хотел узнать, который час. А телефон возле круглой ножки кровати (тоже привычка) не нащупывается. Там не было телефона. Телефон был в маленькой сумочке, которая шла в комплекте всей этой замечательной продукции Shell. Моя работа рекламщика и сюда пришла. В жизнь.

Папа искал телефон и не находил. Секунд двадцать он водил один и тот же полукруг. И ничего не находил. Я решила помочь ему.

Интересно, подумала я, как чувствует себя теперь эта женщина из Икряного. Что делает, жива ли вообще, родила ли сына.

До меня не доходит, что у меня, может быть, есть брат.

Нужно сходить за его телефоном. Значит, нужно встать. Я встала со стула. И нужно пойти. Я вышла из комнаты.

И я услышала его изменённый голос:

— Доча, ничего, что я это всё тебе рассказываю?

— Нет. Что тут такого? — сама себе аж поверила.

Идиллия у меня с отцом, просто идиллия. Схватила за ручки и втащила рюкзак, как пленного, в полутёмную комнату. Развернула. Достала маленькую сумочку. В ней не было телефона.

— Блииииииин, — папа начал расстраиваться. — Я ж его туда вниз положил. Он через щель, наверное, вывалился.

«Женщина из Икряного, ты что творишь?», — думаю. «А ты и впрямь колдунья, женщина из Икряного».

Я ищу во всех карманах. Телефон не находится.

И мы сидим и молчим.

Вдруг приходит мысль. А ведь это измена. Он изменил маме.

В моей семье разве было мало любви? Нет, они всегда смеялись вроде бы, когда я видела их вместе. Они обнимались. И прозвища друг другу давали. Всё было: ссоры, скандалы, но и любовь была. Мне кажется.

Но когда появилась эта реальная женщина, я, видимо, провела черту между прошлым и этим днём. Весь мой такой собранный и уверенный отец, потерявший телефон, лежащий с болью в спине, жаловался, вернее, сожалел, что признался. И темнота комнаты его уменьшила. И меня уменьшила.

И как к надежде я возвращалась к блестящей дороге, у которой он стоял тридцать шесть лет назад и ввязывался по молодости в драку.

Зачем-то мне нужно было узнать об этой женщине и даже попытаться с ней познакомиться.

Сидела и смотрела на отца своего с его новыми хворями, или как назвать эту новоявленную боль в спине, вместе с потерянным телефоном и новым статусом, который не произносится в случае одиноких уменьшенных людей.