Мгновенная смерть

Альваро Энриге, 2013

В полдень 4 октября 1599 года на общественной теннисной площадке на пьяцца Навона в Риме встречаются два необычных соперника. Один – известный художник из Ломбардии, чье творчество навсегда изменит представления современников о живописи. Другой – молодой поэт, впоследствии ставший одним из столпов золотого века испанской литературы. Роман-приключение представляет знакомых героев (Галилея, Караваджо, Кеведо, Кортеса и многих других), какими мы их никогда не видели раньше, и бросает вызов всему, что мы знаем о европейском колониализме, истории, искусстве и современности. Книга удостоена престижной Премии Эрральде в Испании (2013), Международной премии Елены Понятовской в Мексике и Премии Барселоны. Переведена на несколько языков. Альваро Энриге (р. 1969) – мексиканский писатель, литературный критик, издатель. Преподавал в Нью-Йоркском, Принстонском, Колумбийском университетах, в Университете Мэриленда. Родился в Гвадалахаре, живет в Нью-Йорке.

Душа

Французский энциклопедист Франсуа де Гарсо, автор нескольких руководств по изготовлению предметов культа, париков, нижнего белья, а также спортивных снарядов — «тривиального ремесла», как он сам это определяет во втором издании своего «Искусства изготовления ракеток», — еще в 1767 году признавал существование двух видов мячей: собственно мячей, сделанных из грубой шерсти и ниток и обшитых белой тканью, и «éteufs»^[17] — которые в испанском языке чуть ли не до середины XVII века носили название «pellas», то бишь «катыши», — набиваемых сгустками жира, мукой и волосом.

Катыши покрывались бараньей кожей, сшитой квадратиками, и напоминали наши бейсбольные мячи швами наружу. Тканевые мячики использовались только на крытых площадках с дощатым или плиточным полом и имели обыкновение разлезаться после трех-четырех встреч, а вот катыши могли годами не терять силу удара и летучесть, ибо были созданы, чтобы отскакивать от мощеных галерей и потолков клуатров, а также от застывшей глины площадей, где в теннис играли на деньги.

В 1930-х годах команда реставраторов, обновлявшая потолки главного зала Вестминстерского дворца, обнаружила между балками два катыша, относящихся, вне сомнения, к XVI веку. Выглядели они как новенькие. Генетический анализ волос из этих катышей не выявил никакой связи с семейством Болейн. Что неудивительно: Генриха VIII можно обвинить во многих ужасающих грехах, но только не в отсутствии вкуса. Известно, что он ни разу не покупал и не принимал в дар катышей, начиненных волосами одной из своих покойных супруг.

В написанном в пору Просвещения руководстве Франсуа де Гарсо уже не говорится, как делать мячи из человеческих волос. Возможно, автор не знал, что во времена Ренессанса и барокко этот материал был самым что ни на есть расхожим на открытых площадках, где на исход теннисных матчей принимали ставки. И непохоже, чтобы Гарсо, человек практичный и сосредоточенный на педагогических аспектах, был любителем литературы: в комедии «Много шума из ничего» закоренелый холостяк Бенедикт столь волосат, что бороды его, по Шекспиру, хватило на несколько теннисных мячей.

Исследования, произведенные над катышами с вестминстерских балок, а также некоторые подсказки, которые можно извлечь даже при беглом прочтении многословного «Трактата об игре с мячом», опубликованного Антонио Скаино в 1555 году, свидетельствуют, что ядро у катыша было точно такое же, как у салонного мяча: грубая шерсть перемешивалась с клейстером; смесь покрывали холщовыми лоскутками и нитками и придавали округлую форму легкими постукиваниями металлической лопатки. После чего мяч обвязывали шнурком и таким образом делили на девять долек, начиная с верхнего «полюса». Затем мяч поворачивали на сорок пять градусов и отсчитывали девять долек от новой верхней точки. И так далее, пока не получится девять «полюсов» и девять «экваторов». Каждый мяч — мир, планета с восьмьюдесятью одной нитяной ячейкой. В конце эта маленькая планета, представлявшая для древних человеческую душу, покрывалась сукном и белилась.

Катыш сооружали почти так же, но, как правило, в неблаговидных условиях, часто втайне: в использовании человеческого волоса виделось нечто зловещее, и не всякий был готов взяться за предмет и вдохнуть в него жизнь с помощью того единственного, что по кончине не сгнивает. Вместо холщовых лоскутков на ядро клали пряди волос, скрепленные жиром и мукой. Мячи получались легче, шершавее, рикошетили, как черти.

Вероятно, именно из-за этого волосяного нутра, читай — души, католическая Европа и находящаяся в процессе завоевания Америка эпохи Ренессанса и барокко усматривали в изготовлении катышей нечто дьявольское.

Примечания

17

«Мяч» (фр., уст.).